Оверлок

      Я позвонил Берестову на следующий же день, потому что, во-первых, переживал, а, во-вторых, сгорал от любопытства. Мой звонок он скинул, но тут же прислал сообщение:       «Я норм»       Несмотря на то, что ответ меня не удовлетворил, я решил подождать, пока он не объявится сам, но долго не продержался и уже в воскресенье навострил лыжи в Москву, по пути позвонив Берестову и пригласив прогуляться. Он удивился, но я настоял на том, что мы слишком долго не вспоминали о традиции мерить шагами Бульварное кольцо в промежутке от его дома до моего. Весь центр был увешан гирляндами, елочными украшениями и прочим новогодним декором, и сейчас, когда я подъезжал к Хохловке, иллюминация уже вовсю горела.       Димка был готов и ждал только моего звонка, так что подниматься к нему я не стал.       — Что за ностальгия? — спросил он, на ходу застегивая пуговицы на шерстяном пальто.       К вечеру подморозило, и я засомневался, что такой выбор одежды уместен, но Димка сразу взял бодрый темп и ломанулся в сторону Чистопрудного бульвара.       — Да что-то захотелось, — промямлил я, догоняя.       Димка искоса глянул на меня и спрятал понимающую улыбку в большом уютном шарфе.       — По кофе на ход ноги? — спросил он и, не дожидаясь ответа, юркнул в какое-то полуподвальное помещение.       Пока нам готовили кофе, я исподтишка рассматривал Берестова, и то, что видел, мне точно нравилось: выглядел он расслабленно и вместе с тем был явно на подъеме.       — И правда давно не прогуливались, — довольно сказал Димка, когда мы добрались до бульвара. — Помнишь, как на великах раньше гоняли?       Конечно, я помнил. Удивительно, если подумать: когда Берестов купил квартиру, мы уже были при деньгах и могли позволить себе очень многое, но почему-то продолжали кайфовать от самых простых вещей вроде велозаездов по бульварам и улочкам с обязательным посещением каких-нибудь сомнительных забегаловок с дешевой, но неожиданно вкусной едой. По поводу последнего Димка с его своеобразным гурманством мог бы целый путеводитель составить — он точно знал, где варят лучший кофе и заворачивают самую сочную шаурму.       На затянутом льдом пруду разворачивался любительский хоккейный матч, и мы остановились посмотреть. Димка сделал глоток и, выпустив облачко пара, сказал:       — Я почти слышу, как ты думаешь. Выкладывай, что у тебя на уме.       Пришлось выдохнуть и признаться:       — Просто хотел убедиться, что с тобой все порядке.       Димка глянул на меня, фирменно выгнув бровь, и развел руки в стороны, мол, ну, разумеется, в порядке, а как еще может быть?       — В смысле, хотел узнать, как у тебя… у вас… все прошло.       — А. — Он хитро прищурился и спрятал улыбку за очередным глотком. — Ну, мы подрались.       Свой глоток кофе я чуть не выплеснул обратно. Вспомнив габариты Федора, я шагнул перед Димкой и придирчиво оглядел его лицо на предмет физических повреждений.       — Вернее, это я ему врезал, — пояснил Берестов, правильно расценив мою подозрительность. А когда мои взлетевшие в недоумении брови так и не опустились, еще и возмутился: — Ну что? Он схватил меня за задницу! Это был чистый рефлекс!       — Господи… А он — что?       — А он скрутил меня, прижал к стене и сказал: «Хочешь уйти — выход налево, хочешь остаться — жопу подмыть направо».       Я рассмеялся: Федор нравился мне все больше.       — Прям так и сказал?       — Прям так и сказал.       Игроки на льду зашумели, видимо, мы пропустили забитую в несуществующие ворота шайбу, и Димка вытянул шею, чтобы посмотреть, что там происходит.       — И ты, конечно, выбрал «направо»? — спросил я, разглядывая его разрумянившееся то ли от мороза, то ли от воспоминаний лицо.       Пожав плечом, он мельком глянул на меня, допил кофе и развернулся, чтобы продолжить путь. Вытягивать из него интимные подробности я не собирался, и так уже понял, что секс там был, и после непродолжительной паузы только осторожно уточнил:       — Ну и как тебе?       — Ты правда хочешь в подробностях узнать, как прошел процесс моей анальной дефлорации?       — Боже, нет, только не в подробностях. Можно в общих чертах. Ощущения, так сказать.       — Ощущения… — Димка задумчиво поболтал остатками кофе. — Не знаю, какие ощущения. Странные. Этакое познание собственных границ и проверка на доверие.       — Если бы Федор изначально не вызвал у тебя доверия, ты бы с ним и не поехал.       — Тут немного другое. М… — Берестов шагнул с дорожки в сторону, чтобы выбросить свой стаканчик в урну, и вернулся обратно. — В смысле, дело не только в доверии. Да, блин, у меня там вообще все привычные паттерны поведения засбоили. На ходу перестраиваться пришлось.       — Он же тебя… не обидел?       — Нет, что ты! Наоборот. — Димка тепло улыбнулся и ненадолго замолчал. — Просто сам расклад, когда твой партнер сильнее, и ты понимаешь, что ведущую роль придется отдать ему. Это… Блядь, стремно.       Я хмыкнул: именно поэтому быть снизу я и не любил и после Бориса на пассивную роль соглашался от силы пару раз.       — А потом ты такой: а пошло оно все! — Димка даже рукой отмашку дал. — Расслабляешься и полностью себя отпускаешь. Вот тут-то кайф и наступает. Знаешь, я такого сильного физического и эмоционального контакта в сексе давно не испытывал.       Мы дошли до Мясницкой и остановились на переходе в ожидании зеленого сигнала светофора.       — Ну, скажу только, что тебе чертовски повезло с партнером. — Я выбросил стаканчик и ступил на «зебру». — Обычно гейский секс — это просто секс. Потрахались и разбежались.       — Да для любого мужика секс — это, как правило, просто секс. Дело не в гействе, дело в партнере, ты прав. О! — воскликнул Димка и, развернувшись боком, как-то по-детски заскакал рядом. — А знаешь, что Федька на следующий день сделал?       Я периферийно отметил тот факт, что Димка остался у Федора на всю ночь, и приготовился к таки интимным подробностям. Но друг, обогнав меня, зашагал спиной вперед и с широчайшей улыбкой признался:       — Он приготовил пельмени!       — Что-о-о? — Я не выдержал и расхохотался, но тут же перестал, чтобы схватить Димку за локоть, потому что переход закончился и он чуть не запнулся о бордюр. — Боже, Берестов! Пельмени? Не крышесносный минет? Не массаж простаты?       — Не, ну это тоже, но, поверь: нет ничего более эротичного, чем мужчина, который замешивает тесто, чтобы налепить тебе пельменей!       — Если бы я знал, что тебя так легко покорить простыми пельменями…       — …не простыми!..       — …то давно сосватал бы тебе нашу Анжелу.       — Какую еще Анжелу? — Димка аж замедлился и смотрел на меня в полном недоумении.       — Столовскую повариху же!       На то, чтобы вспомнить классически пухленькую, но суровую женщину, у него ушло всего пять секунд.       — У тебя был такой козырь, и ты его прятал?! — возмутился Димка, подыгрывая. — И мало того, что возможному семейному счастью не поспособствовал, так еще и на дорожку экстремизма меня толкнул! А еще друг называется. — Он театрально махнул рукой.       Я улыбался. Искренне. За что я любил Димку, так это за то, что в свои тридцать шесть он сохранил способность к самоиронии, радовался простым вещам и любил подурачиться.       — Будешь с ним еще встречаться? — спросил я после минуты молчания.       — Посмотрим, — слишком поспешно ответил он и резко развернулся на сто восемьдесят градусов. — Пойдем обратно, а то я сейчас околею.       — Ну ты и слабак! Мы даже до Рождественки не дошли! — отозвался я, но все же последовал за ним.       По дороге обратно я методично вытряхивал из Берестова скудные данные по делу о Федоре, но выяснить удалось немного. Димка оправдывался, что они были слишком заняты и на болтовню времени не оставалось, а потом еще напомнил, что сам-то я о Милане и за два месяца ничего толком не узнал, не то что за сутки. Уделал.       — Ты решил, что с Новым годом? — спросил Берестов, когда мы стояли перед кованой калиткой во дворе его дома и готовились прощаться. — Я к своим поеду, может, присоединишься?       Каждый декабрь за несколько дней до Нового года Берестов-старший устраивал что-то вроде праздничного приема для широкого круга друзей и партнеров, куда периодически заруливал и я, но саму Новогоднюю ночь Борис проводил исключительно с семьей. Комбинация ближайших родственников каждый раз менялась, и все же мероприятие это было чисто семейным, так что приглашение друга больше удивило, чем обрадовало. Да, я давно уже перезнакомился с основным составом клана Берестовых и знал по именам всех жен и детей Бориса, но все же был не настолько близким, чтобы заявляться к ним в Новогоднюю ночь.       Никаких особых планов, несмотря на парочку приглашений, у меня до сих пор не было, но признаваться в этом Берестову я не стал.       — Не, — сказал я. — Тоже к своим поеду. Там моя любимая тетка сейчас гостит, буду трясти из нее грязные семейные сплетни и самые страшные тайны.

***

      Страшных семейных тайн оказалось не так много, но героем большинства из них предсказуемо стал тот самый дед со стороны матери. Я в который раз пожалел, что он умер так рано и я не успел поближе с ним познакомиться. Зато у меня была мировая тетка Нина, младшая из трех сестер, — убежденная холостячка и жуткая сплетница. Иногда мне казалось, что большинство ее историй — чистая выдумка, но когда я после встреч с ней допытывался у мамы об их подлинности, та вздыхала и неохотно признавалась: мол, да, было дело.       — Почему ты никогда не была замужем? — спросил я тетку, когда после новогоднего обращения президента и первой порции шампанского мы выползли на балкон, чтобы она могла спокойно покурить.       Я всегда обращался к ней по имени и на «ты», потому что при нашей разнице в возрасте всего в четырнадцать лет больше воспринимал ее как сообщницу, нежели чем еще одного взрослого. Но откуда взялся этот вопрос про замужество, я и сам не понял. Видимо, все эти разговоры про странные дедовы связи натолкнули на мысль, что наследником его генов в нашей семье был не только я. Но тетка меня обломала:       — Ромчик, — улыбнулась она, резко затянувшись и медленно выпустив дым вверх. — Ты же знаешь: посплетничать я люблю только о других, а о себе предпочитаю помалкивать. — При этом так хитро улыбнулась, что мои догадки практически подтвердились.       — Ты… — Я не знал, как сформулировать точнее и деликатнее, поэтому спросил прямо: — У тебя кто-то есть?       — Сейчас нет.       — Но был?       — Да, конечно. За кого ты меня принимаешь? Молодость у меня была весьма бурная.       Я посмотрел на нее, с трудом сдерживая улыбку. Тоже мне старушка. Нина всегда выглядела моложе своего возраста и сейчас, в разноцветных отсветах фейерверков, казалась едва ли не моей ровесницей. Я помолчал. На открытом балконе было холодно. Салюты все гремели, народ повалил на улицу и вовсю горланил что-то новогоднее, кто-то пытался лепить снеговика из рыхлого снега, кто-то звал какого-то Толика.       — А по-настоящему ты когда-нибудь любила? — спросил я тихо.       Нина развернулась ко мне, облокотившись о перила локтем и вернула вопрос:       — А ты?       — Я и сейчас люблю.       Признание вырвалось само собой, и то, как естественно оно прозвучало, заставило меня затаить дыхание.       — Тогда почему ты здесь, а не с ним?       — А. Мы не вместе.       — Он натурал?       — Нет.       — Он занят? Живет в другой стране? Умер?       — Боже! Нет, нет и нет.       — Тогда не вижу причин.       — Нин… — Я провел по лицу ладонью. — Это мой косяк. Я сильно его обидел.       Нина вздохнула и снова отвернулась ко двору. Толика уже, видимо, нашли и куда-то тянули, а на месте несостоявшегося снеговика лежали двое и, размахивая руками и ногами, изображали снежных ангелов.       — Ну вот, видишь. Это у нас семейное.       Я понял, что подробностей не будет, но не спросить не мог:       — Ты не пыталась все исправить?       — А ты настырный, — снова вздохнула она и, затушив окурок о перила, посмотрела мне прямо в глаза. — Я пыталась. Заявилась года через полтора после расставания, а мне продемонстрировали обручальное кольцо и круглый живот. — Нина помолчала. — Уже потом она сказала, что готова была простить, но я слишком долго собиралась.       Значит, все-таки «она».       Нина ушла с балкона в тепло, а меня от внезапно накатившего страха как будто парализовало: а что, если я тоже слишком долго собираюсь? Что, если у Милана уже кто-то есть? С чего я взял, что он в принципе ждет меня с моими извинениями? Идея с рождественским показом показалась жуткой глупостью, и если после него Милан все-таки согласится меня выслушать, это будет чудом. В любом случае, менять что-либо было уже поздно — отказаться от участия в последний момент означало подвести Димку и поставить под сомнение репутацию нашего бренда, так что оставалось следовать заранее продуманному плану и морально подготовиться к любому из возможных исходов.

***

      Благотворительный показ-аукцион был назначен на шестое января и проходил ни много ни мало в Гостином Дворе. Организовано все было пафосно и с шиком, видимо, в надежде привлечь участников посолиднее, что вполне удалось: тут и там мелькали узнаваемые лица политиков, бизнесменов и звезд шоу-бизнеса. Огромное пространство общего зала разделили на три части: галерею-подиум для показа, зала для проведения аукциона и что-то вроде лаунж-зоны, в которой и тусовались гости в ожидании начала.       Берестов пас закулисную часть, проверяя готовность и раздавая последние распоряжения, а я… А я, спрятавшись за какой-то пальмой, высматривал в толпе Милана. До показа оставались считанные минуты, но он так и не появился. Участие в аукционе «Pi» не принимали, но на мероприятие были приглашены, и в качестве представителей в списке гостей значились их главный модельер Крауклис и Милан.       Наконец я разглядел знакомую пшеничную макушку и на секунду забыл как дышать. Впервые за последние три месяца я видел его вживую и только тогда осознал, как же сильно на самом деле соскучился. Сердце трепыхнулось и пустилось в галоп, в животе затянулся узел. Ни редкие фотографии, ни видеоролики Милана в соцсетях не заставляли меня реагировать так, как его физическое присутствие. Казалось, даже дышать стало легче, хотя все это время я и не осознавал, что страдаю от нехватки воздуха.       Милан стремительно прошел совсем рядом, не заметив меня за дурацкой пальмой, а я успел только жадно втянуть носом в попытке уловить его запах и разглядеть непривычно открытый затылок. Новая стрижка-андеркат Милану шла, но делала его совсем юным и каким-то… уязвимым.       Пара сразу направилась в зону показа, и мне очень не понравилось, как Крауклис приобнял Милана — вроде как направляя к расположенным вдоль длинного подиума мини-трибунам, но при этом уложив ладонь на едва допустимой светскими приличиями границе с поясницей. Я поскрипел зубами и незаметно пошел следом. Присоединился к Берестову за кулисами и уже оттуда стал следить за рассаживающимися вдоль длинного подиума гостями.       Всего участвовало одиннадцать брендов: в основном, как и мы, — представители масс-маркета, но было и два российских дома высокой моды, а так же трое частных модельеров. Предполагалось, что для показа каждый из участников предоставит от четырех до восьми моделей, которые потом будут переданы организаторам для проведения аукциона. Мы отобрали шесть и по очереди шли восьмыми.       Ведущая — довольно известная киноактриса — поприветствовала всех собравшихся, произнесла короткую благодарность участникам и организаторам и сообщила о начале показа. Объявив первого участника, она ушла с подиума, а мы с Димкой, как и большинство закулисных ждунов, устроились за легкой перегородкой и уже оттуда наблюдали за проходом манекенщиц. Ни сами манекенщицы, ни представленная ими одежда меня не заинтересовали, и я заскользил взглядом по рядам гостей. Разглядеть среди них Милана удалось с трудом, но, найдя, я уже не сводил с него глаз. Его-то показ как раз заинтересовал, и он внимательно следил за каждой моделью, иногда переговариваясь со своим спутником. Я все смотрел на него, не замечая ничего вокруг, в груди росло странное ощущение, похожее то ли на щекотку, то ли на легкое покалывание, от которого хотелось передернуть плечами.       Когда подошло время нашего выхода, это ощущение переросло почти в онемение, но сердце вдруг заколотилось так быстро, что пришлось сделать пару глубоких вдохов и попытаться успокоиться. Оглянувшись, я заметил, что Берестова рядом со мной уже не было, видимо, ушел контролировать порядок выхода на подиум, а я вернулся взглядом к Милану и с жадностью следил за его реакцией.       На первый взгляд как будто ничего не изменилось. Милан смотрел на подиум в ожидании начала показа так же внимательно, как и семь раз до этого, но вот он поднял руку и, чуть наклонив голову вбок, пригладил волосы жестом, выдавшим его волнение. Первую модель Милан проводил взглядом спокойно. На второй — женском брючном костюме из пепельно-розового шифона — завертел головой. Третьим вышел парень в почти точной копии той рубашки, в которой Милан был в день нашего знакомства. Ткани идентичного оттенка мы не нашли, но покрой и модель были воспроизведены безупречно.       Милан метнул взгляд в сторону перегородки и резко поднялся с места. Я не стал ждать, пока он дойдет, и метнулся навстречу.       — Ты! — зашипел он, чуть не столкнувшись со мной нос к носу.       — Я, — сказал я, глупо улыбаясь, что Милана буквально выбесило.       — Это ты все подстроил? — он толкнул меня в грудь, оттеснив к какой-то мало освещенной стенке. — Ты что, украл мои эскизы?       — Позаимствовал.       — Ты не имел никакого права! Я на тебя в суд подам!       — Ладно. Только сначала к людям выйди.       — Что?       Я не стал отвечать, только молча махнул рукой в сторону подиума, на который уже поднялась ведущая и снова объявила наш бренд. Поблагодарив за участие, она позвала автора моделей присоединиться.       — Давайте все вместе поприветствуем этого молодого и очень талантливого дизайнера одежды! — Ведущая сделала эффектную паузу и после короткой волны аплодисментов на распев произнесла: — Милан Воронцов! Встречайте!       Раздалась новая волна оваций. Милан бросил на меня полный ярости взгляд и поспешил к подиуму. Стоило ему присоединиться к ведущей, как выражение его лица разительно изменилось: оно стало милым и чуть смущенным от внимания и теплых слов. Приняв аккуратный букет, он улыбнулся, сказал что-то одобрительное и стремительно спустился вниз. Я ждал его на том же месте, где он меня оставил — в плохо освещенном закутке сбоку от трибун. Милан приблизился, вперился в меня злым взглядом и ткнул букетом мне в грудь.       — Может, объяснишь, какого хера здесь происходит?       — Просто хотел показать тебе, насколько ты талантлив.       — Украв мои идеи?       — Твое авторство мы не скрывали.       — Но и разрешения моего не получали!       — Я не был уверен, что ты согласишься.       — Я бы и не согласился.       — Ну вот, видишь. Пришлось так…       — Зачем ты вообще все это устроил? В «BeRest» других модельеров нет?       — Я хотел, чтобы это был ты. Ты талантлив, Милан. Сам же слышал, как тебя встречали.       — Ты понимаешь, что у меня могут возникнуть проблемы? Я работаю сейчас на ваших конкурентов. В моем трудовом договоре четко прописан запрет на сотрудничество с другими брендами.       — Мы скажем, что ты дал согласие еще до вступления в новую должность.       — Ты все продумал, да?       — Нет. Я импровизирую.       — Чего ты вообще добиваешься? — Милан скрестил на груди руки, отчего несчастный букет оказался зажатым у него подмышкой.       Я смотрел на него. Такого близкого и родного. Знакомого до каждой родинки. И в то же время абсолютно чужого. Эта новая стрижка. И какой-то незнакомый парфюм. Достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться его, провести пальцами по плечу и шее, добраться до волос и потянуть за длинную челку, запрокидывая голову назад.       Я засунул руки в карманы брюк и сказал:       — Я люблю тебя, Милан. И мне не все равно.       Как же легко вдруг стало дышать. На лицо наплыла улыбка, удержать которую я даже не пытался. А вот Милан отреагировал на мои слова странно: его руки обессиленно упали вниз, а лицо стало растерянным и каким-то бесконечно печальным.       — Это не ответ на мой вопрос. Чего ты хочешь? — спросил он, впрочем, уже без прежней злости.       — Хочу, чтобы вышла линия одежды твоего авторства. Под брендом «BeRest» или индивидуально, как ты захочешь.       — Так уверен в моем успехе?       — Я всегда был в тебе уверен. Иначе на работу бы не взял.       Мы оба помолчали, наверняка вспомнив об одном и том же, и я поспешил вырулить разговор в профессиональное русло:       — Оставайся на аукцион — сам убедишься, чего ты достоин.       Не ответив, Милан развернулся к трибунам и вернулся к своему спутнику, который тут же яростно зашептал ему что-то на ухо, активно жестикулируя обеими руками. Милан отмахнулся, впихнул букет ему в руки и демонстративно отвернулся к подиуму, на котором шел показ последних участников.       Аукцион был захватывающим. Стоило мне пару раз поднять ставки на модели Милана, как остальные гости оживились и вступили в отчаянную борьбу за право обладания моделями. Самым высоким лотом оказалось лимонное платье, ушедшее за семьдесят три тысячи. Я же за рубашку цвета еловой тени отстегнул пятьдесят семь. Среди масс-маркетов мы сделали самую высокую выручку общей суммой в триста восемьдесят две тысячи. Эта же сумма тут же упала Милану на карту.       Мы стояли в лаундж-зоне и ждали, пока соберутся все наши. Берестов общался с какими-то важными людьми и многочисленными знакомыми, а я отошел в сторонку, когда ко мне подлетел разъяренный Милан.       — Что это такое? — без прелюдий спросил он, ткнув мне в лицо экраном своего смартфона.       Банковское приложение оповещало о поступлении денег на счет.       — Твой гонорар.       Милан опустил телефон и, шагнув ближе, зашипел мне в лицо:       — Опять ты со своими деньгами?!       — Милан, — раздался сбоку мурлыкающий голос Берестова. — Добрый вечер. Очень тебе рад. — Димка протянул руку, которую Милан механически пожал.       — Дмитрий Борисович…       — Ты имеешь полное право злиться, но показ прошел успешно, и мы с Романом Владимировичем хотели сделать тебе деловое предложение. Насколько я понял, основную идею этого предложения Роман уже озвучил?       — Вы про выпуск коллекции?       — Да. Когда тебе будет удобно обсудить?       Вот так. Сразу к делу. Без лишних расшаркиваний, извинений и обещаний. Только искренняя улыбка и спокойный взгляд, и Милан растерял весь свой боевой настрой.       — В «BeRest» я не вернусь, — не очень-то уверенно сказал он.       — Этого и не потребуется. Это будет частная коллекция под оригинальным лейблом.       — У меня нет возможности заниматься этим в рабочее время. А в другое время у меня нет доступа к… оборудованию.       — Ты можешь арендовать доступ ко всем мощностям у нас.       — Я не хочу… Не хочу ездить на фабрику.       За грудиной у меня заныло. Милан вполне явно озвучил, что не хочет пересекаться конкретно со мной. Я до боли закусил щеку и сжал засунутые в карманы брюк руки в кулаки.       — Ты можешь работать в шоу-руме, — спокойно продолжал Берестов. — Там есть все возможности для разработки лекал и отработки моделей, а так же постоянно присутствуют другие дизайнеры и модельеры, с которыми ты в случае необходимости сможешь консультироваться.       За спиной Милана замаячил Крауклис, пытаясь привлечь его внимание, но тот лишь отмахнулся.       — Я не знаю, сколько у тебя уже готового материала, — продолжил Берестов, когда мы снова остались втроем, — но если успеешь подготовить все до конца марта, я организую тебе показ на весенней Неделе Высокой Моды.       — Два с половиной месяца… — быстро подсчитал сроки Милан.       — Знаю, слишком мало, но сейчас, на волне первого успеха и пока ты будешь на слуху, есть возможность попасть в струю.       — И тем не менее, я все еще ноунейм. Вы правда готовы вложиться и рискнуть? — недоверчиво спросил Милан, переводя взгляд с Димки на меня.       — Я давно уже мечтаю спонсировать выпуск частной коллекции, Милан, — ответил Берестов. — Твои работы я видел и могу сказать, что ты очень талантлив. При грамотной подаче и продуманном маркетинге успех тебе гарантирован.       — Я в этом ничего не понимаю. В маркетинге, в смысле. Разве что очередной блог в инсте завести смогу.       — Тебе и не обязательно. Продвижение и привлечение внимания будет нашей задачей. Твоей — творческий процесс и создание полноценной коллекции. Идеально, если уложишься до конца марта, но можешь работать в том темпе, в котором тебе комфортно. Зажимать тебя конкретными сроками мы не будем.       Милан перевел взгляд на меня, потом снова на Берестова.       — Мне надо подумать, — сказал он и отступил на два шага назад.