Блестящие дела ювелира Ричарда

Дело не только в станции Симбаси — у ночного Токио в принципе особая атмосфера. Днем куда ни глянь — полно людей, а вот с наступлением ночи все выглядело почти заброшенным. У меня отчасти было такое же ощущение в университетской библиотеке, когда я задерживался допоздна и корпел над очередным докладом. Время сейчас было уже гораздо позже, чем в прошлые разы — почти десять часов вечера. Вообще-то, какого-то условного времени для встречи у нас с сэмпаем не было. Мы просто говорили: «Увидимся в том же месте на следующей неделе». Я не изображал из себя Хатико, но заставить себя уйти просто не мог. Казалось, мои ноги прилипли к земле, и я не мог пошевелиться. Особо заняться было нечем, поэтому я погуглил Кэндзи Миядзаву и нашел сайт, где можно было свободно читать его. Я сразу выбрал «Огненную ракушку», потому что мне было очень любопытно, и залпом прочитал всю сказку. В благодарность за спасение тонущего в реке жаворонка маленькому кролику подарили красивый камень под названием «огненная ракушка». Но была одна загвоздка: если камень использовать неправильно, он утратит свой блеск. Сначала кролик боялся сделать что-то, из-за чего тот померкнет, но когда он остался таким же ярким даже после некоторых его ошибок, кролик решил, что может делать все, что ему заблагорассудится. Он стал жестоким и высокомерным, и внезапно, в один прекрасный день — почти как некая Божья кара — камень утратил свой блеск. И кролик ослеп. Вот и сказочке конец. На сайте писали, что история содержит элементы буддийских учений, но чему именно она пыталась научить? Как эта история могла кому-то помочь? Мораль в том, что лучше бы кролик вообще не получил камень? Хотя, вообще-то, с чего бы ему отказываться? Да и как, когда посланник короля жаворонков появился на его пороге и сказал, что, если он откажется, тому придется покончить с собой? Значит, ему стоило просто позволил жаворонку умереть? Да быть не может такой морали. Это никуда не годится. У меня мозги поплыли, наверное. Я решил воспринять это, как историю о череде совпадений, которые привели к непредвиденному результату. Такое происходит сплошь и рядом. Как в каком-нибудь комедийном сериале, где можно лишь посмеяться над своим несчастьем. Если бы только сэмпай не работал в том странном доме престарелых. Если бы так не запал в душу госпоже Хисе. Если бы только у нее не было этого камня. И он не взял бы его. Но, думаю, в конце концов, судьба все решила по-своему. К лучшему или к худшему. Пока я, оцепеневший от недосыпа, смутно размышлял о ночевке на станции Симбаси, у билетной кассы появился мужчина в костюме. Он спустился с платформы в направлении, противоположном офисным работникам, спешащим домой, — это был Хасэ. Я не знал придет он или нет, и особо не надеялся. Как ни в чем ни бывало, я подошел к нему, и он рассмеялся. — Ничего себе, ты и правда ждал меня. Я удивлен. — Ты в порядке?.. — Хрен там. Мне только что позвонил мой босс — угадай, кого отправили во временный отпуск? Он в отчаянии всплеснул руками и посмотрел в ночное небо. Спотыкаясь, как пьяный, сэмпай подошел к большому колесу поезда и прислонился к поручню, снова глядя в небо. — Вот как все устроено в моей компании. Их главное дело — недвижимость, но они отправляют кучу новых сотрудников работать в принадлежащие им дома престарелых, и если кто-то заявляет, что хочет уволиться, его отправляют в отпуск по «собственному желанию». А потом следует и «уход по собственному желанию». В таком случае, даже если у человека разовьется депрессия или еще какая болячка из-за работы, компания не будет платить ему компенсацию, ссылаясь на то, что все произошло, когда он был в отпуске. Вас там специально этому учат на экономическом факультете? Он посмотрел на меня со странным, возмущенным выражением лица. Что я такого сделал? Ждал тебя здесь? Это глупо. Тем более, он же все-таки появился. — Значит, ты не риэлтор? — Это все, что тебя беспокоит? Я был им первые три месяца, — он говорил таким тоном, словно его это совершенно не касалось. — Но думаю, так даже лучше. В бытность риэлтором у меня никогда не было выходных по субботам. А в доме престарелых я был занят только до полудня и то — не работа, а веселуха. Даже костюм не нужно носить, все и так относятся ко мне как к сотруднику компании, и именно поэтому я его надевал — когда люди посещают компанию «клиента», они ждут официоз. Такая тупость. У меня якобы есть директор, но его днем с огнем не сыщешь, а когда он все же появляется, всё равно ничего не делает. — Давай я как-нибудь тебе помогу? Мы можем обратиться в Министерство труда, или ты поговоришь с одним из моих профессоров в университете — вдруг они дадут тебе какой-нибудь полезный совет? Я не знаю, что еще я могу сделать, но лучше попытаться, чем нет. — Ты действительно защитник справедливости, да? — ухмыльнулся он. Наверное, у меня просто разыгралось воображение. Но возможно, просто возможно, эмоцией, скрывающейся за странным выражением его лица, была… ненависть? Но почему? Я в полной растерянности смотрел на него, а он — на меня. — С самого детства ты никогда не говорил и не делал ничего плохого. Раньше я равнялся на тебя, понимаешь? Но неужели ты и правда думаешь, что все могут быть такими, как ты? И каждый всегда будет поступать правильно, делать правильный выбор, оставаться на правильном пути, независимо от обстоятельств? — Я понятия не имею, о чем ты. Разве ты не пытался раздобыть деньги, чтобы помочь госпоже Хисе? — Ты серьезно купился на это? Мой отец прикован к постели, а сестра еще ребенок, учится в школе. Я просто хотел немного раздобыть деньжат. Сейги, ты помнишь, когда учился в шестом или седьмом классе, мы были в одной команде на соревнованиях? Как раз в это же время года. У тебя был первый бой, а у меня — второй. — Конечно, помню. Разве могу я забыть об этом? Сэмпай криво улыбнулся. — Это был самый счастливый момент в моей жизни. Жаль, что тогда я об этом не знал. Чувак, ты бы видел свое лицо, когда я сказал тебе: «Я навалял ему за тебя!» Твои глаза сверкали радостью, как у маленького щенка. Он снова рассмеялся. Но совсем безрадостно. Я не мог смотреть ему в глаза, потому что выглядели они ужасно. Словно заглянуть в глубокую темную бездну, которая так и норовила поглотить меня целиком. — И именно поэтому я так искренне обрадовался возможности угостить тебя ужином, Сейги. Раз в неделю я возвращался к тому моменту. Когда ты смотрел на меня сияющими глазами как на своего крутого сэмпая. Как воплотившийся сон наяву. Что мне сказать этому человеку? Что я вообще мог для него сделать? Я понятия не имел. Ах, если бы только Ричард был здесь. Я понятия не имею, что говорить в подобных ситуациях. Пускай и знал, что хочу сделать. — Ты уверен, что я ничем не могу тебе помочь? Я очень хочу! Я все сделаю для тебя. — Я просто рад, что ты позволил мне немного повеселиться. — Он оторвался от перил, посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся. — Но я никогда больше не хочу тебя видеть. Слишком больно. Затем он спустился по лестнице к пересадочной станции метро, ни разу не оглянувшись. Я почувствовал себя так, словно меня ударили по лицу. Голова кружилась. Сердце колотилось так, что казалось, будто оно не мое и ему не место в этой груди. Я не знал, что делать, поэтому просто пошел обратно по улице, с которой пришел. В Гиндзе почти нет неоновых реклам, поэтому ночью район кажется особенно пустым. Мимо проезжали такси, но ни один водитель не остановился. Туристов не было. В универмагах тоже будто всё вымерло. Часовая башня слабо выделялась на фоне ночного неба. Молчал и я. Да и что мне говорить? Я даже кулак не мог разжать, хотя все, чего я хотел, — просто с кем-нибудь поговорить. Я бесцельно брёл, не зная, куда себя деть. И внезапно услышал тихий звук сирены, какой-то нереальный, откуда-то из-за спины. Затем он повторился — оказывается не сирена, а автомобильный гудок. Знакомый. Зеленый «Ягуар» медленно подъехал ко мне. На водительском сиденье сидел мужчина в костюме. Он медленно опустил стекло. Может, мне действительно всё это снится. — Прости, что отвлекаю. Но ты свободен сейчас? Ричард. Что происходит? Я освободился в пять. Даже не помню, что было дальше. Но я точно прибрался в магазине и выключил газовую плиту. Наверное, доработал до конца дня и попрощался с Ричардом. Это было пять часов назад. — Что ты здесь делаешь? — Мне было скучно, и я решил прокатиться. А ты? — Сколько часов ты меня ждал? — Я почти уверен, что ожидание — это по твоей части. Я почувствовал, как в груди, где-то глубоко, что-то сломалось. И изо всех сил стиснул зубы. И лишь тогда заметил, что мне хочется плакать. Я не понимал почему. С чего бы мне рыдать? Меня никто не бил и не обижал. Я обошел машину со стороны пассажира, открыл дверцу и сел. Ричард напомнил мне пристегнуться. Я машинально послушался, и автомобиль скользнул во тьму ночного города. По мере того как мы подъезжали к Токийскому вокзалу, вокруг становилось всё светлее. Ричард слегка усмехнулся, увидев, как я напряжен. Но мне было не до смеха. — Ты… не будешь злиться, если у твоего пассажира случится нервный срыв? — Я презираю неприглядность. — Тогда, возможно, тебе лучше высадить меня. — Ерунда. Я не могу отпустить тебя одного в такой час. — Тогда зачем ты меня подвозишь? Мое лицо сейчас — воплощение неприглядности! — Я порекомендовал бы петь. Есть особые предпочтения? — сказал Ричард и включил радио. Звук, наполнявший мои уши, был дэт-металом. Я не понимал слов песни. Ричард врубил громкость на максимум и крикнул, чтобы я пел сквозь весь этот рёв. — Это совершенно неразумно! Даже для тебя, Император сладостей! Что это вообще за язык?! — Финский. Если не можешь подпевать, просто кричи. — Это просто смешно. Ты такой глупый… Я не знал, что делать, поэтому начал повторять двадцать заповедей, вбитых в меня на занятиях по карате. Это и правда единственное, что я мог процитировать по памяти. Никогда не забывайте, что карате начинается и заканчивается поклоном. Сначала познай себя, потом познай других. Не забывайте о модуляции силы, гибкости тела и темпе выполнения техники. Хотя зазубривание этих правил не особо помогало. — Я… никакой я не защитник справедливости! Просто боюсь показаться отморозком и разочаровать любимых людей своим бездействием! «Это слишком больно»? Это моя реплика, ты, тупой мудак! Совсем я не праведный! Певец металла все кричал и кричал из колонок. Мне было уже на все наплевать. Я тяжело дышал, и Ричард снова отрегулировал громкость, не отрывая глаз от дороги. Дэт-металлическое рычание быстро стихло. — Ты не ошибаешься. — Хм? — Люди, поступающие правильно, часто одиноки. Не все могут идти по одному и тому же пути. Окружающим не нравится, когда что-то слишком сияет. И они шепчутся за спиной, называя тебя безнадежным идеалистом. Ты тоже прав, по-своему. Твоя праведность — благородное желание проявлять доброту к другим людям даже в темноте. И я считаю, что такое рвение — достойно восхищения. Правда. Я говорю это от всего сердца. И иногда даже завидую тебе. И это сказал Ричард. Как странно. В груди жгло, и вся моя сила воли иссякла. Больше терпеть просто невозможно. Я достиг своего предела. — Пожалуйста, включи еще какую-нибудь музыку. Любую. — Салфетки в бардачке. Это был завершающий удар. Ричард включил еще одну загадочную песню. Машина продолжала ехать по ночному Токио, а я рыдал и пачкал соплями салфетки. Мчась по городу, «Ягуар» словно растворился в ночи. Бесчисленные фары и задние фонари играючи проносились мимо моего окна. Сквозь слезы, я видел, как будто они сливались в одно сплошное пятно. Какой-то звук вырвался из глубины моего горла — не знаю, плач или восклицание, — но музыка заглушила все. Примерно после четвертой песни мне наконец удалось успокоиться. Я рассмеялся, пытаясь скрыть, насколько хриплым стал мой голос. — Слушай… у нас тут прямо какая-то банальная сцена из мыльной оперы. Ну, типа, героиня в слезах идет ночью по улице, и тут подъезжает красавец на спортивной машине и благородно увозит ее под музыку. Камера-то хоть работает? — Ты уверен, что нам не стоит заглянуть к офтальмологу? Если, глядя в зеркало, ты видишь героиню мыльной оперы… — Я пошутил. Но как часто такое случается, а? Можно создать новую идиому — «плакать в спортивной машине», имея в виду какое-то редкое событие… Извини, это была не очень удачная шутка, да? — Возможно, это квазисиноним «встречи с супергероем на улице ночью». Его голос был достаточно шутливым и нежным, чтобы сказать мне, что я могу не стесняться и поплакать еще немного. Он совсем не будет возражать. Ричард сам сказал мне не говорить того, что могло бы заставить окружающих напридумывать лишнего. Например, называть его красивым или прекрасным. Но, конечно, он имел в виду при посторонних. Мы ехали одни в его машине. И на заднем сидении никого не было. — Я не соображаю, что сейчас говорю, так что просто сотри это из своей памяти через десять секунд. Я очень рад, что встретил тебя. У меня такое чувство, что я должен отправить этим пьяницам из парка Йойоги коробку пирожных. Я безмерно рад нашей встрече… Спасибо. Автомобильные стереосистемы несомненно полезны. Цифры на дисплее точно сообщают мне, сколько секунд прошло. Я вздохнул, когда прошла десятисекундная отметка. Оранжевые огни мелькнули за окном. — Итак, эм, куда мы направляемся? К тебе домой? — Я едва перекусил вечером, так что изрядно проголодался. — Хочешь чего-нибудь поесть? Я молчал, и он добавил, что можно себе ни в чем не отказывать. Значит, этот чрезвычайно добрый человек включил режим комфорта на полную? Ясно. — Как насчет настоящих суши? — Ты не знаком с понятием «сдержанность», не так ли? — Ты же сам сейчас сказал ни в чем себе не отказывать? — Тогда давай найдем место, где подают вкусные пирожные и суши. — Пирожные? Я не хочу сладкого. — Я хочу. — Кажется, нам нужно найти довольно странный ресторан. Мне все равно, пока суши вкусные. — Что ж, думаю, у нас нет другого выбора, кроме как найти место, где готовят лучшие пирожные. — Прекрасно! Я согласен! Давай поедем туда, где подают и вкусные пирожные, и вкусные суши! — Какое счастье, когда мы с тобой достигаем консенсуса. Я не мог вспомнить ни одного заведения, где готовили пирожные и суши, да еще и почти в одиннадцать часов вечера, кроме караоке-баров и семейных ресторанов. Но Ричард предложил совершенно другой вариант: огромный отель в центре города. На верхнем этаже находился суши-бар, который был открыт до поздней ночи, и шеф-повар бегло болтал по-английски с тайской семьей. Мы примерно час ели суши, а около полуночи спустились на первый этаж, где вокруг массивной барной стойки собрались полуночники. Судя по всему, там можно было перекусить. Старик, одетый как бармен, улыбнулся и сказал Ричарду, что впервые видит, как тот привел с собой компаньона. Думаю, он тут завсегдатай. Ему даже не пришлось просить, чтобы подали королевский чай с молоком. — Итак, тебе вкусно? — Чрезвычайно. — Хотя я не уверен, что так уж мудро есть Монблан сразу после жирного тунца. — Неуместно комментировать политические убеждения, хобби или предпочтения в еде других людей. Ричард заказал еще один десерт, как само собой разумеющееся. Я поднял глаза к потолку атриума и увидел сверкающую люстру. Из-за названия я решил, что это какая-то иностранная гостиничная сеть. Такое впечатление, будто тут вообще не бывало ночи. Оранжевое непрямое освещение на стенах наполняло пространство теплом, похожим на закат. Я слишком боялся заглянуть в наш счет, но в остальном заведение было очень уютным. Наверняка, Танимото захотела бы здесь побывать. И Хасэ. Но, судя по всему, я почти уверен — куда бы я его ни пригласил, он больше не придёт. Я отвернулся, чтобы Ричард не увидел, как я снова стиснул зубы, но вдруг почувствовал шлепок по спине. Ричард? Странно. Он никогда раньше так не делал. Скорее уж я бы кого-то хлопнул. — Ч-что? — Позволь мне открыть тебе маленький секрет. Когда человек приглашает тебя провести с ним время, крайне бестактно впадать в депрессию и думать о ком-то другом. Гораздо вежливее и полезнее — расслабиться и получать удовольствие. Воспоминания все равно будут преследовать тебя больше, чем тебе хотелось бы, даже не прокручивая упорно их в памяти, — сказал Ричард и сделал еще один глоток своего любимого чая. Я понятия не имел, сколько ему было лет и из какой он семьи. Но где бы он ни родился, и как бы его ни воспитывали, он, несомненно, был чрезвычайно добрым человеком. Если кто и старается быть добрым к другим, так это он, а не я. И именно поэтому я был уверен — даже если он хоть сколько-нибудь серьезно завидовал этому моему качеству… Он однозначно страдал из-за своей доброты. — Эм, итак, я хочу попросить тебя кое о чём. В другой ситуации я точно вообще никогда даже не заикнулся бы об этом. Ты не возражаешь? — Зависит от просьбы. — Я бы предпочел ответ «конечно». — Как я уже сказал, всё зависит от того, о чем ты спрашиваешь. — Слушай, ты действительно очень поможешь мне. Ричард нахмурился, но когда я склонил голову и снова стал умолять, он вздохнул, оглядел потолок и ответил: — Хорошо. Говори. Чего ты хочешь? Его лицо выглядело напряженным, но я слышал улыбку в его голосе. Слава Богу. Я поднял голову. — Можем мы разделить счет? Бармен, который собирался наполнить наши стаканы водой, при виде моего серьезного лица притворился, что ничего не заметил, и отошел к другому концу стойки. Вероятно, решил, что у нас какая-то любовная ссора. Ричард сначала выглядел слегка озадаченным, затем кивнул и улыбнулся. — Как пожелаешь. — Спасибо! — Хотя я с самого начала решил так сделать. Я хотел сказать, что знаю — он совсем не из таких парней, но промолчал. Сил на спор уже не осталось. Я просто не хотел сегодня есть за чужой счет.

***

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ РИЧАРДА. Паровозная площадь перед станцией Синбаси представляла собой некий пустырь посреди какофонии зданий. Весьма полезное место для встреч с друзьями, но совсем не то, где можно убить время, любуясь видом на площадь. Если вы не особый любитель древних локомотивов, то через полчаса вам станет скучно смотреть на сплошной городской пейзаж. Многоквартирные здания и будки караоке, но никакой возможности поставить машину. Лишь места для такси. В результате, если вы желаете понаблюдать за окрестностями, выбора особо не было — только идти пешком. После того, как ювелирный магазин в седьмом квартале Гиндзы окончил свою работу, его прекрасный владелец неожиданно нагрянул к своему портному и купил пять новых комплектов верхней одежды. Все были тщательно подогнаны, но совершенно разного дизайна и цвета. Когда любезный портной спросил своего клиента, действительно ли он уверен в покупке всех пяти вещей, тот с улыбкой ответил, что он в здравом уме и твердой памяти, после чего заплатил и ушёл. Затем посетил модный бутик мужской одежды. Купил шляпы, солнцезащитные очки и шарфы, которые, при желании, мгновенно меняли его внешность. Он быстро расплатился за все, пока не поднялась обычная волна шёпотков и вопросов о том, модель он или нет. Для большинства людей именно лицо позволяло им отличить одного человека от другого. Если бы он просто скрыл свое лицо, особенно глаза, то оставался незамеченным — особенно при той ошеломляющей красоте, которой, как говорили, он обладал. Бросив взгляд на своеобразную гардеробную в багажном отделении своего «Ягуара», мужчина удовлетворенно кивнул. Приготовления завершены. Оставалось лишь надеяться, что они не понадобятся. Первая вылазка. Охотничья кепка цвета хаки, песочно-коричневый плащ и белая рубашка, а также маска и солнцезащитные очки. Одетый слишком подозрительно, чтобы его можно было назвать безобидным, Ричард отправился на разведку. Сейги Наката, невзирая на вечернюю прохладу, стоял посреди площади. Спиной к локомотиву, и выражение его лица было крайне напряженным. Хотя он внимательно рассматривал прохожих, сам явно был не в состоянии беспокоиться о том, что кто-то сзади наблюдает за ним. Ричард ушел, приказав себе успокоиться и подождать, подавляя порыв, угрожающий овладеть им. На обратном пути к машине ему чуть было не всучили пачку носовых платков, но когда он опустил солнцезащитные очки, человек удивленно отшатнулся. Вероятно, совсем не ожидал внезапного появления его голубых глаз, а может, дело в его иностранных чертах лица. Это была обычная реакция. Но он поймал себя на мысли, что юноша, стоящий на площади, никогда бы так не отреагировал. Вторая вылазка. Он подождал двадцать минут, затем снова вышел, на этот раз в конопляной куртке, черной шляпе и имиджевых очках в коричневой оправе для общего колониального образа. Нахлынула грусть, когда он вспомнил, как некий человек дурачился у бассейна, надев что-то похожее, однако Ричард не забыл, зачем он здесь. С рюкзаком в руках, поглядывая на часы, Сейги все еще ждал на том же месте. Он по-прежнему высоко держал голову. И не выглядел так, словно торчал здесь больше получаса. Наверное, с самого начала приготовился к долгому ожиданию. Очевидно, решил ждать столько, сколько потребуется. Ричард тоже укрепил свою решимость остаться надолго. Он изначально предполагал, что все обернется именно так. «И все же, — подумал он, что сделает Сейги, если тот человек, не появится?» Он уставился на него так, словно смотрелся в далекое зеркало, прежде чем вернулся к своему «Ягуару». Третья вылазка. На этот раз, выждав сорок минут, он решил пройти мимо. На нем был наряд, который — совершенно точно! — сам в жизни не выбрал бы для себя: рубашка с открытым воротом, красный шарф и светоотражающие солнцезащитные очки, в стиле «плейбоя». Оставалось надеяться, что полиция не сочтет его подозрительным. Сейги Наката все еще стоял на своем месте. Совсем как тот верный пес, который ждал возвращения своего хозяина. Хотя он раздумывал, не окликнуть ли его, сказать, что ему давно пора домой, Ричард остановился. Окажись он сам в таком положении, скорее всего, ждал бы до рассвета. Но обладал ли Сейги такой же решимостью? Летняя жара постепенно грозила поглотить его целиком, и по мере того, как он все больше терялся в догадках, за чем именно должен следить и что же хочет выяснить, Ричард поспешно вернулся к своей машине. Четвертая вылазка. Одетый с головы до ног в черное, словно возвращался домой с похорон, в черных туфлях-слипонах, фиолетовых солнцезащитных очках и черной бейсболке, для большей повседневности наряда, он бродил по станции Симбаси. Солнце давно село. Число пьяниц и подозрительных разносчиков носовых платков росло. Сейги Наката все еще ждал. Ричард не мог точно определить его состояние, поскольку стоял позади, но Сейги нервно скрестил ноги. Хотя иногда он прислонялся к металлическому поручню за спиной, чаще всего просто стоял. Казалось, этот юноша был на грани, как физически, так и морально. Ричард подумал, что наконец-то пришло время окликнуть его, но потом остановился. Он понял, что на самом деле, хочет совсем не этого. Не сдавайся. Жди. Продолжай ждать. Если только так можно было спасти нечто таинственное, тогда он ждал бы тысячу лет. Чувствуя в глубине своего сердца бурные эмоции, он развернулся и пошел обратно. Пятая вылазка. Шестая вылазка. Седьмая вылазка. Восьмая вылазка. Пора поискать другие способы сочетать одежду. Девятая вылазка. Он заупрямился и решил переодеться в свой первый наряд. Десятая вылазка. Одиннадцатая вылазка. И, наконец, двенадцатая. Перед Сейги стоял мужчина в костюме. Хотя Ричард однозначно готовился вмешаться, если их дискуссия примет опасный оборот, все, казалось, закончилось тихо. Они не привлекали особого внимания со стороны окружающих их людей. Пока он, стоя в темных очках, наблюдал за происходящим, какая-то часть его желала, чтобы Сейги просто ударил того типа. Тогда можно было бы сказать, что человек, на которого тот всегда равнялся, исчезнет и никогда не вернется. Но вместе с тем Ричард знал, что юноша, которого он нашел в Японии, никогда бы так не поступил. Он знал его достаточно хорошо, чтобы понимать: поступи он так, его мир, вероятно, был бы гораздо проще, немного темнее, но зато в нем было бы чуть легче жить. Его снедало смутное ощущение, будто он уже видел кого-то похожего раньше. Беседа закончилась, и мужчина в костюме вернулся тем же путем, которым пришел — направлялся домой через площадь. Сейги был ошеломлен. Нетрудно понять, что бы ему ни сказали, эту рану он вряд ли забудет. Пока юноша ошеломленно стоял на месте, мужчина развернулся и пошел обратно. Прежде чем сесть в свой «Ягуар», он снял все громоздкие аксессуары и куртку и надел свой обычный костюм. Глянув на себя в зеркало заднего вида, он сел в машину. Все, что произошло, уже не забыть. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы слов утешения вы не услышали, нельзя притвориться, будто ничего не произошло. Но зато и притвориться, будто времени и всех сказанных вам слов не было, тоже нельзя. Ведь всё, что произошло, уже не забыть. «В таком случае, — подумал про себя Ричард, пробуждая своего спящего ягуара, во встречах должен быть смысл». Юноша, которого он позвал в свою машину, как и ожидалось, чувствовал себя ужасно. Ричард отлично понимал, сколько физической и умственной силы требуется, чтобы в таком состоянии принять утешение, но у Сейги, казалось, было в избытке и того, и другого. Едва сев в машину, он начал плакать. Ричард рассмеялся с чем-то, похожим на изумление, когда понял, насколько глубоко ему доверяют. — Я… никакой я не защитник справедливости! Просто боюсь показаться отморозком и разочаровать любимых людей своим бездействием! «Ты совершенно прав», — молча подумал Ричард, вцепившись в руль и прислушиваясь. Сколько людей в какой-то степени борются с чувством беспомощности, и кто же из них действительно в состоянии самоотверженно двигаться вперед, отсекая эти чувства и не заботясь о последствиях своих действий? Во всяком случае, юноша, сидевший на пассажирском сиденье, не был одним из них. И именно поэтому страдал. Прекрасно понимая, что он, скорее всего, использует его, чтобы исцелить свои собственные прошлые раны, Ричард заговорил. Ты не ошибаешься. Люди, поступающие правильно, часто одиноки. И тогда у тебя за спиной шепчутся, называя безнадежным идеалистом. По крайней мере, Ричард хотел, чтобы все было так, как он сказал. Безмолвно превращая свои мысли в молитву, он утешал Сейги. Тот машинально вытер слезы рукавом — по-видимому, те никак не прекращали течь. Они упали ему на колени, и тогда Ричард сказал ему найти салфетки в бардачке. Которые лежали там, словно ждали именно его. Остановив машину на красный свет, Ричард оглянулся. В Ягуаре не было заднего сидения. Вместо него было приличных размеров место для разных вещей. Когда Сейги под звуки дет-металла высморкался, Ричард всей душой обрадовался, что тот не обратил внимания на незнакомую бостонскую сумку или огромное количество одежды внутри.

***

Разделить счет в отеле мы не смогли, поэтому я расплатился с Ричардом в машине. Он любезно подвез меня и высадил прямо перед станцией Такаданобаба. Небо уже начинало светлеть. Ричард велел мне быть осторожным, а потом мгновенно исчез. Сегодня вечером я понял одну вещь: есть то, что изменить нельзя. Нравятся кому-то мои решения или нет, единственное, над чем я властен, — своими действиями. В противном случае я просто причиню себе много ненужной боли. Думаю, в конечном счете, это своего рода эгоизм. Я хотел помочь своему другу. Жаждал сделать для него как можно больше. Я хотел быть тем, кто окажется рядом с ним и поддержит его в трудную минуту. Может, мне давным-давно следовало найти способ и связаться с ним. Кто-то назовет меня бесчувственным или скажет не совать свой нос в чужие дела — и я впадаю в депрессию. Но в такие моменты я всегда вспоминаю слова бабушки: «Я горжусь тобой, Сейги». А когда и этого окажется недостаточно, я вспомню, что сказал мне сегодня Ричард: «Твоё благородное желание проявлять доброту к другим людям достойно восхищения». Даже если его восторженная похвала это какое-то недоразумение, я просто приму её как есть. Потому что она сделала меня очень счастливым. — Хорошо. В следующую субботу я собираюсь взять с собой на работу кое-что особенное. Вряд ли, конечно, это покроет те пять часов, которые он ждал меня, но я просто обязан попытаться отблагодарить его любым доступным мне способом. И я уверен, что не ослышался тогда. Тихо, и едва различимо, но… Он определенно сказал, что предпочел бы пудинг, а не желе из молочного агара.