Под флагом смерти

Прошло от силы несколько дней или около того. В лицо Александра то и дело лез утренний свет из окна, от чего мужчина недовольно хмурился и отворачивался в сторону в попытках продлить сон хоть ещё немного. Но боль в плече от движений и в голове из-за выпитого накануне алкоголя окончательно заставила Смоллетта проснуться и тот устало открыл свои веки. Александр не был пьяницей, просто эффект от небольшой дозы рома наложился на его до конца не вылеченную травму головы, так что он не сразу вспомнил, где находится, ведь в этой каюте был на редкость большой бардак, на который раньше капитан не обращал внимания. На столе и койке валялись рисунки тела человека, снаружи и изнутри, вперемешку с какими-то книжками, которые Александр никогда не читал и навряд ли будет, ведь времени у капитана на подобное нет, да и зачем? Все книги были об анатомии человека, некоторые были и о животных, правда все несчастные книги либо валялись на столе, небрежно открытые, либо и вовсе на полу или на кровати судового врача, а если им везло, то они стояли на пыльных полках. Да и не сказать, что сама каюта Ливси была в хорошем состоянии: на всех поверхностях пыль, на деревянном столе пятна от пролитого рома или кофе, да и запашок тот ещё. Единственное, наверное, что спасало капитана это что Дэвид «любезно» оставлял дверь открытой от чего комната хоть немного проветривалась, правда команда то и дело заглядывала к капитану. Кто больше боялись врача, те лишь украдкой с жалостью в глазах смотрели на Александра издалека, а те, которые Ливси не так уж и боялись, могли и поговорить со Смоллеттом, правда если видели идущего Ливси, сразу убегали, сверкая голыми пятками. Потому оказаться в каюте не то что грязной, но пребывающей в состоянии хаоса было странно, но, немного собрав ещё не вышибленные мысли воедино, Смоллетт начал вспоминать все события прошедших дней. Испанский корабль, бой, крики, победа и спасение человека ценою собственного здоровья — это капитан вспомнил в первую очередь, да и боль в плече тонко намекала о том, что произошло. Потом он отругал Ливси за его длиный язык, а после помог тому, правда доверять Смоллетт был не намерен, не зря же, в конце концов, поход к врачу для команды считался хуже ударов плетью? Александр тяжко вздохнул, переводя взгяд на потолок. Ему было странно находиться в такой грязной каюте, ведь в своей собственной капитан не позволял даже тонкому слою пыли появится на столе или на полках. Привычка держать всё в идеальном порядке осталась у мужчины ещё с училища, потому вещи его всегда были аккуратно сложены и всегда на своих местах. Наверное единственное, из-за чего в каюте капитана был не идеальный порядок — так это книги, которых было так много, что Смоллетту приходилось просто стопками складывать их на столе, мысленно задавая вопрос, почему же его команда решила, раз он умеет читать и писать, то он точно любит книги? Почему-то дарили ему именно их на Рождество или по любому другому важному поводу. — Вы уже проснулись, капитан? — из мыслей Александра вывел бархатистый но со стальными нотами и отдающий лёгкой хрипотцой, голос. Смоллетт, кое-как повернувшись, увидел в коридоре мирно улыбающегося и облокотившегося на свою трость, Сильвера. — А?! А, Сильвер, это вы? Да-да, проснулся, — капитан сначала отмахнулся, но после взгляд его стал более решительным и он спокойным тоном спросил: — А сколько времени сейчас? — Да час уж утра, наверное, будет, — ответил Сильвер, после чего, достав из левого кармана деревянную трубку и набив ту табаком, стал покуривать. Смоллетт замер на пару секунд, слишком уж он привык к склянкам и отвык от обычных часов, но, поняв смысл фразы, прокричал, убирая с себя шерстяное и немного колючее одеяло: — Пять склянок?! — мужчина стал быстро натягивать на босые ноги сапоги, но боль вновь пронзила плечо Александра, от чего тот вскрикнул, но после, плюнув на это, тот снова начал натягивать свои сапоги. — Капитан, — усмехнулся Сильвер, выдыхая белые клубы дыма. — Вы прямо в колютах даже без рубашки пойдете? — от слов кока Смоллетт ударил себя по лицу, после чего начал наконец собираться нормально. Время от времени он стискивал челюсти лишь бы не закричать от боли, либо и вовсе тихо шипел, пока Сильвер, стуча костылём, пошел по своим делам. Всё же злить команду отсутствием обеда плохая идея.

***

Наконец, выйдя на палубу, Смоллетт снова почувствовал тепло солнца, которое то и дело лезло в тёмно-синие глаза мужчины. Он снова слышал надоедливые крики чаек, он снова слышал, как волны то и дело разбивались о борта Испаньолы или как его команда выполняла поручения. Александр даже увидел Трелони и Ливси, которые мирно общались. Ну как общались, скорее Ливси болтал, пока Трелони кое-как писал очередное письмо. Смоллетт наблюдал за всей командой. Пока что доктор запрещал ему малейшие нагрузки, из-за чего капитан мог лишь смотреть, изредка что-то приказывая команде, но вскоре мужчина почувствовал себя отстраненно, он был словно призрак, способный лишь изредка напоминать о себе. От этого мужчина чувствовал себя таким бесполезным, таким ничтожным. Ему казалось, что он отлынивал от работы или ещё хуже, был просто обузой, которая только мешала и о которой приходилось заботиться лишь бы та не подохла где-нибудь. От этой мысли мужчина хмурился и стискивал зубы от гнева на самого же себя. — Капитан, — из мыслей Александра вывел мягкий и приятный голос судового врача. Ливси стоял позади него. Видок у врача был уставший, а пара каштановых прядей то и дело вылезали из-под парика. Сам врач держал руки за спиной, при этом время от времени перекатываясь ногами с пяток до пальцев и обратно. — Да, доктор? — немного устало и хмурясь спросил капитан, стоя к врачу полу боком. — Мне нужно сделать вам перевязки, ваши бинты, они, ахах, уже все красные, да и пахнут тоже не очень приятно, — капитан на заявление врача лишь кивнул, идя вперёд, прямо в лазарет, от чего Ливси пришлось спешно его догонять, ведь Александр был на редкость быстрым для больного.

***

Ночь наступила как-то незаметно. Солнце давно уже погрузилось в ночную пучину. Большая часть команды спала, лишь рулевой стоял за штурвалом, а Израэль с Джимом играли в карты на камбузе, от чего иногда можно было услышать довольный смех Хендса, и цоканье Сильвера, наблюдающего за этой картиной словно старый ворон, думающий, помогать ли ещё не окрепшему птенцу или нет? Смоллетт не спал, он лишь смотрел в потолок, от чего ему казалось, что он уже изучил каждые трещинку и гвоздь на нём, или на стену. Иногда он украдкой смотрел на читающего Ливси в очках, который иногда спрашивал: «Вы не спите из-за горящей свечи, капитан?» — но Смоллетт лишь отмахивался. На самом-то деле мягкий, теплый и танцующий огонь успокаивал капитана, вытаскивал из омута переживаний, а когда Александр отводил взгляд, его снова болящая голова наполнялась мыслями, что он сейчас лишь обуза для своей команды. Ливси частенько смотрел на капитана, он читал мужчину, словно открытую книгу. Особенно хорошо выдавали капитана его темного цвета голубые глаза, в которых красиво танцевало пламя свечи. Но почему же именно глаза выдавали капитана лучшего всего? Когда Ливси ещё работал судьёй, он часто был на казнях в роли зрителя и часто видел глаза матерей или друзей обреченного преступника. Их глаза были наполнены гневом на самих себя, ведь они ничего не могли сделать чтобы спасти дитя или товарища от ужасной участи, и Ливси никогда их не понимал, ведь семьи не имел вовсе. Он, конечно, не был сиротой, но ему всегда казалось, что он будто бы не родной, не тот, кто должен стоять возле женщины и мужчины, которых он называл «матушка и отец». Иногда Ливси даже представлял их казнь, лишь бы хоть что-то испытать и понять, какого это? Но ничего не выходило, он ничего не испытал и думал что никогда не испытает, но судьба и карма — две самые злые суки на свете, всегда достигают своей цели. И теперь он снова видит этот взгляд и сердце его сжимается от колющей боли. Видимо в нём ещё есть немного живого сострадания к чужим, казалось бы, людям, что пугало Дэвида. На самом-то деле, он раньше особо не замечал Александра. Для него капитан был фигурой, дающая команды, но не живым человеком, а теперь для Ливси он становился всё более настоящим и понятным, что ужасно пугало врача. То ли надеясь ослабить этот эффект, то ли просто ради удовольствия от чужих мук, он тихо спросил, дабы отвлечь мужчину: — Капитан, я хочу вас спросить кое о чём, — Смоллетт перевел взгляд своих глаза с потолка на врача и, приподняв бровь, тихо прошептал: — Что же? Если это про огонь, нет, он не мешает, — на ответ Александра Ливси лишь по-доброму улыбнулся. — Нет, что вы, я хочу спросить, а что за «Мария»? Её имя написано на вашем плече, я заметил, когда его перевязывал, — объяснял врач. Его слова не были ложью, ему и вправду было интересно кто же эта Мария, если сестру капитана звали «Марья»? Может быть это имя матери Смоллетта? Хотя, наверное, раз он жил с бабушкой, значит мать вполне могла быть прямо как обыкновенная кукушка, так что самый простой и логичный ответ — это имя принадлежит дорогой женщине Смоллетта. Если не жена, то точно возлюбленная. Почему-то от этой догадки Ливси стало горько на душе. Он не понимал, почему злился на незнакомую ему девушку? Его постепенно охватывал ужас, от того, что в его чувствах было что-то неправильное. — Это, — закусив нижнию губу, начал Александр, — личное, доктор, — капитан, увидев в глазах врача нечто похожее на грусть маленького ребенка, не получившего желанную сладость, выдохнул и задал ему обратный вопрос: — Скажите, тот «дорогой человек» насколько был вам дорог? — До безумия, — ответил Ливси, не думая и пары секунд. — Вот и она мне была так же дорога, — увидев в глаза Смоллетта теперь уже другую печаль, Ливси решил его не мучить, лишь с сочувствием посмотрел на него, после чего встал со своего стула, немного размяв спину с характерным треском и направился в сторону двери. — Вы решили прогуляться? — хмыкнул Смоллетт, переводя взгляд с врача на шкаф. — Наденьте шарф. Думаю снаружи прохладно, — кажется мужчина начинал понимать, почему Ливси его назвал «мамочкой» для команды. — Ох, аха! Да-да, хорошая мысль, капитан, — воскликнул Ливси, доставая из шкафа заветный красный шарф и крепко его держа. — Доктор, может перейдём на «ты»? — этим вопросом Ливси был пойман врасплох. Мужчина покраснел, но после, мило улыбнувшись, как всегда показывая свои клыки и тут же прикрывая лицо рукой, ответил: — Конечно. Хорошо уснуть, Александр. — Хорошо прогуляться, Дэвид.