Play the guitar, not me

В тот день с самого утра всё пошло наперекосяк. У Сонхва редко бывают дни фатального невезения, — последний был в день его поступления, когда он понял, что при всём желании, при всех знаниях и умениях на бюджет не попадает. Он и так знал, что этого не случится, потому что бюджетных мест на его направлении было ничтожно мало, и их добрую половину университет выделял на тех, кто поступал по гранту, но продолжал уповать на свою везучесть. Сонхва, к счастью, родился с золотой ложкой. Родители были богатыми людьми со своим успешным бизнесом и возможностью обеспечить безбедное существование своего сына до его совершеннолетия и ещё лет так десять после. Он был единственным ребёнком, которому уделяли всё своё внимание. В их большом доме на Сонхва из обязанностей было лишь держать в чистоте свою комнату — остальным занимались уборщицы. Он был красив — от внимания что в школе, что в университете не было отбоя. По крайней мере, другие люди считали его таковым. Хорошие манеры и спокойный характер создавали прекрасный коктейль мягкости и обаяния, который стягивал к нему людей. К удивлению, Сонхва не был избалован, не игнорировал своих обязанностей и не давал себе малейшего разрешения на пренебрежение к тем, кто стоял ниже него по социальной лестнице. Однако с университетом всё-таки получилось обидно. И Сонхва злился. Весь первый курс провёл в непрекращающейся злобе, как только кто-то помимо него открывал рот на парах. Но как он мог показать хоть крупицу неприязни миру? Сонхва был воспитан не так, поэтому лишь стирал зубы в крошку и грыз ногти до крови.  Перевестись в следующем году на бюджет он смог. А как ещё? Был прилежным, не пропускал занятия, получал высшие баллы за работы и доклады, всегда с радостью отвечал на вопросы преподавателей. Так ещё и сын какого-то богатого и уважаемого человека удачно слетел с этого самого местечка, уступая Сонхва. На стороне Сонхва в тот год играла фортуна. Впрочем, горькое послевкусие из проигрыша при поступлении и осознания, что попадает на своё законное место он с ужасным опозданием, так ещё и из-за ошибки какого-то неблагодарного сыночка, всё равно оставалось во рту и несколько ночей мучило его гневом и возмущением. А после вроде как всё нормализовалось. Удача снова обласкивала Сонхва со всех сторон, и он смог вернуться к своей привычной «успешной» жизни. И он был ею, в принципе, доволен. Жаловаться было не на что. Но сегодня с самого момента пробуждения всё пошло наперекосяк. Сонхва удивительным образом проспал, чего за эти несколько лет студенчества не было ни разу. Проснулся в сумасшедшие час дня, пропустив уже несколько лекций. Любимый кардиган, который Сонхва планировал надеть ещё вчера вечером, оказался испачкан непонятно откуда взявшимся жёлтым пятном на воротнике, а у него оставалось всё меньше времени на размышления, откуда эта грязь вообще там оказалась. На толстовку, которую он надел впопыхах, вылился кофе из любимой кружки, когда любимый пёс радостно поднялся на задние лапы и навалился на Сонхва всем весом. В эту же секунду на почту пришло уведомление. И когда Сонхва взял телефон в руки, чтобы посмотреть, кто писал ему так рано, он был готов рвать свои светлые волосы на голове — любимый преподаватель по любимому предмету ответил на его эссе сухим: «тема раскрыта неверно, не засчитываю работу, у вас есть время до завтрашнего вечера исправить и отправить на проверку заново». Сегодня Сонхва был нелюбим фортуной. С понурым лицом и злостью на весь мир он поднимается в свою комнату и падает в кресло за рабочим столом, устало прикрывая глаза. Учёба оказывается пропущена первый раз не по уважительной причине, и это заставляет Сонхва занервничать сильнее, чем оно того стоило. Университетский друг Сонхва, Чонхо, которого Сонхва впустил в свою жизнь намного глубже, чем всех остальных желающих, звонил уже четвёртый раз за утро в попытках понять, куда пропала «главная заучка группы», коей его окрестил Чонхо ещё в первые месяцы дружбы. — Где тебя черти носят? — без приветствия громко произносит Чонхо. Сонхва становится почти стыдно от того, как много беспокойства сквозило в этих словах. — У тебя всё в порядке? — Я дома, — Сонхва старается звучать беспечно, но расстройство в его голосе всё ещё отчётливо слышится для Чонхо. — Проспал, пролил на себя кофе. Ещё и препод работу не засчитал. Всё через задницу сегодня. Сонхва сползает вниз по мягкой спинке, ставя звонок на громкую связь и вертясь в кресле. Сначала по часовой, потом против часовой. Потолок перед глазами закручивается в разные стороны, и лёгкое головокружение оказывается удивительно полезным — из черепной коробки под влиянием гравитации вылетают самые громкие мысли о собственной невезучести, бестолковости и безалаберности, раз уж учёбу он так вероломно пропустил. На самом деле последние недели Сонхва был слишком загружен и не давал ни себе, ни телу отдыха. Он стал заторможенней, больше походя на неживую версию себя, чем на человека, которого знал Чонхо. Сонхва неустанно твердил про то, как ему надо учиться, как надо сдавать всё на отлично, и что именно поэтому он делает выбор в пользу учёбы, а не сна. Он отказывал Чонхо в прогулках и редких встречах в свободное время, ссылаясь на тяжёлую сессию и желание закрыть её без единой зазоринки. Пил много ненавистного кофе, мало отдыхал и всё продолжал лить в уши друга что-то о «должен», «надо» и «нужно». Чонхо на это лишь качал головой. Поэтому для него то, что Сонхва проспал, удивительным не стало. Тело сдалось и отказалось сегодня слушаться своего нерадивого хозяина. — Звучит дерьмово, — голос Чонхо кажется незаинтересованным, благо Сонхва прекрасно знает, что будь тот рядом, точно нашёл бы все правильные слова. — Не придёшь сегодня? — Нет, — вздыхает Сонхва, закрывая ладонью глаза. — Как будто безопаснее остаться дома. Выйду и точно рояль на голову с неба упадёт. Чонхо издаёт тихий смешок и молчит пару секунд, словно что-то обдумывая. Сонхва вслушивается в негромкие звуки других студентов, бегущих по своим делам, на фоне и жуёт губу. Перед родителями ещё надо будет отчитаться за несанкционированный выходной… — Тут задание на листах передали, — начинает Чонхо, словно специально шурша бумагой на заднем фоне. — Зайдёшь ко мне чтобы забрать? Сонхва в секунды оживляется, вскакивая с места, и смотрит на время. Если быстро соберётся, то успеет как раз к концу последней на сегодня пары и перехватит Чонхо с домашним заданием у университета. — Я сейчас в душ схожу, оденусь и выеду. Подожди меня около входа, пожалуйста, если я опоздаю. — Не могу, — быстро отвечает Чонхо, заставляя Сонхва вновь опуститься в кресло. Нет, буквально упасть под недовольный скрип механизма. — У меня сегодня ночная смена и я хотел бы поспать перед работой. С этими зачётами не выспишься. Рука беспомощно ерошит выбеленные волосы, и Сонхва несколько раз дёргает за пряди, словно это поможет ему придумать ответ быстрее. — Ну, сфотографируй и отправь мне. Делов-то. Чонхо оставляет эту фразу без ответа, а после неохотно, смято тянет: — У меня камера разбита. — Когда ты успел? — Сонхва хмурится, но решает не зацикливаться на этом. — Так, ладно. Попроси кого-ни… Чонхо обрывает Сонхва усталым стоном прямо посреди предложения. — Прекрати уже, заняться мне нечем. Выйди и прогуляйся до бара, в чём проблема? — Чонхо, — начинает Сонхва, но очередное недовольное мычание заставляет прикусить язык. — Я серьёзно. Смена обстановки тебе не навредит. Приезжай в бар. Я передам все бумаги и угощу тебя чем-нибудь. От мысли о том, что нужно будет тащиться через весь город в центр чтобы забрать жалкие бумажки, вызывает в Сонхва волну негодования. Он прекрасно понимает, что камера на телефоне Чонхо в полном порядке — у такого педанта с вещами подобных проблем и казусов никогда не возникает. И если бы Чонхо хотел, то нашёл бы любой способ передать Сонхва эту чёртову домашку. Хоть голубиной почтой, хоть завтра перед парой полностью выполненной по доброте душевной. — Я ненавижу такие места. — Сонхва. — Мне туда добираться своим ходом около часа… — Сонхва! — повышает голос Чонхо, мгновенно выдыхая и продолжая уже спокойней. — Приезжай. Ты так много времени посвящаешь учёбе, что твой организм сдал. Один раз пропустишь универ, впервые заглянешь ко мне. Это же не трудно, так? Просто развейся, я не прошу проводить всю ночь на танцполе, я прошу тебя проехаться и прочистить голову. Не капризничай. Чонхо уже столько раз предлагал приехать к нему во время смены, что Сонхва и сосчитать не сможет. Каждый раз Чонхо получал смазанный отказ. Одним из тех самых студентов на его факультете, кто учился по гранту, был Чонхо — удивительно умный и усердный парень. Остался один с мамой и двумя младшими братьями, когда отец удачно свинтил в другую семью после рождения самого младшего сына. Его мама много работала, семья не бедствовала, но Чонхо не хотел даже заводить разговор о платном обучении или о карманных расходах. Он начал рано работать и не боялся грязных по мнению многих занятий. Оттого и сколотил себе хорошую репутацию надёжного работника, получал много рекомендательных писем и, в итоге, дослужился до старшего бармена в одном из популярных заведений в центре города. И бар этот был не обычным — это был рок бар, директор которого создал свой мирок любимой музыки среди оживлённых улиц, переполненных однотипными заведениями, клубами и кафе. Оно пользовалось большим спросом и имело широкую известность среди знающих и не только. Бар «Outlaw» был популярен не только отличным персоналом, высокими ценниками и прекрасным алкоголем. Главной фишкой была, конечно, музыка. Живая музыка. Малоизвестные и уже имеющие аудиторию группы с удовольствием приезжали и устраивали вечера живой музыки, срывая новых поклонников и отличные гонорары на своих выступлениях. Каждый день посадка была полной, потому что желающих взглянуть на артистов было уйма. И для Чонхо лучшего места было не найти. Однажды бессонной ночью за подготовкой к зачёту они разговорились, сидя в беседке на заднем дворе Сонхва. Чонхо смолил сигаретой, а Сонхва, откинувшись спиной на плетёное кресло, рассматривал еле видимые в черте города звёзды. Там-то Чонхо и поведал, что его мечтой, которой не суждено было сбыться, была консерватория и пение. Сонхва знал, как хорошо поёт Чонхо, но тогда и вправду удивился тому, что тот мечтал об этом далеко за пределами хобби. — Я так горел музыкой, что сам в шестом классе скопил на гитару с обедов. Мне казалось, она была самой лучшей во всём мире. Фиолетовая, как сейчас помню! — по-доброму смеялся тогда Чонхо, перебирая пальцами в воздухе, словно обхватывал гриф. В темноте улицы, потому что включать свет в беседке не хотелось, Сонхва не смог заглянуть другу в глаза и разглядеть, было ли за этой расслабленностью во время рассказа о прошлом что-то большее: боль, разочарование или обида. — Сам научился играть, представляешь? Гитару из рук не выпускал, каждую свободную минуту посвящал ей. — И почему ты не смог сделать того, что хотел? Почему не поступил в музыкальное? — аккуратно спросил Сонхва, поднимая голову и смотря на силуэт профиля Чонхо, отвернувшегося в сторону и смахивающего пепел в пепельницу. Сонхва, ни разу не нуждавшемуся в деньгах, было не понятно, почему Чонхо не пошёл за своей мечтой. Сонхва поступил туда, куда хотел. А вот то, что на его выбор косвенно, но повлияли родители, он даже не задумывался. Даже в голову не приходило. Чонхо перевёл на него удивлённый взгляд, и вот его Сонхва разглядел отлично. Мягкий смех вновь наполнил их уединённое пространство спящего двора. Чонхо не насмехался — он вновь ласково смеялся, как обычно взрослые смеются над вопросами детей. — Ох, Сонхва, — протянул Чонхо, делая долгую затяжку. Красный кончик был единственным ненадёжным источником света в ночи. — Я старший, на моих плечах негласная ответственность за младших и за маму. Да и деньги я люблю слишком сильно, — Сонхва сглатывает, внимательно слушая каждое слово. — На струнах и медиаторах состояние сколотят единицы. И в их кругах мне места не найдётся. Сонхва безмерно восхищался им и до этого, сразу же проникнувшись его широкой улыбкой, когда волей случая на первом курсе они сели бок о бок на первом ряду в лектории. А после этого разговора он зауважал Чонхо ещё больше. Для Сонхва и вправду было удивительно общаться с ним. И было это таковым не потому, что в своей жизни «богатенького мальчика» рядом с Сонхва были только такие же измазанные золотом, избалованные ребята. Отнюдь нет, на его пути встречались многие, а хорошее воспитание позволяло располагать к себе людей из разных слоёв общества, но никого, похожего на Чонхо, он не встречал. Чонхо просто был другим — за неприветливым выражением лица скрывалось мягкое и тёплое нутро, которое Сонхва манило и не оставляло выбора, кроме как проникнуться и привязаться. Особенно учитывая то, что Чонхо на его деньги действительно было плевать. Он не относился с лестью, но и предвзято тоже. Их общение было на равных, и Сонхва первое время действительно получал детский восторг от того, что Чонхо не подбирал выражений и мог пошутить или сказать что-то так, что у Сонхва глаза на лоб лезли. Чонхо был для Сонхва самым близким другом и советчиком. И даже несмотря на то, насколько непохожими были их жизни, мешающей их дружбы разницы не видели оба. — Приедешь? — настойчивей спрашивает Чонхо, и этой надежде в голосе Сонхва отказать, наверное, не сможет. Указательным и большим пальцем Сонхва трёт переносицу, а после переводит взгляд на полку над столом, всматриваясь в фотографию со своего школьного выпускного. Строгий отец, счастливо улыбающаяся мама, и бесцветное, напуганное лицо Сонхва, кажущееся белым пятном на фото, особенно по сравнению с ярким букетом в руках, который ему гордо вручили родители, забирая взамен диплом об окончании с отличием. Сонхва помнит, что как только вернулся домой с выпускного, он моментально свалился за разложенные на столе учебники. На горизонте маячили бесчисленные часы подготовки к экзаменам, что больно наступали на пятки и торопили определяться с университетами и направлениями. Сонхва плохо помнит тот период — он так нервничал, что когда вышел с последнего экзамена, проспал, кажется, неделю, восстанавливая недостаток сна и потерянные нервные клетки. В таком темпе он успешно жил последние годы. Он считал, что должен ставить учёбу на первое место, потому что так надо. Образование важно, не хочется подводить родителей, да и Сонхва уже сросся со своим амплуа прилежного ученика и трудолюбивого студента. Отрывать его от себя было страшно. Однако сегодня что-то щёлкает в его голове. Внутри зарождается чувство собственного предательства. По таким заведениям Сонхва никогда не ходит. Если родители узнают — будут в ярости. Но они могут и не узнать, верно? — Я приеду на полчаса, — Сонхва старается звучать строже, но от облегчённого выдоха в трубку не может сдержать улыбки. — Только полчаса, Чонхо! — Жду к девяти. Я вышлю адрес. Череда неудач Сонхва продолжается ровно в тот момент, когда он подходит к бару. Во-первых — ему приходится отстоять приличную очередь перед входом. Он чувствует себя неуютно. На улице холодно, а он по своей собственной ошибке решил не надевать пальто, потому что приехал он на машине и думал, что с момента парковки до момента входа в заведение пройдёт не больше пяти минут. Проходит, к слову, почти двадцать. Фиолетовая вывеска с надписью «Outlaw-bar» ярко отбрасывает цвет на влажный после небольшой мороси асфальт. Свет путается в светлых прядях аккуратно уложенных волос, заставляя те отливать вслед за неоновыми буквами. Сзади людей становится всё больше, но Сонхва старается не оборачиваться, надеясь проскользнуть внутрь как можно быстрее. Всё это время Сонхва усиленно делает вид, что в его телефоне куча интересных занятий, лишь бы не чувствовать все эти взгляды со спины. Он весьма сильно выбивается из ожидающей входа очереди на улице, и это начинает нервировать. Разодетые во все оттенки тёмного люди неприятно косятся на белоснежное пятно в лице Сонхва, и он не может их осуждать. Его ошибкой было выбрать его обычную одежду для того, чтобы приехать в подобное место. Ему стоило ожидать, какие люди приходят сюда и что они явно не будут выглядеть хоть немного как Сонхва. Он неловко заправляет пепельную прядь за ухо, одёргивает рукава белого пиджака и сморит в небо, молясь, чтобы это была последняя его неудача за этот чересчур длинный день. Но вечер только вступает в силу. Поэтому всплывает во-вторых — документы остались в машине, и Сонхва вынужден с раздражением выдохнуть и позорно вернуться за ними на соседнюю улочку, где и был припаркован автомобиль, под аккомпанемент смешков стоящей сзади компании девушек не старше его самого. В-третьих — по возвращении приходится снова встать в очередь и провести в ней ещё какое-то время. И вот заветный документ оказывается в руках угрожающе выглядящего охранника, который несколько раз смотрит то в паспорт, то на Сонхва, заставляя беспокойство защекотать затылок. По его подсчётам, с предыдущими людьми таких ситуаций не возникало — всех пропускали достаточно быстро. Сонхва становится дурно, когда он слышит недовольные вздохи уже сменившихся людей позади. Он пытается успокоить себя мыслью о том, что, возможно, со всеми новыми лицами бара поступали именно так, но это помогало скудно, заставляя лишь нервно впиваться ногтями в ладони. — Что-то не так? — голос Сонхва слегка дрожит. И то ли винить в этом октябрьский вечер и его одежду, которую кроме как «не по погоде» не обзовёшь, то ли нахмуренные брови высокого мужчины перед ним. Охранник уже было открывает рот вместе со всплывшей в голова Сонхва мыслью о том, что это то самое «в-четвертых» за последний час, однако из дверей заведения вылетает Чонхо в одной футболке и накинутой поверх жилетке. Его взгляд беспокойный, но как только они с Сонхва сталкиваются глазами, улыбка тут же заставляет щёки Чонхо очаровательно округлиться. — Прости, я не видел твоего сообщения, так бы сразу тебя встретил, — Чонхо приближается к Сонхва и берёт его под руку. — Миндже, он со мной. Лицо мужчины тут же расслабляется и он кивает, молча возвращая Сонхва паспорт. Покрасневшие от холода пальцы вцепляются в документ, словно от этого зависит жизнь Сонхва, и Чонхо быстро утаскивает его за собой. Во входной зоне бара душно и громко, людей так много, что Сонхва невольно задевает пару человек плечом. Толпа кричит около сцены, люди, успевшие занять сидячие места на небольших платформах внизу и на втором этаже, собираются у перил, подбадривая группу. От буйства красок, запахов и звуков Сонхва даже не обращает внимания на выступающих на сцене, сосредотачиваясь на том, чтобы не потерять из виду Чонхо. — Я клялся, что пробуду тут только полчаса! — Сонхва наклоняется ближе к другу и почти кричит, стараясь быть громче барабанящей из колонок музыки. — Но всё отведённое время я провёл на улице! Там очень холодно, знаешь ли. Чонхо виновато улыбается и кладёт горячую ладонь Сонхва на замёрзшую спину, растирая кожу под слоями одежды. — Прости, я совсем забыл, что сегодня выступают «Little Bastards», — Чонхо кивком головы указывает на сцену. Сонхва бросает в нужную сторону беглый взгляд, в следующую секунду возвращаясь обратно к другу. — Людей куча, я отложил телефон и забегался, заказов, — Чонхо красноречиво машет над головой рукой, — выше крыши. Сонхва наигранно хнычет, позволяя Чонхо увести его сквозь толпу к дальней барной стойке на небольшом подиуме, вокруг которого и стояли занятые людьми столики. Он замечает, что большой вытянутый бар есть и сбоку от сцены, но, по всей видимости, для сидячих мест был ещё один отдельный, куда и направлялся Чонхо. Он усаживает Сонхва за небольшой столик прямо рядом с проходом за стойку, а сам остаётся стоять рядом, выискивая кого-то глазами. Сонхва тоже озирается по сторонам, стараясь найти нужного Чонхо человека. — Хён! — вскрикивает Чонхо, поднимая руку вверх. Удивительно, но Сонхва самостоятельно находит искомую Чонхо фигуру. Невероятно красивый парень откликается на голос Чонхо, тут же отворачиваясь от одного из сотрудников, и поднимает ладонь в воздух, прося немного подождать. Чонхо кивает и устало падает на стул, потирая виски пальцами. Сонхва всё продолжает рассматривать профиль того самого старшего Чонхо, не имея возможности оторваться. Если бы Сонхва встретил этого парня на улице, то точно подумал, что тот должен работать в каком-нибудь модельном агентстве, а не прожигать вечера и ночи в рок баре, что изначально больше походит для Сонхва на клуб, если уж говорить откровенно. Но жизнь штука интересная, и не такое встречается. — Я на минуту, — быстро кидает Чонхо, как только девушка за барной стойкой окликает его. Сонхва рассеянно кивает, провожая друга взглядом. Чонхо перепрыгивает стоящие на полу коробки, словно делал это сотни раз, и с улыбкой принимает заказ у посетителей, отправляя коллегу разбираться с другими напитками. У Чонхо ловкие руки и талант в короткие сроки становиться в чём-то лучшим — это Сонхва выучил очень хорошо за недолгие, но насыщенные четыре года их дружбы. Вот и сейчас, Чонхо мастерски то подкидывает в ладонях шейкер, то выворачивает руку под неестественным углом, чтобы зрелищно добавить в чужой коктейль алкоголь. Пару минут Сонхва неотрывно наблюдает за работой друга, невольно улыбаясь тому, как люди у стойки свистят и оставляют Чонхо щедрые чаевые, пока гром барабанных тарелок не оповещает о конце песни. Музыка ненадолго затихает, заставляя Сонхва поморщиться от странного ощущения вакуума в ушах. Он поворачивается в сторону сцены и подпирает кулаком подбородок, лениво разглядывая шумную толпу. Народу и правда уйма. Сонхва неудачно оставил очки в машине, поэтому с места у дальней стены на углу барной стойки не мог нормально разглядеть людей на сцене. Их черты лиц смазывались, а из-за красной подсветки танцпола болели глаза. Вероятно, красный цвет был своего рода символом группы — ещё на улице Сонхва заметил на запястьях, головах и штанах повязанные ярко выделяющиеся банданы. Тогда придать этому значения Сонхва не успел, потому что было холодно и неловко топтаться на улице, но сейчас всё встало на свои места. Всё пространство вокруг сцены заливает кровавым светом, оставляя углы и стены тёмными, бездонными. Словно весь бар становится одной сплошной чёрной дырой, в центре которой алым пятном сияет сцена с людьми на ней. Вроде как их четверо. Насколько Сонхва может разглядеть, когда распахивает веки и умоляет глаза привыкнуть к освещению. Один человек стоит у микрофонной стойки, вытирая мокрые волосы полотенцем и параллельно заигрывая с публикой. Сонхва про себя отмечает достаточно высокий голос, сильно контрастирующий с представлением Сонхва о том, как должен звучать настоящий рокер. Его слов Сонхва всё ещё разобрать не может — не подготовленные к такому шуму уши отказываются приходить в норму и возвращать слух в полном объёме. Другой парень с гитарой стоит спиной к залу, что-то проверяя на компьютере, подключённом к аппаратуре. Сонхва мельком проходится по высокой фигуре и широким плечам. Взгляд цепляется за отросшие волосы, прилипшие к задней части шеи, и Сонхва щурится сильнее, стараясь уловить хотя бы на мгновение черты лица загадочного человека. Однако когда тот так и не поворачивается, Сонхва быстро теряет к нему интерес, тут же уползая к заднему плану сцены. Сонхва останавливается на фигуре, перегнувшейся через барабаны, что активно обсуждает что-то с ещё одним парнем. Тот слегка не дотягивал в росте до всё ещё возящегося с монитором гитариста, но тоже был вполне высоким на вид. Сонхва замечает, что и на его плече висит гитара. Она уползла за спину обладателя, чтобы не мешать облокачиваться о колонку и переговариваться с барабанщиком. Сонхва невольно задумывается, зачем в группе нужны две гитары, но эта мысль так и повисает в голове вопросом, потому что внимание привлекает широкая улыбка. Даже с дальнего места и со своим плохим зрением Сонхва видит, насколько счастливым выглядит лицо второго гитариста, пока барабанщик замахивается на него палочками. Сонхва распахивает глаза, ожидая удара, но тот лишь встряхивает своими влажными волосами и в итоге отходит к другому краю сцены за бутылкой воды. По трясущимся плечам Сонхва понимает, что барабанщик смеётся. И все они источают неподдельную радость и удовлетворение, от чего в груди Сонхва что-то загнанно трепещет. Эти люди действительно наслаждаются своим творчеством, улыбаются друг другу, улыбаются людям около сцены. Они выглядят свободными, ничем не обременёнными. Кроме загадочного гитариста, всё ещё стоящего к залу спиной. Толпа продолжает восторженно кричать, сливаясь в одну громкую, неразборчивую кашу. Сонхва прислушивается, стараясь разобрать, что же скандирует толпа, но расслышать не может — люди наперебой выкрикивают то слова любви, то незнакомые Сонхва названия, вероятно, песен, визжат имена участников группы. И как бы Сонхва не хмурился, пытаясь выцепить буквы и слоги, у него ничего не выходило. Цельных имён из этого шума не складывалось. На подиум со столами поднимается парень, которого окликал Чонхо — когда он подходит к ничтожно-тусклому, но хоть какому-то освещению бара, Сонхва с удивлением замечает, что его волосы зелёные. Броские, переливчатые, с тонкими чёрными прядками, интересно выглядывающими из-под яркой копны. Он облокачивается на бар и стучит пару раз по звонку на стойке, привлекая внимание Чонхо. — У тебя есть время на отдых, — он кивает в его сторону, и Сонхва тут же хочется смущённо отвести взгляд. — Беги к другу, я подменю. — Спасибо, Ёсан-хён, — счастливо выдыхает Чонхо, выливая в высокий бокал жёлтый коктейль и передавая тот в руки девушке. Он споласкивает руки, ныряет под стойку, пока названный им Ёсан лениво заходит за дубовый бар с другой стороны, тут же собирая пару заказов и принимаясь за работу. Чонхо материализуется напротив Сонхва, занимая свободное место по другую сторону маленького столика, и пугает друга, заставляя отвлечься от изучения зеленоволосого чуда с привлекательным лицом. Перед ним опускаются два бокала с подозрительно тёмной жидкостью, и Сонхва бегло смотрит на Чонхо, выразительно перебирая ключи от машины между пальцев. — Они безалкогольные, — заверяет Чонхо, кидая свой рюкзак на пол под столом и прикладывая ещё влажные после воды ладони к лицу. — Прости, что пришлось подождать. — Не извиняйся, это я тебя отвлекаю, — тут же спешит ответить Сонхва. Чонхо мягко улыбается, демонстрируя десна, и тянется вниз за рюкзаком, чтобы достать нужные листы с домашним заданием, про которое Сонхва, признаться честно, уже давно забыл. Оглушающий вопль зала вместе с одиноким аккордом заставляет Сонхва вздрогнуть на месте и повернуть голову в сторону сцены. Все его движения выглядят рвано и дергано — ему неуютно, он чувствует себя лишним. В эти жалкие минуты, что Сонхва ждал Чонхо, он краем глаза постоянно ловил на себе нежелательные взгляды. Смешливые, оценивающие, заинтересованные. Каких там только не было, но для Сонхва каждый из них был злым и унизительным. Он не хотел находиться в центре внимания. Не потому, что не любил его, а потому, что к такому вниманию надо быть готовым. Сонхва его не ждал, был совершенно не готов, оттого и дёргался от каждого неловкого движения рядом с собой. — Расслабься, — Чонхо протягивает руку и хлопает Сонхва по плечу. Сонхва на автомате кивает, всё смотря на сцену и ожидая очередную громкую композицию, от которой захочется заткнуть уши, но из колонок всё ещё доносится тишина. Вероятно, кто-то из двух гитаристов специально провёл по струнам рукой, привлекая больше внимания к группе. Невысокий парень посреди сцены перекидывает через тело ремень и обхватывает гитару рукой, вызывая очередную волну криков. Сонхва склоняет голову вбок, задумываясь о своём собственном скудном познании в области рок групп. Гитаристов, по итогу, трое? А почему тогда предыдущую песню вокалист пел без инструмента в руках? Или они могут менять свои позиции? Значит, тот высокий парень, чьё лицо было до сих пор скрыто от Сонхва, может пересесть за барабаны, а собравший длинные волосы в хвост на затылке барабанщик с лёгкостью возьмёт в руки гитару? Так работает везде или именно эта группа может похвастаться подобным? Ничего непонятно. — Устали? — снова тот высокий голос флиртует с публикой. Люди в ответ кричат «нет», и Сонхва делает медленный глоток коктейля, с интересом смотря на сцену. Веки всё же приходится слегка прикрыть, потому что от красных прожекторов перед глазами начинают скакать белые точки. А может, это тоже проделки освещения, и светлые мушки вызваны отнюдь не чувствительностью глаз, а световыми установками под потолком? Чонхо ловит подёрнутый любопытством взгляд друга и выпрямляется, откидываясь на спинку стула. Он удивлённо оглядывает фигуру Сонхва, что не обращает на него никакого внимания — он пристально смотрит на сцену, ожидая, что же парень посередине скажет дальше. Такое внимание от друга Чонхо видел крайне редко и никогда, — боже упаси, — никогда на парах или лекциях. А сейчас… Язвительная шутка рвётся наружу, но Чонхо держит себя в руках, с улыбкой переводя взгляд на сцену. — Ну, раз так, — ещё пара аккордов прокатывается по телу Сонхва лёгким гудением колонок. Хонджун поворачивается к зажавшему в зубах медиатор Юнхо, который сидит на корточках около аппаратуры и возится с проводами. — Ты готов? Юнхо поднимает взгляд наверх и показывает большой палец, вставая с пола во весь рост. Острая улыбка кривит губы Хонджуна, и он снова поворачивается к залу. — Little… — по слогам шепчет Хонджун прямо в микрофон, протягивая по собравшимся людям набирающий силу гул. — Bastards… Народ восторженно скандирует название группы, заставляя то самое «что-то» внутри Сонхва поменять положение тела и развернуться к сцене всем корпусом. Хонджун делает шаг назад, освобождая место у микрофона. Юнхо тут же меняется с ним, занимая пространство посреди сцены, и приподнимает уголок губ в ухмылке, когда криков становится больше. Он достаёт из одного уха наушник, а второй вжимает внутрь покрепче, чтобы тот ненароком не вылетел во время исполнения.

Palaye Royale — Little Bastards

Тихая мелодия заполняет помещение вместе с низкими переливами гитары. Сонхва вперивается взглядом в лицо, которое всё ещё не может рассмотреть достаточно чётко и в деталях, но и без этого образ высокого парня плотное оседает в голове. Тот перекидывает гитару назад и обхватывает микрофон руками. Глаза прикрыты, мокрая от пота чёлка липнет ко лбу, а поза расслабленная. Сонхва, в противовес, напрягается. Он запоздало понимает, что пропустил момент, когда у обоих гитаристов по бокам и у барабанщика позади появились стойки с микрофонами, но чётко слышит, как те вступают. Их голоса, низкие и высокие, хорошо сочетаются, напевая отдалённо звучащую мелодию — Сонхва нетерпеливо хмурится, ожидая, пока стоящий посреди сцены парень покажет себя, убедит Сонхва в том, что предчувствие чего-то грандиозного его не подводит. Гитара громко скрипит, и парень по центру стискивает микрофон ладонями сильнее, наконец, начиная петь. Пружина внутри Сонхва закручивается по часовой с каждой пропетой нотой. Толпа поднимает руки вверх, подпевая вслед за участниками группы. Вступление сменяется куплетом, и Сонхва удивлённо моргает, когда человек посреди сцены распахивает глаза, смотря куда-то поверх голов людей. Он проговаривает слова лениво, размеренно. Совсем не так, как в предрассудках Сонхва должен звучать участник рок группы. Его голос мелодичный, обволочённый лёгкой хрипотцой, что всё больше набирает силу и тянет за собой Сонхва. А он не сопротивляется. Юнхо переносит одну руку на металл стойки, двигая ту ближе к себе. Язык почти заплетается, наполняя строчки лёгким ощущением алкогольного опьянения. Музыка становится тише, спокойней, позволяя голосу Юнхо задавать нужный вектор, унося за собой восторженную толпу, повторяющую за ним слова. Он тягуче пропевает гласные, разогревая настроение публики томительным ожиданием, а после вновь вступает с припевом, увеличивая громкость. Все ребята снова присоединяются к нему, создавая красивое окружение голосу Юнхо, но ни в коем случае не затмевая его. Его строчки, его боль, его способ общаться. Это была первая песня, которую он написал, когда они сформировались вместе, а после она же стала их гимном, подарила их группе имя и первую известность. Сонхва чуть ли не вскакивает со стула от восторга. Ему нравится, он очарован этим голосом, заворожён рифмой. Он смотрит во все глаза, вбирая в себя каждое дрожание голоса, каждый перелив нот, когда вокалист опускается то гудяще низко, то поднимается удивительно высоко. И поёт он так, словно отдаёт всю душу мелодии, раскрывает людям своё существо, представляя его миру на протянутой ладони — потянись в ответ и коснёшься. Конечно, есть вокалисты и лучше. Всегда будет кто-то лучше, умелей, талантливей. Но прямо сейчас, в этой духоте бара, в громких басах, сливающихся воедино с криками толпы, в этом алом мареве зала Сонхва кажется, что превосходней голоса он не слышал. Его зрение словно проясняется, он видит, как тёмные брови дёргаются вверх, как парень жмурится, вкладывая больше силы, больше хрипа в голос. Даже посылая толпу, он выглядит слишком красиво, чтобы быть правдой — и люди в восторге кричат эти строчки едва ли не громче самого вокалиста, с удовольствием принимая грубость в свою сторону. Неудачно вставшее перед их столиком пьяное тело Сонхва мысленно проклинает. В итоге он подрывается с места и, обойдя мужчину, встаёт перед ним. Обзор на сцену становится лучше, и Сонхва замирает, глядя на группу почти не моргая. А вернее смотря на одного конкретного человека. Чонхо удивлённо смеётся, хлопая в ладоши, и поворачивается в сторону барной стойки. Он молча показывает пальцем на Сонхва, и Ёсан, поймав глазами «белое пятно», качает головой, отвечая довольной улыбкой. Взгляд Юнхо привлекает что-то светлое, ярко мелькнувшее в черноте зала. Сперва ему кажется, что это один из мелких лазерных зайчиков привычно упал с потолка на его лицо, но когда этот свет не пропадает спустя секунду, Юнхо всматривается в толпу внимательнее. Белое облако выглядит в привычной черноте большого бара инородно, неправильно. Свет не должен быть здесь, не в этом помещении, не под эту песню, не в жизни Юнхо. У того молодого человека, что неотрывно смотрел на сцену, пепельные волосы, белоснежный костюм и яркие глаза. Юнхо таких на выступлениях не видел. Такие сюда не приходят. И пусть Сан сколько угодно заверяет, что контингент его заведения иной, не сборище пьянчуг, а собрание ценителей; пусть Юнхо знает, что это так, пусть это будет проверенная на опыте правда — такой яркой звёздочке тут не место. Но Юнхо польщён этим пристальным зрительным контактом. Сонхва облизывает губы, когда понимает, что парень смотрит прямо на него. Его сердце отбивает ритм песни, безбожно спеша, а мир вокруг смазывается, становясь медленней и нерасторопней. И пускай проходит всего несколько жалких секунд с момента, как их взгляды нашли общую точку пересечения, Сонхва кажется, что отсюда без этого парня он больше не выйдет. Потная ладонь крепче обхватывает ручку микрофона. Юнхо наклоняется в сторону толпы, качаясь всем телом в такт музыке. Вторая рука пропадает с нагретой его кожей стойки, и он указывает вперёд. Сонхва сразу понимает, что на него. — While you prance around me in your white suit, - Минги откидывает взмахом головы назад взмокшие пряди и удивлённо бросает взгляд в сторону, на также вскинувшего брови Уёна, что продолжал свою мерную дробь барабанов. — Aw, that’s so cute. Чонхо хмурится, медленно поднимаясь со стула и мысленно вопрошая, что творит Юнхо. Юнхо снимает со стойки микрофон, откидывается назад и тянет, почти кричит строчку так, словно не исполняет заученный текст, а от всего сердца желает всему миру катиться к чертям. Рука хватается за футболку слева на груди, сжимая ткань, и в этом слишком много личных, почти интимных эмоций. Сонхва бы сказал, что этих эмоций тут через край. Но он не может издать ни звука — дар речи покинул его с первой нотой этого уже любимого голоса. Он делает шаг вперёд, и его восторженное выражение лица оттеняет тоска, сочувствие. Он воспринимает этот текст слишком близко к сердцу, как крик о помощи совершенно незнакомого, безымянного для него человека. Но упрямству Сонхва всегда можно было завидовать по-черному — каждый тезис подкрепляет внутренний голос, уверенно шепча: «это пока, только пока». Юнхо возвращает микрофон в крепление и прикрывает глаза, тихо выговаривая слова. Шепчет на грани со стоном, жмурит заливающие пóтом глаза. Его тело почти трясёт от чувств, голос чуть трепещет, пока Юнхо не даёт ему больше энергии. Сонхва восхищённо прикладывает ладонь ко рту, не понимая, даже не представляя каким образом этот голос, звучащий в начале так мягко и томно, сейчас может срываться на такие громкие, почти рычащие ноты. Его глаза раскрываются шире, когда каждый хрип, каждый аккорд впивается в его тело иглами-мурашками, заставляя мышцы напрягаться, а глаза смотреть на этого парня, эгоистично забирая себе каждый свистящий выдох в микрофон, каждый сорванный крик, к концу улетающий вверх. Сонхва хочет прикрыть глаза, но не может. Хочет поддержать воодушевление толпы своим голосом, но тот застревает поперёк горла костью, вынуждая стоять молча во всеобщем коктейле звуков и пытаться передать всё своё блаженство одним взглядом. Он надеется, что у него получается. Под восторженный рёв собравшихся людей Юнхо плавным движением возвращает гитару в свои руки и убирает стойку в сторону. Всё это время стиснутый между ладонью и микрофоном медиатор оказывается в пальцах. Юнхо зажимает фалангами струны, открывая глаза и вновь смотря на белоснежного парня, стоящего словно обособленно от всей сгущающейся вокруг него черноты. Красивый, неправильный. Гитарное соло заставляет Сонхва заулыбаться, как ребёнка, получившего долгожданный подарок на праздник. Пружина внутри с визгом распрямляется, ударяя по всем нервам с оглушительной силой. Он кое-как держит себя в руках, чтобы не запрыгать на месте от удовольствия и ликования, что пронизывали каждую клеточку его тела. Длинные пальцы перебирают струны так быстро, что Сонхва кое-как успевает бегать от взмокшего, старательного лица к грифу гитары и обратно. Красный медиатор ярко блестит в его руке, лакированная поверхность гитары притягивает внимание, и от всего его образа исходит столько жизни, столько настоящих, неподдельных чувств, столько свободы, что Сонхва открывает рот и старается сделать вдох поглубже. Собственные эмоции и мысли не дают покоя, прыгая по всему нутру и мешая дышать, но Сонхва не хочет это исправлять. Не сейчас, не пока он слышит это. К удивлению Уёна и Минги теперь присоединяется и Хонджун. До этого погружённый в гитарный перебор лидер группы совсем не обращал внимания на Юнхо и его поведение. Но когда из колонок начинает доноситься совсем не то, что они играли на сотнях репетиций и концертов, не то, что Юнхо прописывал в своей партитуре в потрёпанном блокноте, Хонджун понимает, что что-то не так. Для восторженной толпы, которая слышит новое гитарное соло, секундные переглядки участников группы остаются незамеченными — сейчас всё внимание каждого без исключения приковывает к себе Юнхо. Песня резко обрывается, продолжаясь уже рёвом людей, кричащих имя Юнхо до сорванных связок. Весь зал ликует, поддерживая группу. Их голоса доходят до ушей Юнхо словно сквозь мягкую подушку собственного экстаза, оседая в барабанных перепонках белым шумом. Юнхо не знал, что белый может быть настолько красивым. Юнхо запрокидывает голову, смотря в чернющий, словно безлунная ночь, потолок и переводя сбившееся дыхание. Со лба по вискам неприятно течёт пот, щекотливо растворяясь в волосах, но сейчас он чувствует себя самым живым на свете. Душный воздух, пропахший спёртым кислородом и искусственным дымом, становится для него самым чистым и свежим. Колотящееся сердце, больно отбивающее рёбра изнутри, вызывает широкую улыбку на лице. Сегодня Юнхо снова ожил. А череда невезений Сонхва оправдывает себя — стоило перетерпеть все неприятные события этого долгого дня, чтобы прийти сюда и понять, что самая сладкая удача, самый яркий успех просто ждал его на этой сцене.