Оверлок

      Мы молча наблюдали, как вертолет на некоторое время завис над лесом, а потом начал снижение прямо на пустое заснеженное поле. Лопасти замедлили вращение, гул стих, но что именно происходит внутри или возле вертолета, мы не видели, потому что прожектор продолжал бить в нашу сторону. Наконец, на освещенном участке показалась небольшая группа людей — первые двое прокладывали по снегу путь, третий шел по их следам. Кто это такие, я скорее догадался, чем разглядел, когда троица вышла на дорогу и один из них направился к посту охраны.       — Только не говори мне, что это твой отец, — сказал я Димке.       — Собственной персоной, — мрачно ответил тот.       — Почему у меня такое ощущение, что ты его не звал?       — Потому что я его не звал.       — Тогда как он тут оказался?       — Хороший вопрос.       Гостей пропустили на территорию фабрики, и Димка отступил вглубь комнаты. Через минуту со стороны коридора послышались шаги и почти сразу громкий оклик:       — Дима?!       — Мы здесь! — отозвался тот и включил на телефоне фонарик, чтобы обозначить наше местоположение.       Борис вошел в сопровождении своих спутников, как всегда, безупречный и собранный, и стремительно направился к Диме.       — Папа! — воскликнул тот с напускной доброжелательностью. — Какими судьбами?       Не ответив, Борис обхватил его лицо ладонями. Димка дернулся, но все-таки позволил себя осмотреть.       — Как ты узнал? — спросил он, не уточнив, имеет ли в виду только осведомленность отца о пожаре или о том, что Димка оказался на фабрике, — тоже.       — Я всегда знаю, что происходит с теми, кто мне дорог, — емко ответил Борис сразу на оба подвопроса.       Вот теперь Димка вырвался.       — Ты, что, следишь за мной? С каких пор?       — Случился пожар. Я должен был знать, что с тобой все в порядке.       — Это не ответ на мой вопрос.       — Да, слежу. Это вынужденная мера. И, как видишь, оправданная.       — Оправданная — чем?       — Тем, что я могу мгновенно реагировать, когда моему родному сыну угрожает опасность.       — Да меня во время пожара здесь вообще не было! Я приехал, когда все уже потушили!       — Это поджог! А значит, угроза для всех, кто к этой фабрике причастен!       — Пап, спасибо за участие, правда, но мы бы сами разобрались!       — Дмитрий, сейчас не время…       — Серьезно?! А по-моему, самое время! Ты своей слежкой нарушаешь все допустимые границы. Неужели настолько мне не доверяешь?       — Дело не в этом! Однажды я уже чуть не потерял тебя. И не мог допустить, чтобы подобное случилось снова!       Наступила тишина. Слышно было, как в дверном проеме кто-то из телохранителей переступил с ноги на ногу. Лица Бориса я не видел — он стоял ко мне спиной — зато четко отметил, каким растерянным стал Димка.       — Когда это ты меня чуть не потерял? — спросил он, нахмурившись.       Борис едва повернул голову в мою сторону, намекая, что они здесь не одни, а сказано и так уже слишком много.       — Пап? — попросил Димка совсем тихо и как-то трогательно склонил голову набок.       Последовал долгий усталый выдох. Потом Борис шагнул к сыну почти вплотную и негромко заговорил:       — Ты не помнишь, но когда тебе было чуть больше трех, тебя и твою маму похитили. Это было самое начало девяностых, никто еще толком не понимал, что происходит, и не знал, что делать. Переговоры о выкупе велись паршиво, что-то пошло не так. Началась перестрелка, а потом прогремел взрыв. Она… спасла тебя, накрыв собой, но сама погибла.       Димка коснулся своего левого предплечья в том месте, где кожу чуть выше запястья с внешней стороны стягивал старый шрам. Сейчас его скрывали слои одежды, но я знал, что он там, потому что много раз видел. Димка стоял, растерянный и печальный, и явно не знал, как реагировать на признание отца. Тот подождал немного, провел по лицу ладонью и уже привычным строгим голосом спросил:       — Теперь мы можем перейти к делу?       Я знал этого человека чуть меньше, чем его сына, но за столько лет так и не смог привыкнуть к тому, как быстро он становится собранным и деловитым. И каким хладнокровным может при этом казаться. Но именно в тот момент я осознал, что не имею ни малейшего представления о том, как много пришлось Борису пережить, чтобы стать тем, кем он стал.       Димка был слишком ошеломлен, чтобы что-то ответить, поэтому Борис повернулся ко мне. Так же внимательно, как ранее сына, он осмотрел меня.       — Как ты? — спросил он, и я знал, что теплота, с которой прозвучал вопрос, была максимально возможным на тот момент проявлением его заботы.       — Нормально, — ответил я. — Мы нормально.       Борис перевел взгляд на стоявшего у входа Милана и обратился к нему, совершенно точно зная, кто это, хотя вживую видел впервые:       — Милан, скажите, кто мог знать, что вы остались здесь на ночь?       — Пап, — устало вмешался Димка, — утром приедут следователи, все тут осмотрят и всех опросят. Ты уверен, что сейчас это необходимо?       Борис посмотрел на сына с некоторым удивлением.       — Я уверен, что следователи сделают свою работу добросовестно, особенно те, которых вызову я. Но если бы я в своей жизни доверял только другим, то вряд ли добился бы того, чего добился. Мои люди уже обрабатывают материал с камер видеонаблюдения и отслеживают путь движения того автомобиля, на котором приезжали поджигатели.       Это была очередная демонстрация того, что власть Берестова-старшего почти безгранична. Я никогда в это не лез и лишь догадывался о его связях и тех возможностях, которые они давали, а вот Милан явно впечатлился и инстинктивно шагнул назад. Тут же наступил на что-то и тихонько ойкнул. Только тогда я вспомнил, что находимся мы в промерзшем помещении, а на ногах у него мокрые носки, поэтому предложил:       — Давайте перейдем в мой кабинет. Там тепло и наверняка есть свет.       Мы переместились ко мне. В кабинете действительно было тепло, но с электричеством я не угадал: света не было на всем этаже. Но хотя бы не так пахло гарью, а с проблемой освещения худо-бедно справлялся все еще бивший в нашу сторону прожектор вертолета. Телохранители профессионально оценили кабинет на предмет отсутствия угрозы и остались стоять у двери. Димка с отцом устроились на диване, а Милан, чуть поколебавшись, сел рядом с ними в кресло. Я же, включив на телефоне фонарик, пошел к шкафу.       Одежда, которую я держал здесь для Милана, по-прежнему лежала аккуратными стопками в гардеробном отделе. Я нашел чистые носки и те тапки, которые привез, чтобы он после душа не ходил по кабинету босиком. Не задумываясь, подошел к креслу и присел на корточки. Стянул с Милана мокрые и ужасно грязные носки, аккуратно растер озябшие ступни, заодно проверяя, нет ли порезов или ушибов, и надел чистые. Натянуть сверху тапочки я не успел, потому что Милан очнулся и заерзал, а потом закинул ноги на кресло и поджал их под себя. Выглядело это так, будто он хотел их спрятать. От меня. Я поднял голову и встретился с его округленными от изумления глазами. Поднявшись, я понял, что изумлен не только он — оба Берестова молча наблюдали за мной с тем же выражением на лицах. Я дернул плечом, мол, ничего странного тут нет, и отошел, чтобы сесть на край стола.       — Итак, Милан, — возобновил разговор Борис. — Кто знал, что вы остались на фабрике?       — Эм… То, что на всю ночь, наверное, только Маруся. Это моя подруга, она механик. Спросила, поеду ли я домой, я ответил, что останусь сегодня здесь. Роману и его секретарше Варе я сказал, что просто задержусь. Больше вроде бы никто. А, ну родителям еще отписался, чтобы не ждали.       — Охранник знал, что ты здесь, — вспомнил я.       Борис сделал какой-то знак телохранителям, и один из них вышел.       — Почему это важно? — осторожно спросил Милан.       Какое-то время Борис обдумывал ответ, но, не привыкший юлить, ответил прямо, подтвердив своими словами догадку Димки:       — У меня есть предположение, что поджог устроили с целью причинить вам вред.       — Именно мне?       — Если бы хотели навредить только фабрике, поджог устроили бы со стороны склада. Ну или швейного цеха, где есть дорогостоящее оборудование. Но окно разбили именно в вашей комнате. И подожгли именно в тот момент, когда в ней находились вы.       Милан подтянул колени к груди и обхватил их руками.       — Кто-то пытался меня убить? — спросил он глухо.       Сидевший рядом Димка потянулся и положил ладонь ему на колено.       — Эй, мы со всем разберемся, не раскисай только, — сказал он и легонько его похлопал.       Это был абсолютно дружеский жест, за которым не стояло ничего, кроме желания выразить поддержку, но я все равно напрягся. Поэтому встал и, проделав несколько шагов, сел на подлокотник кресла. Димка понятливо кивнул мне поверх Милановой головы и убрал руку.       В этот момент вернулся ушедший телохранитель, ведя перед собой охранника. Тот выглядел немного встревоженным, но держался уверенно.       — Вы знали, что на фабрике остался кто-то из сотрудников? — спросил Борис, не вставая.       — Да, — ответил охранник незамедлительно.       — Откуда? Насколько мне известно, вас не предупреждали.       — Так свет же горел.       — У нас фасад зеркальный, — вмешался я. — Снаружи ничего не видно.       — Так это днем окна зеркалят. А вечером все равно видно, горит внутри свет или нет.       Мы с Миланом переглянулись. Он выразительно выгнул бровь и издал нервный смешок. Наверняка тоже вспомнил все те разы, когда я брал его у окна в этом самом кабинете, уверяя, что снаружи нас никто не видит. Мы же не занимались этим по вечерам, когда включали свет? Вроде бы нет… В любом случае, я мысленно сделал пометку как-нибудь проверить, что именно можно разглядеть с улицы, когда внутри горит свет.       — Вы ходили проверять, кто это? — задал Борис следующий вопрос.       — Милан Юрьевич и раньше оставался на фабрике, так что я знал, что это он. Да и по камерам посмотрел. Мне в конце смены с проходной Лешка звонил, просил посмотреть, ушел он или нет.       — Зачем ему это, он не сказал?       — Да вроде какой-то приятель Милан Юрьича с ним разминулся, хотел понять, где его искать.       — Телефон этого Алексея у вас есть? — Теперь Борис напоминал взявшую след борзую. — Позвоните ему и спросите, кто это был.       Охранник на секунду засомневался, а потом все-таки позвонил. Не вдаваясь в подробности, спросил напарника, кто интересовался Миланом, выслушал ответ и передал нам:       — Говорит, что имени не помнит, но кто-то из новеньких. Со склада, кажется.       У меня по спине пробежал холодок, а в груди заворочалось что-то вроде плохого предчувствия.       — Вы можете прямо сейчас посмотреть записи с камер на проходной и выяснить, кто это был? — спросил Борис.       Охранник заколебался.       — Записи-то я посмотреть могу, но сказать, кто это был — вряд ли. Просто я из рабочих мало кого знаю. Они же через вторую проходную выходят, а я обычно на главном посту дежурю.       — Хорошо, просто найдите тот отрезок, на котором видно, как кто-то задержался у будки охранника чуть дольше. Сделайте копию или скриншот какой-то… Павел, — обратился Борис к одному из телохранителей, — дайте ему свой номер, пусть отправит вам то, что обнаружит.       Борис отвлекся на сигнал входящего сообщения и достал из кармана пиджака мобильный. Какое-то время внимательно смотрел на экран, потом бросил беглый взгляд на меня, на охранника и сказал ему:       — Спасибо, вы очень помогаете. Можете возвращаться на пост и приступать к просмотру видео с камер наблюдений.       И только когда тот вышел, развернул телефон экраном в мою сторону и показал текст сообщения.       — Что там? — спросил я, беря трубку в руку.       — Мои ребята проследили путь поджигателей, — ответил он. — Остановки производились по двум адресам: по первому высадился пассажир, по второму — водитель.       Я с опаской посмотрел на текст сообщения. Второй адрес ни о чем мне не говорил, но, проскроллив экран чуть вверх, я увидел название улицы и номер дома, которые были знакомы мне с самого детства — тот самый адрес, по которому сейчас жили родители и периодически брат. Значит, пассажиром и тем, кто разбил окно и забросил в него зажигательную смесь, был Кирилл? Я не знал, что сказать и что делать, и оглядел присутствующих невидящим взглядом. Кто-то, кажется, Димка, нетерпеливо спросил:       — Ну что там, что?       Мобильник в моей руке снова пиликнул, я посмотрел на экран, чтобы прочитать следующее сообщение:       «По конечному адресу проживает бывший сотрудник фабрики Юхин Максим Иванович, мастер-закройщик. В августе прошлого года был уволен за подозрение в хищении материалов. Заведено уголовное дело. Выпущен под залог до решения суда».       — Твою мать, — простонал я и отдал телефон Борису.       Мой родной брат и бывший закройщик. Как они вообще познакомились? Как спланировали все? Юхин, очевидно, хотел отомстить за позорное увольнение и судебное разбирательство, но какие причины были у Кирилла?.. Когда Милан успел перейти ему дорогу? Они ведь даже не знакомы… Или дело вовсе не в Милане, а в том, чтобы за что-то отомстить мне? Я посмотрел на Милана, такого напуганного сейчас, все еще чумазого от сажи и очень уставшего, и не смог сдержать судорожного вздоха.       — Что такое? — спросил он одними губами.       Я подумал о маме: что будет, когда она узнает, что ее младший сын пытался убить человека? Перенесет ли она? А отец? Что вообще будет со всеми нами, когда история о поджоге всплывет наружу? Вряд ли удастся скрыть тот факт, что один из поджигателей — брат совладельца компании. И как на это отреагируют СМИ?       — Что мне делать? — спросил я и нашел глазами Бориса.       Он встал и прошелся по комнате. Разумеется, он понял, что я имел в виду, но выдать решение сразу не мог.       — Мы можем поступить вот как, — сказал он наконец, и в белом свете далекого прожектора его лицо показалось жестким. — Я позабочусь о том, чтобы в прессу попала только та информация, которую дадим мы, но, — он сделал эффектную паузу и посмотрел мне прямо в глаза, — виновные понесут наказание.       — Я не могу, — запротестовал я, поднимаясь на ноги. — Борь…       — Да что, блядь, происходит? — спросил Димка, тоже вскакивая с места.       Борис снова выдержал паузу, предоставив мне право самому все объяснить, но я всплеснул руками и, уперев руки в бока, отвернулся к окну.       — Согласно данным, в машине находились двое, — разъяснил за меня Борис. — Один из них — Юхин, ваш уволенный за хищение закройщик. Второй — Кирилл Крыгин.       — Кирилл? — переспросил Димка, и я буквально почувствовал, как мою щеку прожигает его взгляд. — Твой брат?       Словно в ответ на его вопрос телохранитель, которого Борис назвал Павлом, достал из кармана пальто телефон и, бегло взглянув на экран, передал Борису. Тот посмотрел и протянул мне. Я и так уже знал, что там, и все равно скривился, когда увидел чуть размытое черно-белое изображение человека, в котором, даже несмотря на ракурс и качество съемки, безошибочно угадывался мой брат.       Я передал телефон дальше Димке и обратился к Борису:       — Я не могу. У меня мама недавно операцию перенесла. Она просто не переживет, если узнает.       — Ты что, выгораживать его собрался? — взвился Димка. — Он же чуть человека не убил!       Я посмотрел на Милана. Он сидел, весь собравшись в напряженный узел, и невидяще смотрел прямо перед собой. Меня на части раздирало от противоречий: на Кирилла мне было плевать, но я всерьез беспокоился за маму, а с другой стороны чувствовал себя виноватым перед Миланом, который в последнее время и так пережил немало, а тут еще я ненароком втянул его в свои семейные разборки.       — Борис, — сделал я еще одну попытку. — Это моя семья. Ты должен понимать…       Лицо Бориса сделалось непроницаемым. Он опустил взгляд и тяжело вздохнул.       — Вы серьезно сейчас? — продолжил негодовать Димка. — Какая, нахрен, семья?! Да они тебя ни в грош не ставят, а ты о них все беспокоишься?! Им бы только деньги из тебя трясти! Думаешь, спасешь брата — и вдруг хорошим для них станешь? Мечтай дальше! — Димка встал передо мной и зашипел прямо в лицо: — Ты никто для них! Никто! Или нет, погоди. Ты — позор семьи! Пидор несчастный! Ну чего кривишься? Скажешь, не так?       Слова друга били больно, но прямо в цель. Он просто озвучивал все, что я и так давно знал, но, высказанные, эти факты вдруг обрели силу и стали правдой, хотя я предпочел бы продолжать обманываться как можно дольше.       — У меня никого, кроме них нет, — сказал я тихо.       — Ну ты и идиотина! — протянул Димка. — А мы тебе — кто? Так, сбоку припека? Пап, ну хоть ты ему скажи!       Мы с Борисом встретились глазами. И он вдруг улыбнулся. Тепло так, искренне. У меня защипало в носу, и я опустил голову, чтобы скрыть набежавшие слезы. Слева прижался Димка и крепко обнял меня поверх рук. Справа подошел Борис, ухватил одной рукой за локоть, а вторую положил на шею сзади.       — Ты давно уже часть моей семьи, — прошептал Борис в правое ухо и несильно вжал сухие властные пальцы в затылок. — И мне жаль, если я до сих пор не сумел тебе этого показать.       Я тут же вспомнил, что Борис который год методично приглашает меня не только на официальные деловые приемы вроде юбилея в сентябре, но и на сугубо семейные тусовки. Что на абсолютно любом мероприятии неизменно находит время, чтобы уделить внимание лично мне. И что часто пытается вовлечь в свои семейные будни. А я все это время считал, что должен соблюдать дистанцию, а не лезть в чужую семью, и раз за разом отказывался.       — Спасибо, — тихо ответил я, чувствуя, как в груди разрастается что-то огромное и неизбежное.       Борис на миг коснулся губами моего виска и отступил. Димка тоже отстранился, но тепло их близости осталось, будто они вокруг меня какой-то кокон сплели. Стало уютно и так легко, что сначала я фыркнул, а потом… рассмеялся.       — Так, ну все, — проворчал Димка, — у него истерика.       — Нет, ну какие же придурки! — выдавил я сквозь смех. — Это ж надо было после совершения преступления по домам разъехаться!       — Они просчитались, — отозвался Борис. — Знали о внешних камерах на парковке и проходных, но не знали об остальных, тех, которые вдоль дороги установлены. Сняли номера на подъезде, приехали типа инкогнито и были уверены, что никто их не вычислит.       — Идиоты, — вздохнул я. — Ладно, какой у нас план действий?       — План действий… — Борис посмотрел на запястье. — Сейчас почти три утра. Часов через семь сюда приедут следователи, а до этого времени предлагаю отдохнуть. Дима, ты летишь со мной. Не обсуждается, — пресек он неозвученный протест сына. — Вы с Миланом отправляетесь в таунхаус, — сказал Борис уже мне. — С вами поедет Павел. Утром его сменит другой телохранитель. И на период следствия с вами всегда будет кто-то из моей личной охраны.       — А к себе домой я поехать не могу? — подал голос Милан.       — Расследование много времени не займет, — сказал Борис. — Пара дней максимум. Потом виновных арестуют и можно будет съездить домой.       — Мы же договорились, что ты поживешь пока у меня, — напомнил я Милану.       — Это ты решил. Я еще не соглашался, — буркнул он.       — Значит, самое время согласиться. — Я пододвинул тапочки поближе к креслу.       Где-то за спиной хрюкнул Димка. Борис хлопнул его по спине и подтолкнул к выходу, за ними потянулись телохранители, а мы с Миланом на мгновение остались одни. Он спустил ноги вниз, обулся и встал.       — У меня с собой ничего нет, даже щетки зубной — все сгорело.       — Щеткой и одеждой я тебя обеспечу. С остальным разберемся.       Милан нахмурился. Он явно сомневался, принимать ли мое приглашение, и меня это бесило.       — Послушай, — начал я и на мгновение запнулся, подбирая слова. — Ты должен какое-то время пожить у меня. Это банально вопрос безопасности. С нами постоянно будет телохранитель, а об остальном позаботится Борис Анатольевич.       Милан вздохнул и направился к выходу, но у дверей задержался и, повернув голову, спросил:       — Мне показалось, или этот… Борис тебя поцеловал?       — Ревнуешь? — не удержался я и подошел ближе.       — Мы не в тех отношениях, чтобы мне тебя ревновать. — Он развернулся, чтобы все-таки выйти, но я удержал его за локоть.       — А ты хотел бы?       — Что?       — Чтобы у нас были те отношения.       Милан посмотрел на меня со смесью тоски и сожаления.       — Мне сейчас вообще не до этого.       Я уже слышал от него нечто подобное, что-то про несвоевременность поцелуев. Но тогда это было сказано в контексте болезни отца Милана, а сейчас, когда тот поправился, причин для отказа оставалось немного. И я тут же воспользовался возможностью перевести этот отказ в отсрочку:       — Это обещание? — Я сдвинулся, чтобы оказаться прямо перед его лицом.       — О чем ты?       — О том, что, когда все это закончится…       — Это?       — Следствие. Твоя коллекция. — Я переместил руку выше и погладил его по плечу.       Милан втянул губы и молча смотрел на меня с минуту. А потом, так ничего и не сказав, вышел.

***

      — Чем я насолил твоему брату? — спросил Милан, наблюдая, как я запихиваю подушку в наволочку.       Он сидел на краю кровати в гостевой комнате, чистый после душа, переодетый в мои домашние вещи, но все еще пахнущий дымом, хотя последнее мне, возможно, просто мерещилось.       — М? — Вынырнув из мыслей, я бросил подушку к изголовью кровати.       — Нет, я понимаю — Юхин. Все-таки я его разоблачил и доставил немало неприятностей. Но твой брат? Он-то меня за что так ненавидит?       — Не тебя, — вздохнул я. — Меня.       — Ну, Борис… эм…       — Анатольевич, — подсказал я и прижался ноющей поясницей к комоду.       — Да, Борис Анатольевич явно дал понять, что дело именно во мне.       — Просто Кир знает, как меня… уязвить.       На осмысление моих слов у Милана ушло несколько секунд.       — А. Так дело действительно в твоей ориентации? — спросил он.       — Ну, ты же слышал Димку: я для них — позор семьи. И для него, и для родителей.       — Неужели они настолько против?       — Думаю, да. Хотя… Знаешь, когда у нас с тобой, ну… было… — Я покрутил кистью, подбирая определение под то, что у нас с Миланом тогда происходило, но он понимающе кивнул:       — Угу-м.       — В общем, тогда мне показалось, что они наконец-то приняли меня, ну или хотя бы смирились. Мама впервые заговорила со мной на эту тему, поинтересовалась, есть у меня кто-то, но…       — Но?       — Рано обрадовался. Она-то, может, и приняла, а отец с братом — точно нет. Ты… — Я поймал его усталый взгляд. — Прости. Мне очень жаль. Получилось, что я тебя подставил.       — Ты ведь не знал. Страшно, конечно, что гомофобия толкает людей на такую дичь…       — Твои родители о тебе знают?       — Да. Знают и поддерживают.       — Повезло тебе, — улыбнулся я и вдруг зевнул, что было неудивительно — время перевалило за четыре утра. — Давай спать?       Милан завозился и стал устраиваться в кровати, а я отлепился от комода и направился к двери.       — Свет гашу?       — Угу-м.       Я шлепнул ладонью по выключателю и в наступившей темноте вдруг вспомнил:       — Можно кое-что спросить?       — М?       — Тот парень, с которым ты в субботу на ярмарке тканей был, у вас с ним что-то есть?       — Ревнуешь? — спросил Милан, и голос его звучал насмешливо.       — Да, — не стал я отпираться.       Раздался вздох, затем:       — Я же говорил, что мне сейчас не до отношений.       Я широко улыбнулся и тут же обрадовался, что Милан этого не видит. Тихо вышел и прикрыл за собой дверь.