Духи из падисары

Дверь архива мягко загорелась зеленым, отрезая человека за ней от всего остального мира. Хайтам облизнул пересохшие губы и тихо выдохнул. Он шел так быстро, буквально летя по пустынным переходам Академии взбудораженной непогодой птицей, что сам не заметил, как оказался у цели. Глухое раздражение подступало к горлу, и, будь он менее властен над собой, то уже бы рычал. Но бездна терпения незаметно подходила к своему концу стараниями извне. В мире светлых и всепрощающих людей аль-Хайтам успел побывать, заглядывая туда через плечо Кавеха, и вышел обратно — в свой житейский, наполненный личными умозаключениями и желанием реагировать на все так, как посчитает нужным. А потому все любители задушевных разговоров вроде Мастера Даярама или самого архитектора, вызывали настойчивую потребность поступать им наперекор, перекрывая личные темы, душу и ум, как воздух, которым насыщались подобные участливые люди. Их стремление доказать черствость и неуместное инакомыслие Хайтама вызывало только недоумение и холодный отпор. Почему бы было просто не оставить его в покое? Фыркнув от собственных насмешек, мужчина умиротворенно прикрыл глаза, ступая и останавливаясь ненадолго в луче солнца, что падал от высокого потолка в центр архива. Он не касался больше ничего, кроме каменного пола, а многочисленные шкафы и секретеры освещались искусственно. Запах стоял как от каменной крошки, пыльных страниц и дерева с лаком — тяжелый и характерный. Если здесь и были бумаги с отчетом нужных им археологических раскопок, то искать их предстояло долго, несмотря на мудреную систему хранения. Это было лучше, чем предаваться пустым разговорам о семье и Кавехе. Все давно уже было решено, а вот новые задачи требовали внимания к себе. Негромкое покашливание раздалось сбоку. Хайтам не удержался от резкого и хищного поворота головы, не меняя надменного выражения лица. Если в пыльном архиве заблудился некто нежелательный, его предстояло выпроводить. Но в неярком свете, на огромном столе расслабленно покачивала ногами Люмин. Пустили ли ее или она не спрашивала разрешения — он не стал выяснять. Извечного компаньона при ней не наблюдалось, отчего мужчина ощутил прилив благодарности к путешественнице. Ему хватило на сегодня лишних звуков. — Плохое продолжение дня? — белая юбка затрепыхалась, когда натренированным пружинистым движением Люмин спрыгнула со стола. Аль-Хайтам скупо повел плечами: объяснять что-либо он был не настроен, но девушка и не настаивала. Ее присутствие было скорее символическим, и пусть он предпочитал работать в одиночестве, сейчас тишина была наполнена смутной тревогой, а не привычным спокойствием. Было нечто, что не удавалось от себя отогнать, как бы ему ни хотелось. Они сцепились взглядами в этом безразмерном пространстве, где призрачные зеленые тени от светильников играли бы шутки с излишним воображением и плохим зрением. Люмин с любопытством подмечала нужные вещи для себя. — Тебя мало интересуют окружающие и окружение, — заметила путешественница, и на секунду Хайтам удивился ее внезапному интересу к нему, но быстро понял. Искатели приключений быстро сканировали пространство и старались заметить как можно больше деталей. Немудрено, что она отметила то, как он не осознал ее присутствие сразу. Он поднял голову, оглядываясь. Все было привычным и самым обыкновенным. Воздух, традиционная резьба на светлом дереве полок, зелено-синие витражные светильники и даже то, как от них падал свет. Зачем нужно это отмечать лишний раз? Его цель здесь была четко определена, а если у кого-то было бы намерение помешать, тому пришлось бы несладко. — Окружающее редко требует большего внимания, чем того, что я уже на него трачу, — отозвался Хайтам, обращаясь скорее к шкафам с документами перед собой. Его тон был безразличным. Люмин, скрестила руки на груди, с прищуром осматривая его сумрачное лицо. — Это забавно, знаешь. Ты умеешь замечать тончайшие детали в древних манускриптах, но с трудом видишь то, что происходит у тебя под носом. — Если под этим ты подразумеваешь собственное присутствие, то я заметил тебя достаточно быстро, — сухо отозвался Хайтам, бегло переворачивая бирку на ручке секретера к свету. — Скажи честно, Люмин, ты здесь для того, чтобы помочь мне, или для того, чтобы отвлекать? Его голос казался ровным, и за сдержанным тоном скрывалась терпеливость, которая была присуща многим преподавателям; будто он готов был выслушать ее оправдания, если они будут достаточно убедительными. — Это зависит от того, как ты на это посмотришь, — пожала плечами Люмин, повторив его недавний жест. — Если ты думаешь, что работа должна быть лишена перерывов, то, наверное, отвлекаю. А если ты готов допустить, что небольшой разговор может быть полезен для ясности ума, то, возможно, помогаю. Хайтам едва заметно качнул головой, продолжая изучать текст на карточках у каждого шкафа по отдельности. — Я предпочитаю определенность. — Ты предпочитаешь молчание, — поправила Люмин с улыбкой, но без намека на насмешку. Он ненадолго замер, как будто обдумывая ее слова, а затем спокойно отозвался: — И это тоже. Люмин коротко рассмеялась, но быстро стихла, чтобы не потревожить его слух. Она была удивительно чуткой. И ее желание развить диалог с ним говорило о стремлении понять его и заполнить тишину, от которой она очевидно отвыкла. Поэтому Хайтам решил, что может занять ее ум чем-то другим и более полезным. — Прочитай еще раз, — это звучало как сухой приказ, на который Люмин лишь позабавленно усмехнулась, принимая из его рук свиток с легендой. Пока она вчитывалась, Хайтам целенаправленно устремился к дальним шкафам с невнятным алфавитным обозначением и скреплениями бумаг в тонкие ветхие папки. — Знаешь, я ожидала от тебя большего количества уточняющих вопросов, — золотистые глаза хитро сверкнули поверх свитка. Мужчина даже не обернулся, вытаскивая документы один за другим, складывая в шаткую стопку на ближайшем столе. — А ты можешь ответить? — хмыкнул вопросительно Хайтам, — прицениваясь к верхним ярусам секретеров неподалеку. — Мне сдается, ты знаешь разве что чуть больше, чем мы. А чужое незнание мне еще никогда не оказывалось полезным. Люмин заулыбалась, глухая к его хладнокровности, как старец к переживаниям молодости. Покачав головой, она вернулась к свитку, напряженно вчитываясь. Архив погрузился в молчание, нарушаемое шелестом бумаги и эхом гулких шагов. — У меня нет идей почему мой брат мог бы оказаться на таком древнем постаменте, если ты об этом, — коротко ответила Люмин, задумчиво прокрутившись на каблуке вокруг своей оси, не отрывая взгляда от написанного. — Но почему-то мне не дает покоя мысль, что это может быть он. Считаешь, я глупа? Аль-Хайтам недоуменно посмотрел на нее, погруженную в историю на бумаге. — По какой шкале ты хочешь, чтобы я оценил твой ум и знания? Если академической, то даже с подсказками Паймон тебя бы не приняли на первый курс. — Ауч, — цокнула Люмин, ничуть не обидевшись, — особенно с подсказками от Паймон — ты хотел сказать. — Может быть, с ней вы бы осилили половину проходных баллов, — сделав вид, что действительно раздумывает над этим, Хайтам следом чуть нахмурился. — Речь о том, что разум — не энциклопедия и не устойчивые факты о мироздании, как и умение их применять в жизни. Там, где наивна ты — я обладаю четким знанием. А что-то другое никогда не поддастся мне, пока ты будешь на первом месте. Мир полон вероятностей, в которых встречаются явления, неподдающиеся логике и выходящие за пределы времени. И очень много таких явлений часто оказываются связаны с тобой. — Ты очень мил, — прикусила губу в едва сдерживаемой улыбке путешественница. Она не кокетничала, а получала ощутимое удовольствие от этого диалога. — Никогда бы не подумала, что ты сможешь выдать такую изящную похвалу. — Не стоит о таком и думать, — согласился Хайтам, бросая очередную папку поверх стопки. — Меня интересует только то, что я могу получить. — Значит, основная причина твоей помощи и слов — любопытство и тщеславие? Хайтам коротко усмехнулся, не отрываясь от механического и степенного перебора старых документов. — Тщеславие? Это слишком поверхностное слово для столь систематичного подхода к твоей просьбе, — сухо парировал он, слегка приподняв подбородок. Люмин снова задорно ухмыльнулась, глядя на этот жест. — Скорее, это стремление к истине. Я бы сказал, в моем случае это даже не личный выбор, а обязанность. — Обязанность перед кем? Перед самой истиной? — Люмин отложила свиток на стол, не найдя там больше ничего интересного для себя и пристально глядя на мужчину. Ее голос был мягким, но интонация явно скрывала иронию. Хайтам обернулся, задержав на ней взгляд, полный привычного холодного анализа. — Перед собой. Все, что я делаю, должно соответствовать определенным принципам, которые я установил. В конечном счете, это единственное, что имеет значение. Люмин кивнула, не отводя глаз. — Значит, ты никогда не сомневаешься в своих принципах? — Сомнение — это роскошь для тех, кто может позволить себе ошибаться. Я предпочитаю тратить свое время на поиск фактов, а не на рефлексию, — ответил он ровным тоном, снова возвращаясь к бумагам. Ни одна их них не была нужной, подтверждая догадки о безуспешности поисков. — И все-таки, — Люмин задумчиво оперлась ладонями о стол, внимательно глядя на его скульптурный в неярком свете профиль, — ты не думаешь, что некоторые истины невозможно систематизировать, используя лишь холодный расчет? — Например? — Хайтам не отвел взгляда от очередных бесполезных столбцов текста, но в голосе прозвучал легкий оттенок любопытства. — Например, зачем Царь Дешрет хотел подарить победу Богине Цветов, если они шли разными путями? Он ведь знал, что ее идеалы не совпадают с его. Хайтам на миг замер, словно слова Люмин задели в нем нечто скрытое и тревожное. Разговор будто бы снова начал касаться ненужных ему вещей. — Возможно, он надеялся, что сможет изменить ее точку зрения. Или, напротив, изменить себя, доказав что-то… себе самому. Люмин чуть склонила голову, ее губы тронула теплая улыбка. — Значит, ты все-таки веришь, что иногда люди способны измениться ради кого-то другого? — Не выдавай мою гипотезу за убеждение, — резко ответил он, будто стараясь приструнить разговор, который начал подступать к чему-то слишком личному. — Это всего лишь допущение. Она не ответила сразу, давая тишине вновь заполнить помещение. Ее взгляд скользнул по пыльным полкам и книгам, прежде чем она вновь заговорила, тихо, почти неразличимо: —А если Богиня Цветов знала, что он все равно придет к ней, даже несмотря на ее запрет приближаться? Даже если бы она вдруг исчезла?        Хайтам не сразу ответил. Его рука замерла на кожаном корешке папки, которую он собирался взять. И в голосе, когда он наконец нарушил молчание, появилась почти неуловимая доверительность.        — В этом случае, она была гораздо мудрее, чем ее помнят легенды.        Люмин улыбнулась шире, довольная этим небольшим, но важным признанием.        — Возможно, мудрость — это просто умение видеть в людях то, что они еще сами в себе не разглядели.        Хайтам медленно повернулся к ней, изучая ее взгляд, полный спокойной уверенности. Уже в который раз путешественница вызывала странные ощущения, которые появлялись при встрече с кем-то, кто был интереснее подавляющего большинства людей.        Впервые за все время их беседы он позволил себе усмехнуться, чуть мягче, чем обычно.        — Ты судишь по себе, — заметил он, возвращаясь к поискам с видом, будто не произнес ничего значительного.        Люмин с трудом подавила смех, услышав это сухое одобрение, которого так редко добивались окружающие от аль-Хайтама. но, решив не досаждать его слишком очевидно, вернулась к свитку.        — Основная мысль здесь заключена в контексте легенды или изображении падисары? — Падисара только символ, финал идеи, которой предшествует легенда. Ее занятно исследовать в общем контексте, но вряд ли она поможет нам в чем-то кроме обозначения периода для дальнейшего перевода. Путешественница задумчиво покивала. — Ты думаешь, что легенда о Богине Цветов — всего лишь идея? — Все легенды — это идеи, — уточнил Хайтам. — Вопрос только в том, что они олицетворяют. Например, та часть легенды, где Царь Дешрет говорит о победе, которую он готов принести к ее ногам, — это не о власти и не о войне. Это о стремлении к истине. Он хотел доказать, что его путь был правильным. — А ее ответ? «Не найдешь ты меня там…» — Люмин задумалась, слегка нахмурив брови. — Она отвергла его путь. — Она отвергла не путь, а конечную цель, — поправил аль-Хайтам. — Она говорила о том, что истина не может быть достигнута через насилие или гордость. Люмин покачала головой, но в ее глазах показалось нечто похожее на одобрение. — Слишком поэтично для тебя, Хайтам. Он чуть приподнял бровь, глядя на нее с легким оттенком иронии. — Ты думаешь, что мне не свойственно видеть красоту в словах? — Я думаю, ты предпочитаешь видеть логику в них, — ответила она, игриво поддевая его своим несогласием. — Одно не исключает другого, — парировал он, вновь направляя взгляд к полкам. — А теперь, если ты закончила философствовать, мне нужно закончить поиск. Просмотри оставшуюся часть стопки, пока я найду еще сводки об экспедициях. В этих нет ни единого нужного упоминания.