Petunia and the Little Monster

Июнь, 1973

      По своей натуре Петунья не была бойцом.       Она действовала только тогда, когда была уверена, что сможет победить. И её любимым оружием были ехидные замечания и резкие слова.       Если способа выйти победителем нет, даже с помощью закулисных методов, Петунья просто отступит. Или выходи из битвы победителем, или вообще не начинай эту битву.       Поэтому, когда пришло следующее письмо от Юджина, как всегда весело и небрежно написанное, Петунья отступила. Она перестала задавать вопросы. Она перестала тщательно прятать эти письма и читать их перед сном.       Она заставила себя отказаться от того, что причиняет ей боль.       А после пятого письма – «Всё в порядке, Цветочек?» – она вообще перестала их открывать.       Отсечение чего-то, что стало неотъемлемой частью её рутины, её жизни, заняло всего-навсего четыре недели.       Чтобы раны перестали ныть, потребовалось шесть месяцев.       Шесть месяцев, в течение которых Петунья проводила всё больше и больше времени с Аспеном. Её мать начала волноваться из-за того, что Петунья постоянно куда-то пропадала. Миссис Эванс, вероятно, уже начала думать, что старшая дочь «общается не с той компанией», потому что иногда она приходила только под утро, а пропуски в школе стремительно росли.       Единственное, что, казалось, успокаивало её мать, – это сообщения от мясника Эмери, который передавал ей, что Петунья каждый день старательно приходит за мясными объедками. И она также никогда не пахла алкоголем и не смотрела лишний раз на его кассу.       Конечно, Петунья не позволила своей боли отразиться на Аспене. Как бы сильно её не терзали собственные эмоции, впиваясь в грудь осколками стекла, она неустанно продолжала заботиться об Аспене. Он нуждался в ней, а она нуждалась в нём.       Дополнительное питание было на первом месте в её списке приоритетов, несмотря на то, что Аспен мог самостоятельно поймать пару птиц. Ведь в конце концов, он всё ещё рос, если верить словам Юджина – не думай о нём.       Очистив голову от ненужных мыслей, Петунья отправилась на бойню.       Лавка мясника Эмери была прохладной отсрочкой от удушающего летнего солнца, и Петунья вздохнула с облегчением. Сегодня был необычайно жаркий день для Британского Мидлендса, и капельки пота стекали по её спине, а её тонкие светлые волосы прилипли ко лбу. Внутри магазина пахло чистящими средствами и чем-то напоминавшим застоявшуюся кровь – странное сочетание, к которому Петунья со временем привыкла.       Мясник Эмери взглянул на неё, услышав звон колокольчика над дверью, едва дёрнул своими рыжими усами в качестве приветствия и отвернулся. Это был невысокий, но широкоплечий мужчина, у которого на животе и руках был какой-то твердый жир, который кричал «сила», а не «расхалябанность».       Петунья узнала в человеке, стоящем перед мясником Эмери, фермера Уилсона, хотя соломенные волосы мужчины обычно были тщательно причёсаны вокруг оттопыренных ушей, а не собраны в клубок. Его глаза были налиты кровью, и он выглядел намного тоньше, чем помнила Петунья, единственным цветным пятном на его восковом лице был солнечный ожог, шелушащий кожу носа.       – Говорю тебе: меня прокляли! Молоко скисает, куры не несут яиц, и теперь ты уверяешь, что моя свинья слишком худая, чтобы её можно было резать?       Петунья, разумеется, знала его, Коукворт не тянул на звание города, так, крупная деревенька. Тем более фермера Уилсона можно было считать их соседом. Все поля, окружающие дом Эвансов, принадлежали ему, и он обычно использовал их, чтобы пасти своих коров или собирать сено на зимние месяцы.       Эмери хмыкнул.       – Стыдно убивать её. Мяса не так много.       – Она самая толстая, какая у меня есть, – возразил Уилсон, и в его голосе прокралась нотка отчаяния. – Говорю тебе: что-то неладное происходит. Я кормлю их даже больше обычного!       – Я не буду убивать эту свинью. Оно того не стоит, – мясник Эмери скрестил руки на груди и взглянул на Петунью. – Там есть для тебя кое-что, малышка, возьми.       Петунья старалась изо всех сил улыбаться как Лили – достаточно мило, чтобы от слащавости загнили зубы, даже если у неё не было ямочек на щеках, придающих улыбке больший эффект.       – Спасибо, мистер Эмери.       Мужчина только что-то хмыкнул, прежде чем снова сосредоточиться на Уилсоне, который тянул себя за волосы.       Петунья быстро схватила бумажный пакет с несколькими костями, жиром и прочими несъедобными мясными отходами и покинула благословенно прохладный магазин.       Атмосфера внутри была удушающей, и, несмотря на стену сухого жара, которая прижалась к её лицу, когда она оказалась снаружи, Петунья почувствовала, что ей стало легче дышать.       В Коукворте была небольшая торговая улица: справа располагался бакалейный магазин и магазин товаров широкого потребления, а слева – пекарня. Также на улице располагались два магазина одежды, соперничество которых всегда вызывало сплетни для всего города, и ломбард, который одновременно выполнял функции ювелирного. Петунья глядела на витрины, прогуливаясь по улице. Она до сих пор помнила то время, когда однажды увидела в витрине красивую юбку с рюшами и почувствовала тихий восторг, когда её мама действительно зашла в магазин, чтобы купить её. А придя домой, обнаружить, что эта красивая юбка с рюшами была подарком для Лили.       Петунья взвесила в руках пакет с остатками мяса и решила поторопиться, так как в такую необычайно изнуряющую жару оно быстро испортится. Она ускорила шаг, продолжая поглядывать на витрины за тщательно вымытыми окнами. Никаких красивых юбок она не увидела, но... Петунья остановилась.       Что-то всё-таки было.       Она повторила свои последние два шага и уставилась на витрину ломбарда. Безвкусные золотые наручные часы были выставлены рядом с двумя ожерельями и горсткой ярких сверкающих колец. Старинное ручное зеркало отражало расширившиеся голубые глаза Петуньи, прикованные к предмету на краю витрины. Прямо посреди всего этого было нечто, от чего у неё пересохло во рту.       Большое серебряное яйцо.

❀

      Петунья настолько часто читала «Фантастические твари и где они обитают», что края некоторых страниц стали гладкими от износа. Конечно, больше всего внимания она уделяла главе о фестралах, но все остальные существа были слишком интересны, чтобы их игнорировать. Петунья часто рисовала их небольшие наброски во время учёбы, когда ей следовало сосредоточиться на уроках.       И поэтому она совершенно точно знала, что из серебряных яиц вылупляется нечто, находящееся под угрозой исчезновения, волшебное существо, которое никогда не должно было появиться в унылом маленьком городке посреди глуши в Британии.       Но... теперь она смотрела прямо на него, лежавшего на выцветшей бархатной подушке в ветхом ломбарде.       «Наверное, это просто предмет декора, – подумала Петунья, – оно ненастоящее». Но несмотря на своё самоубеждение, она уже очутилась внутри магазина.       Мистер Чепмен, жилистый старик, склонился над своим прилавком и осматривал с помощью небольшого инструмента что-то, пугающе похожее на золотой зуб. Воздух в его магазине был не прохладным и чистым, как на бойне, а душным и неприятно затхлым, пахнущим пылью и гниющей бумагой. Он поднял взгляд на вошедшую Петунью, его слишком большие глаза за очками скользили от засаленного бумажного пакета в её руке к стоптанным туфлям и простой школьной форме. Она почти почувствовала, как его пренебрежение коснулось её физически, когда он прищурил глаза и коротко предупредил:       – Ничего не трогать.       – Мистер Чепмен, что это? – Петунья указала на серебряное яйцо. Палец её едва дрожал.       – Посеребренное страусиное яйцо, – что-то мелькнуло в его покрытых дымкой карих глазах, когда он заметил её интерес. – Я купил его за кругленькую сумму у путешествующего джентльмена буквально на прошедшей неделе. Он покрыт настоящим серебром, маленькая мисс, просто подняв его, можно почувствовать вес всего этого драгоценного металла. Я уверен, что в прошлом его выставляли в домах знатных семей, это предмет большой гордости, поскольку оно представляет собой не только изысканность, но и что-то экзотическое и уникальное – яйцо такого размера не часто можно было увидеть в те времена, нет, даже сегодня. А учитывая его драгоценную оболочку, из которой можно было бы сделать множество серебряных ожерелий и колец, оно стоит очень дорого.       Петунья кивнула в ответ на его речь, её глаза с каждым вторым словом возвращались к яйцу. Буквально на прошлой неделе. Значит, что это всё ещё может быть...       – Могу ли я потрогать?       Карие глаза сузились.       – Всем покупателям разрешено осмотреть мои товары. В моём магазине только лучшее, гарантирую.       Смысл его слов был предельно ясен. Он не позволит ей прикоснуться к яйцу из праздного любопытства, если она не собирается ничего покупать. Но Петунья была слишком отвлечена своими мыслями, чтобы уделить этому «смыслу» много внимания, подошла к яйцу и осторожно подняла его.       Оно было на удивление тяжёлым... и тёплым.       Возможно, оно было просто согрето душным воздухом внутри магазина, но почему-то это было похоже на другое тепло. Как будто оно само по себе выделяло её.       Как будто оно было живым.       А потом, когда её мысли начали колебаться, яйцо слегка дёрнулось.       – Осторожно! – через секунду мистер Чепмен уже придерживал её за локоть, защищая её. – Он круглый и скользкий, уже несколько раз чуть не скатился с моей витрины. Ты должна держать его надёжно или не держать вообще!       Почувствовав, как её руки начали дрожать, Петунья осторожно переложила яйцо на выцветший бархат, который неприятно царапнул тыльную сторону её ладони.       Похожая царапина коснулась и её сердца, а руки покрылись мурашками. Она не могла лгать себе, только не сейчас. Что бы ни находилось внутри яйца, оно было живым.       Пока что.       Но что с ним будет дальше? Оно... умрёт здесь? В этом пыльном старом магазине, где скупой старик хвалит его как безвкусный антиквариат?       Несмотря на то, что она отпустила его, призрак гладкой тёплой оболочки остался на коже её ладони. И вдруг решение принимать не пришлось, Петунья поняла, что ей нужно сделать. Это осознание сопровождалось странным спокойствием, которое охватило её, спокойствием, которое продолжалось всю дорогу до её дома, где она дала Аспену его угощения, прежде чем подняться в свою комнату и открыть небольшую коробку из-под обуви, лежавшую под шкафом.       Красивая брошь отражала послеполуденный солнечный свет, крошечные гранёные камни, украшающие её, рассыпали танцующие блики по стенам их с Лили общей комнаты. В центре броши располагался большой сапфир, обрамлённый звёздным скоплением прозрачных, мелких, но не менее драгоценных камней, скреплённых изящно скрученными серебряными нитями, завивающимися в форме цветочных лепестков.       Петунья собиралась беречь эту брошь всю жизнь; она намеревалась надеть его на свою свадьбу и оставить одному из своих внуков (если они у неё будут), чтобы оно всегда оставалось в семье. Это было всё, что оставила ей бабушка после своей смерти, самое ценное имущество Петуньи, а также единственное, что принадлежало именно ей и имело какой-либо денежный эквивалент.       Сердце её было тяжёлым и медленным, как будто кровь сгустилась словно дёготь, но разум был ясным и острым. Речь шла не только о мёртвых бриллиантах и сантиментах. Речь шла о жизни.       И вот, как раз в тот момент, когда золотой дневной свет начал приобретать первые кроваво-красные оттенки, Петунья обменяла одну брошь на одно волшебное яйцо.

❀

      Петунья взглянула на мерцающее круглое яйцо, которое лежало рядом с Аспеном на его одеяле. Он поймал свет туманного золотого луча, который прокрался сквозь щель между двумя досками сарая. Это выглядело драгоценно и красиво, но эта сцена не доставляла Петунье никакого удовольствия. Вместо этого мучительная тревога сжимала её сердце.       Петунья была совершенно уверена, что знает, какое существо вылупится из яйца: окками. По крайней мере, именно к этому её привела книга. Но знания не очень помогли: змею с крыльями можно считать рептилией или птицей? Следует ли ей сохранять яйцо тёплым или просто оставить его в покое?       Если бы она всё ещё поддерживала с ним связь, она могла бы просто спросить...       Нет, не думай об этом.       Не обращая внимания на жало, пронзившее её грудь, она быстро начала поглаживать шею Аспена, и ощущение его прохладной, гладкой кожи успокаивали её чувства, заглушая непрошенные мысли. Он дремал рядом с ней, положив голову на её бёдра. Он казался тяжелее, чем помнила Петунья, и обычно это сделало бы её счастливой – это означало, что он неуклонно рос.       Но сегодня все её заботы были сосредоточены исключительно на яйце.       – Что я должна сделать? – шёпот Петуньи казался пустым в неподвижном, мрачном воздухе сарая, и никто не мог ей ответить. – Нельзя ошибиться...       Аспен фыркнул и придвинул голову ближе, возможно, чтобы она могла добраться до места за его ушами. Петунья рассеянно подчинилась.       Несмотря на это, в её голове промелькнула слабая идея, мысль, которая неоднократно преследовала её и каждый раз отвергалась.       Петунья прикусила губы и опустила взгляд. С тех пор, как это произошло, она изо всех сил старалась стереть все свои воспоминания о том ужасном зимнем вечере у Уизли, спрятав их глубоко в тёмные уголки своего сознания. Петунья не хотела, чтобы ей напоминали его раздражённый голос, его осуждающие слова...       Тогда мне наплевать...       Но был ещё один аспект вечера, который так же упорно отказывался уходить в небытие. Оно выползало из её подсознания всякий раз, когда она смотрела на яйцо и чувствовала себя бессильной. Что-то, что произошло до того, как она нашла Юджина, что-то другое и странное. Мысленно она увидела фазанье перо, покачивающееся на фоне мрачного ночного неба.       Ксенофилиус Лавгуд. Бледноволосый мальчик в уродливой одежде.       Петунья знала его имя. Она могла связаться с ним. Точно так же, как она делала раньше, сначала с директором Хогвартса, а потом...       Прекрати.       Ксенофилиус знал о многих существах. Существа, о которых даже не упоминалось в книге, ни одно из тех что он перечислил. И он знал, как обращаться с этим говорящим хорьком. Была вероятность, что он также знает, что следует делать с серебряным яйцом.       Но опыт с Юджином обжёг её. Петунья думала, что может ему доверять. Она рассказала ему об Аспене. Она думала, что они... друзья. Она даже позволила ему проникнуть в её сердце, как кровососущему паразиту, пожирая её изнутри.       Аспен уткнулся носом в её колено, и она продолжила слегка царапать короткими ногтями его гладкую кожу. Он единственный, кто заслужил место в её сердце, давно решила Петунья.       Петунья не могла найти в себе силы довериться другому волшебнику, попросить помощи у кого-то, кто принадлежал к миру, который считал её недостойной, из-за её происхождения.       Возможно, Ксенофилиус поможет ей. Возможно, он будет издеваться над ней.       Возможно, он сообщит о ней своему министерству, и она будет заперта в странной волшебной тюрьме, чтобы никогда больше не увидеть Аспена и свою семью.       Её глаза снова искали яйцо, словно оно могло дать ей ответы. Он оставался неизменным, купаясь в лучах солнца и напоминая драгоценное украшение больше, чем что-либо по-настоящему живое.       Она носилась с ним уже чуть больше недели. За это время она часто пыталась к нему прислушаться, но как бы сильно Петунья ни прижимала ухо к тёплому серебру, ей так и не удалось разобрать ни сердцебиения, ни чего-либо другого. Возможно, скорлупа была слишком толстой, чтобы пропустить любой шум.       А может быть, больше нечего было слышать.       Последняя возможность заставила её сглотнуть от тошноты, подмывавшей её горло. Петунья хотела спасти его, а не смотреть как он умирает.       Стоит ли ей всё-таки написать Ксенофилиусу? Она ничего о нём не знала, но и о Юджине она тоже толком ничего не знала.       И чем это обернулось?       Яйцо дёрнулось. Петунья замерла, облегчение омыло её тело чистым потоком, смывая тёмные мысли, засорявшие её разум, словно ядовитые сточные воды. Оно всё ещё живо.       Яйцо двигалось нечасто, но каждый раз, когда оно это делало, Петунье казалось, будто небо очистилось от тяжёлых облаков. Это был знак надежды, подтверждение того, что с яйцом всё в порядке. Всего оно дёрнулось три раза, как она заметила, лёгкое движение в сторону и никогда не чаще одного раза в день. Но этого было достаточно.       А затем, когда Петунья вздохнула с облегчением, яйцо снова дёрнулось. Петунья вздрогнула. Никогда прежде оно не делало этого дважды подряд.       Что-то не так?       Прежде чем она успела по-настоящему осознать, что произошло, яйцо дёрнулось в третий раз, да так сильно, что почти выкатилось из одеяла-гнезда. Петунья оттолкнула тяжёлую голову Аспена в сторону и быстро подползла к яйцу, её пальцы бесполезно зависли над ним, не касаясь его.       – Ээ... оно готово? — спросила она... Аспена.       Его ответом оказалась не тишина, а хрустальный раскалывающийся звук. Трещины паутинкой распространились по одной части скорлупы, как будто Петунья уронила его.       Аспен присоединился к ней, его разрезанные ноздри вибрировали, пока он нюхал яйцо.       – Не смей есть то, что из этого выйдет, — предупредила его Петунья, но её голос был почти не слышим.       Хоть она была почти уверена, что это будет окками, она также знала, что книга не всезнающа. Возможно, существовало более одного существа, несущего серебряные яйца, как бы смешно это ни звучало для неё.       Петунья надеялась, что это будет окками. По крайней мере, тогда она будет знать, что делать.       Трещины расширились, откололись небольшие кусочки скорлупы. Петунья опустила голову и задержала дыхание, вглядываясь в щель. Темнота. А потом, всего на секунду, блеск переливающихся чешуек.       Вау.       Прежде чем она успела ещё раз взглянуть, осколок скорлупы чуть не выбил ей глаз. Откинувшись назад, Петунья с трепетом наблюдала, как крошечный бледный клюв просунулся в отверстие, расширяя его.       Когда он зачирикал, пронзительно и тихо, Аспен фыркнул в ответ.       И несмотря на то, что Петунья чувствовала себя сумасшедшей, она не смогла удержаться от того, чтобы присоединиться:       – Привет.       Отверстие расширилось настолько, что можно было одним блестящим янтарным глазом заглянуть в мир за пределами его оболочки.       И первое, что он увидел, было Петуньей.

❀

      Небо было слегка пасмурным, и свежий запах дождя доносился с мягким ветром, который трепал синие шторы Петуньи и страницу книги, которую она открыла на своём столе. Но, несмотря на серые облака, воздух всё ещё был достаточно тёплым, и ей не хотелось закрывать окно, предпочитая размышлять над своими записями, пока ветерок охлаждал ей шею.       Маленькая змея с крыльями обвилась вокруг тонкого запястья девушки, как браслет из драгоценных камней, её чешуя сверкала от ярко-бирюзового до насыщенно изумрудного цвета. Его клюв покоился на тыльной стороне её руки, пытливые жёлтые глаза наблюдали, как Петунья тщательно записывала строчку за строчкой своих скрупулёзных наблюдений.       Хотя «Фантастические твари и где они обитают» оказались совершенно бесполезными, когда речь шла об уходе за волшебным яйцом, в ней содержалось достаточно информации об окками, поэтому Петунья чувствовала себя уверенно в первые несколько дней — она знала, что окками едят всё: фрукты, насекомых, мясо и рыбу. Она знала, что они рождаются с достаточным интеллектом и силой, чтобы защитить себя. Она знала, что они могут уменьшать или увеличивать свою массу по своему желанию, чего она не совсем понимала, пока не увидела это на самом деле.       В книге не было написано, насколько сильно они привязываются. Петунью избаловал Аспен, который, несмотря на молодость, охотился один, спал один и обычно не требовал большего, чем её общение и несколько поглаживаний.       Окками был другим. Когда Петунья впервые оставила его одного в сарае, думая, что вряд ли сможет взять его с собой в школу, раздался треск, прежде чем она сделала даже пять шагов. Обернувшись, Петунья столкнулась с зрелищем, от которого чуть не потеряла сознание.       Старые доски едва удерживающие сарай, мучительно скрипели и стонали, а изнутри к ним прижималось гигантское тело, покрытое переливающимися чешуйками размером с голову Петуньи. Одно из окон треснуло от давления, и на сухую траву посыпался дождь стекла, освободив место для кончика фиолетово-зелёного пернатого крыла.       Первой мыслью Петуньи в тот момент было поблагодарить Бога за то, что её родители уже уехали на работу. Вторая же дала понять, что окками оставлять не стоит.       С того дня он либо находился в её сумке, либо, что ещё чаще, обвивал руку Петуньи, как цепкое растение. Именно из-за этого поведения окками и получил своё имя: Айви. И поскольку это имя звучало как женское, Петунья также определила её пол, несмотря на то, что не было никаких указаний на то, была ли маленькая змея на самом деле мальчиком или девочкой.       Серьёзные проблемы с привязанностью были не единственным, к чему книга не смогла её подготовить. Айви также спала нерегулярно, часто будя Петунью по ночам, потому что ей было скучно или она была голодна. И то, и другое можно было облегчить одинаково: Петунья начинала подбрасывать в воздух мелкие ягоды или сухие куски мяса, а Айви радостно носилась за ними, ловя и пожирая их, жадно щебеча. Вокруг глаз Петуньи пролегли тёмные круги от постоянных недосыпов, отчего её голубые глаза выглядели ещё более тусклыми.       «Любит ловить кузнечиков», – она написала свою последнюю записку, и чернила быстро высохли на странице. Всякий раз, когда они выходили на улицу и Айви замечала что-то шуршащее в траве, её было трудно удержать. Это не было проблемой во второй половине дня после школы, когда Петунья делала домашнее задание в тени сарая, а Айви гонялась по полю за мышами и жуками. Но в школе или в городе была другая история. Честно говоря, Петунья никогда не ценила, насколько хорошо себя вёл Аспен и насколько удобной для неё была его невидимость, пока не родилась Айви.       Единственная причина, по которой её родители ещё не узнали об Айви, заключалась в том, что они даже представить себе не могли, что их скучная, правильная и немагическая дочь спрячет от них какого-то монстра. Так что, даже если Петунья, несмотря на жару, носила одежду с длинными рукавами и всегда носила с собой сумку, даже если не шла в школу, они этого почти не замечали. Только разбитое окно потребовало каких-то объяснений, но после того, как Петунья просто заявила, что понятия не имеет, они оставили этот вопрос в покое, и её отец на выходных установил новое.       Теперь же Петунья столкнулась с более серьёзной проблемой. Лили вернётся к концу месяца на летние каникулы. И как бы безразличны её родители ни были к странностям Петуньи, Лили не стала бы так легко от них отмахиваться. И будто этого было мало – они будут жить в одной комнате! Как Петунье придётся прятать Айви от сестры, если она каждую ночь будит её щебетанием?       Айви в нетерпении провела гладкими чешуйками по коже Петуньи, желая, чтобы она возобновила письмо и могла продолжать наблюдать за движением ручки. Петунья вздохнула и начала рисовать чешуйки и перья. Чернильный набросок окками в книге окружал её записи и выглядел внушительнее и свирепее, чем маленькая зелёная повязка, обёрнутая вокруг её руки.       – Если ты можешь вырасти до любого размера, какого захочешь, как я узнаю, что ты выросла? – спросила Петунья у маленькой окками, которая лишь удовлетворённо зашуршала крылышками.       – Что мне делать, когда Лили вернётся?       Айви клюнула её пальцы, когда Петунья снова перестала рисовать. Вместо того, чтобы продолжать, она отложила ручку и начала перелистывать страницы, причём плавное движение листов было достаточным, чтобы привлечь внимание Айви.       – Счастлива теперь? Ты почти так же избалована, как Лили – вы обе можете прекрасно поладить, – как только она это сказала, у Петуньи в голове пробежал холодок, и она протрезвела. Что, если бы они прекрасно поладили? Обнимет ли Айви вместо этого запястье сестры и клюнет ли её? Потому она не видела другого выхода, кроме как сказать Лили правду и заставить поклясться её хранить тайну перед родителями. Петунья не смогла бы скрыть существование Айви от кого-то, кто живёт с ней в одной комнате, и она также не смогла бы спрятать её в сарае, как Аспена.       И как только Лили узнает, что Айви существует, ей наверняка захочется с ней поиграть...       Единственный другой вариант, который она видела, – это переехать в сарай вместе с Айви, и как бы мало миссис Эванс не беспокоилась о собственной дочери, тот факт, что она жила бы в сарае как бродяга, наверняка был бы для неё перебором.       Желая отвлечься, Петунья перестала листать страницы и вместо этого начала читать. Она наткнулась на запись, с которой была не слишком знакома из-за того, что до сих пор прочитала её всего один или два раза. В верхнем углу страницы скорчилась карикатура на странно длинноногую свинью, глаза которой – бусинки чернильных точек.       «Штырехвост, – как написано прямо под ним, – это существо, обитающее в сельских районах Европы, России и Америки. Похожи на тощих поросят с длинными ногами, толстыми короткими хвостиками и узкими чёрными глазками. Штырехвосты забираются в хлев и кормятся от свиноматки вместе с ее потомством. Чем дольше присутствие штырехвоста остаётся незамеченным и чем больше он вырастает, тем хуже идут дела на ферме, где он поселился».       Петунья остановилась и нахмурилась. Что-то терзало её в глубине души. Почему ей казалось, что она что-то забыла? Она была уверена, что никогда раньше не видела такого существа, она даже редко видела нормальную свинью, лишь те несколько раз, когда фермер Уилсон приводил их мяснику Эмери...       Фермер Уилсон!       Она вдруг поняла, что зудело в её воспоминаниях. Жалобы мистер Уилсона на его ферму и животных, как раз перед тем, как она обнаружила яйцо Айви в пыльном ломбарде. Что он сказал ещё раз?       «Говорю тебе: меня прокляли!»       Возможно, он был не так уж далёк от истины.       – Айви, вокруг меня может быть больше волшебства, чем я когда-либо предполагала, – Петунья задумалась над записью в книге. Будучи немагическим человеком, если бы не Аспен, она бы никогда даже не столкнулась с кем-либо из них и не узнала бы о них. Но к этому моменту всякий раз, когда она натыкалась на другое существо, в её груди нарастало определённое восхищение, то же самое очарование, которое заставило её обменять свою самую драгоценную брошь на яйцо Айви. То самое влечение, которое заставляло её перечитывать книгу снова и снова.       Но на этот раз существо было чем то зловещим. Петунья не была уверена, стоит ли последовать своему любопытству и поискать его.       Айви стало скучно теперь, когда страницы больше не двигались. Поэтому она выросла в размерах, дополнительный вес потянул запястье Петуньи вниз к столу, и она развернула хвост, вместо этого обхватив им брошенную ручку. Размахивая им в воздухе, Петунья наблюдала, как Айви поставила на бумаге несколько точек.       – Очень талантливо.       Рисунок штырехвоста не был так рад стараниям окками, он спрятался поглубже в углу и рычал, демонстрируя крошечные, набросанные зубы. Петунья продолжала читать запись под ней.       «Штырехвосты очень быстры и почти неуловимы, однако если их выгонит с фермы чисто-белая собака, они больше не вернутся».       Итак, решение проблемы фермера Уилсона нашлось. Петунья молча размышляла, в то время как Айви ещё больше обезумела от своего «рисования», капли чернил падали на стол с тихим стуком. Вскоре снаружи раздался шум, и Петунья взглянула на открытое окно. Летний ливень тихо занавешивал вид серебряными нитями, воздух пах мокрой, тёплой травой. Аромат сырой земли распространился по комнате, и Петунья глубоко вдохнула. Возможно, ей стоит навестить фермера Уилсона. Это даст ей повод задуматься о чём-то, кроме предстоящего прибытия Лили и последствий для неё и Айви.       Глядя на маленькую окками, весело играющей с ручкой, Петунья почувствовала, как на её губах появилась лёгкая улыбка.       – Время быть хорошей соседкой.

❀