Влечение

К вечеру собрались громоздкие густые черные тучи. Они непроницаемым одеялом захватили небо, скрывая отчаянно пробивающееся солнце. Вдалеке горизонт осветила пестрая молния, и через час непроглядной стеной полил холодный дождь. Он льдом затекал за шиворот и оставался неприятным сладким привкусом на губах. Это был конец. Стремительный и необратимый. И ощущения от него были душащие. Вокруг горла будто колючей проволокой обмоталась невидимая трагедия. И она разодрала до позвонков его плоть. - Блять…, - нецензурный едва слышный шепот срывается с его губ. Гремит гром, и дождь еще яростнее начинает вбиваться в землю. Вода стучит по металлической крыше одного из уцелевших ангаров, и Оптимус подавляет в себе дикое желание закрыть уши, чтобы не слышать монотонной дроби. Стоящий рядом Мегатрон молча вскидывает бровь и протягивает сигареты. - Они у тебя воняют. - Ты сейчас выебываешься или что? - лидер десептиконов смотрит на него каким-то беззлобным, потерянным и тусклым взглядом. Оптимус рвано дышит, чтобы не закашляться густой пылью, которая еще не вся осела под натиском дождя, и вытаскивает из пачки сигарету. - Мне… мне нечего сказать, - у Оптимуса не хватает сил на что-то внятное. - И не надо, - Мегатрон пинает носком ботинка осколок омега-замка. Они теперь повсюду. Эти ублюдские ебанные осколки. И каждый раз, когда взгляд десептикона падает на серый металл, что-то внутри него самого умирает. - Я не нуждаюсь в твоих словах, Прайм. Просто… знай, что это, - лорд окидывает мрачным взглядом разрушенную базу и дымящуюся Немезиду, - не твоя вина. Почему он говорит таким будничным голосом? Почему в его потных пальцах не дрожит сигарета? Почему… почему Оптимуса это нервирует? Мегатрон для него резко стал чем-то неизведанным и пугающим, ведь это спокойствие никак не могло принадлежать лидеру десептиконов. - Никто не виноват, - дес лениво наклоняется к земле, подбирает треснутый меч и отдает его автоботу. На этом все. Мегатрон не сказал ему больше ни слова и просто ушел, исчезнув в грохоте дождя и оставив в воздухе сотни недосказанностей. И этого стоило ожидать. Они больше не друзья и никогда ими не станут - сейчас это осознание особенно болезненно выедало искру. Оптимус в последний раз вдохнул неприятный запах тяжелых сигарет, стряхнул пепел и направился к месту крушения. Когда рухнула Немезида, вместе с ней рухнула и уверенность Прайма. Она просто разлетелась на мельчайшие острые осколки, что впились ядовитыми иглами в мозг. Оптимус несколько часов кряду ходил вокруг корабля, помогая солдатам убрать последствия трагедии, и заодно выяснял, сколько пострадавших. Благо вместе с дождем в Джаспер пришла и необходимая прохлада. Она мягко окутывала легкие, заставляя лидера автоботов изредка поднимать глаза в серое небо и дышать. Долго и глубоко. И с каждым новым вдохом боль сменялась грустью, а нервная дрожь отступала. К ночи ливень сошел на нет, но в пустыне поднялась сильная песчаная буря, из-за чего пришлось наконец прервать работу. Безжалостный рваный ветер резал холодом щеки и сухую кожу на руках. Прайм запахнул голубую легкую куртку и поспешил на кухню. Там, среди горы немытой посуды, суетился врач. В теплых мягких лучах одиноко свисающего с потолка светильника Рэтчет казался еще более уставшим и вымотанным. - Погода портится, - вместо привычного приветствия Оптимус заводит бессмысленный разговор. - Ага, - врач закуривает, ставя на середину стола помытую пепельницу, и долго вглядывается в тлеющую сигарету. Потом вдавливает бычок в толстое ребристое стекло. Мир рушился. Уходил из-под ног с такой невообразимой скоростью, что впору было стрелять себе в висок, пока очередная трагедия не убила душу окончательно. Все равно уже ничего не исправить. - Что ты хочешь? - Рэтчет лезет в верхний ящик, где аккуратным рядком стоят три банки кофе, пара десятков чаев и еще просроченное какао.  - Уволиться, - убито говорит Оптимус и, упав безвольным мешком на деревянный стул, упирается лбом в ладони. Голова идет кругом, а в легких оседает тяжелый воздух. - Я хочу уволиться. - Это не совсем то, что я хотел услышать, - врач открывает форточку и разливает по кружкам кофе. Он без молока и без сахара, горчит на языке и жаром опаляет тонкую слизистую горла. - Где Шоквейв? - с момента падения и до вечера Оптимус почему-то в толпе солдат не заметил ученого. Он будто сквозь землю провалился. - У себя в лаборатории. С ним Арси, - Рэтчет прикусывает язык. Последнее говорить явно не стоило, потому что шокированный взгляд Оптимуса врач выносил с трудом. - Арси? - Прайм напрягается и хмурит густые светлые брови. На его лице уже давно застыла маска какого-то тяжелого несчастья. И сейчас она трескалась. Арси не была для Прайма дороже, чем любой другой член команды, но для Рэтчета… для Рэтчета Арси стала своеобразным эталоном силы. Маленькой, розовой и нежной силы. - И ты ей позволил? Доктор вздрогнул всем телом, пошатнулся, хватаясь пальцами за столешницу, и взглянул на лидера. Оптимус то ли злился на него, то ли на ситуацию. - Арси может дать Шоквейву то, в чем он нуждается больше всего, - доктор отхлебывает кофе и запускает свободную руку в карман посеревшего халата. - А он? - Оптимус ерошит волосы. С приоткрытой форточки на подоконник залетает песок, ласково шуршит по побелке и скатывается на пол. - А что может дать тот, кто сегодня лишился всего? - этот риторический вопрос так и повис в тяжелом горячем воздухе.

***

Он подал ей руку, когда только началась война, и сразу стал в ее глазах прекрасным сильным принцем. Тейлгейт был старше Арси, опытнее и черствее. Там, где у девушки только начинали расцветать нежные чувства, у него уже зияла дыра. Черная, завораживающая и опасная. Тейлгейт потерял жену, когда с неба на его маленький городок на окраине Юсса стали скидывать снаряды. И потому в его неоновых глазах Арси - как бы не старалась - не могла найти и толики любви к себе. С самого начала она не была ему нужна. С самого начала она - лишь тусклая замена и подделка. Тейлгейт со временем перестал дарить ей даже то мизерное лживое тепло, которое Арси считала настоящим. Он стал все чаще видеть в ней изъяны, каких сама девушка ранее не замечала. Это привело Арси к той пропасти, по краю которой она ходила всю войну. - Пойми, ты никогда не сможешь заменить ее, - каждое утро он говорил ей эти жестокие слова, а по ночам шептал Арси на ухо чужое имя. И шепот этот клеймом выжег в девушке неуверенность. Она поселилась в душе и разрасталась каждодневно. А потом Тейлгейт погиб. И автоботке казалось, что она погибла вместе с ним, что он забрал с собой остатки ее чувств и что никто более не сможет его заменить. Но жизнь продолжалась, и война гремела над ее головой все громче и разрушительнее. Верно. Война. На войне положено терять кого-то очень важного, чтобы потом возвращаться домой с душевными глубокими шрамами. Только… дома уже не было. И возвращаться уже было некуда. - Тебе бы стоило быть чуточку веселее, иначе сморщишься раньше времени! - Клифф, зажав в зубах сигарету, громко рассмеялся. Он ее бесил. Жутко. И нервировал так, что Арси готова была его ударить. В их войне не было ничего смешного, но Клиффу было до пизды. Он уже перешагнул ту ступень этики, когда над трупами положено плакать. Даже над трупами сокомандников. Он тоже был болен от войны и ни капли не стыдился этого. А еще… у Клиффа и Тейлгейта была одна общая черта. Ни первому, ни второму не нужна была ни Арси, ни ее любовь. Никогда. Автоботка смаргивает сонливость, зевает и потерянным взглядом смотрит на серую влажную облицовочную плитку в ванной. Почему-то ближе к ночи воспоминания о напарниках болезненным тугим комом застревают в горле. - Хах, как-то мне не по себе, - она обнимает себя дрожащими руками, слушая, как шепот ее растворяется в сплошном шуме горячей воды. Струи обжигают плечи, стекая вниз по позвоночнику, и с грохотом разбиваются о ванну, а мокрые волосы липнут к раскрасневшимся от жара щекам. От поднявшегося к потолку пара Арси трудно дышать и в груди невыносимо колит только от мысли о том, что ей надо выйти из комнаты. Потому что там, за запертой дверью, ее ждал ученый. Точнее, то, что от него осталось. Арси трет глаза, прокручивает винтовые краны и босыми ногами ступает по ледяной плитке, попутно вытираясь полотенцем и натягивая на себя теплую пижаму. На Немезиде к ночи страшно холодало, но, казалось, десептиконы настолько сильно и долго тут промерзали, что уже не чувствовали перепада температур. В лаборатории горел яркий серый свет, и слегка потрескивали лампы, а на широком столе небрежными стопками лежали все чертежи омега-замка. Арси подошла ближе, пальчиками пробегая по шершавой холодной бумаге и вчитываясь в торопливый почерк Шоквейва. Вот тут он трижды перечеркивал своим погрызенным карандашом размеры, тут обводил красным маркером очередные крепления, а здесь отметил тремя восклицательными знаками криво написанное «хуйня, но работает». Арси присела на край стола, не отвлекаясь от бумаг. Ее губы дрогнули в улыбке, когда она нашла еще пару забавных, но нецензурных комментариев. - А это что? - среди чертежей обнаружился ничем не примечательный ежедневник в черном кожаном переплете. На потрепанной обложке виднелись следы от бычков и пара несущественных царапин от когтей механической руки. Арси провела пальцем по затертому корешку. Ей казалось, что она сейчас трогает нечто интимное и очень личное. Шоквейв с этим ежедневником почти никогда не расставался, усиленно черкая там огрызком карандаша. - Ну не убьет же он меня, в самом деле, - девушка поджала губы и, не сумев совладать с любопытством, открыла первую страницу. Сначала на разлинованной желтоватой бумаге шли нескончаемым потоком формулы, выводы, заметки об исследовании влияния темного энергона на организм кибертронца и пара мелких набросков, среди которых Арси узнала экстрактор искры. Потом записи стали короче. Видимо, к тому моменту война уже успела исчерпать себя. А потом…. «Тут никого нет. И не будет.» Арси замерла, обращая внимание на дату. Неделя после взрыва лаборатории, где Шоквейв потерял глаз и, как многие думали, был похоронен под обломками. Неделя в окружении трупов на мертвой холодной планете. Девушка перелистывает страницу, в надежде прочитать о том, чем занимался ученый все те долгие двенадцать лет. - Что… это…, - Арси от шока слегка наклоняется вперед, еще раз пробегая потерянным взглядом по странице и отказываясь верить в написанное. «Боль». Первое слово обрывалось длинной прерывистой линией. Внизу лист слегка сморщился от попавших на него темных капель энергона. «Холод». Второе слово Шоквейв вывел в правом нижнем углу и пару раз пытался его зачеркнуть, но почему-то каждый раз линия становилась все бледнее тоньше и кривее. «Суицидальные мысли». У Арси перехватило дыхание, а пальцы нервно сжали ежедневник. Она знает это чувство очень хорошо. Когда ты физически ощущаешь, как внутри тебя самого сгнивает что-то очень важное. Что-то, что делало тебя тобой. Когда ты по-настоящему остаешься один с абсолютно пустой и мертвой душой. Арси перевернула страницу. Потом еще одну и еще. На всех была проставлена лишь дата. А дальше, ближе к середине ежедневника, вновь пошли ряды формул и рассуждений. - Кажется, это все? - она уже хотела закрыть книгу, но ее внимание привлек крупный рисунок на последней странице. - Ох…, - девушка прикрыла рот от восхищения, смотря на собственный портрет. Кто бы мог подумать, что ученый умеет не только чертить, но еще и…. - Смотрю, ты с пользой проводишь время, - его прокуренный баритон звучит над самым ухом, бередя сознание. Когда только успел подойти? - Нравится? - Шоквейв легонько прислоняет ко лбу автоботки граненный стакан с прохладной водой, тем самым возвращая девушку в реальность. - Да, нравится, - она благодарно улыбается, беря в ладони стекло. Оно переливается под рассветными лучами сентябрьского солнца. Утро в их маленьком обособленном мирке наступает удивительно стремительно, что Арси не успевает вдоволь насладиться тишиной ночи. Ученый тяжело вздыхает и достает из пачки последнюю сигарету. После падения корабля прошло около шестнадцати или семнадцати часов. Юникрона подобрали и отправили в медотсек, где Рэтчет к нему тут же подключил пару сотен трубок и датчиков. Мегатрон оставил трагедию Немезиды и омега-замка без комментариев, а вот Шоквейв. О, Шоквейв приходил в себя все эти шестнадцать часов. И пока его била крупная истерическая дрожь, Арси была где-то рядом. Суетилась, шуршала одеждой и делала все, чтобы ученый не чувствовал себя одиноким. Это в какой-то степени спасало. - Шоквейв, может, поспишь? - Арси закрывает ежедневник и в третий раз пытается отправить его в постель. Теперь из иллюминаторов вместо голубого голого неба можно было увидеть рядком стоящие правительственные вертолеты в паре метров от базы. - Я не могу, - он устало падает на стул, всем весом налегая на хлипкую спинку. Ощущения такие, будто у тебя отобрали жизнь. Будто теперь ты сам себе не принадлежишь. А когда приходит это повсеместное чувство тревоги, что холодит сознание, приходят и кошмары. Они врываются Шоквейву в мозг болезненными опухолями и давят на череп. - Шоквейв? - эта прекрасная женщина встает, подходит ближе, скользит ладошками по его сведенным судорогой плечам и целует ученого в висок. Его никогда так не целовали. Чтобы искренне и без страха. - На меня все возлагают надежды, - дес сам свой голос не узнает, потому что тот звучит тихо и почти срывается на хриплый свист и кашель, - а потом я их рушу и оказываюсь виноват. В лаборатории повисает едва ощутимая подушечками пальцев тишина. Арси не знает, что следует говорить в такой ситуации. Она вообще мало что знает о поддержке. Особенно о поддержке десептикона, у которого, как она думала, и чувств никаких нет. Оказалось, есть. И порой они хлещут через край, конвертируются в истерику и дрожь и остаются на поверхности тела надолго. - Не надо, - внезапно шепчет мужчина, горестно смотря на девушку и когтями аккуратно смахивая с ее лба шелковистую челку. - Прошу, не надо делать вид, будто хочешь понять. Он ее раскусил, забрав себе последние крупицы женской уверенности. Шоквейв видел Арси насквозь, проникая своим тяжелым темным взглядом под кости. От этого у автоботки неприятно скрутило живот. - Что ты имеешь в виду? - Я никогда не желал быть понятым, - он утыкается лбом Арси в ключицу. - Я желал быть принятым. Девушка неловко приглаживает чужие спутанные вьющиеся волосы, что приятно щекочут шею, наматывает на пальчик смоляную завитушку и глядит в потолок. Он мрачный, нечеткий, будто подернутый сизой дымкой, и совершенно неинтересный. Молчание опять затягивается, но в этот раз оно ощущается, как нечто само собой разумеющееся, как что-то привычное и домашнее. Арси слушает, как мужское хриплое дыхание переходит в скулеж и как руки его, дрожа, обхватывают ее за талию. Он снова впадает в немую истерию. И бардак из мыслей в порядок не приводится, но одно становится очевидным…. В этом мире нет ничего вечного. Именно поэтому ученый разрешает себе сломаться окончательно. Разрешает своей психике раздробить его изнутри на мириады острых кусков, которые болью засядут на подкорках воспаленного ненавистью к себе сознания. - Хочу сыграть в гольф. - Гольф? - в ее глазах сверкает ничем не прикрытое удивление. - Господин ученый, вы любите забавы для богатых? Шоквейв поворачивает голову, носом утыкаясь Арси в шею, и вскидывает бровь. - Не забывай, - хрипит мужчина, - какую-то часть своей жизни я и правда был богат.

***

На изумрудном идеально выстриженном газоне в лучах утреннего нежного солнца переливались капли росы. Арси вдохнула всей грудью свежий прохладный воздух. Он не был отягощен черным дымом и гарью, оттого насыщенно пах травой и сырой землей. Автоботка какое-то время стояла неподвижно, слушая едва уловимую радостную речь двух пожилых мужчин вдалеке и тихую трель незнакомых птиц. Шоквейв же, снявший наконец сковывающий движения китель, вглядывался в горизонт и прокручивал в руках клюшку. Гольф ученый полюбил еще в самом начале своего пребывания на Земле, а потому не упускал шанса посетить поле хотя бы раз в полгода. - Не хочешь попробовать? - он ставит мяч на ти и смотрит на Арси с несвойственной ему нежностью и благодарностью. Девушка мотает головой, от чего собранные в лохматый пучок волосы пушатся еще сильнее. - Знаешь, - ученый наконец прицеливается, взглядом ища лунку, - иногда я жалею, что тот взрыв меня не убил. Так бы хоть умер красиво и под спецэффекты. - Да, господин ученый, - мурлычет девушка, лениво потягиваясь и усаживаясь в арендованный гольф-кар, - оптимизм из вас так и прет. - Стараюсь, - подхватывает в ее саркастично унылой манере десептикон, занося клюшку для удара. Поршни левой руки ощутимо туго отводятся, отзываясь в плече резкой пульсирующей болью. Шоквейв болезненно шикает и наконец ударяет по мячу. - Мне все было интересно, - Арси отстраненно следит за летящим белоснежным мячиком, - как ты потерял руку? - А, это случилось незадолго до войны, - Шоквейв прислоняет к лицу ладонь, чтобы солнце не слепило глаз. - Из Совета меня тогда уже поперли, и я занялся нелегальными экспериментами. Через месяц моих развлечений Мегатрон притащил кусок темного энергона. - Я видела в ежедневнике записи о влиянии крови Юникрона. Ты ставил опыты над кибертронцами? - Ну почти, - уклончиво отвечает он. Мяч тем временем успевает достичь лунки и, слегка задев ее край, откатывается в сторону. Ученый тяжко вздыхает, идя к гольф-кару. - Изначально опыты я ставил на инсектиконах, а потом… не придумал ничего лучше, чем вколоть себе. Арси удивленно захлопала глазами. - Ты дурак, - констатирует она факт, подставляя уставшее лицо приятному ласковому ветру. - Не буду отрицать верность твоих суждений, - через силу соглашается мужчина, заруливая ближе к лунке. Мяч откатился не так далеко, как думал ученый. - В любом случае, через три инъекции левая рука начала неметь, а потом и вовсе случился некроз тканей. Нокаут ее просто отрезал. - Было больно? - Не больнее, чем терять глаз, - он говорит это без укора, будто не Арси ему его прострелила, оставив навечно наполовину слепым. Шоквейв не особо беспокоился о несовершенствах своего тела. - Я удовлетворил твое любопытство? Мужчина вновь подходит к мячу и в этот раз бьет не сильно, а лишь едва касаясь клюшкой. - Может быть, - Арси прижимает к себе колени, укладывая на них тяжелую голову, и долго думает о том, что в лучах недавно вставшего солнца десептикон без формы, одетый в легкий льняной серый костюм, выглядит по-особенному. И когти его, изредка ловя на себе юркие отблески, не вызывают чувства тревоги. К обеду жар на улице усилился, сжирая утреннюю прохладу и высушивая до мелких трещин землю. Арси продолжала комочком сидеть в машине, опустошая запасы порядком нагревшейся воды, и молча наблюдать за игрой. Это хрупкое спокойствие одного единственного дня хотелось сохранить в памяти. - Проголодалась? - девушка дергается, испуганно поднимая глаза на мужчину. За пеленой сентиментальных мыслей она не заметила, как близко он подошел. - Знаешь, с каждым часом это все больше походит на свидание, - шутит девушка, но, поймав на себе хмурый уставший взор, смущено прячет голову в плечи. - Это оно и есть, женщина, - он наклоняется, выдыхая ей в губы, и целует так, будто ничего вокруг не имеет значения. Арси этого боялась еще с того самого момента, как поняла - им удивительно легко оказалось существовать вместе. Пугающая, чертовски неправильная совместимость, которая буквально кричала девушке: вот он, дура, тот, кто тебя не бросит. И соблазн поддаться моменту и невыносимо притягательному в каком-то своем личном тихом горе десептикону победил с пугающим отрывом от рациональных мыслей. - Тогда, - Арси вдыхает едва уловимый аромат хвои и табака. Кажется, мистер зануда не курил уже часа три. - Я хочу в ресторан.

***

- Ха-ха-ха, ты правда думаешь, что я в это поверю? - девушка поправляет съехавшую с плеча лямку голубой майки и, не прекращая тихо хихикать, подносит к губам бокал с бордовым терпким вином. Ресторан, куда без раздумий повел ее ученый, находился на скалистом берегу. Волны приятно шумели, разбиваясь о белые известняковые камни, а запах соленой воды врезался в нос. - Кто знает, - Шоквейв не пытается спорить, пожимая плечами, и, откинувшись на плетеном жестком стуле, делает глоток обжигающе холодного пива. Истории о сексуальных похождениях полупьяного Старскрима и о вечно ахуенно «довольном» лице Магнуса в Совете, подняли общее умирающее настроение. Вечер незаметно просочился сквозь полупрозрачные шторы, окутывая сумерками горизонт и принося с собой мириады желтых уличных фонарей. - Знаешь, - она вдруг смотрит на него удивительно спокойно, с горящими остатками жизни в глазах, и будто собирается сказать нечто важное. Нечто такое переломное, после чего «как раньше» уже будет не вернуть. - Наверное я говорю тебе это слишком поздно, но…, - она сглатывает, сминая салфетку, - спасибо. Правда, спасибо. Арси кусает губы. Она вовсе не это хотела сказать, но просто смелости вдруг не хватило признаться, что сидящий напротив мужчина для нее эталон надежности. - Ха, - Шоквейв закуривает сигару, наполняя морской воздух ярким запахом табака и хвои, - давай сегодня не поедем на базу, - неожиданно произносит он. Желание возвращаться на Немезиду отбило сразу, как воспоминания об омега-замке захлестнули сознание. Мужчина жестом подзывает официанта, расплачивается и, подав девушке руку, выводит на узкую улочку. Они молча петляют вдоль кирпичных низеньких домов с красной покрошившейся черепицей, пока не натыкаются на скромную вывеску местного отельчика. На ресепшен их встречает улыбчивый молодой парень и, выделив номер под самой крышей, протягивает ключи. - Ого, - Арси первая впархивает в комнату. Узкий балкон со скошенными панорамными окнами, белоснежная хрустящая под пальцами кровать и совершенно естественно смотревшийся тут в своем льняном сером костюме ученый. Волосы у него отросли и сейчас забавно спадали на глаза, нервируя мужчину. Деревянные лакированные полы приятно поскрипывают и пахнут чем-то лесным и природным. Арси вдыхает и не может остановиться. Она снимает с себя джинсовые шорты, заходит в ванную и тут же открывает кран небольшой раковины. Вода сильным напором ударяет по дну, оглушает, будто выдергивая сознание из сладостной неги. Девушка смывает с лица прилипшую пыль и вглядывается в отражение. Из зеркала на нее смотрела убитая неясным давним горем душа, в глазах которой давно истощился тот пылкий огонь желания. Арси казалось, что вместе с искрой, у нее поблекли и волосы, и щеки и что шрамы под кожей из-за этого проступили отчетливее. Это была самая настоящая болезнь. Она обезбраживала любого, кто хотя бы кромкой сознания ее касался. Она давила, додавливала и уничтожала тех, кто ступил на ее пути. И болезнь эта, нелечимая, носила громкое название - «война». - Арси, - он подходит со спины, едва касается губами ее затылка, вдыхая сладкий аромат собственного лесного шампуня и женских легких духов. Целовать Арси в затылок и прижимать к своей груди маленькое хрупкое женское тельце - необходимость, которой он захлебывается каждый раз, стоит руке коснуться молочной нежной кожи. Его пальцы юрко пробираются под майку, очерчивая мозолистыми подушечками слегка выступающий длинный шрам. У автоботки от этого пропадает дыхание, а сама она в отражении видит полнейшее безобразие. Шоквейв задирает хлопковую ткань, неясным мутным взглядом сквозь зеркало смотрит на шрам, и почему-то лицо его омрачается. - Уродство, - выдавливает из себя она, стараясь прикрыть руками обнаженный бок. - Прекрасно, - парирует он, нежно проводя губами по тонкой шее. И его захлестывает безумное, неконтролируемое влечение. Оно течет по венам, проникая глубоко в душу и заседая там невыносимой тяжестью. - Восхитительно, - продолжая осыпать ее поцелуями, ученый спускается ниже. Арси захлебывается этой мерзотной ненавистью к самой себе и к своему телу и совсем не понимает, почему Шоквейв смотрит на нее с томным вожделением. Это неправильно. Это дико. И это пугает до дрожащих пальцев, которыми девушка вцепляется в бортик раковины. Металлические когти с характерным поршневым шипением опускаются Арси на талию, слегка сдавливают ее и притягивают к груди ученого. - Ты мое совершенство. Это больно. Арси не может дышать из-за слез, которые тонкими неровными солеными дорожками жгут щеки. Это страшно, когда внутри нечему больше трепетать от таких слов и когда единственное, что ты можешь - смотреть на себя в зеркало сквозь пелену неконтролируемых рыданий и пытаться жить дальше. Спокойствие дня ощутимо резко дает трещину, потому что такая нежность ученого в конец добивает. - Больше никогда так не говори, - хрипло начинает она, кладя свою холодную ладонь поверх его ненормально горячей. - Это заставляет меня думать, что все нормально. А нормально не было. Арси - ребенок войны. Она родилась на рубеже, когда уже от безобидных митингов не осталась и следа. Она не видела той жизни, что видел Шоквейв. И он стал мечтать ей ее показать. Стал опрометчиво часто думать о том, что может даровать ей шанс увидеть возрожденный отстроенный Кибертрон. - Ты первая женщина на моей памяти, которую разочаровывают комплименты, - вместо важного, он говорит полный бред, целует в висок и нежно водит рукой вдоль ее бока. Спускается дорожкой поцелуев от шеи к плечам, оставляя после лишь эфемерное щекочущее кожу тепло. Шоквейв издевается над Арси, ладонью проводя по бедрам. Сумасшедшее, нездоровое жгучее желание медом растекается по венам, и от слез остаются лишь невнятные сухие дорожки под глазами. Автоботка проглатывает прохладный воздух ванной, когда когтистый протез удивительно аккуратно касается промежности. Приятный возбуждающий холод железа едва достигает разгоряченной влажной кожи. И Арси, требуя большего, вся изводится под лихорадочными мазанными поцелуями. Они, как горькая надежда, ядом проникают девушке под ребра. А она, будто надеясь на скорую гибель, все охотнее подставляется под эту отраву. Шоквейв отодвигает кромку белья, размазывая по когтям густую полупрозрачную смазку. И этот блядский неожиданный контраст температур, заставляет Арси с тихим стоном откинуться назад, спиной прислоняясь к мужчине. Она сама вцепляется пальчиками в его протез, направляя металл ко входу во влагалище. - Давай без экспериментов, - десептикон громко и прерывисто дышит ей на ухо, самовольно убирая когти подальше и нежно проталкивая внутрь Арси горячие пальцы. Он массирует мягкие податливые мышцы, не прекращая целовать девушке спину. И от медленно растекающихся патокой подлых нежных чувств автоботка не хочет сбегать. Еще раз. Она попробует доверить остатки своей искры ему. Аморальному и целиком израненному ученому. Только пусть он знает, что Арси боится душевной боли и что ей, пустой и обездоленной, дать ему совершенно нечего. А Шоквейв и не против. Он наклоняет девушку ниже, заставляя упереться выступающими косточками в эмалевый бортик, и входит в нее плавно, будто вовсе не сгорает внутри от хлесткого выжигающего желания. Сегодня им обоим не нужен страстный секс, потому что страсть временна и порой прикрыта красивой сладкой ложью. - Я…, - поддавшись секундному порыву дес замирает, так и не решаясь произнести надломленное «люблю». Не сейчас, когда психика его вывернута наизнанку войной. - Что такое? У господина ученого закончились слова? - она шепчет с придыханием, чувствуя внутри себя медленно скользящий член, смотрит на него в зеркале и улыбается. И Шоквейва это вставляет не хуже дешманских тяжелых сигарет. Он языком проводит по пульсирующей вене, слегка прикусывая за ухом. Арси награждает его тихим скромным стоном, бедрами подается назад, насаживаясь на член, и мелко дрожит от передоза ощущениями. - Да, думаю, сегодня у меня закончились не только слова.