С дьяволом

      Выходные в жизни Мадары оставляли двоякое послевкусие. С одной стороны, они были необходимостью, без которой рано или поздно подкашивались от усталости колени и он срывался вниз с высоты, каждый километр которой давался ему неизменно с боем. С другой — паузы в непрерывной и зачастую бурной деятельности, помимо отдыха, приносили пустое пространство в голове и пару свободных часов, которые нет-нет да и заполнялись мыслями. Во время работы держать оборону от них не составляло труда. После отпуска традиционно случалась экзистенциальная катастрофа, поэтому у него никогда не было отпусков. Только точечно обведённые дни в календаре, отданные под выходные, с чётко очерченным регламентом: либо в них нет тишины, либо одиночества — их комбинация приводила к удручающему самокопанию с поиском смыслов, в существовании которых он уже не раз усомнился. О новомодном «ворклайф бэланс» он слышал где-то издалека, но приспособить к своей жизни даже не пытался, не распыляясь на заранее обречённые проекты. Жить всегда в движении утомительно, но деятельность стала его легальным топливом, она поднимала его с постели, заставляла идти, бежать, иногда ползти, главное — вперёд. Быстрее, выше, сильнее. Новые проекты, новые партнёры, новые знакомства. Горький до тошноты кофе, сигаретный дым клубами в кабинете — мануфактуры Манчестера в начале двадцатого века не выдыхали в небо столько сажи, сколько он вдыхал парламентских дымов.       Выйдя из клиники, Мадара вдохнул поглубже. Солнце было в самом зените, припекало его собранные в узел волосы, играло бликами на капоте автомобиля. Мадара сощурился. Внутри что-то свербило, неприятно, но терпимо — след, оставленный недолгой паузой в его рабочем графике. Временем, потраченным на тишину, пусть и в компании девушки. Слишком невинно потраченным, надо сказать.       Первой его идеей было прыгнуть поскорее в машину и на ходу разобраться в причинах аномальной тишины из офиса, однако он тут же себя одёрнул: суетой ещё никогда порядок не наводился. Заведя машину кнопкой на брелоке, Мадара достал телефон и набрал Обито. Долгие, томительные гудки гудели только затем, чтобы свести его с ума. Словно бы от них зачесались изнутри лёгкие и горло потребовало дыма.       — Приезжай в офис, я не могу сейчас говорить, — Обито сказал всё скороговоркой и сбросил.       Мадара удивлённо посмотрел на телефон, словно на дисплее транслировались объяснения. Он проиграл его слова заново по памяти и не понял, каким тоном это было сказано. Что он только что услышал? Отчаяние? Смирение перед неизбежным? Последнюю молитву, сказанную на одном дыхании, лишь бы не потерять рассудок перед спуском курка? На что бы это ни походило, в груди как-то странно всколыхнулось сердце, в глазах на секунду помутнело, мир закружился. Схватившись за кузов, он нагнулся и зажмурился. Всё плыло, пробил пот, слабость заставила его медленно спуститься на корточки прямо рядом с автомобилем и, развернувшись, сесть на пыльный асфальт, прислонившись спиной к двери. Сквозь внахлёст пришедшую дурноту он только и думал о том, чтобы никто его здесь не увидел в таком состоянии и тем более не додумался спасать, волоча в приёмное отделение или сразу на кардиореанимационную койку. Людей, к счастью, на парковке не оказалось. Сделав глубокий вдох, Мадара задержал дыхание, натужился, пальцами надавил на веки посильнее. Старый дедовский способ угомонить слетевший сердечный ритм работал через раз, но всё же работал. Сердце постепенно успокаивалось, разум прояснялся. Поднявшись с асфальта, Мадара стряхнул со штанин пыль, открыл дверцу машины и упал на сидение. Перевалившись к пассажирскому, он открыл бардачок, порылся в нём и отыскал подозрительно лёгкую баночку. Мадара потряс ею и по тишине понял, что первое впечатление его не обмануло — таблетки закончились, кажется, уже давно. Сесть в машину целиком он так и не решился: лёгкая тошнота обязывала ещё минут пять посидеть, наполовину высунувшись наружу.       Шесть поколений Учиха строили бизнес с нуля, последние три поставили состав семейного дела на медицинские рельсы, но именно Мадара сросся с красным крестом теснее, чем змея с сосудом Гигеи. Дело не только в его лучшем друге, хотя как будто всё началось ещё во времена, когда Хаширама возложил на себя долг учёбы в медицинском. Все пропивают родительские деньги в баре — Хаширама готовится к зачёту по гистологии. Мадара собирает всех в загородном доме — Сенджу готовится к зачёту по топографической анатомии. Война, апокалипсис, чума — всё это должно было сложить голову и терпеливо ждать под окнами дома Хаширамы, пока тот готовится к экзамену по факультетской хирургии. Мадара с апатией наблюдал за этой тоской, пока не узнал, что и на медицинской стороне улицы бывает весело. И случается это веселье из года в год в одно и тоже время — в конце третьего года обучения весь курс Хаширамы снял коттедж за городом и праздновал «экватор». Пропустить событие, где большинство приглашённых были девушки, Мадара не мог. Там же был и Изуна, и Обито — никто даже не спросил, что здесь делает юридический факультет и два старшеклассника. Было темно и шумно. Играла музыка, и отовсюду лился алкоголь. Там Мадара встретил Джун.       Трудились предки, вносили свою лепту друг и жена, но окончательно пропах больницами он в двадцать четыре. Три недели реанимации, столько же травматологии. Как вчера он помнил писк мониторов, унылый вид соседей по койке, большая часть которых отошла на тот свет, пока он держался за этот. В двадцать восемь он впервые познакомился с господином Ямато Нисида — крепкий сухой мужчина с тридцатилетним кардиологическим стажем и ухоженной красивой белой бородой. Мадара с трудом мог сказать, что впечатляло его больше. Наверно, умение говорить прямо.       — Двадцативосьмилетний молодой человек на приёме у кардиолога — звучит как начало анекдота, — смеялся Нисида, но улыбка его всегда сползала с лица, когда он видел результаты суточного монитора. — Как будто вам пятьдесят восемь. Или хотя бы сорок. Что вы делаете, чтобы каждый раз так неприятно удивлять меня на приёмах?       Пустой взгляд Мадары таранил красивый стол, вырезанный из гренадила.       — Много работаю, — голос его сипел от слабости и собственной лжи, которую он уже перестал воспринимать как таковую.       — Много работали на что? На разрушение собственного здоровья? Что ж, у вас хорошо получается. Одумайтесь, господин Учиха, если заинтересованы в долгой жизни. Вы принимаете препараты, которые я вам выписал?       — Если не забываю.       Нисида тяжело вздыхал и печатал свои рекомендации: метопролол ежедневно, пропафенон при устойчивом пароксизме тахикардии, отказ от сигарет, алкоголя, наркотических веществ, консультации психотерапевта, наблюдение врача-нарколога, соблюдение режима работы и отдыха, рациональное питание. Всегда почти одни и те же. Мадара смотрел на них с лёгким выражением флегматизма, глава «Рекомендации» вызывала в нём скептические настроения: что-то в жанре фантастики, который он с детства не переносил. В тридцать у него случилась первая реабилитация, тогда же вторая, третья в тридцать один — она же последняя. Вместо исцеления пришло лишь осознание тщетности борьбы. Есть войны длинной в жизнь, и заканчиваются они только поражением, вопрос только в том, насколько разгромным. Опустив руки, Мадара просто ждал.       Когда тошнота спала, он вытянул из кармана пачку и достал сигарету, взглянув на неё, как на автоматный патрон. Мадара набрал Хану. Она ответила со второго гудка.       — Хана, что, чёрт подери, происходит? — слабость притупила взыскательность. Мадара придержал трубку плечом и закурил.       — Добрый день, Мадара-сама, что-то произошло? — спросила она, прорвав блокаду лёгкого недоумения.       — Ни одного звонка за больше чем сутки, сложилось впечатление, что да.       — Вы сами просили на день забыть о вашем существовании. Если честно, после вашего отъезда вчера мы не особо поняли, во сколько начался ваш выходной и во сколько по Токио он должен кончиться, поэтому решили до вашего приезда вас не беспокоить.       Мадара сам себе кивнул:       — Очень любезно, — сказал он после крепкой затяжки. То ли глубокое дыхание, то ли дым, но сердце вернулось к привычному ритму. Сюда бы господина Нисиду, подумал Мадара, чтобы засвидетельствовать это чудо и избавиться наконец-то от пункта про сигареты из рекомендаций. Курить и не нарушать предписаний — всё равно что делать это с чистой совестью. — Как проверка?       — Честно говоря, я ожидала худшего, — призналась Хана. — Несколько штрафов всё же прилетело, но они небольшие. Они запросили все документы за октябрь.       — Октябрь? — Мадару словно окатило холодной водой. Его взгляд замер, осознать собственное везение помешала Хана.       — Да, на ближайшую неделю они обещали задержаться.       Почему октябрь, думал он, а тишина затягивалась. Почему чёртов октябрь, спрашивал он с тем же недоумением, как самоубийца у пули, которая вошла не в висок, а по касательной, протаранив скальп, но сохранив жизнь. Чья рука дрогнула так удачно, что прокуратура копается в шаге от сентября? В шаге от крупных судебных разбирательств и нескольких повышений пары должностных лиц?       — Тобирама Сенджу? — рвано спросил Мадара и понял, что нужно уточнить: — Приходил в офис?       — Да, он был здесь. Интересовался, когда вы будете на месте.       — Жаждет встречи? — дал немного вольнольности в выражениях Мадара.       — Можно и так сказать, конечно. Я бы сказала, что требует.       — Что ты ему ответила?       — Сказала, что приедете сегодня, но одному богу известно, когда именно, а звонить, пока все живы, никто в офисе не решится.       Мадара затянулся, выдохнул, стряхнул на асфальт пепел и после улыбнулся, узнав в её словах свои.       — Через час буду на месте, — предупредил он и отключился.       Догорала сигарета, в груди уже совсем всё утихло. Не поленившись дойти до мусорного бака, Мадара выбросил окурок и вернулся обратно к машине. В тишине, в которой он простоял с минуту, стало ясно, что состояние вполне позволяет ему ехать, с одним лишь условием: привычный маршрут до офиса будет пролегать через аптеку.       На двадцать восьмом этаже высотки царила подозрительная тишина. Проходя мимо отдела продаж, Мадара слышал рвущие провод звонки, но отвечали на них так, словно по этим линиям с офисом связывались китайские наркоторговцы. Сразу чувствовалось, что люди, ответственные за порядок в этой стране, сидят в соседнем помещении, через стену. В воздухе витало перечное предчувствие, щекотавшее ноздри, оно шептало, что это не рядовые санитары леса вроде полиции. В этих стенах орудуют хищники — настоящий высший пилотаж, с которыми даже самая чистая совесть почувствует себя порочной душонкой. По дороге в свой кабинет, Мадара остановился за несколько шагов до нужной двери, взглянув на Хану, которая отложила в сторону мышку и забыла про монитор компьютера, как только услышала знакомую поступь ещё за три коридора и четыре поворота. Он показал пальцем на свой кабинет и задал вопрос одним взглядом.       — Нет, мы выделили им кабинет Обито-сана, проверка сейчас там.       В благодарность за то, что не пришлось ничего говорить самому, Мадара кивнул и прошёл внутрь. Вместе со звуком открывшейся двери в кабинете вдобавок прозвучал шорох убранных со стола ног.       — Господи, ну наконец-то! — Обито резво сел на кресле как положено, а затем подскочил из-за стола и вышел навстречу, протягивая руку для приветствия. — Клянусь, если бы я не видел бронь в «Букинге», я бы подумал, что ты просто подался в бега. Октябрь, Мадара! — во все тридцать два улыбнулся Обито. — Октябрь!       — Я уже в курсе, — приняв рукопожатие, Мадара прошёл к своему нагретому месту.       — Октябрь!       — Не так громко.       — Хотел бы я посмотреть на лица этих ублюдков, если бы они узнали, как близко они были…       — Завались, Обито, здесь картонные стены.       — Ладно, успокойся, — Обито забрал свой кофе и устроился на ближайшем стуле. — Рассказывай.       — Я? — приподнятые брови сполна отыграли правдоподобное удивление.       — Я же сказал, что видел эту бронь. На двоих.       Мадара хмыкнул. Как будто скрывать он не собирался, но и говорить особо было нечего, кроме, разве что, насущного. Хорошо подумав, он вновь ощутил на себе стены офиса, которые с приходом проверки разом стали тоньше рисовой бумаги.       — Коробка конфет.       По нарисовавшейся ухмылке Обито Мадара понял, что метафора вышла слишком удачной, и, прежде чем на его голову свалилась уйма вопросов, он решил идти в наступление:       — Чем ты был занят час назад?       — Ты позвонил, прямо когда я показывал Кабуто решение всех наших проблем.       Начало впечатляло. Звучало блистательно, брало за самое живое, прямо как идея о панацее, философском камне или священном граале. Устроившись в кресле поудобней, Мадара всем своим видом высказал готовность. Обито с раздирающим изнутри предвкушением достал телефон и включил видео. Началось оно сомнительно. Три действующих лица, все трое мужчины: двое молоды и подтянуты, как греческие боги, третий — дряхлый поезженный мужчинка лет пятидесяти в до одури нелепой маске на лице. Ещё до того, как зрелище поджало затаившуюся неловкость, Мадара понял, что ему предстоит увидеть. Ползунок загрузки показывал тридцать семь минут. Тридцать семь минут мужских оргий ему никогда не доводилось проживать ни по ту, ни по эту сторону экрана, и пока атмосфера в ничем не примечательной комнате не накалилась сполна, Мадара решил, что это самый подходящий момент, чтобы прояснить ситуацию:       — Суть я уловил. У меня два вопроса.       — Я на это не дрочу.       — Тогда один. Какого чёрта…       — Присмотрись, — Обито перевалился через стол и перемотал на середину.       — На что? Куда? — недоумевал Мадара, пока совсем потерял способность смотреть туда, где в садомическом экстазе болталось дряблое тело.       — Ты правда не узнал? — Обито подорвался с места, явно теряя терпение, и подошёл, выхватив телефон из рук Мадары и подарив ему тем самым облегчение.       — Не фанат жанра.       — Напомни, за кого ты будешь голосовать на выборах в парламент в следующем году? — сделав скриншот, Обито приблизил стоящего на четвереньках мужчину и вновь повернул дисплей к Мадаре, который тут же сощурился, словно прямо перед глазами родилась сверхновая и выжгла своим светом всю сетчатку.       Упоминание выборов не всколыхнуло в уме ничего, кроме рефлекторной скуки и минимального отвращения от обилия лапши, развешанной на чужих ушах. Свои Мадара берёг, поэтому отвращение всегда было разбавлено до неопределимых концентраций.       — Чёрт, дед, напрягись. Декабрь, ты, я и…       — Звучит так себе.       — Ты, я и Юкихико Фуруя! — не сбавляя напора, продолжал Обито и в чувствах хлопнул по столу. От названного имени в глазах Мадары сверкнуло понимание.       В декабре они все праздновали его день рождения. После узкозастольной части с близкими друзьями и остатками семьи была другая, повеселее, с громкой музыкой, обилием выпивки, необременёнными принципами женщинами, травой и, разумеется, бизнес-партнёрами. Когда столько лет крутишься в делах, деньгах и корпоративных задачах, любой праздник рано или поздно становится поводом собрать вокруг себя старых знакомых и ещё раз напомнить им, насколько полезна для обеих сторон может быть их дружба. А лучше всего эти напоминания звучат в лёгкой располагающей обстановке.       Мадара взял телефон и вгляделся в дряблое тело, стоящее на четвереньках, куда более внимательней, чем хотелось бы.       — Татуировка на шее, — подсказал Обито. — За офисным воротником не разглядишь, но мы-то его и без воротников видели.       Обито всегда был искусен до изощрённости там, где Мадара меньше всего от него этого ждал.       — Где ты это взял?       — Где взял, там уже нет. Точнее, есть, но… Ну, ты понял. Фуруя планирует выдвигаться. Если не хочет это делать с лозунгом «я сосал, и вы сосите», то пусть подсуетится с этими чёртовыми документами. Уверен, у него есть люди, которые это делают.       Мадара хмыкнул. Исполненное глубокой задумчивости молчание наконец-то прервалось:       — Грязно.       Обито беспомощно развёл руками, словно ничего не мог с этим поделать.       — Он нам не враг, — вновь воззвал к его совести Мадара.       — Другом его назвать тоже сложно.       — Справедливо. И всё же. Помнишь его первое избрание три года назад? Борец за экологию Юкихико Фуруя — люди просто с ума сходят от этой повестки, он в неё успешно вгрызся. Потерпи это вступление, я скоро закончу, — унылое лицо Обито выудило из Мадары эту просьбу. — Так вот. Он открыл тендер на сеть заправочных станций, работающих на водороде. Меньше выхлопных газов, углеводорода и прочая ересь. В торгах, разумеется, подставных, с разумеется завышенной вдвое ценой, выиграла компания его свата. Семейные дела, не больше, но об этом, разумеется, никто не знает, потому что выигравшая компания оформлена на никому неизвестного человека, который, насколько я знаю, работает сварщиком в недалёкой от Токио префектуре. Канагава, что ли… Не суть. Он, кстати, тоже родственник, но не такой близкий. Седьмая вода на киселе, его если что не жалко, если прокуратура заинтересуется. Откаты переводят на офшорные счета… В общем, скучная, но проверенная годами схема.       Внимательный донельзя Обито выразил сомнения:       — А мы точно не враги? За оргию его хотя бы не посадят.       — Попробуй ещё докажи, что на видео он, а не какой-то другой дряхлый дед с похожей татуировкой. А коррупционные схемы, как и дьявол, — в мелочах. Пару сообщений в личной почте, несколько неосторожных слов в мессенджере. В нашем мире всё взламывается, тем более пароли с датами рождения. А Фуруя как раз из тех людей, которые с паролями не любят заморачиваться.       — У тебя есть эта переписка? — недоверчивый прищур Обито врезался в уверенный кивок. — Мадара, я за это видео чуть ли душу не продал! Как давно у тебя эта переписка на руках?       — Года два.       — Твою ж мать! К чему тогда были все эти крики?       — Держу вас всех в тонусе.       — А-а, — протянул Обито, — мистер «держу вас всех в тонусе», как я мог забыть… И всё же, Мадара, тебе не кажется, что это перебор? Шантажировать человека реальным сроком и лишением всех его мандатов… Даже если мы сейчас не враги, то после таких заявлений, очевидно, станем ими. А свои люди в правительстве лишними не будут.       Хотевший что-то возразить Мадара придержал слова за зубами. В дверь постучались, он дал добро, вошла Хана с подносом в руках. Кофе, догадался Мадара и тут же ощутил сухость в горле.       — Спасибо, Хана.       — Мадара-сама, пару вопросов по поводу вашего графика…       — Чуть позже.       — Хорошо.       Дождавшись, пока она уйдёт, Мадара вновь взглянул на Обито, который плохо выдерживал паузы в заинтересовавшей его теме.       — Шантаж — это всегда путь к затаённой войне, — продолжил Мадара. — Так что ни мой, ни твой вариант не подойдёт.       — И что тогда?       — Статистика у старины Фуруя в этом году так себе, насколько мне известно, его заправки — это единственное, что он сделал, и то не ради экологии, а во имя своего кошелька. Люди не выберут его. Но мы-то знаем: всё, что выбирается, на самом деле покупается.       — Хочешь купить ему голоса? — Обито в эту идею верилось слабовато. — Как вообще можно купить чьи-то голоса?       — А чтобы знать ответ на этот вопрос, надо было хоть иногда посещать лекции по уголовному праву. Иногда там рассказывали что-то стоящее.       — Я их иначе как «хоть иногда» и не посещал.       Мадара усмехнулся. Если бы знать в те золотые годы, что жизнь повернётся слишком круто… Что ему в двадцать четыре придётся взвалить на себя ответственность за гигантскую компанию, а в заместителях посадить Обито как самого близкого из оставшихся людей, Мадара ещё в студенчестве пинал бы его в сторону лекционного зала и забирал последний шот из рук в клубе, увозя домой ещё до того, как он превратится в тело. Поздно было сыпать пепел на голову и вздыхать, да и был ли в том смысл, если неважно, какими усилиями, но у них получилось. Не только удержать своё, но приумножить. Их отцы, наверно, гордились бы, если бы не тот злополучный рейс Нью-Йорк — Токио восемнадцатого сентября две тысячи тринадцатого. Взгляд Мадары замер на чашке с чёрным кофе. Всё в комнате молчало, а в его ушах вдруг задрожал пластик и металл, включилось предупреждение, и бортпроводница спокойным голосом попросила пристегнуть ремни. Ни один голос ему не врезался в память так остро, как её. Размеренный голос девушки лет двадцати трёх. Он даже помнил, как она выглядела. Как олицетворение безупречности. Юбка-карандаш, блузка, небольшой каблук, безукоризненная причёска, кукольная улыбка и маленькая родинка у левого глаза. Её тембр был шуткой дьявола, потому что голос брата или матери потонул в памяти, как хвост самолёта в дыму после оглушительного взрыва.       — Алло, приём! — Обито пару раз щёлкнул пальцами перед носом. — С тобой всё нормально? Ты какой-то бледный. У врача давно был?       — Только что, — соврал Мадара, прекрасно зная, что врач для Обито — это умный бородатый кардиолог, а не друг детства, подавшийся в онкологию. Мадара проморгался и уставился на кофе. Чёрная поверхность уже не дымилась. Хотелось чего-нибудь покрепче, может, намного, главное — вытравить этот голос из головы и дрожь пластика. Если получится, то унять внутренний зуд от стремления упасть вниз настолько, что не будет никакой надежды подняться. Мадара открыл первый ящик стола и, не обнаружив там ни одной спасительной бутылки, тяжело вздохнул. Он похлопал карманы, опять забыв, в каком из них пригрелась пачка сигарет. Шорох горсти таблеток в пластмассовой банке привлёк внимание Обито. — Вот, — достал Мадара из кармана и нарочно потряс. Таблетки пришлись как раз под руку, пока Обито не включил режим опекуна. — Принимаю всё, что выписал.       Обито хмыкнул.       Завибрировал телефон, распуская дрожь по древесине столешницы. Мадара взял его, увидел на дисплее подпись «Тричер» и про себя чертыхнулся. Желание поднять было только в одном случае — если Дэвид нёс благую новость о том, что решился всё-таки подписать чёртов договор и узаконить их партнёрские отношения. Жаль, что узнать это можно было, только ответив.       — Господин Учиха, рад вас слышать! — за бодрым голосом Тричера всё ещё можно было услышать шум прибоя.       — Взаимно, — попытался убедить себя в этом Мадара. — Как отпуск?       — Полным ходом! — хохотнул Дэвид и что-то пригубил. — Как ваши дела?       — Лучше всех.       — Поразительный оптимизм! — изумился Дэвид. По внутреннему неведомому наитию Мадара решил включить громкую связь. — Верите или нет, но я уже второй день переживаю за вас, Мадара-сама.       Мадара поднял брови. Японские манеры Дэвиду прививали не иначе как японские шлюхи.       — Правда? — спросил Мадара, словно не понимал, о чём речь. Он встретился взглядом с насторожившимся Обито и дал ему знак, что в ящике у входа завалялась бутылка виски. — Разве есть повод?       — Не знаю, есть или нет, но вот это чувство внутри непонятное… Тревожность, что ли… Понимаете, за прожитые годы жизни я получил в награду не только седину и морщины, но и интуицию. По молодости предчувствие меня подводило, но в старости — ни разу. Знаете, что я почувствовал вечером вечером?       — Что же? — Мадара таранил взглядом стену. Сбоку звякнули стаканы.       — Что с нашей сделкой не стоит торопиться.       — Пока нас разделял океан, вы говорили иначе, — Мадара взял и залпом обжёг горло.       — Да, я знаю. Порой меня ещё посещает юношеская пылкость, я забегаю вперёд с непозволительной моим годам резвостью.       Мадара вперил в Обито свой взгляд, как смертоносное жало. Только сейчас он заметил, что его нога ходит под столом ходуном, и прижал стопу к полу.       — Я должен быть уверен во всём, понимаете меня? Особенно в партнёрах.       — Разве я дал вам повод сомневаться? — Мадара заёрзал в кресле. Злость подкатила к нему моментально, сошла лавиной. Сжатые челюсти едва ли её сдерживали.       — Ни в коем случае! — возмутился Дэвид. — Клянусь, я доверяю вам, как себе, но своему предчувствию я верю больше, чем себе. Послушайте, вы ведь будете через неделю на благотворительном вечере у нашего общего друга? Он мне сказал, что вы приглашены. Думаю, нам будет лучше обсудить всё там с глазу на глаз, а не накалять провода, как думаете?       Мадара выходил из себя. Ожидание, равно как и неизвестность, были неосторожной искрой рядом с горой пороха.       — Как скажете, Дэвид, — выдохнул в динамик Мадара и махнул Обито, чтобы тот налил ещё. Вместе с тем он встал и отошёл к окну.       — Вот и чудно! До встречи.       — До встречи.       Мадара скинул звонок и отбросил телефон на стол. Пару секунд в зловещей тишине простоял у окна, потёр глаза, а затем развернулся и с оглушительным лязгом вдарил ребром сжатой в кулак руки по столу. Подпрыгнула ручка и развалилась стопка документов, упав на пол. Вздрогнул Обито, а затем послал проклятья в сторону Тричера. Так резко менять настроение Мадары умеют немногие.       — Откуда он знает?! — рявкнул Мадара так, что появилось ощущение, что все в офисе притихли даже инспекция. — Откуда, сука, он знает? — пламя в глазах Мадары полыхнуло и обожгло Обито.       — Думаешь, знает? — спросил Обито и тут же понял, как ошибся, произнеся это вслух.              Мадара хохотнул. Глубокий выдох никак его не успокоил. Он хотел разнести здесь к чёрту всё, но кое-как сдерживался.       — Найди мне человека, который написал заявление.       Мадара залпом осушил второй стакан и лязгнул им, ставя обратно на стол.       — Достань мне его из-под земли, слышишь?       А как хорошо начинался этот день, подумал Обито и сдавленно ответил:       — Слышу.       Огонь, разгоревшийся внутри, вдруг обжёг и его самого. Оставшись один, он опрокинул ещё один стакан и вдруг понял, что покоя никогда не было и никогда не будет. Не потому что не хотел, а потому что только так он забывал. Бурлила кровь, бил в голову адреналин, и пламя, которое жгло его самого, выжигало память. Как звучала та бортпроводница? Чёрт её знает. Что она говорила? Может, просила пристегнуться, может, предлагала обед. Он не помнил ни причёски, ни юбки-карандаш, ни родинки. Ни треска пластика, ни взрыва, от которого с болью дрогнули перепонки. И словно бы в жизни никогда не существовало ни рейса Нью-Йорк — Токио, ни восемнадцатого сентября, ни две тысячи тринадцатого года.