Под флагом смерти

Был как всегда жаркий день, солнце беспощадно сжигало всех, кому не посчастливилось попасть в его лучи, а надоедливые чайки только кричали либо гадили на палубу, что злило молодого юнгу, от чего тот пытался в них что-то кинуть, но когда ничего не выходило, тот, надув щёки от недовольства, уходил дальше драить палубу под смех товарищей. И вот на горизонте показалась едва заметная темная точка. Как только Джонни, сидя в «птичьем гнезде», заметил страную чёрную точку, тот крикнул капитану пиратского судна «Испаньола» — Александру Смоллетту: — Капитан! Что-то в далеке, кажется, это какое-то судёнышко! Может нападём? Было бы здорово поиметь хоть какой-то улов, а то дела, сами знаете, плохи! — и это было правдой, дела у пиратского судна шли на редкость отвратно. За четыре месяца ни одной крупной добычи, лишь пара мелких судёнышек, которые Трелони нежно называл «кильками». — Спасибо, Джонни, продолжай следить за этим судном, — ответил Александр. Мужчина достал из своего кармана давно уже грязный, плохо пахнущий, платок и протер им свой вспотевший лоб, а после убрал обратно. Мужчина был уверен, что это судно должно стать их добычей. Постепенно корабль обретал очертания. Становилось видно, что он довольно большой… военный… под испанским флагом! — Капитааан, — вопил Джонни из «птичьего гнезда», едва ли из него не падая. — Это испанский военный корабль, капитан! Как бы мы на его крючок не попались! — Вот же… — Смоллетт едва сдержался чтобы не выругаться. Это было бы очень плохой приметой. — Попробуем уклониться. Хендс, бейдевинд на правый галс! — Они нас всё же заметили, капитан! — продолжал вопить Джонни. — Идут на перехват! — Плохо, значит придется принимать бой. Эрроу, все на изготовку! Раз уж боя не избежать, надо попытаться захватить это судно. — Есть, капитан! — ответил первый помощник. Пираты засуетились, забегали по палубе, готовя пушки к бою, доставая из крюйт-камеры порох. Многие уже имели при себе холодное оружие. Чужой корабль сближался все сильнее, вот он уже повернулся бортом в выгодную позицию для ведения огня. Испаньола маневрировала, пытаясь уйти из-под грозного «взгляда» многочисленных орудий и сблизиться для абордажа. Вот раздался первый залп. Громогласные взрывы пушек разрушили тишину моря, ядра летели в сторону пиратского судна. Одно из них просвистело совсем близко от борта Испаньолы. Пираты открыли ответный огонь. Им повезло и одно или два ядра разорвались на палубе испанского корабля, нанося повреждения и убивая моряков, а те, кто выжил, получили тяжёлые увечья. Оба корабля маневрировали, пытаясь уйти из-под вражеской линии атаки и занять выгодную позицию для следующего залпа. Испанский корабль вел более дисциплинированный и организованный огонь, тогда как пираты стреляли хаотично, но с не меньшей свирепостью. Наконец испанское ядро разнесло фальшборт Испаньолы в щепки, разлетающиеся вокруг словно шрапнель. Послышался чей-то крик, но сейчас капитану нельзя было отвлекаться ни на это, ни на то, как тяжелые железные ядра пролетают возле него, ни на то, как громко кричат чайки, поневоле попавшие в сражение. Сейчас главное, что было по-настоящему важно — это выжить. После боя доктор окажет помощь всем раненым, кто доживет до этого момента, а сейчас было необходимо во что бы то ни стало отразить атаку. Наконец, пиратский корабль сблизился с военным настолько, что от одного судна до другого было рукой подать. Испанцы давно уже подоставали свои сабли и мушкеты, понимая, что будет абордаж. Пираты яростно бросили на чужие изрешеченные борта свои абордажные крюки и веревки, пытаясь зацепиться за корабль испанцев и притянуть его ближе. Испанские моряки же пытались отбросить эти крюки и обрубить веревки, но пираты были настойчивы. И вот в один момент во всей это сумотохе испанцы пропустили всего один абордажный крюк, который и стал для них роковым. Пираты лихо перелезли на чужую палубу, начав ожесточенную рукопашную схватку. Звучали выстрелы, звон стали, крики раненых. Испанцы сражались отважно, но пираты, бросались в бой с отчаянной яростью, от чего были похожи на голодных акул, перед носои которых повертели куском мяса. В разгар боя пираты, ведомые Смоллеттом, попытались захватить командный мостик испанского корабля, чтобы лишить противника руководства. Чужой капитан вместе с оставшимися офицерами и солдатами защищал мостик, понимая, что от этого зависит исход сражения, потому они всё упорнее и упорнее отбивались от команды пиратов. И вот раздался радостный крик Джонни и обе команды увидели как испанский капитан лежит мёртвый на палубе, а из его головы течёт кровь, что значило лишь одно — мостик захвачен. — Отлично, Джонни! — крикнул Смоллетт из толпы сражения. Он понимал, что без своего капитана испанцы станут лишь беспорядочно метаться, хотя бой для них уже давно проигран. Возможно, они бы сдались раньше, если бы не дурная слава Трелони или Ливси. Конечно, были и плюсы. Другие военные думали дважды прежде чем идти на пиратов, но если доходило до боя — бились до последнего вздоха. Потому капитан, не смотря ни на что старался следить за ситуацией и, раздавая уже находившемуся в эйфории экипажу приказы, не заметил мерзкого испанца вовремя, от чего лишь успел повернуться боком и почувствовал сильнейшую режущию боль. Он попытался оттолкнуть испанца, но получил лишь сильный удар по голове, а после мужчину схватили за шею. Смоллетт старался отбиваться, но одной рукой это было делать невозможно, от чего он и стал терять сознание, и вот Александру показалось, что он видел уже геенну огненную, как послышался чей-то выстрел и он по инерции упал с проклятым пиратом на палубу. Правда замертво упал лишь испанец. Последнее, что увидел капитан — это как к нему бежала массивная чёрная фигура, но поблагодарить её и дать возможность выпить немного больше рому он не успел от того что потерял сознание.

***

Тьма — это единственное, что видел Александр. Он пытался разглядеть ещё хоть что-то, но была лишь тьма, а вместо привычной ругани пиратов и смеха чаек он слышал лишь тихий звон в ушах. Но вскоре зрение и слух начали постепенно возращаться к капитану, он начал слышать чьи-то шаги и дыхание и как кто-то ставит, кажется, свечу на тумбу. И вот, когда к Смоллетту начали понемногу приходить силы, а вместе с ними и боль в голове и плече, он, стиснув зубы, набросился на врага, крепко схватив того за плечи, но это оказался всего лишь Джим. — Блядь! — выругался молодой пират. Тот закусил нижнюю губу лишь бы снова не начать ругаться, ведь здешний доктор не потерпит ругани в своём кабинете и несмотря на любовь к мальчику, он, с присущим ему оскалом, выкинет того на палубу. Потому юноша изо всех сил, не смотря на боль в плече, прошипел: — Капитан, это же я, Джим! — Джим? — будто не веря словам, переспросил капитан. Он, словно сумасшедший, осмотрел парня со всех сторон, а после, вставая с койки, прокричал: — Скорее на палубу! Испанцы! Они же нас порвут как французы англичан! — кричал Смоллетт, на что рядом стоящий Хокинс лишь закатил глаза. Тот положил руки на плечи старшего, после чего уложил его на прежнее место. — Да успокойтесь вы! — парень сердито раздул ноздри и сказал максимально громко и ясно, чтобы даже Смоллетт с затуманенным разумом его услышал: — Мы их победили и смогли даже что-то забрать, конечно, не всё, ведь испанцы потонули со своим кораблем к хе… к Посейдону! Но это хоть что-то! — Джим вытянул ладони как бы успокаивая капитана, и тот наконец вздохнул, судорожно облокачиваясь на койку. — Вот и хорошо, Джим, вот и отлично, — твердил Смоллетт, будто бы в бреду. Он даже на пару секунд улыбнулся, будто бы чувствуя сладкий вкус победы, но боль в плече и тяжесть в голове быстро отрезвили мужчину, и тот, в очередной раз нахмурившись, взглянул на Хокинса, на что последний лишь закатил глаза. — Вы, капитан, в лазарете, сейчас доктор Ливси обещал подойти, только перепишется парой вещей с Трелони, если конечно Джон не решит писать поэму, — сказал Джим, мысленно смеясь тому, что даже немота не избавила бывшего сквайра от болтливости. Что же насчёт Александра, тот, сложив руки в замок на груди, начал смотреть в потолок, вспоминая те случаи, когда кто-то из команды в очередной раз боялся прийти в докторский кабинет, а после, крича, и выбегая из него, слёзно просил потом капитана не заставлять идти к этому дьяволу. Капитан старался разузнать, что же там такое доктор творит, что от него пациенты бегут, как овцы от волков, но на что Дэвид лишь с улыбкой ответил, мол, методы лечения им его не нравятся. Александр ответил на это: «Доктор, если от вас бегут ваши же пациенты, может быть это не методы виноваты?» — тогда колкие слова капитана явно задели чувствительное эго доктора, от чего сейчас оставалось лишь надеяться, что врач не злопамятный.

***

И вот послышались мужские шаги, а после в комнату зашел и сам врач. Тот как всегда улыбался и его вполне можно было бы спутать с каким-нибудь аристократом из-за любви к парикам и привычки стараться хорошо выглядеть при любых условиях. Только вот образ порядочного джентльмена с дребезгом рушили всего пара каких-то особенностей внешности доктора: Выпадавшие белые пряди парика, шрам на верхней губе с левой стороны, а от того, что доктор почти всегда улыбается, можно увидеть, что верхние клыки будто бы вылезают вперёд, от чего кажется, что мужчина и не улыбается вовсе, а скалится, и в довершение образа — длиные заострённые ногти Дэвида, которые тот предпочитал прятать перчатками. Даже не очень-то и высокий рост Ливси не мешал команде чувствовать себя в разы меньше доктора. — Ахаха, Джимми, капитан наконец проснулся? — радостно спросил врач, разводя руки в стороны и как всегда «скалясь». — Ага, очнулся, хорошо что не сдо… — парень, увидев, что Ливси начал хмуриться, прикусил себе язык. — То есть да, очнулся-очнулся. — Замечательно! — воскликнул мужчина, подходя к юнге и ложа на его голову свою сильную и крепкую руку. — Давай-ка ты выйдешь отсюда к команде и расскажешь, что капитан-то не умер, а то они все будто с ума посходили, а потом Сильверу на камбузе поможешь, — юноша на это лишь кивнул, убегая из лазарета, оставляя капитана наедине с «доктором смерть». Как только дверь за Джимом захлопнулась, Смоллетт почувствовал, как по его спине пробежало стадо мурашек. Он мысленно начал надеяться, что доктор не злопамятный. Ливси же подошел к своему столу, выбирая инструменты. Тот деловито повертел в руке пинцеты, бинты и… пилу для ампутаций?! — Ахаха, нет-нет, это сегодня, пожалуй, не нужно, — весело заявил доктор, который краем глаза заметил страх в глазах капитана и теперь явно наслаждался такой небольшой местью. — Издеваетесь, доктор? — хмуро спросил капитан, на что Ливси наиграно вскрикнул, положив себе руку на сердце, а после с сарказмом и смеясь воскликнул: — Что вы, капитан, я бы никогда! Ахаха, — ответил доктор, подходя к снова немного нервному капитану. — Ахах, не бойтесь, я не кусаюсь. — Я бы с этим поспорил, доктор, — вздыхая только и сказал Смоллетт, смотря в потолок и ожидая издевательства. Он почувствовал как мужские руки усадили его в полулежачее состояние и начали снимать грязные бинты дабы заменить на чистые. Это было неприятное ощущение, но капитану оказалось, будто доктор действительно был очень нежен и аккуратен. Конечно, Александр мог бы подумать, что команда ему попросту наврала о жестокости врача, но, воспоминания об одном событии быстро вернули уверенность в словах своих же собственных людей. Однажды, зайдя без стука ко врачу, он увидел как тот, привязав Абрахама к стулу, запихивает ему в рот какую-то кислятину. Из раздумий об этом капитана вывел весёлый голос врача, закончившего перевязку. — Ахаха, ну вот видите, вы уже почти как новый! — смеялся врач, стоя возле капитана, смотря на того своими тёмно-карими глазами. — Ливси, вы были очень даже нежным, а насколько я помню нежность — не ваш конёк? Решили поменять методы лечения? — начал расспрашивать капитан, при этом будто бы сверля Ливси своими серо-голубыми глазами. — Ахах, что вы вы, капитан, я ничего не менял, только лишь пациент изменился, — складывая руки за спиной, ответил врач. — Не понял, сэр, — Александр уже начинал хмуриться. — Ахах, я имею в виду, капитан всё же на корабле один. Корабль так хорошо идёт из-за ваших, так сказать, указаний, потому терять вас было бы большим несчастьем, а вот кого-то из матросов не жалко, они же все пушечное мя… — доктор не успел договорить как капитан грубо взял его за платок так резво, будто бы у него вовсе и не болело плечо. — Не смейте называть кого-то из команды «пушечным мясом», а то, боюсь, Ливси, я вас лично на корм акулам пущу и не посмотрю, что вы друг сквайра, — Смоллетт казался в разы грознее обычного, в его глазах будто бы зажглось синее пламя, которое не предвещало для врача ничего хорошего. Ливси от неожиданности, словно Трелони, дар речи потерял и несколько секунд то ли со с удивлением, то ли со страхом, а то и вовсе с восхищением смотрел на капитана, но после, рассмеявшись, сказал: — Ахаха, простите, капитан, впредь обещаю следить за своим языком! — мужчина осторожно положил руку на здоровое плечо Александра, но, получив озадаченный взгляд, сразу же её отдёрнул, будто ошпарившись. — Извините, — прошептал врач, отводя взгляд в сторону, и только Смоллетт хотел спросить, по какому вопросу извинения, как за дверью лазарета послышались крики обеспокоенной команды. — Ох, боже, — массируя виски от недовольства, прошептал врач, вызвав у капитана добрую усмешку. — Пойду я успокою команду, а то они же как маленькие дети. Будут переживать за свою няню, — пошутил врач, выходя из каюты. Смоллетт слышал за дверью голоса членов его команды. как тех пытается успокоить Ливси, и капитан, проваливаясь в сон, почему-то подумал: «Может быть Ливси не так плох?»