Влечение

Страха не было. Сумасшедшей волной по голове били адреналин и тупое чувство легкого холода за спиной. Мико говорили, что так приходит смерть. Но тут, в сознании Юникрона, смерти делать было нечего, потому что сам бог был олицетворением костлявой. У мужчины сухие треснутые губы с привкусом чего-то невообразимо сладкого. Мико снова его целует, в надежде отвлечь от Праймуса. — Ты бредишь? — Юникрон аккуратно отталкивает девушку от себя и щелкает пальцами. Внезапно лживый гомон несуществующей толпы канул в небытие, а мощеная площадь сменилась дорогими покоями. Божество вальяжно упало на широкий, обитый красным бархатом с золотой нитью диван и утонуло в подушках. Из-под полуприкрытых ресниц на Мико равнодушно смотрели пугающие глаза. — Ты не Юникрон, — догадалась девочка. Того бога, который мучал ее во снах, Мико изучила досконально. Он ярко выражал раздражение, но двигался болезненно и рвано. И в глазах его был привкус тупой ноющей ненависти и страдания. Этот же Юникрон скорее был похож на изящную статую, самодовольно вздернувшую подбородок. На фарфоровой неестественно ровной коже отчетливо проступали вены с текущим по ним темным энергоном. Волосы рыжим водопадом раскинулись на подушках, ловя переливы яркого света. Этот Юникрон был божеством. Идеальным, высшим существом, какое могли бы восхвалять книги. И именно эта до пугающего изящная сущность сейчас, поменявшись в лице, смотрела на Мико с притупленной отчаянием болью. — В каком-то смысле, — кивает он. — Я лишь часть сознания. Та часть, которую этот идиот бросил тут гнить, потому что она, видите ли, ему не по нраву, — из уст бога вместе с напускным безразличием просочилась и живая желчь. — Где мы? — Мико заозиралась. Комната была светлая, с вытянутыми решетчатыми окнами в пол, через которые искусственно созданные чужим сознанием лучи заливали полированный пол. В спертом теплом воздухе витали серебристые пылинки. Они кружились, резвились и оседали на отделанные резным неведомым камнем стулья и массивный обеденный стол, что стоял аккурат за Мико. Сам же хозяин покоев занимал длинный глубокий диван, отдаленно напоминающий кровать с опущенным запыленным балдахином. — В моей спальне, — отозвался бог, разведя руки. Дверей тут не было, а окна, как назло, выходили в круговой тупиковый дворик, где не росли цветы. На Кибертроне никогда и не существовали растения, потому что почвы, как таковой, тут не было. Зато внутри мощеного дворика стоял фонтан с тремя небольшими статуями у основания. Были ли это великие философы и ученые того времени? Вряд ли. Зачем такому, как Юникрон, восхищаться созданиями Праймуса? — Нравится? — послышался мягкий глубокий баритон прямо над ухом. Мико взвизгнула, вздрогнув всем телом, и в страхе обернулась к мужчине. Израненные губы бога дрогнули в подобие оскала и из только недавно затянувшихся трещин вновь потек энергон. Неоновая темно фиолетовая субстанция в лучах света выглядела словно жидкий драгоценный камень. Юникрон облизал губы, слегка склонил голову, от чего его шелковые волосы упали на лоб, и выгнул бровь. — Винтажно, — еле как кивнула Накадаи. Юникрон сощурился и хмыкнул. Он был настроен гораздо агрессивнее, чем реальный Юникрон (да и какой из них теперь по-настоящему реальный?). Мико ощущала его раздражение, которое незримой волной окутывало пространство. Пусть внешне бог и оставался весьма спокоен, изнутри его сжигала необоснованная ненависть к созданию, которое он сам же и породил. — Вы такие же, — мужчина наклоняется ниже, шепчет ей в губы. — Все одинаковые. Злые и совершенно глупые. — Неправда! — Накадаи от возмущения краснеет и топает ногой. Да как он смеет! Он же ничего не знает ни о Мико, ни о Земле, ни о людях. Но Юникрон знал куда больше. Он видел, как брат резал брата, как отец любил своих дочерей грязной любовью и как матеря отдавали неугодных детей богу смерти в руки. И он ломал им позвоночник. Так часто ломал, что хруст костей стал привычнее завываний скрипки во дворце Праймуса. И у Мико в глазах он видел тот же ад. Земля и Кибертрон — два брата с идентичными пороками. — А что же тогда правда? — Юникрон наступает, заставляя девушку вжаться поясницей в холодный стол. — Вы знаете, как задыхается в агонии ваша планета, но продолжаете усиленно ее добивать. Почему я обязан это терпеть? Хоть одну причину мне назови. Мико сглатывает, еще сильнее отстраняясь от мужчины и вцепляясь побелевшими пальцами в край стола. Юникрон — это Земля. Он все чувствует, пусть и не ведает, что именно творится на планете. — Ну… — во рту у девушки пересохло, а мышцы спины свело неприятным спазмом. — Причина…. Ее не было. Ни одной блядской, высосанной из пальца причины. — Война везде будет войной, корысть — корыстью, а смерть — смертью. А там, где есть конец, всегда воняет несовершенной похабной жизнью, — Юникрон слегка отклоняется назад, чтобы подхватить Мико на руки и усадить на стол. Девушка впивается ногтями в костлявые плечи, как в единственное спасение от падения. — Глупая девка. Самоуверенная идиотина, что думает, будто сможет совладать со мной. А мне опостылело, как ты это не понимаешь?! — он уперся лбом в ее лоб, усиленно гоняя тяжелый воздух по легким. Мико на уровне души ощутила чужую дрожь, которая была вечным спутником первобытного ужаса. Она проникла так глубоко в сердце, что, казалось, разорвет хрупкую человеческую мышцу. — Я устал, я больше не могу терпеть боль. Вот, — он отстраняется, нервно запускает пятерню в густую скошенную челку и задирает волос, демонстрируя девушке длинный некрасивый шрам. Он шел с правой стороны, едва доходя до брови. Рваный, глубокий. Такого у реального Юникрона не было. — Живые создания боятся смерти, а страх порождает жестокость. Брат мой не смог успокоить свои подлые творения, за что и поплатился. — Это они тебя так? — Мико тянет дрожащие пальчики к шраму, едва касается почерневшей, будто прожженной кожи. Юникрон не двигается, позволяя девушке изучить увечье. Молодость всегда будет полна любопытства. — Зато я свои успокою, не сомневайся, — шепчет мужчина, кладя ладони на девичью талию. Нарушение личных границ Мико воспринимала спокойно. Юникрон почему-то стремился везде ее касаться своим холодом. Возможно, бог просто замерз. — Ты убьешь нас всех? — пальцы ее перебираются дальше, касаются волос. Наощупь локоны у Юникрона скользкие, невесомые… будто призрачные. Божество по неведомым причинам не сопротивляется, внимательно следя за мимикой Накадаи. У Юникрона тяжелый взгляд, и эта тяжесть заставляет Мико чувствовать вину. — Всех, — шепот его срывается. Мико поджимает губы. У нее совсем нет плана, как переубедить бога. Потому что против нее, у него тысяча и один аргумент. Хотя…. Погодите-ка…. Праймус говорил о том, что божества — это сосуд для эмоций. Что будет, если наделить сосуд положительными эмоциями? И как много нужно этих эмоций, чтобы забылись вековые старые раны? — А если… если человечество лучше, чем кибертронцы? — У тебя есть доказательства? — Юникрон отстранился, выпуская девушку из объятий, и Мико снова вдохнула полной грудью. В комнате пахло имбирным печеньем и только-только сорванными с ветки яблоками. — Мне нужно время, чтобы показать тебе мир. — Наивный ребенок решил совладать с богом? — Юникрон рассмеялся надтреснуто и сухо, выдавливая из себя каждый звук. — Занятно. Что ж… я дам тебе отсрочку длиною всего в три года. Для меня это ничтожно мало, но вот для тебя — вполне сгодится. Но будет условие. — Какое? — Мико с подозрением следила за едва угадывающимися блеклыми эмоциями на лице бога. Юникрон не шутил и не лукавил. Он уже придумал, что хочет взамен. — Мне нужна моя сбежавшая часть души и тело. — Та часть души… ты знаешь, что она немножко не в себе? — В каком это смысле? — Юникрон замер в удивлении. И эмоция эта показалась Мико куда более живой, чем все вокруг. — Ну если исключить тот факт, что он уже неделю шастает по планете голый…. — Он что?! — Юникрон схватился за голову, пару раз нервно вздохнул, до скрипа сжав зубы, и упал на диван. Мико хихикнула. Эта душа оказалась куда более эмоциональная и энергичная. А еще молодая и, что не мало важно, одетая. — Ха, я догадывался, что он как малое дитя, но что б настолько…. Ладно, опустим темные лета моей биографии и перейдем к уговору, — бог протянул Мико руку. Даже при ярких уличных лучах был заметен тот самый теплый сиреневый свет, что обволакивал ладонь божества. — Этот уговор нельзя будет отменить, дитя. Мико прикусила язык от волнения. Праймус ее точно за такие сомнительные сделки по голове не погладит, а Оптимус… тем более. Последний может вполне реально прописать подзатыльник, но пока этим грешил только Рэтчет. — Договорились! — Накадаи пожала руку Юникрону, ощущая, как ладонь слегка покалывает. — Держи, — бог извлекает из своей груди небольшой осколок. Он даже меньше, чем осколок Праймуса. — В фонтане тоже была подделка? — догадалась девушка, аккуратно беря в руки искру. В отличие от кибертронской, земная была легче, горячей и имела более заостренные края. — Конечно. Еще бы я отдал этому старперу часть себя! — одна лишь мысль, что его искра побывает в руках Праймуса, приводила Юникрона в ужас. — И что мне с ней делать? — Накадаи покрутила кристалл в руках, грея замершие пальцы. Только сейчас девушка поняла, как тут, в сознании, на самом деле холодно. Но как и жара от раскаленного железа, так и ледяного воздуха Мико изначально не ощущала, весело болтая голыми пятками. — Воткнуть в меня, — казалось, Юникрон погрузился в ворох подушек еще глубже и по-хищному смотрел на девушку. — Легко тебе говорить. Он, знаешь ли, буйный. — У тебя там группа поддержки — мое почтение, — раздраженно вымолвил бог. — Удачи, дите! — и щелкнул пальцами, перемещая девушку в ядро, ближе ко все еще открытому мосту. — Вы там что, светские беседы вести удумали? — Праймус возник перед Накадаи недовольным золотым облаком. — Прости, меня долго не было? — Ну минуты три, — подуспокоилась божественная сущность. — В сознании Юникрона время идет так, как того хочет он. В любом случае, оставь все свои вопросы на потом, — Праймус указал на зажатый в пальцах кристалл темного энергона. — Надо отдать ему искру, пока он все не похоронил.

***

Оптимус отражает сначала один удар, затем второй и третий, когда пальцы немеют от перенапряжения, а потасканный звездный меч идет трещинами. Еще пара блоков, и реликвию будет не вернуть. — Глупец, — бархатным басом врывается в уставшее ослабленное сознание Оптимуса голос Юникрона. Бог заносит руку над головой, формируя в воздухе острые иглы темного энергона. Взмах. И едва заметные смертоносные лезвия градом осыпаются на Прайма. — Ебанат праведный, совсем мозги расплавились?! — Оптимуса небрежно хватают за шкирку и рывком дергают назад. Да так сильно, что застегнутая на все пуговицы рубашка больно впивается в кадык. Мегатрон бьет его по затылку и указывает на вонзившуюся в паре сантиметров от Прайма иглу. От нее ядом растекается густое темное топливо. — Спасибо, — благодарно кивает автобот и принимает протянутую руку. Лорд хмурится, молча взирая на темного бога. С ним что-то было не так. Будто жизненная энергия, которая, казалось, должна была литься через край, из Юникрона наоборот вытекала. С каждым резким движением его тонкая сероватая кожа все больше рвалась, обнажая мышцы и сухожилия. — Опять ты мне мешаешь, — рычит божество, треморным пальцем тыча в лорда, и, оглядев полуразрушенную в пылу сражения базу, подхватывает с пыльной земли острый монолитный бетонный кусок. До недавнего времени эта колотая плита служила одной из стен старого гаража. Послышался свист, и свинцовая жалящая пуля пронзила левое плечо божества. Юникрон взвыл, точно подбитая собака, и резко обернулся туда, откуда предположительно был выстрел. — Вот дерьмо, — просипел Старскрим, стоя на взлетной площадке корабля. Немезида парила в низких вуалевых облаках совсем близко к земле. — Увидел, гад. — командующий перезарядил пистолет, вновь целясь в бога. Уж что-что, а промахивался зам крайне редко. — Выродок Праймуса! — Юникрон в приступе бешеной горячки отступает на пару шагов назад, поудобнее перехватывая бетон, и швыряет плиту в Немезиду, попадая по правому основному двигателю, рядом с которым стоял Старскрим. — Блять! Всем назад! — командует солдатам зам, хватаясь за первый попавший под цепкие пальцы выступ. Ноги скользят по взлетной накренившейся площадке. — Руку! — Нокаут протянул ему раскрытую ладонь. В глазах доктора едва заметно мелькнул животрепещущий ужас. Терять еще и этого идиота не входило в его планы. Немезида протяжно застонала в небе и стала падать. Корабль плавно шел вниз правым боком, и, когда рыжей глины коснулся каркас омега-замка, от нагрузки загорелась часть левых двигателей. Острый нос упал на самый ближний ангар, где располагались спальни автоботов и кабинет Прайма, протыкая профлист. — Нет… — Шоквейв вздрогнул, когда, прочертив глубокую борозду, Немезида вспорола себе обшивку. Его идеальное творение, прослужившее десептиконам всю войну и даже больше, сейчас бездушным куском погнутого металла лежало у его ног. Ученый опустился на одно колено, подбирая из пыли осколки омега-ключа. Все те бессонные ночи, доведенные до идеала чертежи и вывезенные с Кибертрона запчасти…. Все перестало иметь смысл. — Шоквейв? — Рэтчет отряхивает белоснежный халат от не прекращающей оседать грязи и смотрит на неестественно напряженные плечи ученого. — Я убью эту древнюю хуйню, — решительно заявляет десептикон и встает на ноги, вынимая из кармана складной острый нож. — Не лезь, — доктор возникает перед ним, жестко хватая за плечо там, где оно переходит из плоти в железо, чем причиняет ученому невыносимую боль. Отошедшие контакты внутри впиваются в мышцы. Шоквейв шипит и отступает. — Почему ты его защищаешь? Ты всегда так делал, — ученый смотрит доктору в глаза и не находит там ничего, кроме слепой уверенности. Рэтчет знает, что он делает. Шоквейв — нет. Рэтчет верит в свою команду. В команду, в которой никогда не будет места десептикону. — Ты всегда, всегда, блять, принимал не мою сторону. Почему? Даже в Совете. Почему тогда Рэтчет предпочел испортить отношения с ним, но защитить Эрин? Шоквейв запускает руку в карман, нервно шарит в нем и вынимает сигареты. Курит молча, стараясь не смотреть на разбитый под ногами замок. На его замок, который он по кускам собирал. Табак режет легкие, убивает внутри любой зародыш едкого неприятного желания начать все сначала. Никакого снова. И никакого начала больше не будет. — Знаешь, — Шоквейв делает глубокую затяжку, в надежде сдохнуть от дыма, — после этого дерьма я буду надеяться, что все твои решения того стоили. Рэтчет вздрогнул, поднимая на ученого испуганный взгляд. Голос у Шоквейва дрожал и был напитан предстоящей тихой истерикой. Перед автоботом стояло сломанное отражение некогда великого энтузиаста Кибертрона. — Финита ля комедия, — проронил уставше дес и, потушив бычок носком ботинка, развернулся к старым ангарам. Если в огне битвы его придавит нагретой солнцем крышей, ему будет плевать. Шоквейв уже не собирается ни за что цепляться. Особенно за свою никчемную жизнь.

***

Мико вылетела из моста, когда Немезида уже рухнула на землю. Девушка пронеслась мимо ошарашенного Нокаута и Старскрима и выбежала на улицу. Яркое полуденное солнце ударило жаром по глазам, заставив Накадаи щуриться. — Эй! Ты! — окликнула она Юникрона и подняла вверх зажатый в руке осколок искры Праймуса. — Это ищешь? — Верни, — угрожающе прошипел Бог и кинулся на девочку. Мико стояла к нему очень близко, но спиной ощущала исходившее от бога Кибертрона тепло. Праймус был рядом — это придавало решительности. Когда испачканные темным энергоном пальцы почти коснулись шеи Мико, японка нырнула божеству под руку и, забежав ему за спину, со всей силы вонзила в спину уже другой, сиреневый, осколок. Ослабевшую плоть искра рассекла легко и быстро впиталась в новое тело. Юникрон замер, чувствуя, как по хрупким венам в мозг затекает его слабая часть сознания. Она выедает остатки безумия, плотно обосновываясь внутри и грея едва работающий организм. — Что ты натворила? — загробным голосом начал бог, испуганно вглядываясь в удивленное лицо девушки. — Ты зачем его выпустила? Юникрон сделал два шага в направлении Мико и, последний раз издав тихий стон, рухнул наземь. — Он умер? — с надеждой в голосе отозвался Мегатрон. — Нет, — Прайм покачал головой. — Не умер, — Оптимус нахмурился, не сводя пристального взгляда с того места, где парил едва различимый силуэт Праймуса.