Petunia and the Little Monster

Январь, 1976

      Пальцы Петуньи были будто чужими, когда они коснулись драгоценного письма, словно придатки, управляемые чем-то вне её контроля, чуждо и сюрреалистично отзывался шелест бумаги по её холодной коже. Пальцы – не её, а кого-то другого, на кого она смотрела – спокойно развернули письмо, не трясясь и не колеблясь, когда раскрыли письмо.       И только когда Петунья увидела знакомые каракули, неряшливые петли почерка, ставшие такими же родными, как и её собственные, это ощущение снова нахлынуло на неё: сердце колотилось в груди и одновременно стучало в ушах, лёгкие напрягались, а в голове ощущение лёгкости и одурманенности, как будто она задержала дыхание.       Её глаза проглотили первые строки ещё до того, как она успела об этом подумать.              Цветочек,       Я скучаю по тебе.       Обычно я не задумываюсь много, прежде чем писать, но только начало этого первого абзаца заняло у меня уйму времени, потому что я так много хочу тебе рассказать, но не могу найти подходящие слова, чтобы выразить это. Мне бы хотелось, чтобы ты была здесь или чтобы я был с тобой и мог просто смотреть на тебя, потому что я убеждён, что это облегчит всё. Но вместо этого я смотрю на этот дурацкий чистый лист бумаги и чувствую себя идиотом. Может быть, мне стоит немного порисовать, чтобы это больше не пугало... что бы ты хотела увидеть? Из конфиденциального источника я знаю, что я настоящий художник, когда дело касается ягодиц.       Если подумать, я бы предпочёл, чтобы первое, что ты увидела, открыв это письмо, было не парой ягодиц – какими бы идеально нарисованными они ни были. Так что вообрази себе, что я нарисовал красивые цветы по краям или что-то в этом роде, думаю я не смогу сам. Что-то мне подсказывает, что мои навыки рисования не так-то легко перенести на более изысканный предмет.       Ну, по крайней мере, эта дурацкая бумажка больше не пуста. Я уже выставил себя дураком, так что мне ещё тебе написать?       Надеюсь, ты улыбаешься. Я всегда надеюсь, что ты улыбаешься, даже когда я этого не вижу. У тебя самая прекрасная улыбка в мире, Цветочек. Я скучаю по ней. Я скучаю по тебе.       Айви тоже скучает. Она стала довольно капризной – всегда на всех огрызается. Однажды она даже попыталась сбежать – чуть не вылетела из чемодана моего отца, но он успел помешать этому. На самом деле подобное произошло не в первый раз, так что у него уже был некоторый опыт.       Что ещё? Мои дядя и тётя, как всегда, до тошноты влюблены друг в друга, что обычно заставляло меня просто закатывать глаза, но теперь я начинаю бешено ревновать, что затем заставляет меня чувствовать себя довольно неприятно, потому что это звучит так, будто я тоскую по своей тёте или чему-то в этом роде. Но ты знаешь, что я пытаюсь сказать: мне бы хотелось, чтобы ты была здесь, чтобы мы могли стать ещё более отвратительными и дать им попробовать их собственное оружие. Думаю, мои племянницы и племянники достаточно милые, и мои навыки плетения кос были высоко оценены. Ты получишь их благодарность.       Нью-Йорк интересен. Определённо отличается от Дорсета и даже Лондона. Много людей и много разных идей – и странно, что когда о войне говорят, то в духе «какой позор», а не в духе «надеюсь, я буду жив в следующем году». Должно быть, всё это кажется им очень далёким и безобидным, и, возможно, моя мама именно этого и хотела, когда привела нас сюда, чтобы мы чувствовали то же самое: в безопасности. Но, честно говоря, я просто чувствую себя трусом, и все эти люди умышленно невежественны, потому что это не их проблема, так почему их это должно волновать. Это меня бесит, и мне не нравится это чувство – иногда я просто хочу вернуться в Англию, но знаю, что это убьёт мою маму.       Теперь, когда это письмо стало совершенно удручающим, у меня ещё больше возникает искушение написать что-нибудь глупое. Надеюсь, ты простишь меня за эту неудачную попытку – тут должна была быть петуния, но на вид она была обычным цветком, что, скажем честно, не самый худший результат.       Надеюсь, ты счастливее меня. Я получил твоё письмо – скажи спасибо домовому эльфу, он очень вежливо ждёт, пока я закончу мучиться над тем, что тебе написать. В любом случае, похоже, что за время моего отсутствия произошло многое, и всё, что я могу сказать, это то, что я знаю, что ты можешь делать всё, что захочешь. Не позволяй никому говорить тебе обратное и не позволяй другим людям диктовать твои желания и твоё будущее. Ты должна гордиться тем, кто ты есть и чего ты достигла, а не стыдиться этого. Действительно, кто ещё может утверждать, что в детстве приручил дикого фестрала? Кто ещё может похвастаться тем, что его пригласили в Хогвартс, и не потому, что ты получила письмо, когда тебе было одиннадцать, как всем остальным, а потому, что тебя выбрали специально?       Не позволяй им унижать себя. Ты сильная, Цветочек, ты всегда была сильной, с того самого момента, как ты посмотрела на меня сверху вниз в том пыльном книжном магазине и молча заставила меня помогать тебе. Ты всё ещё помнишь, как я впервые посетил твой дом? Мы сидели на диване и смотрели телевизор, а ты рассказывала мне о космосе, электричестве, машинах и тостерах... для меня это звучало как настоящее волшебство. Что-то, что было усовершенствовано в течение поколений проб и ошибок и пытливых умов, что-то, чему каждый может научиться и сделать, если у него достаточно энтузиазма. Если этот учитель так одержим поиском различий, поговори с ним об этих вещах.       Мне бы хотелось сказать тебе, что я скоро вернусь и что мы увидимся снова, но я не уверен, что произойдёт. Но то, что ты нашла способ доставлять мне свои письма, равно как и по всему миру. Мне бы хотелось услышать больше о том, что ты испытываешь, чем ты занимаешься – как дела у Аспена? Как ты ладишь с Хагридом? Эти маленькие придурки всё ещё беспокоят тебя? И если да, то ты их уже пнула в морду?       Какое прекрасное чувство, которым можно закончить это письмо. Но я боюсь, что если я не остановлюсь сейчас, я либо буду постоянно писать всё больше и больше бессмысленных вещей, либо снова попробую рисовать, и я не думаю, что кто-то из нас действительно этого хочет.       Твой,       Сейчас и навечно,       Юджин.

❀

      Запах печёной фасоли и яичницы донёсся до носа Петуньи, достаточно соблазнительный, чтобы вывести её из оцепенения впервые со вчерашнего вечера. После прочтения письма Юджина всё казалось странным: её тело двигалось, а голова кружилась в водоворотах чернил на бумаге, впитывая её безмолвный разум. Её движения следовали давно укоренившемуся распорядку без каких-либо ясных мыслей, когда она вывела Пушка на утреннюю прогулку, наделась в прочную одежду, а затем её шаги стали натыкаться на каждую соринку. Вместо того чтобы идти к хижине Хагрида, она повернулась и каким-то образом оказалась здесь, за завтраком, которого избегала с первой недели.       Возможно, Петунья надеялась раствориться в болтовне, заградить себя им и остаться наедине со своими мыслями, получить шанс по-настоящему осмыслить все вопросы и чувства, которые слова Юджина подняли, как морские водоросли со дна океана, взволнованного волнами. Хагрид наверняка заметил, что она витает в облаках, и когда он подталкивал её, слова вырывались из неё, не давая ей возможности сначала их переварить.       Но Петунье не следовало забывать, что была причина, по которой она обычно избегала завтрака в Большом зале.       – Как приятно впервые увидеть Вас так рано, мисс Эванс! Я думал, что мне придётся ждать до самого ужина, чтобы задать этот вопрос – видите ли, у меня возникла теория. Наверняка Вам знакома маггловская поговорка «стучать по дереву», да? Ну, я и задумался. Это не имеет никакого логического смысла, пока Вы не примете во внимание магию! Дерево – очень хороший проводник магии, поэтому наши палочки сделаны из него, так что, возможно, магглы надеялись подражать нам в своём невежестве, и поэтому появилась эта поговорка! Что Вы думаете?       Петунья подумала, что мистера Пудубека совершенно невозможно игнорировать. Он вывел её из раздумий так же эффективно, как если бы у неё во рту был колючий крючок, а он держал удочку.       Если этот учитель так одержим поиском различий, поговори с ним об этих вещах.       Петунья открыла рот и сама удивилась, когда вместо исправления его заблуждений с её губ сошло что-то совершенно другое.       – Что Вы можете рассказать мне о домашних эльфах?       Мистер Пудубек моргнул своими круглыми голубыми глазами.       – Домашние эльфы? Не понимаю, как они связаны...       Когда Петунья просто посмотрела на него, он продолжил, очевидно, соблазнённый перспективой того, что она действительно обратит внимание, пока он говорит.       – Да, тогда у магглов нет домашних эльфов, и я думаю, жить так, должно быть, очень утомительно! Они созданы, чтобы заботиться о нас. Миниатюрное существо, которое выполняет всю работу по дому и слушает каждую Вашу команду, никогда не будучи обузой. Это домашний эльф.       Петунья нахмурилась.       – Почему?       – Что Вы имеете в виду своим вопросом? Домашние эльфы просто есть – когда-то они были символом статуса, по крайней мере, размер группы, которую вы могли приобрести для своего дома, был таким, а в Хогвартсе их целое сообщество, более сотни. Конечно, это не значит, что они могут расслабляться, их работа безупречна – просто посмотрите на это всё.       Петунья взглянула на стол перед собой, стонавший под тяжестью всей этой еды.       – Они... всё это приготовили?       – Конечно, а кто ещё мог бы? Я думаю, это довольно большая работа. Но ведь именно для этого здесь и находятся домашние эльфы: готовить, убирать, ремонтировать и при этом оставаться невидимыми.       – Как?       – При помощи магии, конечно. Как ещё можно было бы решить такие задачи?       – Магии как у Вас?       – Э-э, нет, ну они же не волшебники, это ясно! Они существа, а не люди, и у них нет палочек. Это возвращает меня к вопросу о деревьях...       – Получается, – перебила Петунья, – они могут использовать магию, и вместо того, чтобы с ними обращались как со студентами, они должны прятаться и убирать за ними? И это... нормально?       Грудь мистера Пудубека слегка раздулась от тона Петуньи, его жилет натянулся сильнее, чем обычно. Одна из этих пуговиц ещё может вырвать глаз.       – Конечно, это нормально! Так было на протяжении поколений. Домашние эльфы живут, чтобы служить, в этом вся их цель, без нашего командования они бы пропали. Они благодарны за то, что являются частью такого учебного заведения, как Хогвартс!       – Это был лучший выбор на тот момент.       Петунья вздрогнула, повернувшись к мужчине, который неожиданно заговорил. Профессор Флитвик поднял глаза со своего места справа от неё, его глаза сияли за очками без оправы, а волосы были зачёсаны назад и разделены идеально прямой линией.       Он продолжил, как только привлёк их внимание.       – Хельга Хаффлпафф была той, кто привёл сюда домашних эльфов, когда была основана школа, не для того, чтобы использовать их, а чтобы помочь им. На тот момент это был самый гуманный поступок – она спасла их от ужасных условий труда, в которых им приходилось находиться в аристократических домах.       – «Ужасно» – довольно сильное слово, – вмешался мистер Пудубек.       – Домашние эльфы должны подчиняться слову своих хозяев. Обычно они были связаны с чистокровными семьями, наследуемыми из поколения в поколение и передаваясь кровным родством. Из-за их абсолютного послушания хозяева обращались с домашними эльфами очень жестоко. По сей день многие волшебники рассматривают их как слуг без чувств и эмоций, которые просто подчиняются, не задумываясь, считая их собственностью, которой можно владеть и пользоваться.       – Им нравится работать на нас, – ещё раз вмешался мистер Пудукбек. – Им это необходимо.       – Может быть. Но их, конечно, не нужно подвергать пыткам или калечить себя ради нашего удовольствия.       – Эта практика устарела.       – Но не запрещена и не отменена.       Мистер Пудубек откашлялся.       – Я не знал, что ты такой защитник прав домашних эльфов, Филлиус. Я согласен, что ненужной жестокости нет места в хороших отношениях господина и слуги, но свобода им не подходит – это факт.       Разве это не устроило бы их... или это не устроит вас?       Взгляд Петуньи был сосредоточен на тарелке перед ней. В желудке у неё скрутило, и чем дольше она смотрела, тем более тревожным казался этот образ: бледные бобы в красном соусе превращались в жирных личинок, яйца вглядывались в ответ, как невидящие, слезящиеся глазные яблоки, вырывались из зубцов её вилки и кровоточили жёлтыми полосками.       Сотни слуг, невидимых и неслышимых. Слуги, которые готовили ей еду. Слуги, которые убирались в её комнате, разжигали огонь и чинили её кровать. Слуги, которые доставили ей письмо, даже не спросив и не ожидая подтверждения.       – Где я могу их найти?       Мистер Пудубек выглядел удивлённым.       – Найти их? Отличительная черта хорошего домашнего эльфа в том, что его не найти, он делает свою работу, но остаётся невидимым.       – Обычно они на кухне, – ответил профессор Флитвик, полностью игнорируя профессора Пудубека.       Петунья резко поднялась, грохот её стула, к счастью, был заглушен небольшим гулом вокруг неё. Ей нужно было покинуть это место, полное радостно питающихся детей, питающихся плодами чужого труда, о которых они даже не подозревали или о которых не заботились. Вдали от этих каменных стен скрывались существа, которые работали в недрах этого замка и защищали тех, кто их использовал.       Они защищали её, когда она использовала их, неосознанно, как и все остальные, и равно виновная.       Воздух за пределами зала был светлее и чище, что позволяло Петунье глубоко дышать. Глядя на пустые коридоры и лестницы, она пошла, позволяя своим длинным ногам уносить её от гротескных образов, которые вызывал её разум с каждым громким причмокиванием губ и каждым стуком столового прибора по фарфору.       Но чем дольше она шла, тем больше понимала, что понятия не имеет, с чего начать. Петунья никогда даже не слышала о кухнях, и после множества гулких коридоров и пустых комнат она задалась вопросом, было ли это сделано специально.       Невидимые и неслышимые, домашние эльфы спрятались там, где никто случайно не наткнулся бы на них, где их было бы трудно найти. Решившись, она заметила лестницу, ведущую в недра замка, заставившую её ноги унести её вниз, в темноту.       Где-то мрачное и сырое, спрятанное глубоко под землей, где камни круглый год источали неповторимый холод, а в воздухе пахло влажной пылью.       – Что за...       Петунья обернулась, её глаза расширились, когда она увидела высокую, стройную фигуру, появившуюся из-за неё, чернота школьной формы слилась с мерцающими тенями вокруг, оставив только белки его глаз, как два кинжала, пристально смотрящих на неё.       Прежде чем она успела открыть рот, Северус продолжил:       – Какого чёрта ты здесь делаешь?       Но внимание Петуньи переключилось с его нахмуренных бровей и стиснутых зубов, обнажённых в гримасе, на булочку, которую он держал в одной руке, с пятном варенья на кончиках его длинных пальцев.       – Где ты достал это?       – Тебе лучше уйти. Сейчас.       – Я ищу кухню.       – Мне плевать, что ты делаешь, просто уходи.       – Ты знаешь, где они? Где ты взял булочку?       Он зарычал. Северус аж зарычал, как будто он был бешеной собакой.       – Ты несносная, противная, глупая... почему ты ищешь кухню, именно тут, среди всех возможных мест?       Петунья фыркнула.       – Держу пари, что подземелья будут неплохим местом для содержания сотен слуг.       Северус просто моргнул, а затем ущипнул переносицу своего гигантского носа, оставив после себя липкий красный след.       – Здесь нет прислуги, но знаешь ли ты, кто на самом деле живет в подземельях? Слизеринцы. Множество чистокровных, которые хотели бы оказать такому маггле, как ты, тёплый приём.       Что-то дрожащее пробежало по рукам Петуньи, то же чувство, которое она испытала, когда прошла через паутину в лесу и теперь была уверена, что прямо в эту секунду под её воротником заползает восьминогое насекомое. В приступе внезапной паранойи она заставила себя не оглядываться по сторонам.       – Уходи, – повторил он в третий раз.       Мышца на её челюсти дёрнулась, и Петунья с силой разжала зубы.       – Покажи мне кухню.       Наступило затишье, напряжённый момент, в котором Петунья была уверена, что он просто развернётся и уйдёт, и какое негодному мальчику вообще дело до того, что с ней случится, в последний раз, когда они разговаривали, это было ужасно и веяло враждой...       А потом он действительно развернулся и ушёл. Её плечи опустились, и она не могла определить, вызвана ли потеря напряжения облегчением или разочарованием.       – Сюда.       Петунье потребовалось слишком много времени, чтобы понять, что он не просто оставил её позади, и ей пришлось расширить шаги, чтобы догнать его, несмотря на её длинные ноги.       Их путь по замку был молчаливым, ни один из них не смотрел на другого. Возможно, Северусу было неловко помогать ей, возможно, он молча обижался. Петунья, с другой стороны, не хотела терять его сотрудничество.       Наконец они остановились перед натюрмортом в стиле барокко. Коридор вокруг них был пуст, но наполнен светом, льющимся из нескольких высоких окон.       – Пощекочи грушу.       – Что?       Северус проворчал и наклонился вперед, его пальцы коснулись груши, жёлтой и спелой краски, вырывающейся из корзины с похожими фруктами. Прежде чем Петунья успела задать ему вопрос, послышался шёпот, пронзительный смех, и груша на её глазах превратилась в золотую дверную ручку. Не давая ей времени смириться с тем фактом, что часть картины только что трансформировалась и материализовалась в реальном мире, Северус схватил дверную ручку и открыл картину, как если бы это была дверь, ведущая её в комнату за ней.       Это была большая комната, почти такая же большая, как Большой зал, с изогнутым потолком высоко над головой и гигантским кирпичным камином, излучающим тепло и свет. Горы блестящих столовых приборов, медных кастрюль и сковородок и блестящей фарфоровой посуды окружали их, и казалось, вот-вот упадут им на головы. В глубине комнаты стояла странная деревянная конструкция, состоящая из множества пустых бочек, соединенных между собой мостками и досками, и выглядела почти как огромная детская площадка. Длинные столы занимали всю большую комнату, являясь зеркальным отражением тех, на которые Петунья так часто смотрела, сидя за столом учителя в Большом зале.       И там было пусто.       – Счастлива теперь?       – Где...       Раздался хлопок вытесненного воздуха, а затем:       – Мастер Северус! Хотите ещё одну булочку? Может, ещё варенья?       Между ними из воздуха появилось существо. Петунья уставилась на него, заметив уши, почти свиные по форме, но больше и немного висячие, длинный клювовидный нос, тонкие конечности и сгорбленную фигуру, мешок с картошкой, который он носил, как тогу. Верхняя часть его безволосой головы едва доходила до её рёбер.       – Нет, всё в порядке, Блим, – пробормотал Северус, прежде чем бросить взгляд на Петунью. – Больше не ходи в подземелья.       Но Петунья не обратила на него никакого внимания.       – Тебя зовут... Блим?       – Блим, домовой эльф Хогвартса, к Вашим услугам, мисс Эванс, – сказал домовой эльф, делая глубокий поклон.       Впервые Петунья осознала, что она была настолько поглощена своим негодованием по поводу обращения с ещё одним волшебным и разумным видом, с которым она столкнулась, а затем была занята беготнёй, как безголовый цыплёнок в поисках своего курятника, что понятия не имела, что сделать сейчас.       Что она на самом деле здесь делала?       Домовой эльф посмотрел на неё большими и умными глазами, выглядя устрашающе человеческим и в то же время совершенно чуждым.       – Я благодарю вас. За помощь. За уборку в комнате и... за доставку письма.       – Мы были рады, мисс Эванс. Мы все были в восторге от вкусного печенья, которое Вы нам оставили! Нам никто никогда ничего не дарит по понятным причинам.       – Я... я могу приготовить побольше, если хотите.       – О нет, мы никогда не смогли бы принять такую доброту! Мы здесь, чтобы заботиться о Вас, а не наоборот.       Петунья сглотнула, глядя на безупречную кухню вокруг себя.       – Вы здесь готовите? Для всех?       – Да, это одна из наших обязанностей.       – Может, мне ещё зайти? Я люблю готовить, – сказала Петунья и сразу почувствовала себя глупо. Чего она здесь пыталась добиться? Когда она ушла с завтрака, её подпитывали прошлые осознания, воспоминания о сатирах, спасавших её своей музыкой, хотя за несколько мгновений до этого к ним относились как к дешёвому развлечению, о том, как она сидела напротив Ксенофилиуса, а вкус тающего мороженого оставался на её языке, когда он говорил о стольких существах, лишённых всех прав, о осознании того, что она сама тоже отнесена к их числу, маггла – бесполезная, слабая, ничтожная...       И теперь она стояла здесь перед этим воспитанным эльфом, странным образом напоминавшим ей дворецкого, но одетого в лохмотья и полуобнажённого, чей голос был добрым и мягким, но кожа туго натягивалась над костлявыми плечами и костлявыми коленями.       И она говорила о кулинарии?       Но эльф не выглядел обиженным, даже наоборот.       – Конечно, мисс Эванс, как Вам угодно! Мы будем рады Вашей компании.       Петунья оцепенело кивнула, внезапно желая найти тихий уголок, чтобы разобраться в своих мыслях.       – Я приду ещё раз.       – Конечно. Мастер Северус, мастер Регулус уже ушёл, но он поручил мне передать Вам...       – Позже, – резко прервал его Северус, бросив взгляд на Петунью и развернувшись обратно к входу, его школьная накидка весьма эффектно развевалась. Он не стал прощаться, просто ушёл с важным видом, оставив Петунью заикаться настолько вежливо, насколько это было возможно на прощание, прежде чем последовать за ним. Вернувшись в коридор, она увидела лишь мелькнувшую в его униформе вспышку, когда он исчез за углом, оставив её позади.       Возможно, это было к лучшему. Петунья не знала, что бы она сказала, если бы он спросил её, для чего всё это было.       Главным образом потому, что она сама не была до конца уверена для чего – пока.

❀

      Когда наступил вечер, Петунья была не в Большом зале и не по пути на кухню, а уединилась в своей комнате, Пушок снова жевал кровать, а её перо зависло над бумагой, кончик дрожал в неподвижном воздухе.       Она не знала, что написать Юджину, после прочтения его письма. Раньше, когда у неё не было возможности связаться с ним, она использовала неотправленные письма почти как дневник, записывая всё, что приходило в голову, свои опасения по поводу Лили, свою досаду на Джеймса Поттера, свою радость от помощи Хагриду и заботы о фестралах. Но теперь, когда его ответ лежал на её столе, а его слова эхом отдавались в её голове, как будто он стоял позади неё и шептал их ей на ухо, она вдруг не знала, что написать.       Глубоко вздохнув, ощущая на вкус аромат медленно тающих свечей, наполняющий воздух, она прикоснулась глупым, архаичным пером к бумаге.       Юджин,       Мне нужен твой совет.       Я хочу помочь, но не знаю как. О существовании домашних эльфов я узнала только из твоего письма, и всё, что я узнала с тех пор, меня расстроило. Но я не уверена, что мне делать и имею ли я вообще право расстраиваться.       Что я понимаю о волшебных существах? Что я знаю о контрактах, магии крови и традициях? Всё, что вы считаете само собой разумеющимся, для меня ново.       Нравится ли им служить? Домашний эльф, которого я встретила сегодня, не выглядел несчастным или обиженным, но для меня это звучит так неправильно–подчиняться всему, что тебе говорят, и быть наказанным за ошибки.       И ещё одна вещь, которую я просто не понимаю,–это то, как волшебники думают о магии. Я ненавижу это, но какая-то часть меня понимает, почему гадкий мальчик смотрит на меня свысока, почему его одноклассники считают меня слабой и недостойной. Потому что у меня нет магии. И никогда не будет.       Но у домашних эльфов она есть. У Хагрида есть. Она есть у сатиров, красных колпаков и гоблинов. Так почему на них тоже смотрят свысока? Почему они ниже волшебников и ведьм? Почему...       Петунья так сильно закусила губу, что почувствовала вкус меди, и подняла перо, прежде чем оставить чернильное пятно на дорогой бумаге. Это казалось неправильным.       Вместо того чтобы скомкать бумагу и выбросить, она отодвинула её в сторону, выбрав свежую, нетронутую.       Юджин,       Я скучаю по тебе. Я хочу, чтобы ты был здесь со мной. Я уверена, что всё, о чём я беспокоюсь, вдруг не покажется таким уж пугающим, что ответы придут намного легче, если только ты будешь рядом со мной.       Почему-то, несмотря на наличие Аспена, Хагрида и Пушка, я чувствую себя здесь потерянной. Кажется, каждый день я узнаю что-то новое, и каждый раз не знаю: правильно ли то, что я чувствую.       Но со мной всё будет в порядке. Я знаю, что так и будет, потому что, что бы ни происходило, я всегда становилась сильнее благодаря этому. Когда я узнала о войне, когда я потеряла Аспен – всё это привело меня сюда и сделало меня тем человеком, которым я являюсь сегодня.       И ты тоже. Ты упомянул нашу первую встречу, и я иногда задаюсь вопросом, что бы произошло, если бы ты мне не помог. Сомневаюсь, что палец будет самым важным в списке вещей, которых мне не хватает.       Я надеюсь, что, несмотря на всё, что ты мне рассказал, ты сможешь найти в Нью-Йорке немного радости и новизны, что проводить время с семьёй, которую ты так редко видел, – это утешение. Я надеюсь, что с твоей матерью всё в порядке и что твой отец не потеряет ни одного из своих созданий, даже если я очень сильно скучаю по Айви.       Я не знаю, дойдет ли до тебя это письмо и когда. Ты поблагодарил меня за то, что я нашла способ доставить их тебе, но я к этому не причастна и не заслуживаю похвалы. Домового эльфа, которого ты встретил, я даже не знаю – они решили сделать мне одолжение без всяких подсказок с моей стороны, несмотря на то, что я даже не знала об их существовании. Это одна из вещей, с которыми я не знаю, как справиться. Должна ли я продолжать приближаться к ним? Оставить их в покое, к чему они так явно привыкли?       Мне не терпится увидеть тебя. Не могу дождаться, когда ты познакомишься с Пушком, Сепулькрией, Тенебрусом и остальным табуном. Ещё здесь обитает стая гиппогрифов, о которых, я уверена, ты уже знаешь, и Хагрид сейчас учит меня, как за ними ухаживать. Его очень впечатлило то, что я не полный новичок, благодаря тебе и Икару.       Наше лето кажется таким далёким, хотя я знаю, что прошло не так уж и много времени. Может быть, мы сможем снова полететь, когда увидимся, как это было тогда.       Я не уверена, дойдёт ли до тебя это письмо, но если дойдёт, я хочу, чтобы ты знал: ты в моих мыслях, какое бы решение я ни приняла. Но с некоторыми вещами мне придётся справиться самостоятельно, как бы сложно это ни казалось.       Твоя,       Петунья       Отложив перо, Петунья дала чернилам высохнуть, больше не глядя на письмо, вместо этого позвав Пушка к себе на вечернюю прогулку. Свежий воздух, должно быть, пошёл ей на пользу, потому что, как только её голова коснулась подушки, её захватил сон, утащив в ватные глубины и бормоча обещания безопасности.       Её сны представляли собой водоворот цветов: оранжевого и синего. И в этих снах она встретила Юджина. Утром Петунья не помнила, что именно произошло, где они были и о чём говорили, но одно предложение ясно отдавалось ей в голове, как будто он действительно сказал это ей, запечатлел это на её коже.       Делай то, что считаешь правильным, Цветочек.

❀