С дьяволом

      В окна стучало утро, но Сакура была глуха к нему глуха. На мягком матрасе в облаках белоснежного постельного она оглохла ко всему, что бы ни гремело прямо под ухом. Три будильника прозвенели вхолостую в полшестого, гудели уведомления в мессенджере от старосты, мамы, Ино. Звонок от Канадэ Айсавы, который, видимо, рвал и метал, но за пару сотен километров ни того, ни другого Сакура, разумеется, тоже не слышала. Её удивительно крепкий сон не встревожило ничто. И если бы мимо пролетавший метеорит протаранил соседнюю стену, она и тогда бы лишь слегка сморщилась и укуталась глубже в одеяла.       Очередной звонок от Ино — пятый или шестой за последние два часа. Телефон Сакуры мягко вибрировал в руках Мадары — звук он отключил на нём ещё в шесть, когда не осталось сил слушать назойливый рингтон и надеяться, что у его хозяйки проснётся совесть. Когда начались звонки, он слушал со второго этажа дребезг вибрации, а затем грохот упавшего с тумбы телефона. Девайс лязгнул по полу так, что вокруг дома разлетелись птицы, но Сакура спала. Людей с крепким сном иначе как счастливыми назвать сложно, Мадара, просыпаясь в ночи от малейшего шороха, их на дух не переносил. В семь он уже понял, что лежать с закрытыми глазами нет никакого смысла — он уже не заснёт. Он спустился вниз, чтобы посмотреть в глаза виновнице и увидеть в них раскаяние, но в спальне на кровати он увидел лишь горой наваленное пышное одеяло и торчащий из-под него нос — всё остальное было хорошо припрятано в недрах.       Мадара вышел на улицу, нависнув локтями на ограду террасы. Слишком свежее утро выстудило из него остатки сна, пропустив по телу дрожь. Он достал сигарету, сунул её меж губ, закурил, выдохнул целое облако дыма, и вдруг стало не так досадно за раннее пробуждение. Мадара хлопнул по карману халата рукой, достал из него свой телефон и взглянул на уведомления. Странно было не увидеть ни одного от Обито: его молчание автоматически приравнивалось либо к катастрофическому краху, либо к невероятному штилю, в который с трудом верилось, пока прокуратура вертит всю их документацию на одном всем известном органе. В какой-то момент Мадаре стало даже не по себе, он взглянул на время — семь. Вызванивать родственника самому было бессмысленно, ничего внятного в это время Мадара от него ни разу за тридцать лет не слышал. Если никому за минувшие сутки он не понадобился, а служба безопасности ещё не опрокинула его на этой террасе лицом в пол, можно было перевести дыхание, и когда он только собрался это сделать, пришло уведомление из мессенджера от Джун. Мадара нахмурился, сделав затяжку позабористей, всей грудью, чтобы дым наполнил лёгкие как надо. Интереса открыть сообщение и взглянуть на фотографию не было от слова совсем, он ещё в миниатюре разглядел, что этот снимок скучнее состава освежителя воздуха. Догорала сигарета, хороший вид терял в своей привлекательности от осознания, что если Джун не спит сейчас, то обязательно позвонит. Он не успел отключиться от сети вайфай, телефон выдал рингтон, на экране высветилось «Джун». Мадара сморщился и сбросил. Она позвонила вновь, он снова сбросил. Тогда раздался третий звонок, только на этот раз звонил «Шион».       В невероятных колебаниях, преодолевая неимоверное сопротивление, Мадара поднял трубку.       — С каких пор ты сбрасываешь?! — голос Джун был подобен землетрясению, по десятибалльной системе — восемь. Мадара поморщился и убрал от уха динамик.       — Я так и знал… — раскаявшись, он сделал затяжку.       — Ты дважды меня сбросил!       — Ты время видела?       — Я знаю, что ты не спишь, — объявила Джун с такой уверенностью, что Мадара невольно оглянулся, как будто в деревьях и крыше прятались расставленные бывшей женой камеры. — Ты видел, что я тебе прислала?       — Конечно, нет.       — Твой сын, — начала Джун, и голос её с каждым последующим словом набирал штормовые обороты. — Завалил итоговое тестирование по математике и естествознанию, врал мне, подсунув липовый дневник, каким-то образом исправил оценки в электронной ведомости и даже бровью не повёл, пока меня на ковёр не вызвал директор по поводу его упавшей успеваемости! Там не только математика, Мадара. Шиона хотят отчислить! Напомнить, во сколько тысяч евро тебе обходится эта школа за семестр?       Из динамика вместе с яркой и эмоциональной речью Мадару окатило бодрящими буднями с их заботами и делами, в числе которых прибавились проблемы с дневником сына. Сигарета заканчивалась. Организм требовал чёрного, как его душа, кофе. Крепкого до невозможности. Горького до рвоты. Мадара погасил в пепельнице окурок.       — Он водил тебя за нос целый семестр?       Джун от вопроса пришла в ярость, от которой задубели разом все жевательные мышцы.       — Весь в своего папашу, — придушено прорычала она.       Мадара улыбнулся.       — Что ты от меня хочешь? — вымученно спросил он. — Частные школы — это продажа воздуха в красивой банке, если он не тянет обучение там, переведём его в место, где воздух стоит не шестнадцать тысяч, а восемь.       — Тебе совсем на него плевать?!       — Мне не плевать, но что тебе дадут его оценки, кто у него спросит аттестат? Ты правда веришь, что человек с фамилией Учиха будет проходить собеседование?       — Причем тут это, Мадара? Твой сын — лентяй и лжец.       — Неправда, знаешь, сколько сил нужно, чтобы взломать сайт? Если он сделал это сам в двенадцать — он юный компьютерный гений, на рынке это стоит дорого, если он за это кому-то заплатил — поздравляю, в нём есть предпринимательская хватка, а этому ни в какой школе и ни за какие деньги не научат.       Джун молчала, очевидно, в замешательстве.       — Учиха, — раздражённо прошипела она. — Поговори с сыном.       — Для начала отдай ребёнку его телефон.       — Нет, он наказан.       — Вот поэтому он тебя и не слушает.       — Конечно, — прыснула с чувством Джун, — воспитывающая мать плохая, позволяющий что угодно отец — хороший.       — Смирись, — посоветовал Мадара. — Это всё, за чем ты звонила?       — Ты поговоришь с ним?       — Поговорю.       — Тогда да.       Мадара наконец-то расчесал зудящую подушечку пальца кнопкой сброса звонка. В их разговорах по телефону не было места лишним словам и вопросам, даже приветствия и прощания выпадали, и никто их не искал. Всё, что они хотели, они уже друг другу в своё время сказали, теперь осталась лишь сухость деловых переговоров по поводу сына. Мадара вновь взглянул на вершины гор. Интимность утреннего рассвета уже давно была перебита яркостью забравшегося высоко солнца. Он вернулся в апартаменты и заказал завтрак. Девушка с ресепшена пообещала его через пятнадцать минут и не солгала. Едва ли Мадара успел привести себя в порядок и переодеться, в дверь постучались. Оставалось разбудить беспробудную.       Он сел на край её кровати и пару раз попытался расшевелить кучу одеял и Сакуру под ней — безрезультатно. Схватился за лодыжку, но она шустро юркнула и скрылась в перине, а Сакура лишь вяло промычала. Мадара взглянул на время — половина девятого. Дать ей ещё час или два — в будни он на такую щедрость не способен. Впереди целый квест, где одно задание заканчивается и из него вырастает ещё три, как головы Гидры. Вернуться в город, вручить Хашираме перевязанную красной лентой Сакуру и поговорить с глазу на глаз о важном деле, дозвониться Обито, удостовериться, что никто не пострадал за прошедшие сутки, может, позвонить Хане, если она не сделает это раньше, придумать, как провести задним числом документы и получить таможенную декларацию, накладную, паспорт, если, конечно, Тобирама уже не нашёл эту капитальную дыру в их документации, а затем не пожелал узнать, что за контейнер приехал к ним из Китая и что за содержимое, исчисляемое тоннами, контейнер хранил. Как только Мадара представлял это, ему становилось дурно. Ах да, ещё поговорить с Шионом насчёт математики, куда же без неё. Разлёживаться времени не было. Мадара прочистил горло и громко сообщил:       — Поступление в красную зону, красная зона вызывает хирурга!       Он вновь встряхнул её, лежавшая в одеялах Сакура вдруг дёрнулась и тут же нервным движением скинула с себя одеяла. Выкарабкавшись из сонного плена, она продрала заспанные глаза и не вполне понимающим взглядом осмотрелась, ещё не вполне осознавая, где она, кто её вызывает, и почему больница выглядит так странно. Придушенный гогот Мадары внёс некоторую ясность. Пустой взгляд Сакуры пал на него. Поняв, что к чему, она рухнула обратно в постель и, накрылась одеялом с головой лишь для того, чтобы не лить масло в огонь его смеха своим нелепым видом.       — Нет, — запротестовал Мадара и рывком содрал одеяло. — У нас полчаса на подъём, сборы и завтрак.       — Полчаса? — промычала эхом Сакура, которая не верила в себя так же, как верил в неё Мадара.       — Через полчаса я сажусь в машину и уезжаю, если не успеешь, то наша сделка аннулируется.       Сакура вновь распахнула глаза. Удивительно, что фразы «красная зона вызывает хирурга» и «сделка аннулируется» звучали словно бы из разных киновселенных, но действовали на неё одинаково бодряще. Сакура села в постели и потёрла лицо. Господи, взмолилась она, тридцать минут у неё уйдёт только на треклятый корсет. Кое-как встав их мягкого и нагретого плена кровати, она поплелась в ванную комнату. Нет, к чёрту корсет, подумала она, глядя на опухшее лицо в отражении зеркала. Тут бы просто собрать себя по частям. Решив оставить мелкую моторику на лучшие времена, она смирилась со своим бессилием и просто запихала сложенный корсет в сумку.       Собралась Сакура достаточно быстро, почти как в армии. Этим навыком она овладела, когда перед ней встал выбор между встать на час раньше и по-человечески собраться, умыться, одеться, может, даже уложиться и накраситься или встать за десять минут до выхода, разлепить глаза, плеснуть водой в лицо и напялить на себя первое, что попадётся под руку. Когда беда с нехваткой сна заточилась до колющей остроты, Сакура поняла, что лишние пятьдесят минут сна на дороге не валяются.       За завтраком Сакура всё ещё приходила в себя и продолжала бороться с зевотой даже в салоне автомобиля. Лучше всего смахнуть остатки сна помог собственный телефон. Она разблокировала его, и глаза полезли на лоб от количества уведомлений.       — Клянусь, еле сдержался, чтобы его не выбросить утром, — перемены в её лице не остались в стороне от Мадары.       — Чёрт… — прошипела Сакура и тут же кого-то набрала. — Чёрт! — звучнее чертыхнулась она, когда голос в трубке сообщил, что абонент не в доступе действия сети. Она жадно вглядывалась в экран и тут же убедилась, что здесь, как и вчера, не ловит. — Чё-ёрт… — обречённо простонала она, закрыв лицо руками.       — Что-то случилось?       — Да, — в уме Сакура сложила звонок старосты и Канадэ, получив в сумме вопрос о собственном отчислении. Она вдруг побледнела.       — Кто-то умер?       — Нет, — тряхнула Сакура головой, пока её глаза наполнялись ужасом.       — И стоит оно тогда стольких нервов, если все живы? — так просто Мадаре дались эти слова, что Сакура на него тут же обернулась.       — Мой куратор в хороших отношениях с заведующим кафедрой. На днях мы с ним повздорили, сегодня я не пришла. Сто процентов уже поднял разговор о моём отчислении, давно им грозится. Староста пишет, что заведующий хочет со мной поговорить, — от обречённости и шквала мыслей её взгляд рассеялся в пустоту. Она прикусила губу.       Мадара долгим оценивающим взглядом буравил коробку передач.       — И это всё? — на всякий случай уточнил он.       — Этого мало?! — возмутилась Сакура. — Меня отчислят!       В его лице она не нашла и капли того же ужаса, который вдруг разом овладел ею, он даже не удосужился изобразить крупицу сострадания, что она посчитала и вовсе издёвкой. Последней каплей стало его «хм», вышедшее из него так небрежно и беспечно, как будто она ему сообщила о закончившемся трафике интернета или севшей зарядке.       — Не надо мне вешать лапшу на уши, что это решается по щелчку пальцев…       — Это решается по щелчку пальцев.       Сакура судорожно вдохнула в попытке придавить воздухом нервы и, если это было возможно, успокоиться. Не получалось. Сердце колотилось, кровь кипела, мысли разбегались врозь, какую из них ловить первой, Сакура и понятия не имела. Она бы сейчас разревелась, если бы это хоть как-то помогло делу, но ронять слёзы в чужом автомобиле в малознакомом месте с малознакомым человеком представлялось не к месту и не ко времени. Надо дозвониться старосте, встретиться с заведующим кафедрой, выслушать всё, что о ней думают, затем приползти полуживой к Ино и испустить дух на её дружеском плече. И пока она заглядывала в будущее и оставляла там кляксами свои самые чёрные ожидания, питая ими тревогу, Мадара понял, что сейчас лучше промолчать. Если он скажет, что всё это решаемо, она не поверит. Если скажет, что ему бы её проблемы, она и вовсе взорвётся. Находится рядом с заведённой женщиной всё равно что играть в сапёра, а в эту игру он всегда проигрывал, даже если был на все сто прав. В конце концов, что вообще значило обучение в университете рядом с уголовным делом, которое висело над ним Дамокловым мечом. Оставалось переключить передачу, нажать на газ и молча удивиться тому, как у Гидры отросла ещё одна голова, ещё до того момента, как он начал их сечь.       Всю дорогу обратно Сакура нервно грызла губы, ногти, трепала зазря мобильник в охоте за моментом, когда он поймает сеть. Едва ли он это сделал, она вгрызлась в сенсор и дрожащими пальцами набрала старосту, побледнев при этом ещё на пару тонов. Вопрос в телефоне «Сакура, что ты сделала?» и предложение «зав срочно требует, чтобы ты подошла» возымели самый быстрый и разрушительный эффект, обратив в руины всё спокойствие, которое вмассировали ей в кожу вчера.       — Да я откуда знаю, он мне с утра звонил очень недовольный. Короче, подойди к нему сегодня, сейчас, срочно.       На этом телефонный разговор был закончен. Сакура вжалась от отчаяния в сидение.       — Довезёшь до университета? — спросила она севшим голосом.       Её тон подсказал Мадаре, что они успели за полчаса шагнуть от стадии гнева к торгу.       — И что ты там будешь делать? — он стратегически заглянул вперёд и не увидел ничего хорошего, о чём раньше времени решил не сообщать.       — Что мне остаётся? Меня хотят видеть, вариантов нет.       — Хочешь сдаваться?       — Я не знаю, — своими вопросами он её добивал. Сакура свела брови к переносице. Перед глазами проносились горбатые годы в школе, где она заработала себе сколиоз, сидя за учебниками, дни и ночи зубрёжки, убитые нервы на вступительных, поиски себя в списках поступивших… — Не знаю… — повторила она уже более отчаянно. — Скажу, как было.       — Канадэ тоже скажет, — ставший невольным свидетелем её телефонного разговора, Мадара неплохо ориентировался в действующих лицах.       — Его слово против моего, ты об этом? — Сакура глубоко вдохнула, о чём-то задумалась, затем шумно выдохнула. — Ты когда-нибудь задумывался, что будет, если у тебя отнимут всё, чем ты жил долгое время? Если вдруг из жизни исчезнет единственное, что у тебя получалось, что ты делал хорошо и ты каждый день работал, чтобы делать это лучше? Если вдруг, кроме этого, ты ничего не умеешь? — собственные слова вдруг утянули её в прорубь, взгляд Сакуры смешался с пустотой. — Быть хирургом — это всё, чем я жила последние лет десять, если не больше. Это моя мечта. Может, если я ему скажу это, он сжалится?       Мадара с сомнением сморщился.       — Нет? — в напряжении спросила Сакура.       Он даже не пытался искать эвфемизмы для мысли, которая сплелась из распущенного в материю цинизма:       — Там, где существует мужская солидарность, нет места женским мечтам. Если никто из них не хотел однажды видеть тебя под собой, то никому нет дела, о чём ты мечтаешь.       — Ты слышал вообще что-нибудь об эмпатии? Сочувствии? Ну там… Сопереживании?       — Хочешь, я что-нибудь тебе совру, если тебе будет спокойней?       — Нет, избавь меня, пожалуйста…       Сакура отвернулась к окну.       С нарощенным годами панцирем излишне реагировать и брезговать словами Мадары Сакура и не думала. В конце концов, не вчера родилась, Ино ей уже раз десять объясняла, как работает мир и почему Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. И всё же где-то глубоко щипала затаённая обида. Лёгкий путь существовал, она твёрдо это знала, жаль, что пролегал он через принципы. Жить с ними всё равно что бежать марафон с утяжелителями — плетёшься в конце, зато гордо показываешь всем эти железки на ногах, чтобы все видели, что тебе тяжелее. Иногда, правда, рождается мысль, что всё это железо только усложняет и без того нелёгкую жизнь, главное — быстро взять себя в руки и вспомнить, как учила бить в грудь замученная на работе мать и бесконечно твердить «я сама». Сама отучилась, без репетиторов. Сама поступила на бюджет. Сама побеждала в олимпиадах, сама не спала ночи. Сама совмещала работу и учёбу, искала жильё в незнакомом городе тоже сама. Сама, сама, всё сама. Вверх по лестнице, у которой не хватало перекладин, пока кто-то рядом за пару минут оказывался на той же высоте, катаясь на социальном лифте. От размышлений лёгкие потребовали сигаретного дыма, которого Сакура уже не ощущала сутки, держась не то из скромности, не то из приличия, не то из желания бросить, в которое она уже почти не верила.       — Что бы сделал ты? — упавший на неё вопрос она не замедлила выпустить наружу. — Что бы ты сделал, будь ты мной? — уточнила она, искренне веруя, что в такой ситуации, в какой оказалась она, мужчина влипнуть по определению не может.       — Искал бы союзников, — нисколько ни размышляя, ответил Мадара.       Сакура невесело усмехнулась.       — Создать объявление в Yolo Japan? «Ищу союзников», так и напишу.       То, как она это сказала, заставило Мадару улыбнуться. И вместе с тем то, что она сказала, навело его на мысль:       — Школу ты тоже закончила с отличием? — уточнил он.       — Да.       — Когда-нибудь что-нибудь в этой жизни завалила?       — Да, контрольную по японскому в младшей школе. Рыдала всю дорогу, а когда пришла домой, начала собирать вещи, думая уйти.       — Наказывали за оценки?       — Нет. Просто… самой было неприятно. Слава богу, был короткий день, мама пришла пораньше и я не одичала от жизни отшельницы где-нибудь в лесу.       Мадара усмехнулся.       — Мама говорила учиться, чтобы получать хорошие оценки и быть умной?       Начавшая что-то подозревать Сакура косо взглянула на Мадару и без желания соглашаться выдавила:       — Ну, допустим.       — Знаешь, что говорил мне отец?       — Что?       — Учи. Не можешь выучить — спиши. Не можешь списать — придумай, но придумай так, чтобы ответ оказался верным.       Сакура задумчиво кивнула.       — Интересный подход, — оценила она.       — Да. Может быть, благодаря ему теперь я знаю, где и как искать союзников.       Губы Сакуры растянулись в ухмылке. Ну, конечно, она ждала этой колющей развязки. Ждала, но ничего на неё так и не ответила, лишь сильнее задумалась.       В городе было шумно и пыльно. На высохших дорогах под шинами машин вздымалась вверх взвесь из песка и земли. После кристально чистого воздуха и гор еле различимое облако вокруг автомагистралей выглядело не слишком вдохновляюще. Погибнуть с честью, как дочь самурая, здесь, во всяком случае, не хотелось, да и в целом, когда они въехали в город, Сакуре уже мало что хотелось. Ожидание момента, когда её должны раздавить и уничтожить, высосало из неё всю душу и заранее искоренило жизнь. Который раз позвонила Ино, но сил и воли не хватило, чтобы поднять трубку и сказать хоть что-то. Сакура написала короткое сообщение, что всё хорошо, и усмехнулась. Всё шло крахом. Автомобиль сбавил скорость и вскоре остановился на парковке у внушительного белого здания, на фасаде которого висела фундаментальная вывеска с названием. «Международная клиника святого Луки». Сакура даже не удивилась. В конце концов, после просьбы подвезти до университета Мадара не спросил адрес, а она и не сказала, уйдя в свои мысли с головой. Привёз согласно изначально намеченному плану. Он вышел, закурил, затем открыл её дверь и протянул руку. Щурясь от солнца, отражённого белым фасадом, Сакура взглянула на здание клиники.       — Какой смысл, если меня отчислят? — спросила она.       Ветер унёс в сторону облако дыма, Сакура траурно проводила его взглядом. Она ждала его выдоха, чтобы вдохнуть дым поглубже, но и тут не свезло. То ли взгляд её был слишком очевиден, то ли все люди, выглядящие столь убито, нуждались в целебном табаке, но Мадара вдруг протянул ей открытую пачку. Сакура прошлась обольщённым взглядом по сигаретам, но тряхнула головой. Вечером выкурит две таких, если заведующий вынесет свой обвинительный вердикт, решила она и вновь взглянула на клинику.       — Знаешь, чем врачи отличаются от юристов? — спросил Мадара, задержав на ней внимательный взгляд.       Сакура пожала плечами:       — Всем?       — На первый взгляд. Ты же не станешь отрицать, что и от тех, и от других зависит иногда человеческая жизнь, иногда — качество этой жизни? Где-то, допустим, в Китае или Штатах, юристы спасают своих клиентов от электрического стула или автоматной дроби, у нас — могут из двадцати лет строго режима сделать три года условно — иначе как чудом это назвать сложно.       — В чём тогда разница, кроме очевидной?       Мадара сделал глубокую затяжку.       — В сообществе, — выдохнув, ответил он. — Юрист юристу — волк, но врач — врачу коллега и союзник. В конце концов, если травматолог решит полечить свою престарелую мать, он не отправит её наобум в любое кардиологическое отделение, а найдёт через одно или десять рукопожатий лучшего кардиолога, к которому запись трещит на полтора года вперёд. И только за белый халат и замолвленное слово этот кардиолог примет эту женщину быстрее, чем всех остальных. А знаешь, почему кардиолог возьмёт с травматолога меньше, чем мог бы взять, или вообще ничего?       — Коллегиальность?       — Не только. У кардиолога тоже есть престарелая мать. Сердце у неё крепкое, а вот кости… Может, шейка бедра выдержит падение, когда придут морозы и асфальт превратится в каток, может, нет. В любом случае, у кардиолога будет нужный контакт в телефоне. Вот так и плетётся медицинское сообщество. И, поверь, это сообщество способно решить вопрос не только здоровья чьей-то матери. Проблема трудоустройства, допустим. В хорошую клинику ты не попадёшь через собеседование — это казуистика, — только на чьем-то хорошем отзыве через энное количество рукопожатий. Это сообщество поможет пропихнуть ребёнка в лучший университет, минуя конкурс, подскажет хорошего риэлтора, который найдёт квартиру в хорошем районе и выторгует её по лучшей цене. Понимаешь?       Сакура медленно кивнула, пытаясь вспомнить, с чего они вообще начали. К тому времени Мадара уже докурил и погасил окурок о жестяной мусорный бачок.       — Намёк, что я не тем все десять лет занималась?       — Книжки читать полезно, но без полезных знакомств ты не выберешься дальше амбулатории, где вся твоя хирургия закончится абсцессами. Может, даже диплом не получишь. Это так, пища для размышлений на будущее. Считай, часть моей благотворительной акции. А теперь пойдем, у меня много дел, — он мягко подтолкнул её в сторону входа.       Просторный холл с высокими воздушными потолками, куча снующих людей: медперсонал, пациенты и их родственники. Мадара уверенно повёл её к лифтам, как будто уже ходил этими тропами не первый раз и даже не десятый. В апатии Сакуре приглянулась лишь стойка регистрации, подсвеченная тёплым светом и словно бы украденная сюда из какого-нибудь отеля. Охранник перед турникетом выглядел серьёзно, пока не услышал пару заветных фраз:       — Добрый день. Шестой этаж, онкология, доктор Сенджу.       Охранник, видимо, стоящий здесь для вида или же впечатленный, как его барабанные перепонки колыхнуло на одном дыхании столько слов, кивнул и открыл турникет. Всё как и везде, подумала Сакура. Даже в лучших клиниках страны.       Они поднялись на шестой этаж и повернули налево. Сакура очнулась лишь на отделении, почувствовав внутренний зуд и уколы совести за разгуливание на онкологическом отделении в уличной одежде. Она хотела шепнуть об этом Мадаре, но он достал телефон и кому-то позвонил. Ответили ему на удивление быстро.       — Занят? — спросил Мадара и получил, видимо, положительный ответ. — Ну, конечно...       Тем временем они прошли мимо сестринского поста. Медсёстры кивнули Мадаре, Мадара кивнул им в ответ, Сакура в лёгком замешательстве следовала за ним вглубь отделения, лавируя меж слоняющихся по коридору пациентов.       — У меня для тебя подарок. Красный бант завязать не успел, но, уверен, тебе понравится.       На том конце трубки произошёл какой-то всплеск, Сакура не смогла распознать, радостный или не очень.       — Нет, Сенджу, вечером я занят. И в пятницу. Что такое выходные? Ты имеешь в виду субботу? В моём графике суббота не седьмой день, на неё шаббат не наложен.       Подойдя к двери, на которой значилась табличка с подписью «Ординаторская», Мадара небрежно толкнул её и вошёл внутрь, как к себе домой. В просторной светлой комнате с парой диванов и четырьмя столами сидел лишь один человек. Вторжение гостей заставило оторваться его от компьютера и убрать телефон от уха. Хаширама Сенджу метнул в свежее лицо Мадары затравленный работой взгляд.       — Я знал, — сказал он и заблокировал телефон, отложив его на стол. — С утра было нехорошее предчувствие.       — Оно тебя подвело. Я пришёл с щедрыми дарами.       Хаширама насторожился. С тем, что Мадара вращается в своей системе координат, а остальным приходится подстраиваться, он уже свыкся. Если Учиха зовёт чёрное белым, проще согласиться и в его присутствии играть в этот абсурд. Что значит «дары» и «щедрость» и в какую цену они обойдутся, в самом деле никто не знал, и Хаширама тоже. Вместив все свои сомнения в сведённых у переносицы бровях, Сенджу отправил вселенной просьбу, чтобы незнакомая девушка, мнущаяся в дверях, не была частью этого презента.       — Знакомься, это — Сакура. Юное дарование. Сакура — это Хаширама Сенджу, уже не юное, но всё же дарование.       Хаширама прошёлся по Мадаре тяжеловесным катком, а не взглядом, а затем встал и наклонил голову в приветствии.       — Очень приятно, Сакура-сан, — стоило Хашираме свести взгляд с Мадары, как на его лице сразу же обозначились участливость и добродушие. — Вы...? — Хаширама вновь растерянно взглянул на своего друга, всё ещё до конца не осознав, кто кем и кому является в этой комнате.       — Она — и есть мой дар, Сенджу, — Мадара плюхнулся на диван, подлетели, но удержались на месте папки. — Забирай, радуйся, не трать сил на слова благодарности.       — В смысле? — Хаширама припомнил, как похожего представления удостоилась стриптизёрша на его тридцатилетие. Его скованный худшими опасениями взгляд застыл на Мадаре.       — Нет, если тебе нравится работать за четверых, пропадать с утра до ночи на работе и видеться по-человечески с женой раза три в месяц, то кто я такой, чтобы мешать? Если нравится перспектива пропустить роды жены, возню с сыном, первые, вторые, десятые его шаги и увидеть в следующий раз его уже в галстуке, пиджаке, спешащего на работу, — можешь отказаться, опять же, кто я такой…       — Так вы врач! — с таким облегчением воскликнул Хаширама, что Сакура смущённо улыбнулась.       — Боюсь представить, что значил этот выдох.       — Не все мои дары он ценит по достоинству, — объяснил Мадара, давя на корню сдержанную улыбку.       — Присаживайтесь, Сакура-сан, — Хаширама указал рукой на пустущее кресло, на спинке которого был оставлен чей-то халат и бейдж. — Не знаю, что он вам пообещал, но ставок на отделении нет давно, руководство не выделит нам ещё одно место.       Мадара странно усмехнулся, в словах Хаширамы нашлась зазубрина, о которую он зацепился.       — Нам не нужна ставка, — сразу же поправил Мадара.       Его собеседник удивлённо поднял брови, со стороны выглядело совсем как призыв удивить. Хаширама опустился обратно в своё кресло.       — Сакура — ординатор. Она готова работать без денег и наград, двадцать четыре на семь, взамен на твоё великодушие и опыт.       — Мы не являемся клинической базой, у нас нет ординаторов.       — Появятся.       — Руководство может быть против.       — Передай им, что это я могу быть против биполярных электродов, которые я дарю вашей богадельне за гроши каждый квартал. Вы их там едите в операционных?       Хаширама молчал в глубокой задумчивости, сцепив пальцы в замок. По его синякам под глазами Сакура узнала родственную душу. Украдкой брошенный в её сторону взгляд значил ни что иное, как большой соблазн и кучу организационных бед в комплекте. И ладно бы только они. Хаширама вновь прошёлся по Мадаре и в довесок осознал, что на безоговорочную доброту и щедрость, не требующие ничего взамен, Мадара был способен в исключительных случаях жизни и смерти, и этот раз таковым не являлся. Спросить здесь и сейчас значило открыть торг прямо на глазах товара, звучало даже в мыслях слишком цинично и невежливо. Пауза затягивалась, тишина становилась томной.       — Флюорография есть? — сдался Хаширама и обратился к Сакуре. Та незамедлительно кивнула. — Посев из носа и ротоглотки на стрептококк? — Она вдруг прозябла в очень откровенной задумчивости. — Если кто-то спросит, говорите уверенно «да».       — Хорошо.       — Когда готовы выйти?       — Хоть сегодня.       Оценив порыв, Хаширама довольно улыбнулся.       — Подойдёте к сёстрам на пост? Я им сейчас позвоню, они проведут вас в раздевалку. Там переоденетесь, всё остальное я вам покажу, хорошо?       — Да, конечно.       Сакура вышла из кабинета, Хаширама, как и обещал, звонком предупредил постовую медсестру о её ответственной миссии. Когда всё было улажено, он вновь взглянул испытующим взглядом на Мадару, тот, как и предполагалось, под ним не раскрошился. Тогда Хаширама подключил проницательность, но так устал от учиненного бессловесного допроса, что сломался первый и наконец-то спросил прямо:       — Что ты от меня хочешь?       Мадара размеренно закинул нога за ногу и раскинулся на диване в абсолютной небрежности:       — Как ты мог обо мне так подумать? — в его вопросе не было ни актёрского возмущения, ни невинной оскорблённости. Он сказал это очень быстро и сухо, как будто должен был это сказать по сценарию, который ему не сильно нравился.       — Мадара, у меня много дел, скажи прямо, по чём сейчас люди, готовые работать бесплатно, и я подумаю, чем я могу тебя отблагодарить.       — Сенджу, в мире нет семьи, которой я бы желал столько добра, сколько я желаю твоей. Просто прими, что это всё от сердца.       — Не упоминай мою семью всуе, мы все вздрагиваем, когда ты о нас вспоминаешь.       Мадара рассмеялся. Конечно же, никто из них не вздрагивал, но фигура речи удачная. Оценив её по достоинству, Мадара окинул взглядом просторный кабинет, в котором пустовали столы.       — Куда подевался тот парень, который скрашивал тебе рабочие будни?       Мадара кивнул на рабочее место, на котором не лежало теперь ни одной истории. Хаширама косо взглянул туда же.       — Ушёл в отпуск, попал в аварию, лежит теперь в травме.       — Тебе не хотят кого-то перекинуть или временно кого-то найти?       Хаширама тяжело вздохнул, как будто давящая его ноша была больше, чем просто усталость. Пропустить тонко звучащую ноту подвоха Мадара не мог. Он перевёл на друга сверлящий взгляд и не сводил какое-то время, пока кое-что в нём не обнаружил.       — Декретную ставку Мито отдали тебе? — Мадара зачем-то спрашивал, хотя знал это наверняка. — Пациентов этого, — не помня имени, Мадара кивнул на стол, — тоже за надбавки дали вести тебе. Четвёртая ставка существует лишь номинально, вы пилили её на троих, теперь, за неимением прочих, она тоже числится в твоём расчётном листе. Боже, Сенджу, скажи мне, что ты пашешь не для того, чтобы вернуть мне деньги.       Тишина звенела в ушах. Подверженный необоснованному оптимизму в своих взглядах на жизнь, Хаширама всё же предвидел, что если Мадара пройдётся по ситуации хотя бы поверхностным взглядом, то сразу же всё поймёт. Так и случилось. Пока Сенджу выстраивал в своей голове хоть какую-то линию защиты, Мадара звучно цокнул:       — Я их не возьму, — твёрдо обозначил он.       — Я оставлю тебе их в офисе или почтовом ящике. Я не хочу всю жизнь оставаться у тебя в долгу.       — В каком ещё долгу? Не глупи, Хаширама. Отложи на приличную школу, университет, квартиру. Удовольствия не из дешёвых.       Хаширама взял паузу, в которой его взгляд растерянно замельтешил с ручки на скрепку, затем на стикеры и затем вновь вернулся к ручке, которую он зачем-то взял и стал бесцельно вертеть в пальцах.       — Я знаю, ты в это не веришь, но для меня важно, — преодолевая сомнения, сказал он. — Я очень благодарен тебе за твою помощь. Правда, если бы не ты… — прежде чем сказать, Хаширама что-то себе представил, что-то столь тусклое и печальное, что говорить об этом уже не хотелось, поэтому он встряхнул головой и тут же перешёл к другому: — Просто не хочу, чтобы мой ребёнок родился на почве долга, который его отец не смог вернуть. Денег, которые, как и все большие деньги в больших делах, зарабатываются разными путями. Не всегда чистыми.       — Эти деньги были не всегда чистыми поколений шесть назад, когда семейное дело только зарождалось. Сейчас большая часть этих денег — государственные вложения. Политика нечиста — не новость, но по такой логике всё вокруг грязное, включая махинации с твоей зарплатой, — надавив на больное, Мадара получил лишь отчаянный смешок и метнувшийся к потолку взгляд, будто избегавший любого столкновения с ним. — Это твоё решение или влияние твоего брата? — устав ходить вокруг да около, спросил Мадара.       Хаширама оторвал взгляд от потолка и направил его прямо в глаза напротив.       — Моё, — так твёрдо можно было говорить только правду. Убеждения у Хаширамы были и впрямь странные, мир бизнеса их понимал также как турок немца. — Но ты же знаешь Тобираму. «Лучше совершить сделку с дьяволом, чем с Учиха».       — Передай брату, чтобы переставал мне льстить, он меня балует, — Мадара хлопнул по карманам в поиске сигарет, а затем вспомнил, что курение в больницах не приветствуется, и вновь откинулся на полинявшую спинку дивана. — Кстати, раз уж заговорили о твоём брате. Что на него нашло?       — Нет, не начинай… — только и успевал молить Хаширама.       — Какая муха его укусила?       — Мадара, он не лезет в мои дела, я не лезу в ваши.       — Это так не работает, — на секунду губы Мадары растянулись в несогласной улыбке. Он облокотился о колени. — По-моему прокуратура просто так не врывается на пустом месте в выбранный наугад офис и не переворачивает всё вверх дном, так?       — Мадара, я без понятия, как работает прокуратура.       — Я в курсе, она так не работает.       — Можешь пойти и сказать это им, что могу сделать с этим я?       Терпеливый выдох Мадары подводил их к развязке.       — Спроси у брата, кто написал заявление.       — Мадара…       — Мне нужно всего лишь имя. Кто составлял. Что заявлял.       — Это уже не «всего лишь имя»! — любое сопротивление разбивалось о глухоту Мадары к слову «нет» во всех его вариациях. От безвыходности Хаширама бросил на стол ручку и резко отъехал от стола на кресле. — Поэтому, именно поэтому, Мадара, я разобьюсь, но деньги тебе верну. Знаешь, как говорил о вас мой дед? «Проклятые Учиха, одной рукой дают, другой забирают». Ты думаешь, что все вокруг тебе должны. Ты думаешь, что можешь требовать всё, что угодно, у кого угодно, вплетаешь в дела, в которые мало кто хочет быть вплетённым.       — Потому что в большинстве случаев это так, — развёл ладонями Мадара, даже не думая оправдываться, — весь мир держится на принципе «я — тебе, ты — мне». Ваш ребёнок — счастливое исключение, тут я действительно ничего взамен не жду. Хотя, если надумаете его крестить, я всё же претендую на роль крёстного.       — Крёстный? — Хаширама хохотнул. — Я синтоист, Мито — атеистка, ты — богохульник. Кого ты собрался крестить?       — Жизнь полна парадоксов, — пожал плечами Мадара. — Святая инквизиция столько лет наводила порядки, чтобы потом семья колдунов покрестила Гарри Поттера. Чем твой сын хуже?       Хаширама был близок к отчаянию. Если бы не телефонный звонок из операционного зала, он либо взвыл, либо взорвался. Мадара кивнул на телефон, принимая паузу в пару десятков секунд — не больше. Как бы Хашираме ни хотелось тянуть время, но операционная сестра была коротка: «Можете подавать вашу девочку». Хаширама поблагодарил, затем набрал постовым и передал это им. И вот когда все были осведомлены, что наконец-то подошла очередь второй запланированной на день операции, он положил телефон на стол и вновь посмотрел на Мадару.       — Я же не много прошу, — продолжил он, словно не было никакой заминки. — Чёрт с тем, что заявили, узнай имя. Клянусь, раздел четвёртой ставки более гангстерский, чем вся моя просьба, возведённая в степень.       И в этом Хаширама был даже согласен. Он прикусил губу и задумался о том, что занимало его мысли иногда, когда он оставался наедине с собой. Чаще всего ночью, почти всегда — эти мысли оставались несмываемым осадком их разговоров с Тобирамой.       — Чего ты так боишься, Мадара? Заявление и заявление. Проверка — и пусть. Тебе же нечего скрывать, да?       На лице Мадары не дрогнул ни один мускул. Его долгий взгляд долго не прерывался миганием, но всё онемение спало, когда он сменил позу.       — Мне нечего скрывать, — сказал он почти что клятвенно, глядя в глаза. — Но у меня на носу крупная сделка, и другая её сторона ни в коем случае не должна усомниться, что что-то не так. На моей репутации нет пятен, но этого мало. Подозрения порождают слухи, а слухи тоже пачкают, тем более возня прокуратуры прямо накануне подписания договора. Если Тобирама делает это нарочно, то иначе как войну это сложно трактовать. Если кто-то написал заявление, я хочу знать имя человека, который испытывает моё терпение.       — Сколько у тебя врагов?       — У меня нет врагов, только бывшие друзья.       Хаширама глухо усмехнулся. Так глухо, чтобы и в этой усмешке, и во всём его виде капитуляция была не столь очевидна.       — Я могу на тебя рассчитывать? — спросил Мадара, уже почувствовав тепло разлившегося внутри удовлетворения ещё до того, как прозвучал положительный ответ.       — Ладно.       Мадара резко встал с дивана, взглянув на запястье, где крутились стрелки часов. Полвторого. И всё ещё ни одного звонка от Ханы или Обито. Происходила, очевидно, какая-то пугающая паранормальщина. Прежде чем пуститься в её расследование, Мадара сделал то, с чего нужно было начать, — протянул руку Хашираме и крепко её пожал.       — Насчёт крестин всё же подумай, — сказал он на прощание и вынудил Хашираму улыбнуться. — Крёстный отец — звучит статусно.       — Не дури мне голову.       Уже в дверях Мадара столкнулся с Сакурой, о которой он вспомнил только теперь. Бирюзовый хирургический был ей великоват, но, судя по всему, в нём она чувствовала себя намного уверенней, чем в корсете с вышитыми розами, сколь бы очарователен он ни был.       — Чуть не забыл… — спохватился Мадара, когда уже одна нога успела переступить порог. — Раз уж сделка состоялась, стало быть, теперь это твоя головная боль, — он извинился необременённой улыбкой, которая полегчала ещё больше, когда груз ответственности перекладывался в суматохе на чужие плечи. — У Сакуры небольшие проблемы с кафедрой. Уладишь их — и будешь как сыр в масле кататься.       И прежде чем стены и потолок сотрясло отчаянное «Мадара!», он выскользнул в коридор и пустился широким шагом в бегство.