Влечение

Дребезжащее радио повизгивало в салоне правительственной Шевроле, тщетно пытаясь побороть гнетущее молчание. Джун, уместив щеку на ладонь, отрешенно глядела на приевшийся пейзаж и старалась не обращать внимание на Мегатрона. Стоит отдать ему должное, мужчина вел себя крайне сдержанно и спокойно, после их не самого приятного разговора. И все же…. В воздухе висела мерзотная недосказанность. Десептикон умело переключает передачу и сворачивает с шоссе к городу. Небо неумолимо начинает темнеть, а за горизонтом слышится раскатистый гром. — Так и будешь меня игнорировать? — раздраженно хрипит Мегатрон, останавливаясь на долгом светофоре. — А что ты хочешь услышать? — обескровленными губами шепчет женщина. Она не смотрит на него, потому что не хочет увидеть там ебучее безразличие к себе и к своей трагедии. Что может знать такой, как он, о смерти? Да, собственно, все. — Ну не знаю, может, какого хуя мы вообще сюда приехали и почему именно я работаю в роли водителя? — мужчина нервно сжимает руль и резче, чем надо, переключает передачу. Машина возмущенно рычит движком. По лобовому стеклу оглушительно стучат грузные капли. Они летят с кучерявого затянутого неба и разбиваются о капот. Радио почти не слышно, а дворники начинают работать на полную. Погода стремительно меняется, заставляя десептикона ехать медленнее. Он изредка косится на посеревшую от чего-то Джун. — Моя мама, — она сглатывает подступивший нервный всхлип, — умерла. Дарби казалось, что все слезы она вырыдала где-то у ступенек джасперовской больницы. Но соленые холодные дорожки снова текут по щекам, срываются с подбородка и падают на онемевшие пальцы. Десептикон шумно втягивает воздух, жмет педаль газа и больше не задает вопросов. Дождь усиливается, мутной рекой течет по скользкому, освещенному неоновыми вывесками и редкими фонарями асфальту и навевает еще большее уныние. А машина тем временем жадно требует бензин. Заправка находится через четыре километра. Пустая, полусгнившая, но, на удивление, рабочая. Джун уже не сдерживает новой волны истерических рыданий. Слезы текут почти ощутимым горем и не дают женщине нормально вдохнуть, от чего грудь сдавливает ноющая боль. — Эй, — его тихий шепот разрушает тишину, а теплые пальцы скользят по влажной щеке, утирают слезы и заставляют Дарби удивленно распахнуть глаза. У Мегатрона редко когда случались приступы нежности, оттого-то они и были крайне неожиданными и желанными. Джун хлопает мокрыми тяжелыми ресницами, глядя на мужчину. В свете шипящей неоновой вывески, его седые волосы будто пачкаются грязной алой краской, а лицо приобретает обеспокоено озадаченный вид. — Я не хочу, чтобы ты меня бросал, — неосознанно выдает женщина и тут же впивается в ручку двери. Нагретый пластик скользит в пальцах. А проклятое сердце бьется в истерике где-то в середине груди. — Не хочу, чтобы переставал касаться и быть рядом, но я понимаю, что не смогу просто так… — она дышит ртом и все еще чувствует боль. И боль к концу этого дня обязательно конвертируется в сраное чувство блядской вины. Вины за то, что она считает себя причастной к смерти матери, за что, что Мегатрон в ее глаза — спасение, за то, что она плавится от одного его внимательного взгляда. — Понимаешь? Уже не смогу. Сначала я просто пыталась бежать от себя. Но теперь… мне бежать некуда. И эта была голая правда. Правда, смешанная с дерущим легкие отчаянием. — Давай поговорим об этом после похорон, — сухо отвечает десептикон, открывая водительскую дверь. В нос тут же ударяет запах бензина, мокрого асфальта и холода. Последний пробирает до скелета, заставляя Джун обнять себя руками. И холод этот не уличный на самом деле. Он сердечный, подкожный. И не вытравить его ничем, кроме… его горячие пальцы заправляют выбившуюся из женской прически прядь. — Мне страшно, — Джун льнет к желанному теплу чужой кожи. — Возможно, после этого дня от меня ничего не останется. — Я останусь, — говорит мужчина, лениво доставая из кармана пачку и зажигалку, и выходит на улицу. Дарби завороженно смотрит, как пепел летит на бликующий черный асфальт, что стелится бездной под десовскими ногами. Это его тихое «я останусь» почти такое же, как «я тебя не брошу». Это опасно. Это дает хлипкую надежду, какая может по ветру развеяться в один из дней. Мегатрон, зажав губами фильтр, стаскивает с плеч китель и отдает его женщине. Та кутается, вдыхая запах привычной сладковатой вишни. Они заправляют полный бак и молча едут дальше. На улице тьма густеет, потому что вечереет. Дождь все так же продолжает долбить по стеклу, катиться крупными тяжелыми каплями и мазать картину Хендерсона. Они едут по длинному шоссе, вдоль которого тянутся однотипные двухэтажные домишки с черепичной крышей. — Тут налево. После перекрестка будет больница, — Джун зевает, водя пальцем по пластиковой панели. Радио она давно выключила и сейчас наслаждалась мягкой тишиной и Мегатроном. Мужчина водил на удивление аккуратно, соблюдая правила движения и послушно исполняя любой наказ Дарби. Дес паркует машину через дорогу от небольшой больницы. На ступеньках их уже ждут. Джун кажется путь до стойки регистрации бесконечным. Она, как в бреду, расписывается на всех документах, даже не читая. Хочется уйти. Запах лекарств душит с такой силой, что Джун на мгновение теряется, судорожно ища опору и находя ее в любезно предоставленной мужской ладони. — Мисс, с вами все хорошо? Вы бледная, — медсестра обеспокоено поглядывает на женщину, протягивая еще пару бумаг на подпись. Джун окидывает ее злым взглядом. Нет. Она определенно не в порядке. Как вообще можно быть в порядке?! — Эй, — Мегатрон наклоняется к ней, слегка дергая за рукав, — перестань. Того глядишь, весь персонал распугаешь. Он треплет ее по волосам. И это до неприличия интимно. — Думаю, через два дня вы можете организовывать церемонию, — холодно говорит сестра, от чего у Дарби немеет сердце. Оно будто биться перестает и замирает. — Хорошо, — женщина не сразу понимает, что этот голос — ее собственный. Что это не чей-то предсмертный хрип. — Мы ведь не вернемся на базу? — Мегатрон уже успел добыть себе дешевый кофе из автомата. — Давай найдем отель, — она отпивает горячий напиток, так любезно отданный ей десептиконом. От этого растворимого тепла только сильнее колит под ребрами. Лорд все почему-то норовит дотронуться до Джун, будто боится, что она растворится прямо в этом залитом светом коридоре. — Тогда поехали.

***

— Давай сюда, — она тыкает пальцем в неоновую вывеску мотеля. Это первое, за что успел зацепиться ее расфокусированный взгляд. Десептикон хмурится, но с широкой дороги сворачивает на кривую парковку. На улице моросит дождь и темень сжирает уже придорожные кафешки, в которых ничего не горит. — Ты уверена? — Мегатрон с сомнением глядит на группу молодежи у одной из дверей. Они жгут и курят траву, попутно обсуждая свои сексуальные похождения. — Да, — кивает медсестра, идя ко входу. Мегатрону ничего не остается, как просто молча следовать. На убогом, потрепанном ресепшен их встречает старый дедок, в круглых очках с толстенными линзами. — Можно номер? — Джун достает из кошелька карту, попутно утирая со лба дрожащей рукой пот и дождь. Все ощущается, словно кем-то написанный бред. Дарби говорят слова, но она даже буквы различить не в состоянии, она только и может, что приложить к терминалу карту, взять ледяные ключи и молча подняться на второй этаж. Придорожный мотель оказался на редкость паршивым, и из приличных мест оставался лишь двуспальный номер. Классические покрашенные в беж стены, две скверного вида прикроватные тумбочки с херово работающими торшерами и постель, застеленная тонким жестким одеялом, под которым предстояло провести ночь. — Не понимаю, к чему так упрямиться? — мужчина раздраженно хлопает дверью. Дарби наотрез отказалась поискать другие варианты ночлега. Джун поджимает губы. Это ее осознанный выбор — остаться тут. Остаться и бессовестно обнимать в темноте Мегатрона. А потом говорить обо всем на свете. О том, что так душу царапает, и о том, что гниет внутри несказанными словами и несбывшимися мечтами. Но вместо этого Джун выкручивает себе руки и виновато смотрит, как десептикон курит. — Я хочу спать. — Ну так иди, — он кивает на кровать, а сам садится на узкий деревянный подоконник. И тон у него совершенно бесцветный и взгляд такой, будто…. Джун задыхается. Будто он в нее ни черта не влюблен. Она делает шаг на встречу, замирает, боясь протянуть руку. Какова вероятность, что если Дарби сейчас оступится, ее не поймают? — Ха, что ты опять ревешь? — он тушит сигарету, швыряя бычок в мусорное ведро, и обхватывает за плечи. — Я… я просто… знаешь это чувство, когда ты понимаешь, что неизбежно останешься один? — глаза у женщины блестят разочарованием в самой себе. Лорд сглатывает. Ощущать чужую трагедию ему было не в первой. И каждый раз, как первый. Нельзя просто так взять и привыкнуть ходить по углям. Они обязательно выжгут часть нервов. Мегатрон кивает. Он лучше других помнит, с какой болью рвется живая душа. И лучше других знает, что с одиночеством приходит страх. — Я знаю, что не нужна тебе в том смысле, в каком ты нужен мне. И, пытаясь подавить в себе эгоизм, решила все прекратить, но… — Дарби прерывают горячие сухие губы, накрывая ее искусанные и соленые. Мегатрон за талию притягивает женщину к себе, пальцами пересчитывает выступающие позвонки, медленно целуя. Он много думал о том, что же успело так сильно ему приесться в этой женщине, что ему невыносимо смотреть на ее слезы. Она, рыдая, будто тупой ложкой ковыряла его искру. Лорд рвано выдыхает, разрывая поцелуй и укладывая свой подбородок на макушку Джун. — Пойдем, все-таки, спать, — как-то уж слишком тихо отвечает мужчина, старательно избегая зрительного контакта. И небо в маленьком окне потихоньку проясняется и перестает плакать ледяным дождем. Джун жмется к израненной широкой груди и засыпает, пока лорд задумчиво пялится в потолок и перебирает чужие густые локоны.