Влечение

Ночь в этот раз отчего-то была полностью беззвездная и холодная. За бортом дул порывистый колючий ветер, смешивался с песком и звонко бился о металлические балки. Шоквейв в очередной раз вздрагивает и дергается, когда тонкие изящные пальчики сжимаются в кулачок на его груди. В последнее время Арси спит тихо и почти не буянит. Только в шею ученому шумно дышит и причмокивает. А еще бывает обнимает, как сегодня, прижимаясь к нему почти всем телом. Девушка оказалась на редкость тактильная и активная. Совсем не как ученый. Шоквейв рядом с Арси походил больше на невротика, который не мог усидеть на месте и вечно пытался сбежать от цепких женских рук. Десептикон не думал, что безобидные касания вновь разбередят старые не самые приятные воспоминания об Эрин и ее извечных истериках. Шоквейв тянется протезированной рукой к тумбочке, вытаскивает из завала макулатуры портсигар и встает с кровати. Арси возмущенно сопит и вертится какое-то время, но потом затихает, укутавшись в одеяло. Десептикон покидает комнату, возвращаясь в свою привычную, светлую даже ночью лабораторию. На огромном круглом столе, заваленном чертежами, скромно горел древний монитор ноутбука; за иллюминаторами продирался между густыми облаками желтый осколок луны, и среди этого бумажного хаоса Шоквейв остался совершенно один. — Блять, опять? — ученый нервно дернул протезом, и острая щемящая боль впилась в живую плоть, соединяющуюся с железом. Иногда на него накатывали не только фантомные боли, но и еще самые натуральные агонии. Старые локтевые поршни еще давно стали клинить, чем приносили массу неудобств. Теперь же к ограничению подвижности прибавились еще и отошедшие контакты где-то ближе к плечу. Оттуда и болезненные спазмы. Протез надо было снимать и чинить, но на это опять же нужно было время. Ресурс, которого у ученого почти не было и который нельзя было тратить на себя. Оптимус и правительство ждали результатов. И чхать все хотели на то, что у ученого вторую неделю изматывающая организм бессонница, потому что рядом спит автоботка. Арси — непозволительная роскошь. Она молодая, в ней все еще горит тот огонь открытости к чему-то новому. К любви. А Шоквейв уже потаскан жизнью, весь избит и изорван…. А еще у Шоквейва почти не осталось сил. Ему каждый раз хочется послать всех нахер, сказать, что он устал и что война его тоже, вообще-то, подкосила. Как подкосили двенадцать лет тотального одиночества на Кибертроне и привели деса к тому, что тот до паники боялся дышать на родной планете. Будь у него выбор, Шоквейв бы не вернулся назад. Мужчина схватил со стула китель и буквально вылетел в коридор. В лаборатории тоже вдруг стало невыносимо. Немезида во тьме холодной ночи выглядела по-настоящему пугающей. Особенно на последнем этаже, куда вход был воспрещен почти всем. — Как ты тут поживаешь, шавка? — Шоквейв захлопнул старую железную толстую дверь и задвинул засов. Тело, лежащее на операционном столе, слабо дернулось и замычало. — Что, больно тебе? — ученый включает круглую светодиодную лампу, и холодный белый свет режет Сайласу глаза. Глава М.Е.Х. оказывается намертво пристегнут жесткими кожаными ремнями к койке. Грубые швы его оков впились в кожу, разрывая ее, а тонкий матрас под телом пропитался потом и кровью. Десептикон наконец достает мерцающий шнур для психокортикального соединения, обнажает острые контакты и ловит на себе полный ужаса человеческий взгляд. — Ах, да, я же тебе связки рубанул, — вспоминает Шоквейв, слегка ударяя себя по лбу. — Ну-ка, посмотрим, не пошло ли заражение? Ученый сканирует тело пациента, где на темно-алом экране высвечивается неприятное предупреждение о начавшемся воспалении в горле Сайласа. — Тц, ладно, все равно мне не обязательно вести с тобой беседу, — Шоквейв впивается когтями в голову человека, сжимает до крови и тихого болезненного мычания жертвы, отворачивает от себя израненное лицо и приставляет к затылку контакты. — Будет пиздец как больно, Сайлас! Тонкие проводки вонзаются в кожу, рвут ткани и упираются в череп. Глава М.Е.Х. дергается в конвульсиях, из-за чего Шоквейву приходится облокотиться на его голову, всем своим весом придавливая к койке. Десептикон проворачивает замок, и острые иглы, дробя кость, плавно входят в мозг. Жизненные показатели человека слабеют: дыхание замедляется, а сердце успокаивается. Всего лишь обморок. — Спасибо, что не помер, — облегченно выдыхает мужчина и берет в руку второй конец шнура. Шоквейв создал психокортикальное соединение еще до войны, когда работал в Иаконе. Изначально его задумкой восхищались, но, когда дело дошло до реализации и поиска подопытных, лавочку быстро прикрыли. Однако, в начале войны у ученого появились ресурсы на создание полноценной машины. Машины, которая мгновенно стала лучшим орудием пыток на Кибертроне. Шоквейв вздрагивает, когда его затылка касаются холодные оголенные контакты. Он проделывал процедуру подключения настолько часто, что на коже головы уже успели образоваться грубые шрамы, а боль от вонзающихся в мозг игл стала терпимой. Десептикон даже приноровился не отключаться сразу, как машина запускала сеанс. — Ладно, посмотрим, что в твоей голове, — Шоквейв падает на стул, позволяя аппарату утащить свое сознание в голову к человеку. На выжженном дымящемся пустыре тлеет сухая трава, хрустит под ногами и ломается, словно использованная истонченная спичка. Будь это реальность — ученый бы задохнулся в дыму и жаре здешнего ада. Неба над головой попросту нет. Есть нечто отдаленно напоминающее бесконечное вязкое черное пространство с синеватыми вспышками. Это и есть сознание. Бескрайнее, бездонное и таящее в себе сокровенные желания место. Сайлас сидит на обугленном пеньке, где у корней все еще лениво расползается пламя. — Мило тут у тебя, — Шоквейв его пугает, когда слишком тихо возникает за спиной. — Ты в моей голове? — Можно и так сказать. — Конченный извращенец, — ученый беззлобно хмыкает, рассматривая Сайласа. Бледно желтое нездоровое лицо украшали черные синяки под тусклыми глазами. Казалось, что из мужчины разом выкачали все силы, иссушили и бросили умирать внутри себя же. Такое часто происходило, когда души подопытных ослабевали. — Что ты хочешь тут найти? — Ответы. Зачем тебе нужна была визгля? — Ты про Браун? Все-то тебе расскажи, — человек хрипло смеется, и смех этот с надрывом переходит в нескончаемый влажный кашель. Только вот… внутри сознания нельзя задохнуться в дыму. Шоквейв настороженно оглядывается по сторонам. По спине неприятным холодом ползет подозрение: они тут не одни. Будто кто-то еще наблюдает, подслушивает и вникает в их диалог. Кто-то, кого по какой-то причине было не видно. Шоквейв вздыхает, делая шаг навстречу мужчине. — Ты все равно не жилец, Сайлас. — Хахаха, десептикон, ты мне даже шанса не дашь, да? — глава М.Е.Х. переводит на ученого усталый взгляд. В нем не осталось ни желания, ни сил, ни стремления к жизни. Лишь выжженное дотла черное поле. Такое же, как-то, на котором они находились. — У отца Браун есть вторая часть артефакта. — Для чего он? — у Шоквейва теплится в груди малюсенькая надежда на то, что со второй частью механизм заработает. Правда, пока непонятно, для чего он. Даже в тех крупицах, что остались записями от древних, ничего подобного не нашлось. — Не знаю, — качает головой человек. — Он сказал, что это важная часть плана. — Он? — Шоквейв выгибает бровь. Неожиданно во всем этом дерьме появилась третье лицо. — Да, тот кто позволил бы мне жить в лучшем мире после краха старого. Он называет это обновлением. Я лишь должен был передать цельный артефакт. Теперь-то без разницы, — Сайлас машет рукой. Он будто уже смирился с тем, что жить ему осталось крайне мало. Казалось, что мужчину не пугал даже стоявший рядом новый мучитель в лице десептиконского ученого. — О ком ты говоришь? — Шоквейв бредет по поляне, вдоль кромки пестрого мнимого огня. Какая разница, как далеко он уйдет от Сайласа, когда он буквально внутри его головы. Человек услышит в этой мертвой тишине даже шепот. — Я не знаю его имени, но он очень хочет вернуться в реальность, — глава М.Е.Х. тяжело выдыхает, внимательно следя за десептиконом. Будто ждёт, когда тот…. — Чего? — Шоквейв глупо утыкается лбом в прозрачную стену, по которой тут же идет мелкая рябь. — Вот видишь, — Сайлас опускает плечи и сам встает с пенька, подходя к десу. — Шутка ли, но я заперт в собственной голове. Этот купол не сломать. Правда он с каждым днем становится все меньше. — Значит ли это, что твой мозг отмирает? — ученый пинает носком ботинка стену. Снова рябь. — Возможно. Если эти ограничения реальны. Если они существуют вне сознания, то через неделю Сайласа ждет незавидный конец. Кто-то очень не хочет показывать Шоквейву человеческие воспоминания, связанные с экспериментами М.Е.Х. — Где главная лаборатория? — десептикон задает этот вопрос, чтобы убедиться в собственных выводах. Сайлас хмурится, прикусывая губу. — Я… не помню. Ха, странное чувство, будто…. — Будто тебе заблокировали воспоминания, — дело — дрянь. Шоквейв теперь не уверен в том, что купол отпустит его назад. Однако, система должна сама перенести его сознание обратно буквально через четверть минуты. Картинка начинает плыть и трескаться, а вместо спокойного шипения костра ушей достигает едкий пиликающий звук монитора. Он все-таки вернулся в свое тело. — Бля-я-ять, ну ебаный ты нахуй, — ученый вырывает из своего затылка перепачканные энергоном контакты и расплывается лужей по стулу. Проблема на проблеме. Вопрос на вопросе. Даже пульсирующая навязчивая боль ушла на второй план. Для чего нужен этот артефакт? Почему отец Браун не передал его в Пентагон? Что за третья нежелательная персона, которая так ловко манипулирует чужим сознанием? Кто вообще, блять, умеет управлять сознанием? Шоквейв простонал, потер ладонями лицо — оно как будто онемело — и перевел скучающий взгляд на лежащее напротив тело. Сайлас тяжело дышал, лоб его покрылся испариной, а побелевшие пальцы впились в матрас. Человек умирал медленно и, кажется, очень мучительно. Что-то его губило. Ученый, шатаясь, подошел к койке и выдернул из Сайласа кровавый шнур. Алая жидкость тонкой струей брызнула на койку, растекаясь кривым некрасивым пятном. Шоквейв схватил со стоявшего рядом подноса шприц с густой молочной субстанцией и вколол испытуемому в шею. Кровотечение потихоньку сходило на нет. Тело Сайласа оказалось в гораздо более плачевном состоянии. Десептикон решил сегодня прокапать его, а завтра начать опыты с энергоном. Если человек совсем зачахнет — Шоквейв будет резать его. Ученый хотел было выключить компьютеры, но его резко повело в сторону, а к горлу подкатил бесконтрольный ужас. Стены нижней лаборатории резко стали давить. У него уже такое было. Когда Шоквейв внезапно остался на Кибертроне совсем один. Тогда у него случались приступы гораздо чаще и сопровождались бессвязным бредом и лихорадкой. — Ебливая паничка, — рыкает мужчина и кое-как добирается до двери. Нужен свежий воздух. Срочно. Коридор плывет перед глазами, растекается черно-сиреневым пятном, из-за чего десептикон спотыкается о собственную ногу и, успев схватиться за выступ, наваливается на стену. Дальше Шоквейв передвигается, прилипнув к металлу, потому что колени у него подкашиваются от внезапной паники. Улица встречает его резкими порывами ветра и…. — Ты чего тут забыл? — ученый обращается к сидящему на баках Рэтчету. Тот смотрит в небо, будто хочет разглядеть там Кибертрон. Увы, родную планету с Земли не увидишь. — Хотел с тобой поговорить. Не занят? — Нет, — ученый достает почти что полную пачку сигарет, зажимает зубами фильтр и вытирает рукавом кителя холодный пот со лба. — Тогда… прокатимся? — доктор бренчит ключами от правительственного несчастного Шевроле. — Ха, ладно.

***

— Зря я согласился на эту авантюру, — Шоквейв глупо пялился на неоновую вывеску «Боулинг 24», что висела на рыжем кирпичном здании в каком-то обоссаном переулке. — Не ной, — Рэтчет пихает ученого в плечо и поднимается по отвесным ступеням, которые крошатся под его лакированными ботинками. — Это ближайшее к базе место. — Я ненавижу боулинг. — Я знаю, — кивает доктор и отворяет дверь. Внутри не играет музыка, стоит густой дым от тяжелых кальянов и лишь парочка ухрюканных человек зависают где-то в углу. Кибертронцы занимают дальнюю дорожку. Шоквейв заказывает себе воду со льдом и легкий кальян. Приступ все еще неприятно лип к его легким и искре. Рэтчет же взял виски. Ему этого вполне хватит, чтобы начать разговор. Не то чтобы он был обязателен, но доктор считал своим долгом рассказать десептикону все то, что тот успешно упустил. Их заказ приносят почти сразу. — Я первый, — дес встает с дивана, идя к дорожке. — Эрин родила того ребенка, — на выдохе начинает автобот, вертя в руке бокал. Шоквейв бросает шар. Тот оглушающе стукается о гладкий пол, катится и сбивает лишь четыре кегли. Этот разговор рано или поздно должен был состояться хотя бы потому, что лечащим врачом Эрин был Рэтчет. — Заткнись, — ученому кажется, что внутри него скопилось все напряжение мира. Свилось в один сплошной ком и давило на опухшие от нескончаемого стресса мозги. — Я не хочу об этом знать. Бывшая жена вызывала в Шоквейве лишь неконтролируемую волну агрессии и паники. Он помнит, как в него летали вазы, канделябры и сотни жгучих «ненавижу» от Эрин. — Мальчика назвали Алру, — Рэтчет его будто не слышит, продолжая додавливать и пинать полугнилую совесть ученого. Шоквейву же так было проще. Проще не думать, не знать и не нести ответственности за ребенка, для которого никогда не было место в его мире. — Он чертовски был похож на тебя. Рэтчет говорит — будто швыряет в мерцающую из последних сил искру нож. И попадает. Десептикон передает шар доктору, а сам присасывается к кальяну. Тот отдает каким-то сладкими лесными ягодами. — Зачем ты мне это рассказываешь? — и вопрос выходит больше похожим на слезливую мольбу. — Что ты хочешь от меня услышать? Ученый мешком падает на диван, нечитаемым взглядом смотря на экран телевизора, где горит яркий «страйк». Рэтчет пару секунд смотрит на сбитые кегли, а после идет к столику. — Вот, — врач неожиданно протягивает десептикону старый обожженный и почерневший раскрытый медальон. На малюсенькой черно-белой фотографии на треногом стуле сидит ярко улыбающийся мальчонка в комбинезончике. Игривая смоляная завитушка спадает ему на лоб. Шоквейв давится воздухом от того, как сильно парень похож на него самого. Ебучая блядская копия. — Алру погиб, когда ему было десять. От чумы, которую создал его отец. Ты знал, что вирус, созданный тобой в начале войны, убил того ребенка? — Нет, не знал, — Шоквейв сжимает в пальцах медальон и ничего, кроме жгучей ненависти не чувствует. Зачем его снова и снова жаждут опустить, втоптать в грязь и сказать, что он просто отвратительный ебанутый отец? Чего хотят добиться? Раскаяния? Извинений? Вряд ли это нужно Эрин и тому ребенку. — Алру очень часто дразнили, потому что его бросил печально известный отец, — Рэтчет вдыхает кальян, садится рядом и делает глоток виски. — Хочешь сказать, что я в этом виноват? — Не знаю, — доктор запускает пятерню в седые волосы. Для обоих этот разговор был крайне неприятен и тяжел. — Мальчик не виноват, что у него такие родители. Ты мог забрать его на Немезиду, в относительную безопасность. Мегатрон бы пошел на уступку. Но ты бросил Алру. — Мне все это было не нужно. И ребенок этот тоже мне был чужд, — Шоквейв сбегает от Рэтчета к шарам и ярко подсвеченной дорожке. — Я рад, что хотя бы это ты осознаешь, — доктор вальяжно падает на диванные подушки. — Я весь этот разговор к чему завел…. Арси тоже придется от кого-то родить. — Чего? — десептикон замирает, так и не кинув шар. Ну конечно. Это логичный исход. На Кибертроне всегда недоставало женщин. А тут Арси. Молодая, здоровая и прекрасная девушка. Было бы глупо думать, что она достанется такому мерзкому десептикону. Еще чуть-чуть, пару миллионов лет, и Шоквейв обязательно найдет у себя на голове седину. — Кибертронцев и так осталось слишком мало, а женщин уж тем более, — Рэтчет сам подходит к коллеге. — Мы с ней когда-то говорили об этом. Арси не против. Было бы от кого. Месяца три назад я думал, что это будет Джеки, но, как видишь, ситуация поменялась. Никто не говорит, что это будет сегодня или завтра. Просто… это когда-нибудь будет. Поэтому если хочешь сбежать, то лучше сейчас, — Шоквейв дергается от удушающей правды, с ненавистью смотря на врача. — Не надо давать девочке надежду. Арси и так потеряла в этой войне слишком много, чтобы еще пытаться удержать такого, как ты. Да и отец из тебя так себе. — Да пошел ты! — шипит ученый, отшвыривая шар в сторону. Как же достало! Просто неимоверно! Что в Совете, что дома, что тут — все норовят истыкать его, извести. А Шоквейв желает забыть всю ту жизнь на Кибертроне, какая была до войны. Почему он не может никому доказать, что тоже живой? Почему Рэтчет, бывший ему когда-то другом, смотрит сейчас строго и разочарованно? Неужели Шоквейв вправду болен? — Думаю, на сегодня хватит нам боулинга, — автобот прекрасно знает, что и на ученого периодически накатывают приступы неконтролируемой паники. Однако, Рэтчет не в силах сдвинуться с места. Десептикон его не подпустит. Ученый, бросив на стол пару смятых купюр, буквально вываливается на улицу, хватая ртом воздух. Автобота он ждать не планирует, потому что тот еще допивает свой ебливый виски в прокуренном зале. Дес, кашляя, просит Саундвейва открыть мост. Он уйдет отсюда, и ему обязательно станет легче! База еще спала, когда стройку озарила пестрая воронка. Холодный розовый рассвет полз по горизонту, несмело освещая иссушенную летом землю. Осень приближалась крайне стремительно, ночами заставляя ежиться от холода. Шоквейв полной грудью вдыхает еще не успевший прогреться воздух и морщится. Снова протез жжется где-то внутри возле ключицы. Ученый шарит по карманам, в надежде найти там хотя бы пару сигарет. Пусто. Отвратительно пусто не только в его карманах, но и где-то внутри. После разговора с Рэтчетом хотелось только самовыпилиться, потому что не такой судьбы желал для Эрин и ребенка десептикон. А теперь… теперь его винили в смерти Алру. Мальчика, что до безобразия был похож на самого Шоквейва. Мальчика, что прожил совсем уж дерьмовую короткую жизнь. Мальчика, чей отец прослыл полнейшим психопатом, расчленяющим кибертронцев. Густую тишину раннего утра нарушают тяжелые взмахи широких крыльев. Лазербик садится на оставленные без присмотра строительные балки и громко каркает. — Тоже думаешь, что я урод? — Шоквейв подходит ближе к птице, но трогать не решается, вспоминая вечно поклеванные пальцы связиста. Бик наклоняет голову, сверкает глазами и хохлится. — Я хочу быть нормальным, — ученый провожает долгим задумчивым взглядом растущую луну. — Хочу перестать дергаться от любого движения в мою сторону, прекратить вечно пытаться оправдать чьи-то ожидания и наконец понять, какого это, когда во мне видят хоть что-то хорошее. Птица щелкает клювом, пытаясь схватить десептикона за рукав. За что получает по этому самому клюву увесистый подзатыльник. — Ха, блять, я сошел с ума раз разговариваю с птицей. Бик лишь возмущенно по-странному урчит и прыгает по балке ближе к своей потенциальной жертве. Снова хочет ухватить ученого за пальцы, но натыкается на протез. Шоквейв усмехается, когтем приглаживая распушенные перья, пока птица клюет металл. — Но знаешь… — ученый всматривается в Немезиду. Она кажется отчего-то чужой и холодной даже в солнечных лучах. — Арси очень красивая. Особенно, когда улыбается. Да блять, кого я обманываю?! Если она будет так улыбаться мне, я обязательно влюблюсь. Шоквейв уже наперед знает, что после финала ему не поможет ни одна бутылка или сигарета. После точки невозврата он будет любить эту женщину, даже если она воткнет ему в грудь тысячи ножей. — Я пропащий, — ученый нервно пихает руки в карманы брюк и медленно бредет к стройке. Скоро подойдет Балкхед с солдатами, и шум чужих голосов вновь наполнит базу.