В зале суда и за его пределами

Феникс Райт выглядел растерянно, сломленно. Он был единственным подозреваемым, и класс набросился на него, как стайка рыб на кинутый в воду хлеб — каждому хотелось стать вершителем правосудия, громко высказать своё «Виновен!», и чем чаще оно повторялось, тем убеждённее и незыблемее звучало, могильной плитой опускаясь на осунувшиеся плечи Райта. И тяжелее всего были слова учителя: «Ты ведь знаешь, что воровать нехорошо?» Словно вопрос о виновности и правда был уже делом решённым. Майлз Эджворт не смотрел на Феникса. Сидя за партой и опустив взгляд, он нервно вертел галстук-бабочку, не веря, что этот фарс все до сих пор считают судом. Отец много рассказывал ему о процессах, в которых выступал на стороне защиты. И так суды не ведутся. У класса не было никаких улик против Райта — а без прямых улик невозможно выдвинуть обвинение. Косвенные бросали на него тень подозрения, однако на деле ничего не доказывали. На прошлой неделе Майлз прочитал детектив, в котором были найдены отпечатки пальцев, орудие убийства и даже подозреваемый с убедительным мотивом, но в итоге преступником оказался сбежавший из зоопарка орангутан. Когда он рассказал об этом отцу, тот усмехнулся и сказал: — Сразу видно, что это выдумка. В настоящем деле оказалось бы, что и орангутана подставили. Так что догадок, основанных на спекуляциях и совпадениях, было недостаточно для вынесения приговора, чем класс сейчас так активно занимался. Кроме того, у Райта не было адвоката — а без адвоката невозможно никакое судебное разбирательство. Бросив трепать уже порядком измятый галстук, Майлз порывисто встал, с грохотом отодвинув стул. — Протестую! — его восклицание перекрыло гул голосов, и класс стих, обернувшись к нему. — У вас нет никаких прямых доказательств. А значит, ваши обвинения беспочвенны! Его палец прочертил в воздухе дугу, указывая на опешившего Феникса. Тот был изумлён не меньше прочих. Хотел даже, приоткрыв рот, что-то сказать, но Майлз решительно помотал головой. Он знал наперёд всё, что ему могут возразить: да, пропали деньги именно у Эджворта, да, больше никто не мог этого сделать, потому что остальные были на уроке физкультуры, да, против Райта весь класс и даже учитель… но Майлзу всё равно. Не таким его воспитал отец. Отец считал, что каждый имеет право на защиту, и верил в своих клиентов. Всегда докапывался до сути, учил не вестись на поводу у общественного мнения — толпа следует за тем, кто громче кричит, а правда не любит спешки и воплей. Правда бесшумна, а честность скромна, и обязанность любого уважающего себя человека — прислушиваться к тихому голосу правды и дать другим услышать её, ничего не скрывая. Победа адвоката в суде — это победа правды, а не его личная заслуга. Ещё одна очищенная от напрасных обвинений репутация или спасённая жизнь. Майлз Эджворт был хорошим учеником, даже если отец и не давал ему прямых уроков. И он не мог пойти на сделку с совестью и подвести всех разом — себя, его, Райта и весь институт судопроизводства разом. Таков был сын Грегори Эджворта.

***

Терри Фоулес выглядел растерянно, сломленно. Никто в зале суда не сомневался в его виновности, оживлённые шепотки перелетали из одного конца в другой: «Вы только гляньте на него, настоящий бандит», «Говорят, он недавно сбежал из тюрьмы», «Судья быстро вернёт его обратно». Хмуро сдвинутые судейские брови подтверждали: очень быстро. И всё же заседание должно состояться согласно установленным законам — закон и только закон чтились в этих стенах, даже если вопрос о вынесении приговора считался решённым. Майлз Эджворт не смотрел на Фоулеса. Поправив тщательно уложенное жабо и приосанившись, он бросил взгляд, полный уверенности и превосходства, на молодую адвокатшу напротив. Наставник много рассказывал ему о том, как следует вести процесс стороне обвинения. Он покажет этой Фей, как ведутся суды. Прошлый раз едва ли можно считать за настоящее дело, которое Эджворт вёл бы от и до как прокурор. Сегодня он продемонстрирует суду всё своё мастерство. На днях он узнал, что против него будет выступать точно такой же новичок, как и он сам — это сильно упрощало дело, однако Эджворт не собирался недооценивать соперника. А когда наставник сказал, что адвоката зовут Мия Фей, едва смог удержать эмоции в узде, и всё же не позволил ни единой выплеснуться наружу. Холодно кивнул, хотя одна лишь эта произнесённая фамилия швырнула ему в лицо комок отвратительных воспоминаний. Наставник хмыкнул и дал напутствие: — Только посмей проиграть этой маленькой шаманке. Помимо мошеннических трюков спиритистов Фей наверняка успела выучить немало адвокатских уловок. Эджворт не испытывал к ней ни снисхождения, ни даже капли уважения. Единственный адвокат, который заслуживал уважения, умер одиннадцать лет назад. Все остальные — лжецы, которые хотят лишь поскорее выбить нужный им приговор. Ещё раз оправив рукава безукоризненно сидящего костюма, Эджворт ответил на вопрос судьи: — Сторона обвинения готова, — и, не удержавшись, добавил ледяным тоном: — И уже довольно давно. Он сложил руки на груди, равнодушно наблюдая, как Фей нервничает, осознавая, что, хоть он и младше неё, но уже снискал славу юного дарования. Пускай боится. Эджворт наперёд знал, как пройдёт это заседание и что она скажет в ответ на его обвинения: да, была ужасная погода, да, шарф, упомянутый в записке, поднимает массу неудобных вопросов, да, вместе с жертвой и подозреваемым рядом с местом преступления был ещё один человек… но Эджворту всё равно. Не таким его воспитал наставник. Наставник считал, что в суде имеет значение лишь приговор — не подсудимому, а прокурору и адвокату. Не «виновен» или «оправдан» — а «выиграл» или «проиграл». Наставник всегда тщательно подходил к подготовке дела, учил не вестись на поводу у адвокатских провокаций — они пекутся лишь о своей репутации, затыкают рот неудобной правде и идут на невероятные ухищрения, лишь бы вырвать победу, и в этой битве можно полагаться лишь на себя и прибегать к любым средствам, которые допускает закон. Победа в зале суда — целиком и полностью заслуга самого прокурора. Ещё один осуждённый преступник, который заслуживает кары за содеянное. Майлз Эджворт был хорошим учеником, даже если уроки скупого на похвалу наставника были подчас неоправданно суровы. Он не мог допустить оплошность в идеально выстроенном деле и уничтожить репутацию всех — себя, его и всего института судопроизводства разом. Таков был преемник Манфреда фон Кармы.