Влечение

Он умер неожиданно безболезненно для молодой глупенькой Лесли. Она еще не успела к нему привыкнуть и смириться с тем, что будет в семье не одна, как Томас их покинул. Мама с папой горько и долго плакали, молили его охладевшее тело их не бросать и целовали ему лицо. А Лесли не подпускали. Маленькая девочка, одетая в бледно розовое платье с белыми рюшами, неловко топталась у входа на кладбище и в ручках нервно сжимала кожаный собачий поводок. Золотистый ретривер Бобби послушно лежал у ног и поскуливал. Лесли тянется к калитке, пытается открыть ее, но скрип проржавевших петель приковывает внимание убитых горем родственников. В маленькую Браун впиваются несколько десятков пар озлобленных заплаканных глаз. Но девочка отчаянно ищет хоть в ком-то поддержку. Хотя бы каплю тепла во внезапно рухнувшем на нее холоде. Лесли тоже хочется плакать, кричать, просить прощения, но язык немеет и прирастает к небу, а изо рта вырывается тихое неловкое мычание. Холодные слезы Браун не вызывают ни у кого сочувствия, не трогают ни чье сердце и не облегчают родительской боли. Только пес тыкается теплым мокрым носом в ее колени. — Мама, — скулящий шепот доносится из спазмированного горла, — мамочка, я тут. Я живая, а он нет…. Браун задрожала, еще сильнее сжав поводок. Сквозь пелену жгучих слез она видела материнский пустой взгляд. Вот так просто. В одночасье. Лесли Браун превратилась в ребенка, которого не обнимают…. — Ха, блядство, — агент усталым взглядом обводит общую кухню на базе и тянет в рот тонкие женские сигареты с ментолом. Ненужные воспоминания клоками всплывают в больной голове. А внутри у нее гниет труп из несбывшегося, отложенного и из несказанного. За окном глубокая ночь, и черное небо густым киселем расползается над крышами ангаров, поглощая слабый свет от уличных фонарей. Тихо шелестя, проносится перекати-поле, цепляется за оставленные строительные металлические балки и отчаянно стукается. Лесли усаживается на скрипучий подоконник, ногтями отколупывая засохшую древнюю краску. — Оу, не помешал? — Нокаут врывается в ночную безмятежность ярким красным вихрем, бренчит ключами и громко ставит на стол грязную кружку. Браун отрешенно мотает головой, курит ментол и запрокидывает голову. Не стоило ей ехать к родителям. Ради чего? Ради того, чтобы понять, что без нее им гораздо лучше? Она и так это знала, просто… просто пыталась доказать себе, что уже бесполезно бороться с чужим безразличием. — Слушай, не мое, конечно, дело, — десептиконский доктор засыпает растворимый кофе, заливает его кипятком и вытаскивает из холодильника свои обожаемые эклеры с заварным кремом, — но у тебя все нормально? Просто после внепланового отпуска ты какая-то… тихая. Тихо и Браун — вещи почти несовместимые, но иногда — иногда они синонимы. И это Лесли удручает. Если она сейчас же не придет в себя, все будут думать, что у нее проблемы, и тогда агент станет обузой. — Да так… — она пожимает плечами, болтает ногами, ударяя шпильками по стене. — Не особо важно. Нокаут протягивает ей эклер и улыбается какой-то затравленной бледной улыбкой. И улыбка эта его как-то сразу обезображивает. Браун бы подумала, что Нокауту лет тридцать, не больше, но с улыбкой этой сраной — все триста. — Почему? — тихо спрашивает девушка, принимая из холодных пальцев угощение, и буквально давится этой заботой и вниманием со стороны врача. Он один к ней относился с неким терпением. — Почему я даю тебе эклер? — дес пододвигает стул поближе к подоконнику, на котором фарфоровой куклой сидит Лес. — Я не об этом, — она закатывает глаза, пытается собрать мысли в кучу, чтобы наконец узнать, почему ему не насрать, но выходит только предательское хриплое «эм». — Да понял я, — машет рукой Нокаут и по привычке садится задом наперед на скрипучий стул. — Ты хочешь поговорить о…. Лесли истерически мотает головой. Она не хочет ни думать, ни говорить, ни анализировать то, во что превращается ее уебищная жизнь. Не хочет, но…. Потом у нее уже не получится открыть свой рот, чтобы хоть кому-то рассказать о том, как рвутся внутри связки и мышцы от душевной непрекращающейся боли. — Нокаут, ты когда-нибудь ощущал себя мертвым? Будто тебе кто-то одним своим взглядом ребра сломал, — Лесли тушит сигарету и поднимает медовые глаза на десептикона. — Оу, эм, ну, — доктор сначала теряется, потому что от Браун такого вопроса он не ждал. Немудрено. Лесли совсем не тот человек, с которым можно говорить о выедающем. — Не уверен, может быть. — И как ты справился? — А по мне не видно? — доктор плотнее запахивает белый халат и поправляет съехавшие декоративные пластиковые ярко алые очки. На них цепочка из мелких деревянных бусин приятно шуршит. — Я не справился. Лесли хмурит красивые брови и сползает с подоконника, жуя эклер. Пирожное — приторно сладкое — оставляет после себя неприятную липкость и жажду. — У тебя тоже… кто-то умер? — глупый вопрос. Браун едва сдерживается, чтобы не пиздануть себя ладонью по лбу. Он военный врач. Хирург. Конечно, блять, у него много кто умер. — У меня был лучший друг, — Нокаут вытаскивает у Браун из пачки тонкую сигарету и берет в руки спички. Почему-то доктор и связист успешно игнорировали зажигалки и стремились обжечь себе пальцы огнем из картонного коробка. — На Кибертроне нет понятия «школа». Есть Академия, куда ты поступаешь, когда тебе исполняется двенадцать. Первые семь лет учебы считаются обязательными, а дальше — иди куда хочешь. Там я и познакомился с Брейкдауном. Он был огромный, широкий и без мозгов. Прицепился ко мне, как скраплет. Пришлось мириться. Дес усмехается, безвольно свешивая руку со спинки стула и вслушиваясь в то, как трепещет внутри искра. В памяти всплывает белое лицо напарника и его стеклянный неживой взгляд. Нокаут хирург. Нокаут не боится смерти, пока смерть не касается его души. — Каким он был? — Лесли садится рядом и тихо пьет кипяченую воду. Девушка так просто его спрашивает о том, что еще год назад вызывало у доктора приступ настоящей неконтролируемой паники. Занятная штука — время. Оно то ли лечит, то ли добивает изощренней любой извращенной пытки. — Он был простым. Понятным и прямолинейным. С ним было легко, — доктор стряхивает пепел дрожащей рукой. — М.Е.Х. его расчленили, — слова срываются с его губ легко и непринужденно. — Тогда-то я, наверное, и умер. Лесли переводит на Нокаута шокированный взгляд, ловит его — бесцветный и все-все понимает. — А Старскрим? — внезапно меняет она тему, вспоминая про визгливого командира ВВС. — Мне казалось, вы друзья. — Пф, нет, — от упоминания командующего доктор как-то веселеет и немного оживает, доедая эклер. — Просто он забавная истеричка, вот я его и терплю. А что? Со стороны так выглядит? — Да, я думала, вы близки. Нокаут поджимает губы, спешно убирая остатки сладостей в холодильник. Лесли знает такое поведение. Десептикон не готов на откровения. Хотя, стоит отметить, что кухни для того и сделали. Что б из их окон звучали откровения и признания. — Я, пожалуй, пойду, — он засобирался. — Нокаут, — Браун останавливает его у двери, — возможно, ты посчитаешь меня полной идиоткой, которая думает, что ее мнение имеет значение, но… я считаю, что это нормально — не нуждаться в друзьях. Доктор замирает, вскидывает бровь и со снисхождением смотрит на агента. А потом опять кутается в халат. И в таких, казалось бы, простых действиях читается неподъемная тяжесть тоски. — Спокойной ночи, Лесли, — Нокаут не улыбается, дергает плечами и, неловко кивнув, скрывается в густой тьме коридора.

***

В медотсеке по утрам отчего-то пахнет хлоркой, и десептиконскому доктору приходится зажать нос рукой, чтобы не чихнуть в третий раз. — Я не пойму, они его что, бодяжат? — Нокаут еще раз промотал весь анализ темного энергона, что выдал ему компьютер после шести часов беспрерывных подсчетов и тестов. — Ты все проверил? — Рэтчет нависает над десептиконом угрюмой грозовой тучей. Конечно, с чего бы ему быть сегодня добрым? Прайм явился после разговора с Мегатроном с опухшим носом и весь в энергоне. Видимо, диалог опять закончился рукоприкладством со стороны лорда. — Я по-твоему идиот? — Нокаут еще раз кликает мышкой, и компьютер с задержкой выдает химический анализ. — Они его бодяжат. Только я не пойму чем. На сопли похоже. Рэтчет от такого красочного сравнения прыскает в кулак, а Нокаут с брезгливо скорченным лицом демонстрирует ему темную тягучую слизь. — Отфильтруй тогда, а я пока займусь документами, — командует автобот и скрывается в узкой душной каморке, которую гордо звал кабинетом. Нокаут там сидеть не любил, потому что окна, выходившие на юг, перманентно заливали внутрь палящее солнце. — Ха, ну и жарища, — хнычет крашеный доктор, стаскивая фуражку и расстегивая китель. За закрытыми дверьми снова начинается солдатская возня. И так проходит каждое ебанистически удушливое утро в Джаспере. Лучше бы базу они отстроили где-нибудь в лесу, среди приятного влажного темного мха и густых крон. Но нет! Прайм оказался фанатом пустыни! Иначе как еще объяснить их местоположение. Доктор вновь попытался втянуть носом воздух и закашлялся. Совсем не его климат. — Ну и как мне отфильтровать эти сопли? — тихо шепчет себе под нос хирург, капает на стекло образец и кладет его под микроскоп. Ближе к десяти утра проржавевшие петли скрипнули, и дверь в медотсек лениво распахнулась. Старскрим ввалился с улицы, принося с собой песок на темных, лакированных, пыльных ботинках и горячий сухой ветер. — Что нового? — не отвлекаясь от микроскопа, вопрошает Нокаут. — Я с приказом от начальства, — несчастно завывает командир, падая, аки кукла, на стул на колесиках и подъезжая ближе к доктору. — М.Е.Х. последний раз видели тут, в Неваде. Саундвейв проверил, и оказалось, что в Лас-Вегасе есть музей, в котором хранится один из наших древних механизмов. Вот Сайлас на него и облизывается. — И? — Нокаут наконец-то отлипает от микроскопа, деловито напяливая пластиковые очки. Те снова приятно бренчат деревянными лакированными бусинами, приковывая к себе внимание командующего. — Хочешь, чтобы я все бросил и составил тебе компанию? — Естественно, — с крайне серьезным видом кивает Старскрим, почти вплотную подъезжая к хирургу. — Мостом пока пользоваться нельзя — рискуем вновь остаться без связи и частично без света. — Ха, ладно-ладно, — доктор так-то и не планировал рьяно отбиваться от предложения зама, потому что чувствовал, что еще час-другой в компании Рэтчета и неизвестных соплей и он пойдет протыкать себя ржавой арматурой. — Дай мне час на сборы. Командир вымученно кивает, встает со стула и бредет к докторской кухне. Пока Рэтчет не пришел, можно и пошаманить на полках, забитых кофе и сахаром. — Есть что пожрать? — перекрикивая стенания старого покосившегося холодильника, задает вопрос Старскрим и открывает дверку. На полупустых решетчатых полках стоят реагенты и парочка огромных флаконов с молочной, будто мутной, жижей. Командующий приходит к выводу, что это какая-то вакцина или около того. Среди склянок и банок находится нечто, отдаленно напоминающее еду. — Это у тебя вместо пельменей? — Старскрим отдирает прилипший к обледенелой стенке холодильника полупрозрачный пакет с белыми мышками и демонстративно трясет им на вытянутой руке. — Ага, ага, обязательно, — шутку Нокаут не оценил, швыряя рубашку на стул и доставая из небольшого шкафа бордовую льняную футболку. В связи со сложившейся ситуацией, он, Рэтчет и Шоквейв буквально переехали в медотсек и лабораторию, поэтому повсюду были припрятаны личные вещи каждого. А хранить шмотки на полу Нокаут себе позволить не мог, потому притащил с барахолки стесанный по краям дубовый шкаф. — Помнишь, лорд разрешил проводить опыты с нашими крохотными запасами темного энергона? Ну вот я и прикупил зверушек. Почти все сдохли. Куда теперь этих замороженных мышей девать — без понятия. — Ты их всех обколол? — Нет, я по-твоему изверг?! — искренне возмутился доктор, всплеснув руками и чуть не опрокинув на себя один из образцов энергона. — Эти сдохли, потому что я забыл их покормить, — указывает пальцем на пакет замороженных мышей. — Доброе утро! — Браун, слегка отошедшая от ночной хандры, удивительно легко впархивает в медотсек на шпильках. — У кого как, — выразительно выгнув тонкую темно серую бровь, командующий кивает на скрюченных мышей. У них явно утро не задалось. — Ой, это что, вкусняшки для Лазербика? — Лесли с детским восторгом принимается рассматривать пакет. — Конечно! Заберешь после нашего небольшого свидания! — Нокаут всем своим немалым весом наваливается на Старскрима, от чего тот возмущенно крякает. — Свидание? С кем? С вами что ли? — девушка пренебрежительно тыкает пальцем в десептиконов. — Именно! Как насчет посетить музей в Лас-Вегасе? — доктор шустро убирает мышей на место, ловя на себе недружелюбный взгляд командующего. В последнее время их общения со Старскримом стало слишком много, а вчерашний диалог с Браун все никак не лез из головы. Нокаут не был готов к новой дружбе. Не сейчас, когда воспоминания о Брейкдауне все еще вызывают в нем горечь. — Звучит сомнительно, но я за! — Браун усаживается на стул и проезжает на нем до заваленного макулатурой стола. Пластиковые несчастные колесики тихо похрустывают и, не ровен час, отвалятся, если каждый будет так беспощадно их эксплуатировать. — Чудненько! Дайте мне десять минут, — Нокаут скрывается за высоченными дверцами темного шкафа, роется там с тихим сопением и наконец достает из недр черную шляпу с атласной лентой. — Ну как? — доктор элегантно натягивает головной убор, не забыв заправить порядком отросшую челку. — Вау, Нокаут, это просто восхитительно! У меня уже встал! — Старскрим делает голос еще выше, доводя до абсурда свое мнимое восхищение, и не отрывает глаз от телефона. — Почему я слышу тонну сарказма? — доктор упирает руки в бока и недовольно цокает. Вот так всегда. Их общение — ебучая клоунада, подернутая пленкой из дружелюбия и понимания. — Пардон, мистер, это задевает ваши гейские чувства? — командующий ВВС склоняется в глубоком поклоне, приложив руку к искре, и беззвучно смеется. — Если ты закончил прихорашиваться, то пошли уже! — Ты гей? — Лесли удивленно распахивает глаза, боясь показаться бестактной. — Нет, с чего вдруг? — Нокаута, кажется, ее вопрос совсем не трогает. Он последний раз кидает довольный взгляд на небольшое испачканное краской зеркало и хватает со стола ключи. — У него встает только на свое отражение, — ухмыляется командующий, поправляя фуражку. — Серьезно?! — Нет, конечно, Браун! — хирург, не стесняясь, с размаху задвигает ладонью Старскриму по его тощей спине. — Просто у кого-то чувство юмора — дерьмо ебаное! На выход. Браун лишь одаривает их легкой улыбкой и, заправив медную прядь за ухо, выходит на улицу, где высоко в голубом небе парит черная огромная птица. Лазербик молчаливо пикирует за ангары, а потом резко взмывает в высь. Лесли прикладывает руку ко лбу, защищая глаза от яростного солнца. — Браун, потом налюбуешься на это пернатое недоразумение, шевелись, — Старскрим сворачивает за угол, где находится небольшая парковка, на которой стоят лишь правительственная Шевроле, старая машина Джун и идеально отполированный докторский Aston Martin. — Приготовьтесь к увлекательной поездке на два с половиной часа, — Нокаут открывает дверь машины и тут же морщится. Из нагретого салона в нос ударяет неприятный запах паленой кожи. — Что б я, блять, еще раз забыл свою крошку в гараж поставить….

***

В музей их пустили удивительно легко, стоило только Лесли показать удостоверение. И артефакт, что пылился в дальнем зале, Нокаут опознал тоже без проблем. — Вам не кажется это странным? — Старскрим чиркает ботинком по скользкому светлому паркету и нервно прячет костлявые руки в карманах темного плаща. За окном собрались тучи и поднялся неприятный сильный ветер. — С хуя ли в субботу тут пусто? Браун вздрагивает. Старскрим прав. Никто не предупреждал работников музея о скором посещении агента из Пентагона, никто не просил вынуждено закрыть выставку и уж тем более никто не требовал разрешение на изъятие экспоната. В зале отчего-то стало совсем невыносимо тихо. Щелкнул затвор предохранителя, и по лбу командующего ВВС скользнул лазерный прицел. — Ха, всего один? — Старскрим беззастенчиво достает пистолет, вертит его на одном пальце, а после, целится в появившегося перед его носом солдата М.Е.Х. — Ты не выстрелишь, — глухой уверенный голос звучит из-под маски. — Уверен? — командир скалится, опускает затвор и кладет палец на курок. — Вас Пентагон сразу в космос вышвырнет, если вы убьете землянина! — Ой, сгинь уже, уебище, — Старскрим зевает, прикрыв рот рукой, и, почти не целясь, стреляет в солдата. Кибертронская пуля плавно входит в голову, дробит череп и, впившись в мозг, взрывается. — В машину, живо, — Нокаут хватает Лесли, утаскивая к черному ходу, выбивает дверь ногой и резко дергает девушку в сторону, стараясь укрыть ее от шквального огня. — Вот же, бляди! Лесли сильней сжимает горячую докторскую руку, с ужасом смотря на то, как пули одна за одной входят в десептикона и как на месте ранения начинает темнеть голубоватое пятно. Старскрим их нагоняет, грубо толкает девушку на заднее сиденье, а сам прыгает на пассажирское. — И что им дома не сиделось? — хрипит Нокаут, выжимая газ и с визгом стартуя с парковки музея. — За нами три машины, надо сбросить хвост, — командующий хватается за простреленный бок и глубоко дышит. Их эти пули не убьют, но вот здоровье подпортят знатно. Как только Aston Martin выезжает на шоссе, доктор вдавливает педаль газа в пол и заходится неприятным мокрым кашлем, сплевывая на коврик вязкий энергон. — Щас мы этих сук нетраханных быстро на тот свет отправим! — рычит Старскрим, открывая бардачок и доставая оттуда полную обойму. Командующий, видимо совсем растеряв последние крупицы адекватности, опускает стекло, высовываясь из тачки почти на половину, и стреляет сначала по колесам, а потом в лобовое. Темно зеленые машины с визгом дают по тормозам, дымясь. — В яблочко! — радостно падает назад на сиденье заместитель. Нокаут слабо улыбается, снова кашляет, хрипя и поскуливая. — Нормально все? — Ага, — шепотом отвечает доктор, резко выкручивая руль вправо и, положив хер на горящий красный на перекрестке, вновь жмет газ. — Нокаут, мы расшибемся! — Лесли в истерике хватается за переднее водительское сиденье, бешеными глазами смотря на то, как машина летит по гладкому асфальту, поднимая клубы желтеющей пыли. — Все женщины такие визгливые? — Старскрим вальяжно достает сигарету, закуривает, стряхивая пепел в узкую щель приоткрытого стекла, и вытирает рукавом кителя стекающий с острого подбородка энергон. — Ну расшибемся и расшибемся, что ты орешь. — Знаешь, — Лесли перебирается ближе к переднему пассажирскому, нагло воруя из открытой пачки себе сигарету, — мне импонирует твой похуизм. — Приятно слышать, — усмехается командующий. — Звони Рэтчету, пусть готовит медотсек.

***

Стоит ли говорить, что автобот встретил их весьма прохладно? Главврач сначала с ужасом оглядел изрешеченных бледных десептиконов, а потом — уставшую Браун. — Вот! — она, пыхтя, перетащила на автоботский стол артефакт. — Благодарю, — сдержанно кивнул рыжий врач и со вздохом, полным трагизма, отправил десов на койки. — Со мной все нормально, — сразу же отказалась от осмотра девушка, обеспокоено поглядывая на непрекращающего хрипеть Нокаута. — Не волнуйся, — автобот по-отечески кладет ей руку на плечо, слегка сжимая. — Заштопаю их. — Спасибо, Рэтчет, — Браун зевает, протягивается и, прихватив из холодильника мышей, удаляется к десептиконскому ангару. Солнце уже ушло за горизонт, оставив после себя алеющую тонкую полоску, что скрывалась за кучерявыми облаками. Лесли до хруста заломила пальцы и вошла в темный пустой зал. У фиолетовозначной фракции всегда было малолюдно, потому что солдаты в большинстве своем предпочитали оставаться на Немезиде. Дети неба — так ласково прозвала их агент, потому что иногда ей казалось, что десептиконы гораздо ближе к облакам, чем к отвесным скалам Невады. Коридоры, как и весь ангар, освещались лишь парой тусклых ламп, а комната связиста и вовсе почти полностью утопала во тьме. Кроме кресла, у которого неизменно стоял торшер. Браун давно заметила, что яркие глаза Саундвейва болезненно переносили солнечный свет, поэтому офицер предпочитал всегда находиться в тени или в помещении. — Браун? — мужчина буквально выплывает из тьмы, держа в руках книгу. — Я принесла Лазербику дохлых мышек! — шуршит пакетом девушка, привлекая внимание огромной птицы. Бик, заметив скрюченные белые тельца, радостно угукнул и рванул к Лесли. — Твою ж, — связист успел за локоть оттащить девушку, прижимая к себе. — Я же говорил, что он кусается. — Ты не говорил, что он бросается! — Это потому что у тебя мыши, дура, — офицер указывает на раскрытый пакет. — Он не ест земных тварей. — Но он любит мышек, я видела, — Лесли кидает нетерпеливой птице одну тушку. — Правда он у тебя их только рвет. Ну и ладно, у всех свои хобби, верно? — Ха, — Саундвейв опускает голову агенту на плечо, лезет длинными пальцами к ребрам, невесомо касаясь тонкой кожи, и шепчет на ухо, — если собралась развлекать птицу, то делай это возле окна.