Китобой

Даже выпей Чайлд лучшее во всем Тейвате лекарство для памяти, не вспомнит, как давно ему в подчинение попал Сергей. «Попал» — хорошее слово, считает он: будто солдат в засаду с кольями или заяц — в расставленные силки; хотя на зайца Сергей совсем не тянет, скорее уж на снежного волка. Такие водятся только в лесах их родины. Сергей высокий и жилистый, с крупными мышцами. Все равно, что хищная собачья тварь: в холке три домашних пса, лапы способны перебить голень корове. Сунь в пасть ради интереса руку, и останется мокрая, обезображенная культя. У него темные жесткие волосы, и в паху, на груди, руках — они же. Уже в двадцать семь виски подернуты пепельной сединой, будто тлеющая сигарета. Чайлд никогда не спрашивает, почему. Откуда-то знает — в детстве Сергей пережил… что-то. Ровно как и он. Семья у него в какой-то деревеньке на восточной окраине Снежной, там, где торгуют мехами, елью и кисловатым медом. Наверное, бедная; о ней он тоже не спрашивает. Будь у родителей побольше денег, наверняка отправили бы в столицу. Не к Фатуи. Учиться натурфилософии в институт. Или академию. Он странно способен в механике и изобретениях, и любит свои механизмы на животном жиру или паре, колупается в них, будто в ореховых скорлупках, часами, пока не занят на миссиях. Обычно Чайлд пускает его к себе: в покои дворца, номера гостиниц, палатки. И впрямь, словно покладистого пса. Чайлд хочет сказать, что он хороший начальник, но на самом деле ему нравится монотонный звонкий грохот железа, клацанье плоскогубцев, зажимов и щипцов. Обычно он сидит у стола, объятый апельсиновым светом приглушенной лампы, пока Предвестник перебирает отчеты на постели. Или на диване. Или на полу: так ему тоже нравится. Чайлд смеется, когда у Сергея что-то не получается. Смеется по-доброму, конечно — тот не обижается и обыкновенно срывается на тихую, снежнийскую матершину. Как сейчас. Например. И многие разы до. Они в Ли Юэ, в верхнем номере постоялого двора «Ваншу». Отчеты и передачи агентов в руках Чайлда сплетены из заговоров и признаний перебежчиков, бывших рабочих некоего банкира Лю Суэя. Панталоне считает, он как-то мешает Снежной и делам Фатуи. Как именно, не разглашается. Какая-то деталь сваливается со стола на пол, в три оборота катится. Похожа на медный глаз. — Что у тебя сегодня? — спрашивает Чайлд у Сергея, откладывая бумаги. Пол «Ваншу» гладкий и скрипит, когда он ступает по нему, а от жестких волос пахнет баней, яблочным мылом. На пальцах застывает машинное масло вперемешку с кровью мелких ссадин. Подушечки у Сергея огрубелые. Днем он режет глотки Пиро клинками, а ночь тратит на изобретения и зазубренные края шестеренок. Чайлд вышколил его, как пса, и поэтому он не дергается, чувствуя чужой взгляд на позвонках. Порой Чайлду представляется, каким гениальным ученым, а не убийцей, он бы стал. В двадцать пять — законченная магистратура и кандидатская. Уже в тридцать его, вероятно, заметил бы Иль Дотторе — и предложил видное место в своих лабораториях. Увы, в восточных деревнях не водится денег. Меховые шкуры и ель в Снежной кругом, а медом можно кормиться лишь по весне и летом. Сергей не жалуется. Губы у него сухие и узкие, а становятся еще уже, когда он их кусает: — Я назвал это «механическим двойником», — с долей тщеславия провозглашает он, протягивая какую-то букашку из желто-коричневого железа, проводов, меди и стекла Предвестнику. Наощупь букашка-двойник… холодная. Чайлд вертит ее со всех сторон, а когда замечает отсек в брюшке, переводит на Сергея голубые глаза, в них плещется вопрос: — Запасное решение на случай непредвиденных ситуаций. Мой господин, если когда-нибудь вам будет грозить такая опасность, что придется бежать… Просто бросьте его в сторону своей угрозы. Уверяю вас, если у угрозы есть лицо и видящие глаза, вы победили. Дымовая граната? Наверное, мина с паралитическим ядом, хмыкает Чайлд. Каждый в их отряде, который он собирал в преддверии крупных миссий, был обязан жизнью Сергею хотя бы единожды. Предвестник не стал исключением. В Разломе именно он бинтовал Чайлду открытый перелом, а еще в Снежной… В брюшке что-то скрежещет и шевелится: будто бы сотня щупальцев или жвал из такого же железа. Он прикладывает букашку к уху. Мертвый, ледяной материал, он еще хранит тепло чужих пальцев. Прикрой глаза. Почувствуй — это они касаются твоей щеки, сдергивая кожу до скуловой кости и трепетно лаская одновременно, настолько они аккуратные, до боли грубые. Сергей улыбается, блестя серо-коньячными глазами: — Вы мне доверяете, мой господин? Чайлд доверяет ему — поэтому, собираясь на «беседу» с банкиром следующим утром, берет с собой букашку, пряча в подкладке пиджака. «Механический двойник». Странное название для дыма или паралитика. * Сергей стоит один на заднем дворе конторы Лю Суэя, возле мусорки и лужи крови. Один: если не считать заката и темного сизого дыма, стелющегося над руинами. Что-то в них все еще догорает. Дерево и железо плавятся, будто кожа и плоть. Пахнет под ними, как на кухне ресторана. Печеным мясом. Чем-то сладким. Сергей один, в руках у него снятая маска Пиро агента, похожая на чье-то черное, обескоженное лицо, а из глаз капает горячая влага. Он очень надеется, что это собственный мозг. Хотя бы кровь внутричерепного давления. Сергей думает: все кончено? Закат расползается по небу Ли Юэ розово-персиковой рваниной. Солнце набухшее и красное болезненным оттенком. Да, пожалуй. Все кончено. * Бархатистая тьма отключки — совсем не то же, что он пережил в четырнадцать, понимает Чайлд. Ему снилось, что он плывет: соленая вода вокруг горела, на пару секунд и впрямь потерял сознание, но сумел выбраться. Ожоги и черные разводы на его коже пылают. Ботинки хрустят по трупам. Стражникам банкира повезло меньше; их тела сворачиваются волокнами и выступают горелыми остовами костей, ребер, черепов и позвоночного столба. На самом деле, в анатомии и костях Чайлд ни хера не смыслит. Зато Чайлд задается вопросом — «что произошло?», когда подошвы увязают в липком черном месиве крови, людей, пепла и чего-то еще. Может, кого-то. «Что произошло?» Надо выбраться, понимает Чайлд, отхаркиваясь от дыма, от смрада. Контора в богатом районе гавани, здесь много острых скатов, сияющих в закате крыш. Непослушные пальцы не гнутся: он пытается подтянуться на одну из черепиц, но бросает это дело; таится в переулке, словно крыса или тень. Там вновь прорывает тошнотой и воспоминаниями. О «переговорах», о… Сергей назвал это: механический двойник. Лю Суэй закричал от боли, сам Чайлд назвал бы это — безумие. Брюшко, которое он слушал в номере, точно морскую ракушку с эхом прибоя, открылось с мерзким скрежетом. Он не ошибся: внутри «двойника» ждали часа с десяток жвал-щупалец. Механические жгутики, скрипя и ворочаясь, как живые конечности, пронзили сразу оба глазных яблока. Лицо старика залило кровью и слюной. Старик визжал. Очень, очень пронзительно визжал. Жгутики что-то делали с его мозгом; а когда отпали, видно, впрыснули галлюциногенный яд — будь Чайлд полюбопытнее, спросил бы у Сергея: что это? Этим окуривались в древности натланские шаманы, общаясь с Вайоб и богами. Это толкли с костями, забивали в бумагу, глотали, точно наркотическую пилюлю. Старик, Лю Суэй, что-то увидел. Чайлд успел рассмотреть — он ослеп, и в прорвах на месте глаз виднелась костисто-белая полость глазницы. Мясо выпадало ошметками. Долго бы все равно не прожил, но перед тем, как отдать концы, Лю Суэй общался с пустотой, словно с Предвестником, и даже продолжил ему угрожать, потрясая липкими от крови старческими руками. Боль ушла, как с луной уходил отлив. Стражники вились вокруг него, не замечая Чайлда. Тот устроился в углу комнаты, шокировано следя, как белесо-красная мешанина глазного яблока и крови стекала по лицу безумца. Что за херня, думал он. Что произошло? В бою кто-то подпалил апартаменты конторы, все три этажа. Бамбук горел плохо, зато ковры, мондштадтский кедр и даже железо плавились, едва слышно скрипя. Остальное он запомнил смутно, хвала угарному газу. Как отсек парочке наемным стражам голову и ошпарил плечо об головешку. Теперь плечо болит. Это не главное. Чайлд прислоняется взмокшим от пота затылком к гранитной стене; холод не отрезвляет, ему надо… вернуться. И спросить — что это за херня? Еще одна минута здесь, в спасительной тени. Одна минута. * Может, проходит год. Полчаса, понимает рациональная часть Сергея. Маска в его руках дрожит, и губы — тоже. «Чайлд» Тарталья вываливается из дальнего проулка ему навстречу, оставляя ботинками на земле темный след гари и золы. Чайлд жив. Живее даже него самого, пожалуй. Следующее, что осознает Сергей, смотря, как горят грязно-медные волосы в пламени умирающего солнца — он бросается к нему, и поднимает Предвестника на руки. Чайлд легкий, словно девчонка. Хохочет: — Эй, эй, бычара. Снесешь же, — пальцы мажут по меху формы. Благо, черное на черном не видно. Обкусанные, чайлдовы губы наливаются мокро-розовым, точно спелое яблоко. Он с присвистом дышит: мой господин, мой господин, мой… Маска под его ногами — снятое с черепа лицо. Грязные пальцы зарываются в волосы, гладят за ушами и по скулам; Сергей прижимается к чужому животу щекой, думая о смерти и рыжих прядях. — Твоя штуковина пригодилась, — произносят сверху с небольшой паузой, живот под щекой дергается от вдоха: — Спасибо. Но что это? — Механический двойник. Когда опускает Чайлда на землю, его брови нахмурены. Сергей борется с желанием стереть с челюсти черно-серые разводы и кровь ссадины — заламывает руки. Скоро сюда прибудут Миллелиты. Сапоги грохочут у площади Фэйюнь вибрациями, будто слабое землетрясение. Еще минуту, думает Сергей. Смерть и рыжие волосы. — «Механический двойник», — сухим ртом повторяет Чайлд. А потом кивает. Вывернутые наизнанку глаза, бред и галлюциногенное посмертие. Яд натланских шаманов. Это жестокое изобретение, больше подстать Иль Дотторе или сумасшедшей девчонке Сандроне. «У меня в руках изобретение… и его создатель». Сергей берет его за кисть, нарушая устав — и теперь «в руках» это не просто метафора. Но Чайлд не протестует. Скоро сюда прибудут Миллелиты, а еще Сергей верен, как прирученный, покладистый снежный волк. Они скрываются в оранжево-красных тенях закатного Ли Юэ, похожие на парочку воров. — Я расскажу вам, как его сделал. Но сейчас надо идти, мой господин, — Сергей улыбается, утягивая его под раскидистое цуйхуа чьего-то сада. Там прохладно. Снова пахнет яблоками. Чайлд позволяет себя утянуть — забывая, что хотел спросить: что за херня, Сережа?