Petunia and the Little Monster

Декабрь, 1973

      Рождественское утро должно было быть наполнено сладким запахом помадки, лёгким морозом в воздухе, контрастирующим с уютным теплом в доме, шелестом отцовской газеты и, прежде всего, громкими восклицаниями Лили по поводу подарков, которые всегда сопровождались снисходительным цоканьем матери.       Вот только этим утром Лили была непривычно молчалива.       Петунья взглянула на сестру, которая, в свою очередь, уставилась на ничего не подозревающего отца. Глаза у неё были широко раскрыты, губы бледны, а в руке она сжимала красивый бордовый плащ, который её мать долго выбирала для своей волшебной дочери («Петунья, как ты думаешь, Лили это понравится? Это достаточно по-ведьмовски? Я не хочу чтобы она выделялась, ведь мы не можем делать покупки в тех магазинах»). Гладкая ткань плаща частично выскользнула из её пальцев и растеклась под столом, как пролитое вино.       Глаза Петуньи метнулись к отцу в попытках понять, что так заворожило Лили. Грегори Эванс выглядел так же, как и всегда по утрам: слегка ворчливый, с небольшими морщинками вокруг глаз и светлыми волосами, спутанными на одной стороне. Он был в очках для чтения и не обращал внимания на дочерей, с сильным шорохом перелистывая страницы своей газеты.       И тогда Петунья поняла, что Лили вообще не смотрела на отца, а сосредоточилась на том, что он держал. Сегодняшний заголовок был напечатан толстым черным шрифтом на слегка серой бумаге, его невозможно было не заметить, и он, как всегда, возвещал не о счастливом Рождестве, а о сенсационной трагедии.       «Семья погибла под обрушившейся крышей», – Петунья читала и задавалась вопросом: плохо ли то, что она не так потрясена, как Лили. Должна ли она была чувствовать что-то ещё, кроме небольшого приступа дискомфорта, вызванного скорее мыслями о чём-то подобном на Рождество, чем искренней жалостью или шоком по отношению к несчастной семье?       Была ли Петунья бессердечной из-за того, что не побледнела и не уставилась на заголовок, как Лили? Или Лили была настолько чистой и хорошей, что плохие новости, независимо от того, связаны они с ней или нет, всегда расстраивали её? Ведь она могла сопереживать боли каждого, она была настолько искренна, что это делало её лучше кого-либо.       Петунья намазала тост маслом, сильно надавив так, что её тупой нож прорвал корку. Она замерла над своей тарелкой, глядя на слегка почерневшие крошки, рассыпавшиеся по ней, словно звёздная карта, ведущая её к правильному ответу.       – Ты в порядке, милая?       На одну нелепую секунду Петунья почти подумала, что мать обратилась к ней, прежде чем подняла глаза и увидела, что взгляд матери пристально прикован к бледному лицу Лили.       – Тебе не нравится цвет? Мы, конечно, можем вернуться и поискать тот, который тебе больше понравится...       Лили с трудом сглотнула, наконец оторвала взгляд от газеты и натянула улыбку, которую Петунья без труда видела насквозь.       – Мама, мне оно нравится! Идеально подходит для посещения Хогсмида, все будут завидовать! Я уже рассказывал тебе о Хогсмиде? Это маленькая деревушка прямо рядом со школой, и в нём есть всё, чего только можно пожелать, и в этом году мне наконец разрешат его посещать! Там есть магазин исключительно сладостей...       Петунья не обращала внимания на болтовню Лили, как она уже давно научилась это делать, но её взгляд оставался на младшей сестре, даже когда румянец вернулся к её щекам, а голос стал пылким.       Потому что пару раз зелёные глаза Лили возвращались к заголовку как будто против её воли. И Петунья начала сомневаться, что это просто из жалости.       Потому что Лили не выглядела грустной.       Она выглядела испуганной.

❀

      Крампус ждал на подоконнике за окном, когда Петунья вернулась в свою комнату после того, как убрала со стола; перья его были всклокочены, защищая от холодного зимнего ветра. Из-за этого он выглядел почти очаровательно, что Петунья редко ассоциировала с птицей, которая выглядела очень устрашающе с пронзительными оранжевыми глазами, изогнутым клювом и заострёнными перьями на голове, похожими на рога дьявола.       Крампус быстро разрушил это восхитительное впечатление, когда его взгляд остановился на Петунье и он с яростью клюнул невинное стекло перед собой. Петунья подумала, что он, возможно, даже сможет разбить окно, если она будет достаточно долго его игнорировать, но, не желая проверять эту теорию за счёт своего – пока что – неповреждённого окна, она быстро открыла его, позволяя ему запрыгнуть внутрь.       Прыжок совы был неловким, к одной из его ног был привязан свёрток. Петунья не смогла сдержать улыбку, когда увидела это, и быстро оглянулась на открытый дверной проём. Лили, должно быть, внизу всё ещё примеряет свой новый плащ, на радость матери, если судить по слабому эху её похвал по всему дому.       На этот раз Петунья почувствовала не укол зависти, а облегчение, и быстро прикрыла дверь. Она хотела уединения, чтобы открыть подарок Юджина, не потому, что ей было неловко или она хотела его скрыть, а потому, что это было что-то только для неё. И она не собиралась делиться этим с сестрой.       Она подошла к Крампусу, который устроился на её столе очень удачно, рядом с другим подарком, который ему придётся нести обратно Юджину, подарком, над которым Петунья провела долгие часы.       Она связала шарф. Это был не самый красивый шарф, который Петунья когда-либо видела: её навыков не хватало для того, чтобы можно было связать какие-либо сложные узоры, но она старалась над каждым стежком, желая, чтобы он выглядел аккуратно и опрятно, когда она закончит. По прихоти она выбрала шерсть цвета расплавленной карамели, что-то тёплое, которое, как она знала, хорошо подойдёт Юджину.       Свёрток Юджина был квадратным и не очень тяжёлым, Петунья пошла его развязывать, и он без проблем умещался у неё в руке. «Может быть, ещё одна книга», – размышляла она, откидывая обёрточную бумагу, – и затем её глаза расширились.       Это была не книга. Это было нечто гораздо лучше – фотография в рамке, но непохожая ни на одну другую, которую Петунья видела раньше, потому что на ней всё двигалось.       Завороженная Петунья наблюдала, как она сидит на желтоватой траве, слегка примятой на том месте, где Юджин несколько минут назад бездельничал рядом с ней. Она до сих пор помнила, как он щекотал её бёдра, а тёплый свет разливался по её коже – эти воспоминания вспыхивали с каждой секундой, когда она смотрела на фотографию.       Юджин, должно быть, сделал это без её ведома. Петунья на фотографии была занята Айви, петли извилистого тела которой обвивали плечи и талию девушки, словно блестящие широкие пояса из сапфиров и изумрудов. Кончик её хвоста обвивал запястье Петуньи, как красивый браслет, а её голова покоилась на макушке девушки, чьи тонкие светлые волосы ореолом украшали яркие перья окками. Пока Петунья смотрела, перья Айви развевались на тёплом ветерке, а её большие глаза медленно моргали на фотографии, как будто она могла в любой момент вылететь из неё.       А затем её глаза обратились к самой себе, притягиваясь вопреки её воле. На снимке Петунья улыбалась. Счастливо.       Петунья никогда не могла видеть себя кем-то иным, кроме как простой, урезанной версией Лили, лишённой очарования и красоты. Слишком худая, слишком высокая, слишком бледная, слишком горькая... Когда она смотрелась в зеркало, Петунья иногда чувствовала себя так, словно на неё смотрит труп с бесцветными глазами и растянутой кожей, без радости или энергии, которые могли бы дать ей жизнь.       Но она никогда не видела себя такой... Такой беззаботной, такой живой. Окутанной плющом, с солнечным светом в волосах и улыбкой на лице, Петунья могла быть... красивой.       Может быть, не такой красивой, как Лили, но, тем не менее, по-своему красивой.       Какая-то часть её обрадовалась тому, что именно это увидел Юджин, когда посмотрел на неё, что ему это понравилось до такой степени, что он тайно сфотографировал, но другая часть её была странно благодарна.       Что он показал ей, что ей не суждено остаться незамеченной, что она может формировать свою собственную красоту, что у неё есть свой собственный свет, сияющий изнутри, даже если она этого не осознавала.       Петунья знала, что улыбка, которая сейчас промелькнула на её губах, отличалась от той, что на фотографии: она была меньше и неувереннее, но почему-то ей было интересно, сделал бы кто-нибудь снимок в эту секунду, посчитав её такой же красивой как на фотографии.

❀

Март, 1974

      Кружевные шторы на кухонном окне дёргались в крепкой хватке Петуньи, когда она наблюдала, как машина её матери наконец выезжала на дорогу. Несколько мелких камешков пронеслись по воздуху, а затем шины развернулись и унесли Кэрол Эванс прочь, оставив её дочь одну в доме.       «Ненадолго».       Петунья с некоторой нервозностью, от которого у неё побежали мурашки, поспешила к камину и опустилась на колени рядом с ним. Небольшое пламя быстро загорелось, и глаза Петуньи продолжали метаться к старым дедушкиным часам в коридоре, считая минуты. Её матери потребовалось гораздо больше времени, чтобы выпить послеобеденный чай, чем обычно, и Петунья надеялась, что ей быстро удастся разжечь огонь, достаточно большой для визита Юджина, успев до согласованного времени встречи.       Когда растопка заискрилась, она схватила пригоршню старых газет, хранившихся в маленькой корзинке рядом с камином, и тонкая бумага скомкалась между её нервными пальцами, прежде чем быть брошенным в голодное пламя. Взгляд Петуньи, снова оторвавшийся от безостановочно тикающих часов, едва поймал дымящиеся буквы заголовка, прежде чем бумага свернулась и замерцала, превратившись в серые хлопья прямо перед ней – что-то о растущем количестве вторжений в дома и убийств по всей Британии.       Петунья нахмурилась, но мимолётная мысль почти сразу же исчезла. И прежде чем она успела понять, почему это заставило её занервничать, огонь внезапно зашипел зелёным, завладев всем её вниманием и заставив замереть сердце.       Петунья успела только выпрямиться и сделать несколько шагов назад, как Юджин уже шагнул сквозь пламя, смахивая небольшие хлопья пепла со своих вьющихся волос.       Петунья его оглядела; взъерошенный, как всегда, но рубашка на нём была лучше, чем она привыкла, даже правильно застёгнутая, и брюки его были на этот раз без прорех. Он выглядел выше, или, может быть, это просто принятие желаемого за действительное с её стороны – Петунья этой весной выросла на несколько дюймов и с тех пор очень боялась, что теперь будет возвышаться над ним.       Юджин поднял лицо, и его шоколадные глаза остановились на ней. Широкая улыбка растянула его губы.       – Цветочек.       И прежде чем Петунья смогла собраться с мыслями, чтобы ответить, её внезапно притянуло к его груди – а затем их губы коснулись, и всё остальное перестало иметь какое-либо значение. Они часто целовались, но почему-то этот казался более интенсивным, более интимным, особенно когда их губы слегка размыкались. До сих пор это были в основном короткие, невинные поцелуи, а это... это было нечто иное.       Это было хаотично и сбивало с толку, на секунду Петунья с болью осознала, что её тонкие руки свисают по бокам – что ей с ними делать?       А потом её мысли были поглощены вкусом, теплом и ощущением Юджина рядом с ней, и когда она моргнула, её пальцы уже безнадёжно запутались в его волосах. Каким-то образом они наткнулись на старый диван в гостиной, и ноги Петуньи едва касались пола, как будто это было единственное, что удерживало её в реальности.       Тёплое дыхание обтекало её лицо, её губы покалывали, Юджин был так близко к ней, что она могла разглядеть его расширившиеся зрачки.       – Я скучал по тебе, Цветочек.       «Я тоже», – подумала Петунья, но вместо того, чтобы что-либо сказать, просто кивнула. Она пока ещё не доверяла своему голосу.       Они не виделись с прошлого лета, больше шести месяцев, из-за чего они вернулись к привычному обмену письмами. Но всё было по-другому, особенно теперь, когда Юджин был не просто доверенным лицом или другом. Она скучала по его лицу, по голосу, по ощущению как его руки сжимают её собственные, по запаху соли и дикости, который, казалось, всегда цеплялся за него. Петунья потерялась в ощущениях, наклонившись вперёд – он был близко, так близко, её нос мягко тёрся о его – и тут диван вдруг слегка заскрипел, когда Юджин подался вперёд, и звук был резким как шлепок Петуньи по затылку, рассеивающий приятный туман.       «Что она делала?»       Они поцеловались, и он усадил её на диван (правда, Петунья так и не поняла, как они здесь оказались).       Они не должны этого делать, определённо... но он скучал по ней, и, ради бога, они были одни в доме! Её глаза приковались к губам Юджина – немного потрескавшиеся, но на ощущение твёрдые и тёплые – «нет, не думай об этом» – и отвела взгляд. Первое, что она увидела через его плечо был телевизор.       – Не хочешь посмотреть телевизор?       Её голос звучал слегка истерично.       Юджин откинулся назад и моргнул.       – Что?       – Хочешь посмотреть телевизор? Я могла бы заварить нам чашку чая и…       Большой палец Юджина скользнул по горящим щекам Петуньи, заставив её слова резко затихнуть. Он выглядел слегка растерянным и удивлённым.       – Хорошо. Но что такое «телевизор»?

❀

      Петунья не ожидала, что её быстрое отвлечение действительно сработает. Особенно так хорошо.       Она смотрела на Юджина, пока он чему-то посмеивался, развалившись на диване рядом с ней, всё его внимание было приковано к экрану перед ними.       Стоит ли Петуньи волноваться? В конце концов, Юджин был гораздо больше заинтересован в просмотре любой программы, на которой он застрял, чем в попытках прижать её к дивану.       Не то чтобы она хотела, чтобы её прижали к дивану, но какая-то неразумная часть её хотела, чтобы он это сделал.       «Это глупо, – отругала она себя. – Ты просто запани...»       Юджин резко выпрямился.       – Что такое?       Петунья взглянула на экран. Это были кадры с высадки на Луну, сделанные несколько лет назад: зернистые снимки, показывающие первые шаги человечества по спутнику.       – Высадка Аполлона на Луну. Ты не знал?       Петунья всё ещё отчётливо помнила: это был один из немногих случаев, когда ей разрешили не ложиться допоздна, ведь вся семья ждала перед телевизором и аплодировала, когда пришло объявление. Она даже не обращала внимания на восторженную болтовню Лили, настолько взволнованную этой новостью.       – Я не знал. Так это реально? Он правда на Луне? На нашей луне?       – А какая ещё луна есть?       Юджин проигнорировал её язвительный комментарий – его лицо сияло, и он наклонился вперёд, чтобы внимательнее всё рассмотреть. А потом он вдруг засмеялся, но за его весельем была острота, словно скальпель, обёрнутый шёлком.       Петунья нахмурилась.       – В чём дело?       – Не важно, – он вздохнул, снова запрокинув голову, и растрёпанные золотистые кудри рассыпались по его лбу. – Я только что понял, что моё воспитание повлияло на меня больше, чем я думал. Магию всегда восхваляют как панацею от любой проблемы или испытания, и я, должно быть, верил в это, по крайней мере, где-то глубоко внутри. Но сейчас я не могу придумать ни одного заклинания, которое позволило бы мне попасть на Луну.       Петунья даже не знала, что сказать. Несмотря на чувство небольшого укола удовлетворения от его слов, она не могла действительно поставить себе в заслугу что-то подобное, ведь она сама понятия не имела, как добраться до Луны – это придумали умные инженеры.       – Я использую палочку, чтобы осветить комнату, а вы щёлкаете выключателем. Действительно ли одно лучше другого? Иногда волшебники ведут себя так, будто магглы всё ещё бьют друг о друга камни в надежде на искры, а на самом деле они гуляют по Луне.       Петунья расправила плечи, решив быть честной.       – Если ты ждёшь, что я буду тебя переубеждать, то зря. Вы, волшебники, можете делать много необычных вещей, но это не значит, что вы лучше нас.       Вместо того чтобы надуться или рассердиться, Юджин ухмыльнулся.       – Это я знаю, Цветочек. А может всё как раз-таки наоборот. Скажи-ка, а что ещё могут сделать магглы? Что ещё они изобрели, кроме «телевизора»?       Петунья вздохнула. Она действительно не думала, что её свидание с Юджином превратится в какой-то импровизированный урок истории, особенно с её весьма скудными знаниями об электричестве и датах. Но каким-то образом его искренний интерес, его блестящие глаза побудили её погрузиться в эту тему в попытках вспомнить, объяснял ли ей кто-нибудь когда-нибудь внутреннюю работу тостера («Как кусок металла понимает, что тост готов?», – спросил Юджин, а Петунья усмехнулась, скрывая, что тоже не знает). Чем дольше она говорила, тем дальше её мысли удалялись от дивана, и когда Юджин откинулся назад и обнял её, поощряя её опасно поверхностные знания восклицаниями заинтересованности, она не напряглась.       Каким-то образом их разговор перешёл от пылесосов и самолётов к вещам, которые волшебники использовали вместо них: Юджин рассказал Петунье о чём-то, называемом порталом, и о мётлах, которые использовались для полёта, а не для уборки.       – Это звучит нелепо.       Он подмигнул.       – Это не только смешно, но и очень неудобно: по сути, это всего лишь палка, зажатая между ног. Я никогда не был большим фанатом мётел, потому что, как ты знаешь...       – Да, твои идеальные гиппогрифы. Зачем тогда их вообще используют?       Юджин пожал плечами.       – Традиции? Честно говоря, мне иногда кажется, что тем, кто ездит на мётлах, просто нравится чувствовать себя некомфортно. Квиддич – просто ещё одно доказательство.       – Что такое Кви... Квиддингс?..       – Популярное соревнование – полёт на мётлах с измученным выражением лица – это по сути всё, что они делают, иногда даже целыми днями.       Петунья нахмурилась, на её лице отразилось сомнение.       – Днями?       – Ну, правила почти так же глупы, как и сама идея мётел.       Петунья не смогла скрыть улыбку, позволив Юджину мельком увидеть её, что сразу же сделало его собственную улыбку ещё шире.       – На самом деле, тебе стоит глянуть на это собственными глазами! В качестве благодарности за то, что ты показала мне телевизор, я покажу тебе кое-что столь же интересное.       Петунья моргнула, ошеломлённая его внезапным заявлением. Её первым побуждением было согласиться: Петунью унесло его восторженным тоном, словно приливной волной, она была счастлива, что Юджин захотел включить её в свой мир, счастлива, что он хотел провести с ней время, – но затем на неё нахлынули сомнения.       Разрешат ли Петунье вообще посмотреть на что-то столь явно волшебное? В конце концов, Петунья не была ведьмой, как бы глубоко она ни оказывалась иногда в их мире – она просто не могла себе представить, что это можно будет так легко провернуть.       Юджин не заметил её колебаний, всё ещё обдумывая свою идею.       – Так получилось, что чемпионат мира в этом году пройдёт в Британии, так что мы можем поехать посмотреть высшую лигу. Биллиус – большой фанат, как и вся его семья, если подумать. Я уверен, он знает, где взять билеты и какой матч будет самым интересным...       Петунья почувствовала, как у неё заныли зубы, когда она сжала челюсти слишком сильно, чтобы не дать страху слететь с её губ.       Что если ей не разрешат присутствовать? Она вспомнила тот единственный раз, когда она пошла на Косой переулок, и миссис Снейп оставила её возле магазина волшебных палочек, как брошенного домашнего животного, как Петунья чувствовала себя неуместно каждый раз, когда она была на волшебном вокзале, будучи единственной, кто не садился на поезд. Красный поезд уезжает, но она остаётся позади, окутанная резким дымом, кусающим глаза...       – ... но это нескоро, нам придётся подождать до летних каникул, но это того стоит...       – Юджин, – тон Петуньи прозвучал хрупко, раскалываясь по краям, – а что, если я не смогу пойти?       Он вопросительно наклонил голову.       – У тебя уже есть планы?       Петунья сглотнула, заставляя себя продолжать смотреть на него.       – А что, если я не смогу?       Улыбка Юджина потускнела от осознания.       – Цветочек...       Мягкость его тона довела её до ярости.       – Не говори мне, что всё получится или что я зря волнуюсь – меня всегда исключают, всегда оставляют позади, как будто все меня стыдятся...       Рука, обхватившая её за спину, напряглась и легко притянула её вперёд к его груди, а другая рука поднялась и легла на её затылок, как будто она была хрупкой, как будто она вот-вот заплачет, как будто ей это нужно, ведь Петунья всегда умудрялась успокоиться сама...       – Цветочек, – его дыхание струилось по её шее, прямо под ухом, тёплое и странно успокаивающее. Его прикосновения не были такими же сильными, как во время их поцелуев, не было ни настойчивости, ни жара. Просто нежность.       – Мы сможем туда пойти вместе. Я позабочусь об этом. Доверься мне.       Петунье хотелось покачать головой, хотелось объяснить, что она никогда никому так легко не доверяла и что слова стоят дёшево. Но вместо этого она просто судорожно вздохнула, чувствуя, как напряжение покидает её грудь.       Юджин не стал объясняться, не уверял её во всех способах, которыми он всё устроит, а просто притянул её немного ближе и прошептал:       – Я никогда не оставлю тебя позади.       И хотя у неё не было для этого реальной причины, Петунья каким-то образом всё же ему поверила.

❀