Влечение

— Блять! — Джек со злостью пинает высушенный кусок глины, что так удачно валялся под ногой. И как ему теперь смотреть в глаза матери? — Оу, у кого-то утро не задалось? — Лесли Браун обнаружилась сидящей на проржавевших бочках из-под бензина. — Не то слово. Лес на это лишь отстраненно хмыкает и вытаскивает из пачки тонкую женскую сигарету. Она изящно ложится между ее костлявых пальцев. — Расскажешь? — Браун интересуется только потому, что этого, вроде как, требует вежливость. Джек вздыхает и делает шаг к агенту. С момента их первой встречи Лесли… сильно изменилась. Она одевалась не по погоде вот уже который месяц, предпочитая легким платьям и футболкам водолазки с высоким воротом и пестрые свитера крупной вязки. Лес сначала перестала носить шпильки, потом вместо туго утянутого пучка жидких и убитых лаком волос появилась короткая смешная растрепанная косичка, а теперь и выглаженные брючные костюмы ушли из ее гардероба. И вся ее напускная строгость, что с самого начала трещала по швам, рассыпалась. — Ты чего? — Лес выгибает бровь, когда ловит на себе хмурый внимательный взгляд Джека. — Есть еще сигарета? — парень скромно усаживается рядом на ржавую дырявую бочку. За дальними ангарами, где сидела Браун, не было никого. Дальше, ближе к горизонту, простирался скучный пыльный пустырь, а в чистом ярком небе белым смазанным кругом висело Солнце. — А не рано тебе таким баловаться? — она говорит это сухо, почти безразлично, потому что курящий Джек Дарби — это вообще даже не ее проблема. — Мне уже почти восемнадцать. — Почти не считается. Так что случилось? — Кажется у моей матери… роман, — это звучало дико, даже ненормально, если хотя бы допустить эту мысль в свою голову. И ладно бы, если бы это был Фоулер. С ним и его дурацкими шутками еще можно было смириться. — Ого, вау, и что? — Лесли не выказывает никакого интереса, потому что Джун такая же женщина, как и она сама. Да и с каких пор роман — это нечто ужасное? — С Мегатроном! — Джек бесится и пинает носком кроссовка пыль. — Оу… ну… неожиданно, — у Браун будто весь словарный запас в миг кончился от такой новости. Чтобы главный десептикон, да еще и с Джун. — Ты злишься из-за того, что она тебе не сказала? — И это тоже! Как так-то! — парень пыхтит от злости, чем очень забавит Лесли. — Джек, послушай, у тебя прекрасная чуткая мать, — от собственных слов у Браун внутри зарождается гнусное чувство зависти и грусти, — но, по-моему, тебе следует позволить ей уже жить так, как она того хочет. — Но… — Джек смотрит на Лесли с обидой. Это ведь крайне тяжело: смириться с тем, что кто-то живет не так, как ты бы хотел. Особенно, если этот кто-то очень близок тебе. — Знаешь, — Лесли затягивается ментоловой сигаретой, наслаждаясь тем, как легкий холодок впитывается в горло, — я расскажу тебе одну занимательную сказку. — Я не ребенок. — Но ты все равно послушай, ведь часто сказки пишут совсем не для детей, — Браун закусывает губу, задумчиво вертя во второй руке смятую пачку. — В одном старом деревянном доме, рядом с ветвистым красным кленом, жила счастливая семья. Мать, отец и их маленькая обожаемая до безобразия дочь. Девочка, поцелованная Солнышком. Девочка-лучик. Так называли родственники этого вечно неунывающего ребенка. В один из таких умиротворенных дней эта девочка узнала, что у нее будет младший братик. Все тогда собрались за большим столом и очень долго рассыпались в поздравлениях. Лесли снова затягивается. В этот раз у нее дрожат пальцы и срывается голос. — В ноябре, когда клен уже сбросил последнюю листву, а дожди смыли тропы в близлежащем лесу, на свет появился кучерявый, светловолосый мальчик, — Лес глубоко вздохнула. — И судьбой было уготовано так, что в возрасте семи лет этот мальчик утонул. — И что же стало с тобой? — Джек почти сразу понял, что никакая эта не сказка. Сказки с таким бледным лицом не рассказывают и не утирают свитером слезы. Ему вообще казалось, что Браун не умеет плакать, а потому картина такой вот отчужденной и выжитой морально Лесли была чужой. — О, кажется, после этого девочку, поцелованную Солнышком, больше никто не целовал, — агент шмыгает носом и трет красные глаза. — Я… прости, я не знал, — Джек понуро опускает голову. — Я это все к чему, — Лесли тушит сигарету, а окурок бросает в жестяную банку, где он тут же утопает в горе пепла. — У тебя отличная семья, Джек. Пусть и маленькая. Поговори с Мегатроном. Может быть, он тоже может рассказать тебе нечто важное. — Пф, сомневаюсь. Он тиран! — Но что-то же сделало его таким, — Лесли спрыгивает с бочки, отряхивая штаны от рыжего налета. — Подумай об этом. — Говоришь так, будто это очень просто, — Дарби складывает руки на груди и от обиды поджимает губы. — Джек, я слишком давно живу в мире, где никому не нужна, — и пусть она так отчаянно улыбается, парень понимает: это все глупая и бесполезная фальшь, — и если бы в моем пустом мирке появился кто-то, кто любил бы меня просто так, я бы была самой счастливой на свете. Обещай мне, что поговоришь с Мегатроном. Ну же! — Ладно. Хорошо. Только ради мамы и… ради тебя, — Джек смущенно трет затылок, стараясь не смотреть в пустые медовые глаза Браун. Ему кажется, что он услышал сегодня что-то интимное, что-то, что заполнено болью до предела. Он услышал то, что когда-то сломало Лесли Браун и могло сейчас сломать Мегатрона.

***

— Ха, домашка? — Мико угрюмо уставилась на пустой разворот тетради. — Отложим на неопределенный срок! Накадаи вообще после внеплановой поездки на Кибертрон хотелось только бревном лежать в кровати и рассматривать свой пустой бежевый потолок. А еще отчего-то жутко клонило в сон. Мико шустро переоделась в хлопковую пижаму и залезла под легкое одеяло. Прохладный джасперовский ветер лениво колыхал занавески, принося с собой с дороги запах табака и жженой резины. — И что мне с тобой делать? — девочка устало посмотрела на мерцающую слабым светом голубую искру Праймуса. К слову, старый интриган все никак не желал предстать на свет божий, после их весьма сумбурного диалога. То ли он стеснялся, то ли решил кинуть Мико на произвол судьбы. Недолго думая, Накадаи все же выскользнула из постели, схватила осколок и запихнула его в нижний ящик стола, который закрывался на маленький древний резной ключик. Он еще частенько в замке застревал, чем неимоверно бесил японку. — Теперь хотя бы тебя не видно, — она снова легла, закутавшись в одеяло. Усталость давила на плечи с настойчивостью, будто кто-то желал, чтобы Накадаи наконец-таки уснула. Японка сладко зевает, в последний раз обводя расфокусированным взглядом комнату, и засыпает, уткнувшись лицом в мягкую подушку. Мико вздрагивает, когда холодные пальцы смыкаются на ее шее и душат с такой неимоверной силой, что почти ломают позвонки. Только вот… во сне же нельзя ничего сломать. Верно? Накадаи бьется в истерике, пытается отодрать от себя цепкие чужие руки и хрипит. Больно не было, но страх, что ледяной цепью сковал сердце, будто бы нарочно подкидывал в обезумевшее сознание жуткие картины. — Думала, я не догадаюсь? — притворно спокойный голос Юникрона давит на уши, а лиловые нечеловеческие глаза впиваются в Мико неописуемой живой злостью. Он был взбешен. Накадаи удалось вывести из равновесия свою планету! Восхитительно! Просто, блять, ахуенно! — Глупое дитя. Юникрон медленно проговаривает каждое слово, смакуя чужой страх и лишая Мико воздуха окончательно. Хруст собственных треснувших позвонков она слышит до дрожи отчетливо, а отсутствие боли только сильнее возбуждает в девочке волну первобытного ужаса. Кибертронское божество раздраженно фыркнуло, вновь погружаясь в непроглядную тьму. Мико проснулась в холодном поту от собственно визга, сдернула скомканное одеяло и подлетела к зеркалу. Шея, конечно же, сломана не была, но вот черно-лиловые насыщенные следы от пальцев проступали на нежной коже. Юникрон существовал в этом мире вполне реально — это первое, что наконец пришло осознанием в голову. Он был тут. На Земле. В Америке. Возможно, Юникрон даже был в ее комнате. Мико истерично завертела головой, спешно осматривая каждый угол своей небольшой комнатки. Пусто. — Чертов дед! — она раздраженно заправила дрожащей рукой розовую отросшую прядь и прошла в ванную. Ощущение того, что за ней кто-то наблюдает, росло в геометрической прогрессии. Мико скинула с себя потную футболку, сняла нижнее белье и включила горячую воду. Из старого протекающего крана хлынул кипяток, который тут же обжег холодные женские пальцы и поструился по руке. Накадаи вздрогнула, вновь обернувшись на запертую на щеколду дверь. — Бред, никто ее не откроет! — самовнушение действовало слабо, потому что чувство удушливого страха, что преследовало ее во сне, возвращалось. Мико обняла себя за плечи, дожидаясь, пока узкая болотного цвета ванна наполнится водой и пеной. Согреться было жизненного необходимо. Из заляпанного овального зеркала на нее смотрел лохматый тощий подросток с некрасиво выступающими лопатками и позвонками. От насыщенно розовых прядей остались лишь полупрозрачные розово-белые локоны. Японка вообще заметила, что в последнее время все на базе стали выглядеть плохо. То ли недосып так сказывался на организмах кибертронцев, то ли еще что-то. — Ничего, Мико, — попыталась успокоить себя девушка, — ты четыре часа назад вернулась с другой планеты. Тебе положено выглядеть хуево. Когда последняя капля с глухим «бульк» утопает в пене, Накадаи лезет в ванну и, прикрыв от сладостной неги глаза, довольная укладывается на дно. Легкая улыбка минутного блаженства расплывается на ее лице. Девушка вдыхает запах хозяйственного мыла и водопроводной воды, переводит усталый заспанный взгляд на подвешенное над раковиной зеркало и в ужасе замирает. Эти ядовитые лиловые глаза она уже ни с чем не спутает. Юникрон смотрел прямо на нее. Он был тут, в ванной комнате, и хищником глядел на нее. Мико вцепилась в скользкие бортики, напрягаясь всем телом. Все это уже слабо походило на иллюзию или сон. Божество перед ней было вполне реальным: с голых широких плеч на пол крупными каплями стекал энергон, вымазанная чьей-то кровью рыжая борода спуталась, а глубокие борозды шрамов по всему телу слабо мерцали в приглушенном свете дерьмовой лампы. — Уйди! — взвизгнула Мико. — Кыш! — девочка так растерялась, что, не придумав чего лучше, пренебрежительно махнула рукой в сторону божества. Юникрон вопросительно изогнул бровь, но с места не двинулся. Взгляд его отчего-то стал слегка растерянным. — Ты всерьез решила, что меня это как-то остановит? — поведение человеческого недоразвитого дитя вводило Юникрона в ступор. — Эм, ну надежда была, — честно призналась Накадаи, стараясь как можно ближе прижаться к дальней стенке ванны. Со стороны ситуация казалась жуть какой комичной: нагая мокрая Мико, у которой из оружия только увесистая банка с шампунем на полке и пенная вода, и взбешенный божественный бомж, со стороны больше похожий на слизь, чем на что-то приличное. Юникрон раздраженно дергает за плотную пожелтевшую шторку, что хоть как-то прикрывала Мико, и срывает ее вместе с карнизом. — Где искра? — Не понимаю, о чем ты, — Накадаи невинно хлопает глазами, но шампунь в руку все же берет. — Ты это в меня кинуть хочешь? — спокойно интересуется бог, складывая руки на груди и кивая на зажатую в дрожащих пальцах банку. — Есть такие мысли, — кивает Накадаи, угрожающе наклоняясь вперед и слегка подкидывая «оружие». — Дурное дитя, — Юникрон закатывает глаза и в два широких шага оказывается почти вплотную в Накадаи. Мико взвизгивает, роняя в воду шампунь и затравленно смотрит в искривленное от боли лицо. — Почему ты такая упертая? — Ты же хочешь всех нас убить, — девушка сглатывает и медленно опускается глубже в воду. Светить своим голым телом перед божеством не очень-то и хотелось. — Когда ты умрешь, тебе будет все равно, разве не так? — Юникрон склоняется ниже, касаясь отросшей челкой лба Мико. Понятие личного пространства у этого бога явно отсутствовало. — Отдай. мне. искру, — в этом лживом тихом голосе открыто слышалась злость. Юникрон протягивает к Накадаи руку, пытаясь ухватить девчонку за шею. Только вот быть снова пленницей у Мико в планы не входило. Она резко вскакивает на ноги в надежде поскорее сбежать от бога, но поскальзывается, хватаясь за единственную опору в виде лохматого деда, и утягивает его назад в воду. — Тц, дурная, — Юникрон отплевывается от пены, что забавно оседает на его бороде и волосах. Остывшая вода в миг окрашивается в лиловый, обдавая холодом оголенную тонкую кожу. Божество шипит и дергается, пытаясь вылезти. — Стой! Надо пену смыть! — Мико резво хватает душ, выкручивает кран в сторону горячей воды и направляет на подохреневшего бога. Теплые капли жестко бьют ему по лицу, смывая жалящее мыло с ран. Дышать становится легче. Юникрон заметно расслабляется и откидывается на прохладную плитку. С ума сойти. Что за ситуация такая? — Ты как? — Мико усаживается на корточки напротив бога, не переставая поливать его горячей водой из лейки душа. Юникрон хмурится, обращая наконец внимание на Накадаи и на то, в каком виде она перед ним находится. И если к своей наготе кибетронец относился как к чему-то временному и не стоящему внимания, то чужое, да еще и человеческое тело, вызывало странные смешанные чувства. Оно не было отвратительным, как изначально думал Юникрон. Скорее непривычным и каким-то уж слишком нежным, а черные следы от удушья лишь пробуждали в Юникроне желание коснуться Мико еще раз. — Кошмар, — тихо буркает он и звонко щелкает пальцами, как и раньше растворяясь в воздухе и оставляя девушку в одиночестве.