Petunia and the Little Monster

Июль, 1975

      Отсутствие Юджина отзывалось тупой болью в груди Петуньи, чёрной дырой, которая поглощала её мысли одну за другой, оставляя лишь скучание по нему.       Петунья пробовала разные способы уменьшить свои страдания, но чаще всего её идеи приводили к обратному. Перечитывание всех писем Юджина заставляло её плакать, а сочинение новых, которые никогда не найдут своего получателя, вызывало у неё боль в груди. Когда она смотрела на брошь, её охватывало настолько сильное чувство тоски, что ей оставалось лишь диву даваться, как это никак не оставило следов на её теле.       В конце концов она взяла всё: брошь, письма, чешуйку дракона, свою книгу, фотографию себя и Айви – и спрятала их в глубине шкафа, не забытые, но скрытые от глаз.       И она сосредоточила всё своё внимание на чём-то другом, ещё одной проблеме, которая грозила поглотить её, прежде чем она выкарабкается из ямы в своём сознании, что-то, на чём можно сосредоточиться.       Вербовка среди студентов...       То, чем собиралась заняться Петунья, можно было назвать «шпионажем». Но из-за термина это звучало слишком незаконно, почти преступно, хотя на деле это ничто иное как осторожность.       В течение лета Петунья взяла за привычку листать школьные учебники и конспекты Лили, в насмешливом недоверии поднимая брови всякий раз, когда она натыкалась на такие термины, как «полщепотки волос из носа лжеца» или же, на записи Лили, «спросить, каковы на вкус единороговы сопли». По крайней мере, это достаточно отвлекало.       Она озаботилась и о том, чтобы «шпионить» (и её всё ещё не устраивал этот термин), всякий раз, когда погода становилась достаточно приятной, выманивая Лили на улицу, и вместе с ней прочесывая поля в поисках странных растений и насекомых, всего того, что было слишком медленно, чтобы ускользнуть от её хватки... Возможно, Лили тоже находила время, чтобы встретиться с несчастным мальчиком, но Петунья даже не пыталась связаться с ним. В конце концов, для неё он не имел значения.       Вместо этого она просмотрела журнал, оставленную этим утром на подоконнике, а незнакомая сипуха уже улетела. Среди нескольких писем Петунья заметила красочную обложку журнала Ксенофилиуса, её взгляд привлекла карикатура на высокую женщину с напряжённым выражением лица, преувеличенными губами и хвостом ящерицы, выглядывающим из-под её юбки. Внизу большими мигающими буквами было написано: «Раскрыта правда об отречении Дженкинса! Не только скандально, но и масштабно!»       Петунья не смогла полностью подавить весёлый изгиб губ, придвинула журнал ближе и положила его туда, где она не забудет взять его, как только выйдет из комнаты, чтобы найти тёмное место с Аспеном под его любимым деревом и спокойно почитать его, защищённая от палящих лучей утреннего солнца на её бледной коже.       Однако её веселье длилось недолго, и она вернулась к письмам, которые пришли на имя Лили: два от её друзей и один флаер, рекламирующий распродажу «Экспертных принадлежностей для квиддича!» Петунья почти отмахнулась от него, её пальцы уже тянулись к первому письму, которую отправила «Алиса», когда краем глаза Петунья увидела нечто: маленький рисунок красной птицы, почти невидимый на тёмно-красном фоне флаера.       «Покоряйте небо с нашей новейшей коллекцией метел! – крупным жёлтым шрифтом выделялась реклама, отвлекая внимание от крошечной птички. И затем, прямо под ним, чтобы объяснить рисунок, если кто-нибудь заметит его: – Быстрее любой птицы».       В списке был адрес в Косом переулке, а также ещё несколько наклеек, кричащих о процентах и «предложениях, которые бывают раз в жизни».       Что-то скользнуло по шее Петуньи, что-то скользкое и холодное, оставив позади болезненное предчувствие.       «Ты параноик, – сказала она себе. – Ты так одержимо ищешь знаки, что теперь мозг убеждает тебя, что он их видит. Это просто реклама, безвкусная и безобразная...»       Но он горел, как сигнальная ракета, яркая и кроваво-красная, и Петунья не могла полностью изгнать его из своего восприятия, её глаза снова и снова обращались к этой маленькой птичке, несмотря на то, что она уже осторожно открывала письмо Алисы. Письмо не вложили в конверт, а просто сложили, так что Петунье не пришлось беспокоиться о том, что она оставит после себя следы.       Письмо читалось достаточно обыденно: жалобы на домашнее задание, вопросы о Лили и о том, когда она сможет приехать в гости, несколько анекдотов из её собственных летних развлечений – но было одно предложение, которое беспокоило Петунью, словно застряв у неё в зобе, как рыбья кость, царапая до крови, как бы часто она ни пыталась это проглотить.       «По крайней мере этим летом есть чем заняться! И уж лучше обжечься за это, чем сесть за домашку Слагги».       Она так и не уточнила, что это было за «это», но её письмо закончилось зловещим «Увидимся в Косом, не забудь свою палочку!»       – Конечно нет, – прошептала Петуния. – Лили не...       ... настолько глупа.       Но слова были ложью, и поэтому Петунья даже не смогла закончить предложение, произнесённое шёпотом, потому что в глубине души она знала, что Лили такая...       Петунья знала свою младшую сестру, может быть, лучше, чем многие другие, она могла видеть за фасад вечного веселья и застенчивой улыбки, мерцающих цветов и идеально вычищенных котлов. Она помнила, как несколько раз Лили по-настоящему злилась, помнила, как начинала плакать из-за того, что их мама не купила подходящую ткань для их штор, она помнила, как Лили пыталась подстричься сама, но её заставили носить обтягивающую шапочку, пока она не перестала выглядеть так, будто стала жертвой садовых ножниц.       И среди всех других недостатков Петунья осознавала, как сильно Лили жаждала справедливости. Это знание с самого начала было движущей силой её шпионажа, медленно кипящей уверенностью в том, что Лили будет гореть ради этого.       И уж лучше обжечься за это, чем сесть за домашку Слагги.       Защищая невинных, становясь спасительницей, превращаясь в принцессу-воительницу с золотым сердцем для всех, кто не смог помочь себе – героиня, противостоящая злодею, намеревающемуся разрушить её чудесный, волшебный мир, чудовищу из сказки Лили.       Но реальность редко была столь прекрасной. Лили не победить только потому, что она красивая, всеми любимая и волшебная – так не бывает. Если она присоединится к войне, ей придётся стиснуть зубы, преодолеть ужас и боль, и даже так нет никакой гарантии, что она действительно станет героиней, а не одной из многих: безликим солдатом или жертвой, убитой и забытой.       Возможно, это была вина их родителей, которые всегда относились к Лили так, как будто она особенная, стоящая выше мирских слабостей. Возможно, Петунья способствовала этому убеждению, долгое время думая так же, и её ревность послужила плодородной почвой для комплекса превосходства Лили. Может быть, дело в том, что Лили была особенной, всегда умела находить друзей, всегда была самой красивой, даже не прилагая усилий, и даже в школе, полной особенных детей, умела сиять среди них, получая похвалы и обожание.       Но ничего из этого не было достаточным, чтобы выиграть войну. Чтобы пережить войну.       Петунья так часто просматривала почту и книги Лили, что это стало рутиной, задачей, о которой она не думала, и в этот момент она убедила себя, что никогда ничего не найдёт.       Теперь, когда на неё смотрели улики: маленькая птичка, красное на красном – это казалось сюрреалистичным. Как будто это, должно быть, плохой сон, один из её тайных, скрытых страхов, который был визуализирован только для того, чтобы ещё больше её мучить.       Но слова, написанные небрежным почерком Алисы, не изменились.       «Увидимся в Косом, не забудь свою палочку!»       А под ним была маленькая каракуля, что-то, что выглядело бездумным, но для Петуньи теперь имело слишком много значения, последний гвоздь в гроб её заверений. Пятнистое, согнутое перо, всего несколько штрихов пером, необходимых, чтобы набросать впечатление.       Птица, перо, красное и горящее – Орден Феникса вонзил свои кровавые когти в младшую сестру Петуньи.

❀

      – Ты рылась в моих письмах?       Очень маленький уголок сознания Петуньи звенел, но она не позволяла гневу её поглотить. Здесь и сейчас было гораздо важнее, и она держала себя в руках.       – Не мне тут нужно объясняться, – солгала Петунья, поднимая красный флаер. «Алая как грех», – подумала она, и ей пришлось принять во внимание, что, возможно, она действительно была не в себе, раз делала подобные замечания. – Что это?       Несмотря на все свои сильные стороны, Лили никогда не умела лгать.       – Просто реклама магазина.       Подтверждение, невысказанное, но видимое по бледным щекам и бегущим глазам Лили, лежало камнем в желудке Петуньи, сглаживая её нутро.       – А что насчёт птицы, Лили?       – Откуда мне знать? Это ничего не значит. Почему ты это делаешь, Тьюни?       – Ты знаешь почему.       – Нет, не хочу! Зачем тебе вскрывать мои письма? И почему тебя волнуют принадлежности для квиддича?       Петунья почти допустила этот фарс. Почти.       – Я знаю об Ордене, Лили.       Лили замерла. Её дергающиеся пальцы, быстрое моргание – всё застыло, словно она была оленем в свете фар, а Петунья сидела за рулём и нажимала на педаль газа. Когда слова наконец сорвались с её губ, они были маленькими и бесцветными.       – Как ты узнала об этом?       – Какая разница? Как ты можешь быть настолько глупой, Лили? Как ты вообще могла повестись на эту очевидную ложь...       – Они не врут! – огонь Лили прорвался сквозь её замороженную оболочку, её глаза загорелись убеждённостью. – Только мы можем остановить это, только мы можем обеспечить более яркое будущее...       – Тебе пятнадцать! – голос Петуньи можно было охарактеризовать только как визг, высокий, пронзительный и истеричный. – Пятнадцать, Лили! Это тебя надо защищать, а не тебе – защищать других! Ты...       – Я не ребёнок! – слёзы, наполнившие глаза Лили, сделали это заявление почти ироничным, хотя они не упали, а вместо этого залили изумрудную зелень. – Почему ты не понимаешь, Тьюни? Я достаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения, и я знаю, что это – правильное решение!       – Ты глупая идиотка с промытыми мозгами, которая ещё недостаточно взрослая, чтобы...       – Не веди себя так, будто сама достаточно взрослая, лицемерка! Ты едва старше меня…       – Что вы тут устроили?       На этот раз они обе сделали паузу, слова матери прорезали повышающиеся голоса девочек, словно меч. В конце концов, именно этот тон обе девочки были приучены слушать с детства.       И они обе забыли, что их комната никоим образом не звуконепроницаема.       – Ничего, – Лили первой стряхнула их общее оцепенение, одарив мать хрупкой улыбкой. Но она взглянула на Петунью, и её глаза изменились. Они больше не светились страстью, вместо этого она видела лишь немую мольбу.       Пожалуйста, не говори ничего, Тьюни.       Это было почти так, как если бы Лили говорила вслух, невысказанные слова зависли в воздухе между двумя сёстрами, нежные, как стекло.       Петунья открыла рот, не зная, что она на самом деле скажет, пока слова не сорвались с её языка:       – Мама, тебе следует кое-что знать.       И осторожное доверие разбилось на пол у её ног, а звон всё ещё звучал в ушах Петуньи несколько часов спустя.

❀

      Северус привык к ночным беспорядкам, пока оставался в Паучьем Тупике.       Его отец: пьяный и громкий в поздний вечер. Сборщики долгов его отца: в тот же поздний вечер, но ещё громче.       Его мать в те редкие вечера повышала голос, высоко и резко, как сирена. И это всегда сопровождалось разбиванием стекла и керамики, пустыми бутылками и грязной посудой, брошенными обеими сторонами.       Но редко он просыпался от звука ударов мелких камешков в его окно. И ещё реже он выглядывал в окно только для того, чтобы выдохнуть из лёгких, и глаза его расширились от увиденного. Девушка с волосами, похожими на живой огонь в окружающей её темноте, с лицом в форме сердца, обращённым к окну, слишком большая куртка накинута поверх того, что могло быть только её ночной одеждой.       – Лили.       Прошли дни с тех пор, как он видел её в последний раз, недели с тех пор, как она в последний раз разговаривала с ним, месяцы с тех пор, как она действительно его искала, и годы с тех пор, как она была здесь.       И со странным трепетом Северус понял, что, должно быть, произошло что-то плохое.

❀

      Лили плакала. Каждая слеза была уколом иглы в уязвимую ткань под рёбрами Северуса, пронзая всё глубже с каждой прозрачной каплей, стекавшей по её мягким щекам.       – Как она могла так поступить со мной?       Северус чувствовал себя неприятно беспомощным. Люди не искали его, когда им было нужно утешение (люди искали его только для гораздо более суровых вещей), и у него было очень мало опыта утешения. Что он должен сделать? Как он мог помочь Лили?       Как он мог заставить её перестать плакать?       Единственное, о чём он мог подумать, это спросить:       – Что случилось?       – Она... Я не думала, что она это сделает, но она это сделала! А теперь... – ещё одно икающее рыдание, и Северус почувствовал, как его собственное горло сжалось от сочувствия. – А теперь меня посадили под замок, и они сказали, сказали, что заберут меня из школы, если я когда-нибудь...       Остальное было прорыдано в салфетку, которую дал ей Северус, то есть в несколько слоёв туалетной бумаги. Было очень неправильно видеть, как они прикасаются к прекрасному лицу Лили, и они были слишком недостойны, чтобы впитывать её слёзы. Северус быстро отвёл взгляд – стыд и желание избавить себя от боли отвели его взгляд.       Взгляд приземлился на растрескавшиеся трещины, проходящие через его голую стену, как вены в плоти, плоти цвета жёлтых пятен, как у лёгких курильщика, благодаря смогу и грязному воздуху, а не настоящей краске. Его кровать располагалась чуть ниже последнего слоя выцветших обоев, кучка серых нестиранных простыней и пружин, продавливающих хлипкий матрас, обычно мучивших его ребра и лопатки. Единственной другой мебелью в узкой комнате был его сундук из Хогвартса, когда-то принадлежавший его матери и до сих пор хранящий её инициалы, вырезанные на старом, покоробленном дереве. Он был набит опаленными одеждами, тщательно закупоренными зельями и порванными книгами, хаос внутри был виден, поскольку Северус не удосужился закрыть её.       В воздухе висел кислый запах, и Северус не был уверен, был ли это запах его пота или открытых бутылок отца.       Но Лили была здесь, в его комнате. Северус иногда мечтал об этом моменте, но только в таких абстрактных терминах, которые бросали вызов всей реальности: его комната должна была быть большой и чистой, наполненной дорогими вещами, а его покрытые коркой грязи окна выходили не на заваленный мусором переулок, а на потрясающий вид вместо этого пейзажа.       Точно так же, как комната Поттера, вероятно, выглядела в эту секунду именно так, Северус мысленно усмехнулся, наполненный всеми драгоценными вещами, о которых только могло подумать его избалованное сердце – за исключением той, что сейчас находится в комнате Северуса: Лили.       Хотя он должен был признать, что ему определённо хотелось бы немного привести себя в порядок и чтобы она улыбалась, а не плакала. Но это не изменило того факта, что она выбрала именно его.       И Северус сделает всё, что в его силах, чтобы защитить её, как он поклялся себе много лет назад, когда впервые увидел молодую ведьму в ужасном маггловском костюме Коукворта, ветер трепал её покрытое цветами платье, пока она играла на качелях, всё выше и выше со звонким смехом (и на заднем плане её скелетообразная осиная сестра кричит ей, чтобы она спустилась вниз).       Поэтому он повторил:       – Что случилось?       И Лили рассказала ему. О её желании помочь, о её мечте спасти людей, о единомышленниках, которые протянули ей руку помощи. А затем её лицо закрылось, и новые слёзы вырвались наружу, её губы задрожали, когда она продолжила:       – И Тьюни... она каким-то образом узнала об этом и совершенно слишком остро отреагировала! Она кричала, а потом пришла мама, и Тьюни... она...       Что-то внутри груди Северуса сжалось.       – Это всё она виновата! Она сказала маме и папе, а потом они сказали, что не отпустят меня обратно в Хогвартс, если я когда-нибудь снова сделаю что-то подобное, потому что они не понимают – я уже обещала, я строила планы, чтобы наконец-то сделать что-нибудь хорошее, а теперь всё испорчено!       – Твоя сестра...       – Она предала меня – я не понимаю, как она могла... Я знаю, что она всегда была, ну, знаешь, из-за моей магии, и я изо всех сил старалась понять, просто ей это не нравилось и это было нормально, но я никогда не думала: зачем она так?       Северус сглотнул. Во рту у него был неприятный привкус.       Рыдания Лили замедлились, а её голос потерял громкость.       – Думаю, я обманулась... Я верила, что что бы ни случилось между нами, она будет на моей стороне, когда это действительно будет важно.       Северусу нечего было ответить, в его ушах звенела только одна фраза, произнесённая много лет назад. Он поклялся себе, что сделает всё, что захочет Лили, чтобы она была счастлива. Теперь пришло время проявить себя.       У него было обещание, которое он должен был сдержать.

❀