
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Жизнь пирата полна опасностей, и Смоллетт снова убеждается в этом, получив ранение в плечо - которое и изменило всю его жизнь, как и жизнь судового врача Дэвида Ливси
Примечания
Да да пиратская аушка аха
Посвящение
Всем читающим
Догоревшая любовь
20 августа 2024, 09:05
Смоллетт тихо вздыхает, когда дверь в каюту захлопывается. Мужчина пару раз потер свои давно уставшие глаза и перевернулся набок поближе к огню свечи. Его темно-синие глаза переливались от теплого света небольшого пламени.
Огонь на верхушке свечи красиво танцевал, будто специально для одного лишь Смоллетта, пока воск медленно стекал вниз на железную подставку.
Но вскоре Александр увидел, что как будто бы самое начало огня превратилось в длинный подол ярко-жёлтого платья, будто бы середина стала тонкой талией, красивыми аккуратными женскими плечами и руками, поднятыи верх. Конец же превратился в нечёткое овальное личико и длиные рыжие волосы. Увидев до боли знакомый и когда-то желанный образ, Смоллетт сначала отвернулся, будто бы в страхе, при этом стискивая зубы, лишь не вскрикнуть от боли в плече от резких движений, но через мгновение он вновь взглянул на танцующий образ женщины, медленно погружаясь в пучину воспоминаний о прошлом, которое он никогда не изменит и никогда не забудет.
***
Александр всё ещё помнил тот день, когда впервые встретил её, он помнил, как в очередной раз спешил, а куда — уже не важно, но один неудачный поворот заставил его врезаться в белый соседский забор, а поднявшись, с болью в голове и коленях увидеть её — Марию. Соседская девушка сидела на ярко-зеленой, покрытой капельками росы, траве. Она была одета в очаровательное белое платьице, её тонкие пальцы вели карандашом по небольшому листку бумаги, а сама девушка что-то тихо напевала, то и дело кусая пухлую и слегка розовую нижнюю губу пока её длинные, прямые, ярко-рыжие волосы спадали с макушки и лезли в её милое бледное личико. Молодой Александр застыл, в удивлении смотря на очаровательную особу, сидящию всего в каких-то паре метров от него. Он чувствовал, как дыхание его спёрло, сердце забилось ужасно быстро, ладони его от чего-то стали потными, а в животе вместо привычного урчание было что-то другое, будто-то что-то в нём билось, желая вырваться наружу, но ударяясь при этом об стенки пустого желудка. «Что это со мной?» — пронеслось в голове мужчины. Он судорожно хватался за сердце, будто бы так мог его замедлить. Но вдруг он снова посмотрел в сторону девушки и встретился с ней взглядами. Её карие глаза переливались в теплом летнем свете, а её слегка пухлые губы расплылись в мягкой улыбке. Она помахала молодому юноше, а тот, будто зачарованный, неуклюже повторил это действие. «Мария!» — раздался с кухни по всей видимости крик старой кухарки и цоканье об плитку её маленьких каблучков. «Иду-иду, миссис Дагенс!» — крикнула девушка, вставая с мокрой травы и аккуратно отряхивая подол своего очаровательного платьица. Она ещё раз взглянула на не отводящего от неё взгляд юношу и снова тому улыбнулась, после чего быстрыми шажками выбегажала из сада. Юноша схватился за своё сердце ещё сильнее. Ему показалось, что оно бешено бьётся и сейчас либо взорвется, словно фейерверк, либо же вылетит из груди, словно птичка, до того заточённая в клетке. Он ещё раз взглянул на то место, где только что сидела очаровательная особа и слабо улыбнулся, но как только вспомнил про свою работу, то будто бы вышел из гипноза, снова в спешке бежа куда-то по делам, а мысленно всё так же оставаясь на месте.***
Смоллетт помнил, как он будучи двадцатилетним идиотом то и дело встречался с той девушкой из сада. Сначала те лишь поглядывали друг на друга, так, невзначай, и всегда в восемь часов утра, когда Мария выходила в сад, а будущий капитан на работу. Потом в их утренней церемонии появились слова «Здраствуйте» и «до скорой встречи», а ещё через какой-то месяц они впервые под светом луны и ночным мраком поговорили. Александр ещё помнил её теплые руки, мягкие губы, которые то и дело расплывались в улыбке, и как красиво падает свет луны на её лицо, как будто бы тысяча звёзд сидят в её карих глазах, а рыжие волосы, походят в ночи на огонь, который не горит и света не даёт, так что руки твои всё равно мёрзнут, как в собачий холод, но почему-то на душе очень тепло и этого огня не хочется отходить, а хочется быть рядом и, словно дворовой пёс, охранять его. Их разговор не был долгим, старая кухарка быстро их заметила и чуть не подняла весь дом на уши, от чего Смоллетту, едва коснувшемуся рук девушки, пришлось быстро бежать. Так быстро, насколько это было возможно и невозможно, но он до сих пор чувствовал, как её карие глаза смотрели в его спину, не отводя взор ни на секунду, пока сам Смоллетт не скрылся из виду. Вскоре их тайные встречи стали случаться всё чаще. Они то пересекались возле забора, то юноша забирался по водосточной трубе к окну Марии, а то и вовсе оставлял какие-то записки в кустах или даже в дупле растущего прямо на участке дерева, а она забирала письма и уже клала свои. Её письма всегда были с красивым ровным почерком, выдающей в ней немного да аристократичную особу и от них всегда пахлом чем-то приятным и вкусным, да и бумага была мягче. Письма же от него всегда были на дешевой бумаге, почерк неровный и нечеткий, словно курица просто пробежала по листку, да и всё было написано каким-то угольком, найденым или даже стащеным из-под чьего-то взора, от его писем пахло всегда чем-то резким, от чего их время от времени находила служанка, потому Смоллетту та напоминала какую-то верную шавку, сразу же бегущую чуть что к своим хозяевам. «Ох, Матушка сегодня ругалась на меня и батюшка тоже говорил, я дура, что себе такого дурака нашла», — однажды сказала Мария при их очередной тайной встрече. Она говорила с лёгким придыханием, при этом стараясь спрятать свой синяк на щеке. «Не пойму я, мой дорогой, почему ты им так не нравишься? Чем же так не угодил им?» — шептала девушка, осторожно касаясь чужой руки и нежно держа в своей мягкой аккуратной маленькой ручке чужую большую мозолистую ладонь, пока Александр лишь вздыхал, понимая причину, которая как всегда была проста и гадка. «Ах деньги-деньги! Причина вы горя и бед людских, зачем же вы пришли на свет божий, какой дурак вас сотворил? А главное, зачем? Зачем? Вы горе людям приносите так часто-часто, что плакать мне охото», — именно эта фраза, услышанная однажды Александром от одного поэта, читающего свои стихи в небольшом и старом трактире, слишком уж хорошо отражала всю печальность и беспомощность его, бедняка. Что он мог сделать? Он был из знаменитого рода? Нет. Он родился неизвестно от кого, со своей сестрой, и был оставлен старой бабушке-вдове на воспитание. Были ли у него хоть какие-то деньги? Нет, даже самые маленькие гроши, были для его семьи подобны роскоши. Потому, зачем относительно богатому семейству он, бедняк? Оттого Смоллетту оставалось лишь тихо вздыхать, думая, что же делать? Конечно, он не был идиотом и морское училище кое-как да закончил, но быстро понял, что на флоте получает лишь немногим больше и не факт, что живым вообще вернётся, да и к кому ему возвращаться? К Марии? А если разлюбит спустя долгую разлуку? К семье? Как? Они же у него под землёй лежат все, спят, не переживают ни о чем. И тогда, будто бы змей-искуситель из ниоткуда взявшийся, к нему подошёл очень худой и вытянутый мужчина. Вид его был странным, он постоянно улыбался, словно сумасшедший. Смоллетт поначалу не хотел ему ничего говорить, но, спустя каких-то пару часов, они разговорились и мужчина предложил ему на удивление хорошо оплачиваемую работу и говорил так сладко, что аж противно было, но верить почему-то хотелось. «Решайтесь, молодой человек», — говорил мерзавец с улыбкой до ушей, то и дело поглаживая свою противную козью бородку. — «Я и моя чудесная команда отплываем очень скоро, боюсь, вы можете и упустить свой шанс, любезнейший». Тогда Смоллетт и совершил роковую ошибку в своей короткой, несчастливой, но все ещё любимой жизни, навсегда её разрушив. Хотя в тот роковой вечер перед отплытием тот радостно сообщал Марии, что поработает там год-два, зато потом они будут вместе, как всегда и хотели.***
Это было пиратское судно, Смоллетт узнал это только когда они достаточно далеко отплыли, дабы если что пути обратно уже не было. От более старых товарищей мужчина узнал, что такое часто бывает. Либо таких как он заманивают сладкими речами о лучшей жизни, либо же просто спаивают и тащат несчастных моряков к себе на борт, представляясь, конечно же, в образе спасителей. Александр понял, что нет теперь ему на родной земле места, теперь его честь смешалась с грязью из-за его глупости и сладких речей той грязной гадюки, но как же Мария? Она-то думает, что повезло, хотя всё совсем не так? Тогда мужчина твердо решил, что он перетерпит, но как-то сбежит к ней, забрав принадлежащие ему деньги, думал, что есть шанс спастись, но, приплыв на родную землю, кое-как укрывшись от блюстителей порядка, мужчина узнал у старого трактирщика, согласившегося его приютить, одну новость. Как оказалось, его письма не доходили. Наверное, тот мерзкий змей от них как-то избавлялся, наверное думая, что он пишет властям, ведь из-за корявого почерка его писанину понимала только Мария, а она как раз таки решила, что Александр погиб в море. Когда родители узнали, что «пиявки», как называли они капитана, больше нет, то тут же решили, что теперь дочка точно выйдет замуж за нормального мужчину, а та, бедняжка, сбежав ночью, когда увидела, что служанка забыла закрыть калитку, выбежала из дома и утопилась в море, чтобы там быть вместе с любимым. Только его в море вовсе и не было, он был на земле, слушал рассказ, что же с ней случилось.***
Мужчина очнулся ото сна, почувствовал, что щеки его стали мокрыми, как и подушка. Он провел рукой по щеке и понял, что заплакал от воспоминаний. Смоллетт, хмуро ударив себя по лицу, в очередной раз проклиная себя и называя идиотом, устало стал осматриваться по сторонам, поняв, что свеча давно догорела, погружая каюту во тьму и то, что доктора до сих пор не было. «А вдруг он за борт свалился? Или ещё что-то случилось?» — промелькнула мысль в голове мужчины. Тот, подумав ещё пару минут, решил все-таки проверить, так, на всякий пожарный, ведь терять члена команды капитан был немарен и потому тот, кое-как одевшись, вышел из каюты, что было трудно из-за царившегося в каюте врача бардака. «Завтра же приберемся!» — решил капитан, открывая дверь каюты, пуская в неё лунный свет, а после, ещё раз взглянув на догоревшую свечу, вздохнул и вышел, громко захлопывая дверь.