Оверлок

      Спал я остаток ночи урывками, постоянно просыпался и возвращался мыслями к пожару, словам Берестовых и резкой смене собственных жизненных ориентиров. К утру я уже окончательно смирился с тем, что пожертвовать семейными отношениями мне все-таки придется. Странно, но я сразу почувствовал себя гораздо увереннее и как-то… свободнее, что ли. В конце концов, Кирилл взрослый мужик и за свои поступки должен отвечать сам, а если мое решение не примут родители, то… вряд ли это меня удивит, потому что к их осуждению я давно уже привык.       Первое, что я сделал, когда подорвался в семь утра, это набрал Варю и сообщил о ночном пожаре, из-за которого все офисное крыло осталось без электричества. Она довольно быстро сориентировалась и предложила предупредить всех офисных сотрудников о переводе на удаленку. Это оказалось отличным решением, учитывая тот факт, что пятница в честь Дня защитника Отечества все равно была нерабочей, а разместить более тридцати сотрудников на один день нам банально негде. Варя заверила меня, что организует все сама, и велела заниматься более важными на тот момент делами.       А более важным был приезд следователей.       В восемь я тихонько постучал в гостевую спальню и, не получив ответа, приоткрыл дверь. Милан спал на боку, закинув ногу на скомканное одеяло, и громко сопел заложенным носом. После всего пережитого ему следовало бы отлежаться и прийти в себя, но присутствие главного свидетеля было необходимостью, так что пришлось его будить. Я подошел к кровати и мягко потрепал его за плечо, и он тут же вскочил, да так резко, что заехал головой мне в челюсть.       — Ой, прости, — пробормотал он, испуганно наблюдая, как я потираю подбородок.       — Ничего страшного. Ты просто чуть не выбил мне половину зубов, — попытался пошутить я, но понимания не встретил, из чего сделал вывод, что случившееся повлияло на Милана гораздо сильнее, чем он пытался показывать. Вздохнув, я спросил: — Ты как?       — Норм, — ответил он слишком поспешно и шмыгнул носом.       — Нам бы выехать минуть через тридцать.       — А, да. Я сейчас.       Он встал и заметался по комнате, не сразу соображая, что делать. Тогда я подсказал:       — Иди умывайся, потом в гардеробной — она в моей спальне — выбери себе что-то из одежды. Я внизу буду. Позавтракаем и поедем.       Милан кивнул с явным облегчением и ушел в ванную, слегка не вписавшись в дверной косяк. Стресс, переохлаждение и недосып сказывались на его самочувствии не лучшим образом. Я решил, что как только основные сегодняшние задачи будут выполнены, заберу его домой и не выпущу до самого понедельника, пока не буду уверен, что он в порядке и снова готов приступить к работе.       За завтраком он вяло ковырялся в тарелке, зато почти залпом выдул чашку кофе и потянулся за второй.       — Мы никуда не поедем, пока ты не доешь свой омлет, — сказал я строго и добавил: — И помидоры.       Сидевший рядом с ним Павел, не поднимая головы, выразительно вздернул брови. Он давно уже закончил свой завтрак и допивал чай, и я в который раз за утро поразился его стойкости — человек всю ночь не спал, охраняя нас с Миланом, а выглядел собраннее и свежее нас обоих вместе взятых.       Милан недовольно вскинулся:       — Я по утрам обычно не ем. А на помидоры…       — Дай угадаю: у тебя аллергия. Как и на клубнику.       Он закатил глаза и, добравшись-таки до второй порции кофе, принялся сопеть в чашку.       — Просто не люблю, — пожал он плечом после пары глотков и покосился на Павла.       Тот невозмутимо поднялся с места и полувопросительно сообщил:       — Пойду пока машину погрею? А то Борис Анатольевич сообщение прислал, что они уже выехали.       Милан допил кофе и соскочил следом.       — А ну-ка стоять! — рявкнул я.       — Ну что еще? — досадливо протянул он, тормозя у двери.       — Носки твои где?       Он опустил голову и пошевелил пальцами голых ног.       — Эм…       Я молча поднялся на второй этаж, взял новую пару хлопчатобумажных носков, заодно прихватил непонятно откуда взявшиеся шерстяные и спустился в холл. Милан, как ни странно, стоял там, где я его оставил, и не то с раздражением, не то с интересом следил за моим приближением. Я опустился рядом с ним на корточки.       — Ногу подними, — попросил я, похлопав его по правой лодыжке.       Милан послушно согнул ногу в колене, и я, подхватив его ступню под пятку, аккуратно отряхнул от возможно налипших крошек. Милан дернулся и, сдавленно хихикнув, ухватился за мои плечи. Когда обе ноги были упакованы, он медленно убрал руки, и я, напоследок оценив двух идентично вывязанных снеговиков, поднялся.       — У тебя, что, какой-то кинк на носки? — спросил он с плохо скрываемым весельем.       — Нет, — ответил я и протянул ему свою куртку. — Мне просто нравится о тебе заботиться.       И это было правдой. Причем, в случае с Миланом, мне впервые нравилось именно делать что-то самому, а не привычно откупаться подарками. Мне нравилось то выражение растерянности и смущения, которые на миг появлялись на его лице каждый раз, когда я проявлял знаки внимания. Нравилось, как он залипал на моих губах и едва заметно заламывал уголки своих породистых бровей, будто отчаянно хотел что-то сделать, но заставлял себя сдерживаться. И как после, поймав себя на слишком явной реакции, выпускал колючки и начинал язвить.       И, конечно, мне до боли в груди нравилось то, что отчуждение между нами постепенно таяло и зарождалось что-то новое, не очень пока понятное, но, несмотря на все перепады настроения и колкости, — родное и уютное.       Милан, вряд ли ожидавший от меня такой откровенности, вспыхнул и поспешно отвернулся к двери. Посмотрел на свои ступни и проворчал:       — И такую вот красоту — да в тапки?       Я вспомнил, что из обуви у него только тапочки, которые я отыскал для него ночью в офисном шкафу, и открыл было рот, чтобы предложить выбрать что-то из моего, но он меня опередил:       — Я не собираюсь брать у тебя еще и обувь! Мне твоих трусов вполне хватило.       — Ну нет, так нет, — согласился я, выходя за ним на улицу.       До машины Милан добрался первым и, стряхнув с тапочек налипший снег, забрался на переднее пассажирское сиденье. Учитывая то, что место водителя уже было занято Павлом, мне оставалось только сесть назад. Когда я устроился и захлопнул дверцу, пойманный через боковое зеркальце взгляд Милана показался лукавым.       И это мне тоже нравилось.

***

      При бледном свете февральского утра последствия пожара выглядели еще более устрашающими, чем ночью. Фасад здания над пустым проемом разбитого окна закоптился до самой крыши, а запах гари в офисном коридоре, казалось, въелся в стены еще сильнее.       Единственным приятным сюрпризом стал приезд Вари. На мой вопрос, что она тут делает, если всех офисных сотрудников отправили на удаленку, смущенно пожала плечами и сказала, что хочет быть максимально полезной. Однозначно — лучшая секретарша из всех. Ее присутствие я оценил, когда она вызвала электрика, чтобы тот устранил неполадку, а так же заняла какими-то мелкими поручениями Милана, который с мрачным видом слонялся по этажу.       В десять, как и обещал Борис, приехал следователь — вдумчивый, если не сказать — угрюмый мужик под пятьдесят, представившийся старшим следователем Басовым Макаром Валерьевичем. Он и его помощник уже ознакомились с составленным после пожара протоколом, поэтому осмотр очага возгорания и последствий пожара прошел довольно быстро. Не успел следователь приступить к опросу свидетелей, как в сопровождении троих явились Берестовы. Двое из их спутников застыли у входа в типичных позах телохранителей, а третьего Борис представил следователю как начальника личной службы безопасности.       «У-у-у», — подумал я и посмотрел на отошедшего к дальней стене Димку. По его виду было понятно, что думает он о том же: — «Приехали взрослые дяди решать взрослые дела». Поймав взгляд друга, я сделал «страшные» глаза, и тот едва заметно дернул уголками губ, но улыбка получилась скорее грустной.       Опрос прошел слаженно и довольно быстро, потому что показания и Милана, и дежурившего ночью охранника полностью совпадали с тем, что зафиксировали камеры наружного видеонаблюдения.       Когда охранника отпустили, начбез Бориса достал из внутреннего кармана пиджака сложенный листок с какими-то данными и передал следователю. Тот бегло изучил его и, подняв взгляд, посмотрел на меня.       — Кирилл Крыгин приходится вам родственником? — спросил он.       — Да. Родной брат.       — Хм… Данные, полученные с камер видеонаблюдения, указывают на его непосредственную причастность к поджогу.       Я кивнул.       — От забора, откуда производился бросок сначала булыжника, а после — и бутылки с зажигательной смесью, до фасада здания довольно далеко. Мог ваш брат попасть в цель с такого расстояния?       — Кирилл в молодости баскетболом занимался, так что броски у него достаточно сильные и меткие.       — Ясно. — Басов сделал какие-то пометки в своем блокноте. — Какие у вас отношения с братом?       Я вздохнул. Получилось тяжко и как-то безнадежно.       — Натянутые.       — Поясните.       — Мы слишком разные. Разные ценности, разные цели. Он завидует моему успеху, хотя считает, что мне просто повезло оказаться в правильном месте в правильное время. Сам при этом ни в профессиональной, ни в личной жизни особо не преуспел. — Я рассказал про алкогольную зависимость и проблемы с работой, про недавнюю попытку жениться в третий раз и большой долг, выплачивать который пришлось мне. — Так что, — подвел я итог, — я его презираю, он меня — ненавидит.       — Ясно. А какие у него отношения с вами? — спросил Басов Милана.       — Мы даже не знакомы, — ответил тот. — Может, и пересекались случайно где-то на фабрике, но и то вряд ли.       — Тем не менее, — вклинился я, — Кирилл Милана заочно знал. И недели две назад выразил на его счет однозначную угрозу.       — Что именно он сказал, припомните? — Басов приготовился записывать.       — Что-то вроде: «Получше следи за своей… эм… — Я запнулся, не решаясь произнести сказанное Кириллом слово, и все же, избегая смотреть на Милана, закончил: — подстилкой».       Боковым зрением я увидел, как Милан дернулся и скрестил на груди руки.       — Подстилкой? — переспросил следователь, профессионально удержавшись от осуждения в голосе. Лишь перевел взгляд с меня на Милана и обратно. — Вы состоите в интимной связи?       — Эм… Состояли, — поправил я. — Сейчас — нет. Но Кирилл об этом узнал. Кстати, от кого-то из работников склада.       Басов снова накорябал что-то в своем блокноте.       — Итак, угроза вашего брата базировалась на личной зависти вашему успеху и неприязни к сексуальной ориентации?       Димка в своем углу фыркнул.       — Да, — ответил я.       — Так. — Следователь нахмурился, еще раз пробежался по своим записям и повернулся к Борису и его начбезу. — Борис Анатольевич, ну картинка вырисовывается вполне ясная. Наличие соучастника в виде бывшего сотрудника фабрики только подтверждает, что поджог был совершен с прямым умыслом. Мотивом для обоих стала месть. Цель — причинение вреда или убийство Воронцова Милана Юрьевича. — Басов снова повернулся ко мне: — Где сейчас может находиться ваш брат?       — Не знаю. Не удивлюсь, если на фабрике.       Следователь сделал какой-то знак своему помощнику, и тот вышел в коридор.       — Борис Анатольевич, — обратился он к Берестову, — можно вас на пару слов?       Они вышли, за ними потянулись и спутники Бориса, но один из телохранителей, прежде чем уйти, задержал на мне свой взгляд. Я не понял, что он значил, решил, что это что-то профессиональное, и тут же об этом забыл. Милан после короткой заминки тоже ушел, а мы с Димкой остались вдвоем. Он выглядел уставшим и каким-то расстроенным, но лезть с расспросами я не хотел. Бессонная ночь и допрос вымотали меня, и я мечтал поскорее вернуться в кабинет, чтобы растянуться на диване и хоть немного отдохнуть. Я уже развернулся к выходу, как Димка, подойдя к окну, вдруг сказал:       — Мы тут с отцом поговорили… Ну, про тот случай с похищением.       Я приблизился к нему, выражая поддержку и готовность выслушать, и он продолжил:       — Знаешь, кто был похитителем?       — Кто?       — Артем Белый. Отец мамы Веры.       Мама Вера. Третья жена Бориса, которая на несколько лет заменила маленькому Димке мать.       — Не понял.       — Он хотел отжать у отца бизнес. Организовал похищение. По сути, хотел припугнуть, но, как сказал отец, во время переговоров что-то пошло не так и началась стрельба. Там в итоге всех тупо расстреляли, но Белого среди похитителей не было, так что о его причастности к похищению никто так и не узнал. Он сам пришел к отцу через месяц и все рассказал. Просто чтобы продемонстрировать, на что способен. А потом предложил перемирие. Догадаешься, на каких условиях?       Я, и так уже прибитый услышанным, промолчал.       — Он отдал отцу свою дочь, Веру. Ну, чтобы вроде как семьями породниться. В замен обещал «крышу» и прекращение любых разборок. И… Отец женился. Детей ей, вон, троих заделал…       — Мить, это… Я даже не знаю. Это какой-то лютый пиздец…       — Скорсезе отдыхает.       Мы помолчали, пялясь на внезапно поваливший снег, укрывающий все вокруг чистой белой пеленой. Проблемы моей собственной семьи вдруг показались незначительными. Ну, подумаешь, ориентацию не принимают, ну брат — мудаком оказался… Но по сравнению с тем, что всю жизнь приходилось терпеть Борису, — такие пустяки. Как он вообще при таких испытаниях сумел сохранить рассудок? Как не свихнулся под давлением обстоятельств? Как нашел в себе силы на то, чтобы держать в узде свою огромную семью и тех, кто ее окружал?       — Я думал, она меня любит, — тихо сказал Димка. — Мамой ее называл…       — Она тебя любит, Дим. Все они. Понятия не имею, как твой отец этого добился, но я других таких семей не знаю.       — Клан, блядь, — хмыкнул Димка, а потом, заинтересованный тем, что происходит снаружи, вытянул шею и сказал: — Да уж, в каждой избушке свои погремушки.       Я тоже поглядел вниз и увидел, как следователь и его помощник под руки выводят из здания моего брата. То, что он, как ни в чем не бывало, все-таки пришел на работу, только доказывало его неадекватность. Сердце в груди болезненно трепыхнулось.       — Баскетболист хренов, — процедил я сквозь зубы.       Кир, будто услышав мои слова, обернулся и быстро нашел меня взглядом. И прежде, чем его запихнули на заднее сиденье старенькой Тойоты, он ухмыльнулся. Кривоватой и совершенно безумной улыбкой, от которой у меня мурашки по коже пошли.       В комнату вернулся Борис.       — Значит так, — начал он деловито. — Официальная версия поджога для СМИ — уничтожение материалов коллекции начинающего дизайнера. Кем — пока неизвестно. Милана во время пожара на фабрике не было. Будет пара коротеньких заметок в сети, от себя — никаких интервью. Дим, — обратился он к сыну, — вызывай свою клининг-команду. Роман, — перевел он взгляд на меня, — найди бригаду для срочного ремонта. Дел там немного, за выходные должны управиться. Севастьян Николаевич сказал, что с электрикой придется повозиться…       Он говорил что-то еще, но я почти не слушал. Смотрел на этого пожилого мужчину, человека, который столько времени был для меня примером для подражания, моим персональным кумиром, и понимал, что больше не хочу быть таким, как он. Не хочу быть машиной для зарабатывания денег. Не хочу быть дипломатичным и расчетливым человеком, который вынужден маниакально контролировать всех вокруг и даже врагов держать так близко, как только возможно. Теперь, когда я увидел крохотную часть изнанки его успеха, я понял, что оно того не стоит.       Куда важнее для меня была возможность оставаться самим собой. Проявлять себя, исходя из внутренних ощущений, говорить, что думаю, и не бояться выражать свои чувства. Быть неразумным, спонтанным, но… живым.       Я подошел к Борису и просто обнял его, оборвав поток инструкций на полуслове.       — Спасибо, Борь, — шепнул я ему на ухо, прижавшись щекой к щеке. — Дальше мы сами.       Борис отклонился назад и внимательно взглянул мне в лицо. Сначала чуть настороженно, а потом как будто горделиво.       — Ты всегда можешь на меня рассчитывать, — сказал он и, положив ладонь мне на затылок, легонько сжал.       — Знаю.       — Павла сменит Артем. Побудет с вами до понедельника, а там посмотрим.       — Хорошо.       — Милана никуда не отпускай, — добавил он, чуть помедлив. — Ни сейчас, ни вообще.       Я хохотнул:       — Будет сделано.       — Дима? — повернулся он к сыну. — Поехали.       — Хорошо, только я к себе. Ладно, на дачу, — ответил он на протестующий вздох отца и предупредительно поднял руку: — Пап, мне нужно побыть одному.       Лишь на мгновение на лице Бориса мелькнула уязвленность, но он быстро взял себя в руки.       — Отправлю к тебе кого-то из охраны, — все-таки оставил он последнее слово за собой и вышел.

***

      Милан обнаружился в моем кабинете. Он сидел на диване, скрестив ноги по-турецки, и сосредоточенно копошился в своем мобильном — единственное, что ему удалось спасти от огня. Заметив меня, Милан встрепенулся.       — Электричество еще не починили? — спросил он и потер покрасневшие глаза. Вид у него был совсем болезненный.       — Нет еще.       — Черт, мне нужен комп. Варя скинула на почту все эскизы, которые прилагались к договору. Еще кое-что было в Твиттере и в переписках всяких. В общем, нужно все в одну кучу сгрести.       — Можем спуститься на другой этаж или в цеху где-то подключиться, то крыло не пострадало. Ну или домой поехать, тут у нас без электричества все равно дел нет.       — Эм… Я попросил маму привезти мне кое-что. Она уже едет. Тогда дождемся ее и…       — Можем встретить ее дома, — перебил я. — Всяко ближе, чем до фабрики.       Милан замер в нерешительности.       — А это удобно? — спросил он.       — Да, конечно. Купим по дороге что-нибудь к чаю… — Я осекся, внезапно осознав, что, возможно, знакомить меня с мамой в его планы не входило. Так что пришлось изобразить беззаботность и продолжить максимально нейтральным тоном: — Посидите, пообщаетесь в нормальной обстановке.       Милан моей запинки вроде не заметил и, быстро отстучав что-то на мобильном, поднялся. Оказавшись на одном уровне со мной, он пристально вгляделся в мое лицо и спросил:       — И как много людей знают о том, что я был… твоей подстилкой?       Черт, а я так надеялся, что этого разговора удастся избежать.       — Я сделал тебе предложение, о котором пожалел на следующий же день. Потому что сразу понял, что хочу, чтобы между нами все было по-другому. Но обстоятельства сложились так, что тебе в тот момент нужны были деньги, а я был слишком глуп, чтобы спросить, для чего. О том, что мы спим, наверняка знали только Варя и Димка. Больше никто.       — Я не о том. Кто знал, что ты мне платишь? Дмитрий Борисович?       Я в который раз поймал себя на том, что это обращение к Берестову по имени-отчеству дико меня бесит.       — Да, он узнал, но не сразу. Где-то через месяц. И, разумеется, был не в восторге. Очень на меня злился.       Милан хотел что-то сказать, но телефон в его руке пиликнул, и он отвлекся.       — Мама будет минут через тридцать, — сказал он уже без прежней враждебности. — Нам лучше выехать поскорее, чтобы успеть за вкусняхами заехать.       Майбаха, который Димка оставил ночью на парковке, уже не было, и я, прокладывая следы по свежевыпавшему снегу, пошел к своей бэхе. У водительской двери меня догнал молодой парень, в котором я угадал смотревшего на меня телохранителя.       — Роман Владимирович, — сказал он и протянул руку ладонью вверх. — Позвольте?       Я встретился взглядом с Миланом. Тот уже открыл дверь с пассажирской стороны, и, я, заметив в его глазах дерзкие смешинки, смиренно вздохнул: ехать спереди мне снова не светило. Я вложил ключ от машины в протянутую руку телохранителя и улыбнулся:       — Конечно, Артем.

***

      Я плохо запомнил маму Милана по тем фотографиям, которые видел в квартире Воронцовых, ведь тогда мне показалось, что Милан с сестрой больше похожи на отца. А сейчас, когда я увидел ее вживую, ее сходство с сыном поражало. Она представилась просто Натальей и поначалу показалась несколько суетливой, что, скорее, было проявлением смущения или какого-то дискомфорта, нежели чертой характера. Я понятия не имел, что ей было известно о наших с Миланом отношениях, потому что спросить его об этом не догадался, и теперь мучился, не очень представляя, как вести себя рядом с ней.       От неловкости меня спас звонок мобильного. Я с облегчением отвлекся на него, но, увидев, кто звонил, сник.       — Привет, мам, — сказал я и, встав из-за стола, вышел на отапливаемую веранду, которая задумывалась как зимний сад.       — Что это за история с Кириллом? — набросилась мама без приветствий. — Скажи, что это неправда.       — Это правда, мам. Он арестован.       — Но ты ведь можешь как-то повлиять? Отменить все.       — Не могу.       — Почему — нет? Ты же начальник там.       — Мам… — Я прикрыл глаза ладонью. — Он совершил преступление. И будет отвечать перед судом.       — Так нельзя! Он же твой брат! — взвилась мама и всхлипнула.       — Надо было раньше думать…       — Ты не можешь так с ним поступить, слышишь?       — Есть законы, мам. И если их преступать…       — Почему ты такой жестокий? — выкрикнула она.       — Я — жестокий? — сорвался я. — Да за что вы меня так ненавидите, а? Скажи, почему для вас только Кирилл хороший, а я — всегда плохой? М?       — Ну… — Мама замялась.       Я повернулся к раздвижной стеклянной двери, ведущей в гостиную, и посмотрел на Милана и его маму. С моим уходом они явно почувствовали себя свободнее и расслабленнее и непринужденно о чем-то болтали. Хватило мига чтобы разглядеть, что каждый их жест, каждый взгляд пропитаны любовью и заботой. Внутренности обожгло обидой на собственных родителей за то, что у нас такого никогда не было.       — Неужели дело и вправду только в моей ориентации? — спросил я горько.       — Ром, ну, все-таки это неправильно, согласись, — примирительно отозвалась мама.       — А в запои уходить — правильно? — сказал я устало. — Деньги занимать и не отдавать. Без работы сидеть. Он поджог устроил и человека чуть не убил, мам.       — Ой, ну какой там человек?! — воскликнула мама, и я живо представил, как она недовольно поджимает губы.       — Мой любимый человек, — ответил я, смотря, как Наталья накрывает ладонь Милана своей и, склонившись к нему близко-близко, что-то говорит.       В трубке раздалось громкое сопение. Я вздохнул.       — Мам, послушай. Кирилл совершил преступление и будет наказан. На этом все. Вы с папой, конечно, всегда можете рассчитывать на мою финансовую и любую другую помощь, но только не в случае с Киром — он свой лимит моего терпения давно уже исчерпал. Да, я не тот сын, которого вы хотели, но другим я уже не стану. Если вы с папой не захотите со мной общаться, — я пойму, но, пожалуйста, не надо больше пытаться меня уговорить замять дело Кира. Это вопрос принципа и профессиональной этики. Все. Пока.       Я отключился и отвернулся к окну. На улице по-прежнему крупными хлопьями валил снег. Обновляя. Очищая. Словно страницу в альбоме перелистнули, и нарисовать на ней что-то новое еще только предстояло.