Оверлок

      Пока Милан общался с мамой в гостиной, я отсиживался на кухонном барном стуле и сосредоточенно делал вид, что работаю. На самом деле я банально от них сбежал, потому что чужая семейная идиллия слишком болезненно резонировала с тем, что происходило в моей собственной семье.       Разговор в гостиной смолк, и через несколько мгновений я почувствовал на себе пристальный взгляд. В дверном проеме стояла Наталья и, склонив голову набок, внимательно меня разглядывала.       — Просите, что отвлекаю. Вы позволите? — указала она на один из стульев.       При знакомстве мы договорились, что будем называть друг друга по имени, но сохранили обращение на «вы».       — Да, разумеется, — согласился я максимально приветливо и сдвинул ноутбук в сторону.       Наталья заняла место ровно напротив меня и каким-то школьным жестом сложила руки перед собой. Какое-то время мы изучающе друг друга рассматривали, а потом она негромко заговорила:       — Мне сложно было понять решение Милана работать с вами снова, но он взрослый и самостоятельный человек, так что вмешиваться я не стала. Не знаю всего, что между вами было, и что произошло потом, скажу только, что для Милана ваш разрыв был очень болезненным. Настолько, что он все бросил и уехал в Германию.       Тон Натальи был вполне миролюбивым, но щеки у меня заполыхали, как у отчитываемого учителем школьника.       — Это произошло из-за недопонимания, — попытался оправдаться я. — Я бы никогда не обидел Милана осознанно, просто не сумел донести, что мои намерения были более чем серьезными.       Мысли в голове путались, и удивительно было, как мне вообще удалось сформулировать что-то более-менее внятное и по форме, и по содержанию.       Наталья отбила коротенькую дробь пальцами по столу и едва заметно перевела дух.       — Он почему-то решил дать вам второй шанс, и это его право, просто… Будьте с ним поделикатнее. Не такой уж он кремень, каким хочет выглядеть.       — Знаю.       — Наверное, каждой матери ее сын кажется особенным, но Милан, он на самом деле… другой. Чуткий, внимательный, увлеченный и очень ответственный. Не знаю, как бы мы справились без него во время Юриной болезни…       Я опустил голову еще на словах о «каждой матери» и невидяще смотрел в стол. Глаза щипало, в горле встал ком.       — Просто вы замечательные родители и воспитали замечательных детей, — сказал я тихо и закрыл лицо ладонями.       «Каждой матери»…       — Простите, вы, наверное, устали… — донеслось до меня как сквозь вату.       Я сполз со стула и направился к выходу из кухни.       — Роман? — прилетело мне в спину, но я отмахнулся и заперся в санузле.       Я открыл кран и вцепился в край раковины. Смотрел, как течет вода, и не отследил, когда по моим щекам тоже потекло. Я не помнил, когда последний раз плакал — даже разрыв с Миланом пережил без слез и истерик, но слова Натальи в совокупности с напряжением последних суток наконец-то сковырнули многолетнюю болячку обиды на родителей, и меня прорвало. Это не было безудержным рыданием, я даже не всхлипывал, просто позволял слезам стекать по щекам и, срываясь с подбородка, исчезать в сливе вместе с проточной водой. Не знаю, сколько простоял так, когда за дверью раздался голос Милана:       — Ром? Ты живой там?       Я не ответил. Просто не мог. Плеснул в лицо холодной водой, и поток слез как будто уменьшился.       — Мам, что ты ему сказала? — услышал я за дверью.       — Да ничего такого. Я вообще о тебе говорила.       — Ром, — голос Милана зазвучал отчетливее, будто он прижался губами к дверному откосу, — если ты через пять минут не выйдешь, я попрошу Артема выбить дверь.       Ах да, у нас же теперь еще телохранитель был, о котором я совсем забыл — настолько незаметно он присутствовал. Не то чтобы угроза Милана меня так уж впечатлила, и все же я вслепую протянул мокрую руку и отщелкнул замок. Милан приоткрыл дверь и сначала просунул в образовавшуюся щель голову, а потом просочился весь. Закрыл дверь и прижался к ней спиной. Я стоял к нему боком, но это не мешало ему видеть мое мокрое покрасневшее лицо в отражении зеркала.       — Накрыло что-то, — пояснил я. — Не обращай внимания.       — Позвонить кому-нибудь? Дмитрию Борисовичу или…       — Нет. Не надо. — Я еще раз умылся и потянулся за полотенцем. Промокнул с лица влагу и посмотрел на Милана.       — Что она тебе сказала? — спросил он.       — Что у нее замечательный сын, — улыбнулся я слабо.       Милан дернул плечами и слегка развел руки в стороны, мол, и?       Я не находил ни слов, ни сил, чтобы описать все, что творилось в моей душе, и Милан, не дождавшись ответа, разочарованно вздохнул. Он развернулся, чтобы выйти, но, прежде чем открыть дверь, сказал:       — Вообще-то я умею слушать. Если захочешь поделиться…       Мне не хотелось делиться. Мне хотелось шагнуть ближе, прижаться к его напряженной спине, уткнуться носом в затылок и долго-долго держать в объятиях, чтобы почувствовать тепло его тела и проверить, пахнет ли от него до сих пор дымом. Вместо этого я сжал кулаки и, глубоко вдохнув, задержал дыхание. Прождав с минуту, Милан вышел, а я еще немного постоял в ванной, пока не убедился, что приступ прошел.       Я вернулся на кухню, забрался на свое место, но сосредоточиться на работе больше не мог. Все прислушивался к голосам и звукам в доме, ловя себя на том, что они нравятся мне больше той глухой тишины, в которой я жил здесь последние полгода. Наталья заглянула на кухню попрощаться, и я вяло махнул ей рукой, а потом отвлекся на телефонный звонок.       — Твоя мать рвет и мечет, — прошептала Нина.       — Скажи мне то, чего я не знаю.       — Я на твоей стороне. Но это ты, надеюсь, знаешь. Этого говнюка давно пора было приструнить.       Ну хоть кто-то из семьи меня поддержал. И как я мог забыть про свою замечательную тетку?       — Услада для моих ушей, — сказал я, чувствуя, как меня окончательно отпускает.       — Слушай, — протянула Нина. — Знаю, что наглею, но можно пока перекантоваться в твоей квартире?       Тетка приехала из Казани после маминой операции и какое-то время за ней ухаживала. До нового года моталась туда-сюда, а после осталась в Москве насовсем. Жила у родителей, иногда подрабатывала фрилансом, а недавно нашла что-то постоянное, но подробностей я не знал. В том, чтобы она пожила у меня, я проблем не видел, потому что сам вроде как окончательно перебрался за город, и присмотр за квартирой был бы весьма кстати.       — Да без проблем, — ответил я. — Отправлю тебе курьером ключи и попрошу Димку прислать кого-нибудь, чтобы прибрались там…       Где-то в коридоре хлопнула входная дверь, и через мгновение на кухню зашел Милан. Открыл холодильник и задумчиво проинспектировал его содержимое. Идея пришла совершенно внезапно.       — Ни-и-ин? — протянул я. — А что там у тебя с работой?       — Устроилась. Первого марта выхожу, а что?       До марта оставалась еще неделя.       — Можно наглость в обмен на наглость? — спросил я.       — Ну давай, — в ее голосе звучала заинтересованность.       — Поживешь до конца февраля у меня? В смысле, в таунхаусе? Помощь твоя нужна.       — Смотря в чем. А то для некоторых вещей я уже старовата, — нарочито тяжко вздохнула Нина.       — Видишь ли, здесь, помимо меня, сейчас живут еще два мужика.       На этих словах Милан обернулся и посмотрел на меня с некоторым осуждением. Я подмигнул ему и продолжил:       — Как минимум, до конца недели. И на этот период не помешало бы твое женское участие.       — А именно: услуги домработницы, — уточнила Нина.       — Только поварихи!       — Ну ты и сексист! — Она рассмеялась. — И что еще за два мужика? Ты там вразнос пошел?       — Вот приедешь — расскажу!       — Знаешь ведь мою слабость до сплетен, бессовестный! — проворчала Нина.       — Давай, старушка-сплетница, минут через двадцать карета будет подана! — улыбнулся я в трубку и, отключившись, заказал Нине такси.       Так население моего дома увеличилось еще на одну единицу, но особых хлопот гости не доставляли. Артем по-прежнему не отсвечивал, только кидал на меня свои странные долгие взгляды. Суета с размещением Нины закончилась тем, что она, отклонив предложение Милана занять выделенную ему спальню, оккупировала совершенно необжитую мансарду и до самого ужина шебуршала чем-то наверху. А Милан копошился в привезенном мамой ноутбуке и беспрерывно что-то рисовал, отчего все поверхности вокруг него стремительно покрывались слоем копировальной бумаги с изображениями эскизов и набросков.       В шесть Берестов скинул мне сообщение о том, что арестовать Юхина еще не удалось, а следом прислал две ссылки на статьи о пожаре. Информация в них была сдержанной, но в обеих упоминалось имя Милана и короткая справка о готовящейся коллекции. Реакция последовала незамедлительно: уже за ужином Милан сообщил, что в Твиттере и Инстаграме у него появились новые подписчики. Что ж, даже из такой ситуации, как поджог, проницательные Берестовы вынесли пользу, ненавязчиво запустив рекламную кампанию первой коллекции нового бренда «OverLock».       Ужинали мы доставкой, потому что напрягать Нину с готовкой в первый же вечер было некогда, да и не из чего. Ее присутствие я сполна оценил тогда, когда за ужином она повела непринужденную болтовню, сумев втянуть в разговор и Милана, и Артема. У меня же к тому времени сил не осталось не то что на инициирование светских бесед, но даже на банальное в них участие.       После ужина мы, уставшие и вымотанные, разбрелись по своим углам. Беготня Милана в мокрых носках по снегу бесследно не прошла, и, перед тем, как разойтись по комнатам, я напомнил ему про оставленные его мамой лекарства.       — Ты неисправим, — покачал он головой.       — М?       — Сам с ног валишься, а все о других думаешь.       — Не о других, — поправил я. — О тебе.       Его реакцией уже привычно стали вспыхнувшие щеки и смущенный взгляд. Я засмотрелся.       — Вообще-то я тоже умею заботиться, — буркнул он. — И о себе, и о других.       — Знаю. Твоя мама рассказала. Она очень тобой восхищается.       Милан склонил голову набок. Его слегка прищуренные глаза озарились пониманием.       — Знаешь, жизненный старт у всех свой, — начал он осторожно. — В том смысле, что с семьей кому-то везет больше, а кому-то — меньше. Но свое взрослое окружение мы вправе выбирать сами. И в свой близкий круг пускать только тех, кто восхищает нас, и тех, кого восхищаем мы.       Близкий круг? Интересно, какой он у меня? Кто они, те люди, которые меня восхищают? Безусловно, Димка с отцом — они для меня как надежная стена, опора, те люди, которым я доверяю, как самому себе. Тетя Нина — родная душа, которая знает меня с самого рождения и всегда поддерживает. Варвара — лучшая секретарша, верная и очень способная. И, конечно, Милан. Талантливый. Красивый. Невыносимый в своих противоречиях, но чистый и до оголенности чувствительный. Часто взбалмошный и своенравный, но иногда — трогательно покладистый. А еще — внезапно мудрый.       — Люблю тебя, — сказал я на порыве.       Сказал тихо и спокойно, и Милан впервые не огрызнулся и не ощерился. Лишь едва заметно кивнул и ушел к себе.       Я уже собирался забраться под одеяло, когда мне позвонил Федор. Его звонка я ожидал меньше всего, о чем сразу ему и сообщил.       — Я узнал о пожаре на фабрике, — пояснил он. — С Димой все в порядке?       — Почему бы тебе не узнать у него самого?       В трубке повисло напряженное молчание.       — Мы… не общаемся сейчас, — сказал наконец Федор.       — Федь, — сказал я, присаживаясь на край кровати и смотря на темный проем окна. Снегопад закончился, и на фоне ночного неба кружили лишь редкие снежинки. — Я не хочу лезть в ваши отношения, но, поскольку ответственность за то, что у вас что-то было, отчасти лежит на мне, все же немного влезу. — Я сделал короткую драматичную паузу и тихо зашипел: — Какого хуя, Федя?! Ты же взрослый мужик. Ну чего ты там себе надумал, а?       — Уф, — шумно выдохнул Федор. — Просто я… охренел, когда все это увидел, понимаешь?       — Нет. Поясни.       — Вот у тебя были очень, нет о-о-очень богатые любовники?       — Да.       — И… тебе было нормально?       — Да шикарно мне было.       — А мне — нет. Я к такому не привык. Обычно это я в отношениях главный. Ну, тот, кто и зарабатывает больше, и в карьере успешнее…       — Вот что ты сейчас городишь, а? — перебил я. — Тоже мне, Гоша, он же Гога нашелся.       — Кто?       — Герой из «Москва слезам не верит». Которого Баталов играл. Не помнишь? Он там еще женщину свою кошмарил, что мужик должен больше зарабатывать, иначе это не семья.       — А.       — Федь. Ты же хочешь его, ну?       — Я… — в голосе Федора послышалось отчаяние. — Я просто не знаю, что могу ему предложить.       — Предложи ему такого охуенного себя! Поверь, ничего другого ему от тебя не надо!       — Это он тебе сказал?       — Угу. Так и сказал: только Федька и его пельмени.       Федор хмыкнул:       — Потрясающе…       — Он за правильный хавчик душу продаст.       — Это я уже понял.       — В общем, если соберешься ехать к нему мириться, в городскую квартиру не ломись, он пока на даче.       — А дача у нас — особняк на Рублевке? — тут же вздыбился Федор.       — Ну почти. Адрес я тебе скину. Короче. Сейчас уже поздно, он отдыхает, наверное, а завтра… Завтра как раз праздник, так что сначала едешь на Пятницкую, находишь там забегаловку, в которой крутят самые охуенные шавухи в городе…       Я выдал Федору точную инструкцию дальнейших действий и со спокойной совестью завалился спать.

***

      «Песен ещё ненаписанных сколько?       Скажи, кукушка, пропой.       В городе мне жить или на выселках,       Камнем лежать или гореть звездой?       Звездой.»       «Кино» я в последнее время слушал нечасто, но в то утро ясно ощутил потребность в их четком ритме и таких знакомых текстах. «Кукушку» я под конец тренировки прослушал дважды и, остановив беговую дорожку, потянулся за полотенцем, чтобы вытереть лицо и шею от пота. Боковым зрением я заметил какое-то движение и резко обернулся. У входа в тренажерный зал, который я устроил в полуподвале таунхауса, стоял Артем и смотрел на меня нечитаемым, но каким-то тяжелым взглядом.       — Артем? — позвал я, вынимая из ушей капли наушников. — Ты потренироваться хотел? Я уже закончил.       Я шагнул в сторону, но Артем не ответил и даже не шелохнулся, только пристально следил за моими осторожными перемещениями. Мне стало не по себе.       — У меня тут только беговая дорожка и велотренажер, — попытался я все-таки завязать разговор. — Но еще турник есть и боксерская груша…       Артем отмер и тяжело, словно ледокол, двинулся в мою сторону. В его взгляде было что-то такое, что заставило меня попятиться назад. За сутки я так и не присмотрелся к тому человеку, которого поставили нам в охрану, зато сейчас смог оценить и габариты, и скрытую в медленных движениях угрозу. Не хотелось верить, что выбранный Борисом профессионал способен причинить мне вред, и все же он неумолимо шел на меня, в то время как я шаг за шагом отступал назад. Я запнулся о лежавший на полу мат и чуть не упал, но восстановил равновесие и шаг спустя уперся лопатками в стену. Больше отступать было некуда. Артем улыбнулся одной стороной рта, и я до судорог вцепился в края полотенца. Мне стало страшно. Мог ли Борис ошибиться в своем человеке? Что, если Артем заодно с Юхиным, и все это подстроено для того, чтобы довести их с Кириллом план до конца? Больше всего пугало то, что, расправившись со мной, Артем навредит находившимся в доме Милану и Нине.       — Что… — пробормотал я, когда Артем оказался совсем рядом.       От его мощной фигуры исходил жар и что-то животное. Он тяжело дышал и неотрывно смотрел мне в глаза. Я не собирался сдаваться совсем уж легко, и все же трезво оценивал, что шансов в рукопашной против этой горы мышц у меня мало. К тому же я не знал, было ли у него с собой какое-то оружие, поэтому прочистил горло и попытался снова:       — Артем?..       Поцелуй получился быстрым и жестким.       — С ума меня сводишь, — прохрипел Артем, упершись ладонями в стену по обе стороны от моей головы.       Осознание накатывало мощными болезненными волнами. Будто в отлежанную конечность снова хлынула кровь. Происходившее казалось немыслимым, и все же нос Артема вычерчивал на моей щеке зигзаги, а горячее дыхание опаляло шею.       — Артем… — Я, все еще сжимая в одной руке полотенце, а в другой наушники, уперся ему в плечи и попытался отодвинуть. — Ты в своем уме? Ты чего себе позволяешь?       Мозг зафункционировал в обычном режиме, толчками вырабатывая негодование.       — Не вижу проблемы, — ответил Артем и, проехавшись ладонью по стене вниз, схватил меня за бок. — Ты гей. И ты свободен.       — А субординация? Работы захотел лишиться?       Мне плевать было и на его риск быть уволенным, и на самого Артема как человека вообще и как потенциального партнера — в частности. Но такой неожиданный подкат не вызвал во мне ничего, кроме возмущения и злости. И разжег не поддающийся контролю протест, основанный на чисто животной конкуренции двух самцов.       Мои слова о субординации его не убедили.       — В понедельник я уеду, и больше нас ничего связывать не будет, — сказал он. — Так что — почему бы и нет? — Его ладонь скользнула мне на поясницу и притянула почти вплотную.       — Уедешь ты не в понедельник, а прямо сейчас, — зашипел я. Мне все-таки удалось отпихнуть его и скользнуть в сторону. — Я позвоню Борису Анатольевичу и попрошу его прислать кого-то другого.       — Уверен? Могли бы неплохо провести время.       — Артем!       — Ясно. Тогда забыли?       Я всмотрелся в его лицо, проверяя искренность якобы миролюбивых намерений, но никаких гарантий его малоподвижная мимика не давала. С одной стороны, хотелось избавиться от Артема как можно скорее, с другой, — совсем не хотелось объясняться с Борисом.       — Если замечу хоть один намек в мою или Милана сторону, окажешься за дверью.       — Понял, не дурак. Мир?       Он протянул руку, которую я коротко пожал, и впредь вел себя еще менее заметно, чем до этого. Даже смотреть на меня перестал. После скудного завтрака свозил Нину в ближайший гипермаркет и вызвался помочь ей с обедом. А я перебазировался в гостиную, отвоевав у Милана кусок обеденного стола, лишь бы не видеть коротко стриженный затылок и мощный разворот плеч Артема. Не то чтобы я продолжал его бояться, но тело словно помнило те настойчивые прикосновения, и это раздражало. В итоге я позволил себе мысленно допустить, каким бы могло быть возможное продолжение утренней сцены, но ни один из вариантов развития событий меня не вдохновил.       Работы в праздничный день особо не было, но я постарался занять себя планированием ателье для Милана. Просматривал фотографии и ролики, подбирал технику и инструменты, пытался понять, что понадобится в первую очередь.       А Милан, совсем разбитый простудой, в это время сидел на другом краю стола, сгорбившись над своими рисунками. Периодически строчил какие-то мейлы и отправлял сообщения с телефона. Он вовсю погрузился в восстановление целостности своей коллекции, а после обеда окинул кислым взглядом свой же бардак и предложил устроить марафон «Тьмы», точнее — последнего сезона сериала, где часть действия происходит в будущем.       К просмотру подключилась Нина, и Милан поначалу еще пытался объяснять ей хитросплетения сюжета, но потом запутался и, поплотнее укутавшись в плед, замолчал. Только раз заспорил с Ниной, какого цвета куртка у главного героя. Нина настаивала на кукурузном, Милан — на банановом. Я исподтишка следил за этими двумя и радовался, что они как будто подружились. По крайней мере, проявляли обоюдную симпатию. А вот с Артемом Милан практически не контачил, и их отношения можно было охарактеризовать обоюдным игнором.       Ближе к вечеру от Берестова пришло короткое сообщение:       «Ясина Федьке ты спалил?»       Ясином звали нашего с Димкой любимого донерщика. И упоминание его имени в сообщении означало, что моим инструкциям Федор следовал четко: заехал на Пятницкую и доставил-таки Берестову самую-охуенную-в-городе-шаурму.       «Приятного аппетита», — ответил я, улыбнувшись, и тут же услышал звук щелчка.       Поднял голову и увидел направленный на меня телефон Милана.       — Зачем? — спросил я, все еще улыбаясь, и отложил свой телефон на стол.       — Для блога, — ответил Милан, разглядывая результат. — Вы его совсем забросили, а сейчас, на волне интереса после пожара, можно и попиариться.       Я с хрустом потянулся. Настроение ползло вверх.       — Вряд ли мое лицо сейчас так уж актуально, — сказал я. — Скоро мы вообще только за счет тебя выезжать будем.       — Слушай, а кто ты по знаку зодиака? — вдруг спросил Милан и, убрав телефон, с любопытством на меня посмотрел.       — Эм…       — Козерог он, — подала голос Нина, все еще сидевшая на диване перед плазмой, на которой на паузе застыл кадр из последней серии «Тьмы». — Не видно, что ли? — добавила она тише.       — Эй! — возмутился я. — Что за наезды?       — А когда у тебя день рождения был? — проигнорировал Милан нашу с теткой перепалку.       — Одиннадцатого января.       Огорчение Милана было выразительным.       — Прости, я пропустил… — досадливо качнул он головой.       Я подумал, что, даже если бы он знал, то поздравил бы вряд ли — слишком уж натянутыми тогда были наши отношения.       — Ничего страшного, — попытался успокоить я. — Я твой день рождения тоже пропустил.       — А ты разве знал?       — Из Твиттера узнал, да. Вы тогда только из Германии вернулись.       Милан нахмурился и положил руки на пояс. Он мучительно что-то обдумывал, смотря чуть мимо меня. Видимо, вспомнил, что я следил за ним в соцсетях и читал его посты. Так и не взглянув на меня, он вернулся на диван и, запустив сериал, снова закутался в плед.       — А у тебя когда день рождения был? — донеслось тихое от Нины.       — Восемнадцатого ноября, — ответил Милан.       — Оу. Скорпион, — уважительно сказала она и, бросив на меня одобрительный взгляд, незаметно для Милана подняла большой палец вверх.

***

      В субботу появились сразу две хорошие новости: проводку в офисном крыле наконец-то починили, а Юхина наконец-то поймали. Ремонт сгоревшего помещения уже перевалил за половину, разбитое окно заменили. В понедельник можно было возвращаться на фабрику, но я что-то так пригрелся дома, что хотелось продлить эти мини-каникулы хотя бы еще на пару дней.       В воскресенье, когда за ненадобностью уехал Артем, стало совсем идеально: по дому слонялся вечно всклокоченный Милан с горящими то ли от болезни, то ли от творческого возбуждения глазами, почти ощутимо вибрирующий от идей и нетерпения поскорее их воплотить; и Нина — родная и понятная, вдруг решившая добавить моему минималистскому дому немного уюта. С ними мне было тепло и спокойно, но тетка потихоньку готовилась к возвращению в Москву, чтобы успеть настроиться на начало трудовой деятельности, а Милан рвался на фабрику — восстанавливать утраченные в пожаре образцы. Он уже договорился с Димкой о предоставлении ему помощников, и с нетерпением ждал доставки заказов с тканями и фурнитурой, чтобы поскорее приступить к моделированию своих задумок.       — Может, долечишься хоть? — спросил я с надеждой, но Милан ответил таким отчаянно-решительным взглядом, что спорить я не стал.       Так что в понедельник мы вернулись на фабрику, где все закрутилось с такой скоростью, что я едва успевал переводить дух.