Шанс на прошлое

      Мутные тени стелились перед глазами, словно туман на болоте. Пространство вокруг Драко искажалось, каждая сцена менялась резко, с пугающей нелогичностью, как вспышка, оставляя за собой давящее ощущение безысходности.       Драко стоял посреди мрачного зала Малфой-мэнора. Потолок терялся в бескрайней тьме, воздух был густым и тяжёлым, словно напоенным страхом. Перед ним был Волан-де-Морт, возвышавшийся на троне, он казался огромным, и его змеиное лицо застыло в ледяной усмешке. У ног Темного Лорда клубилась Нагайна, её глаза светились жёлтым хищным светом, пасть то и дело раскрывалась, открывая капающие ядом клыки, она смотрела на Драко хищным голодным взглядом. Холодный голос Волан-де-Морта эхом разносился по залу, требуя доказательств преданности.       — Драко…— голос Лорда был тихим, но холод пронизывал до костей.       В ответ у Малфоя перехватило дыхание. Парень посмотрел вниз на свое предплечье, чувствуя, как пульсирует метка, будто под кожей разгорается огонь. Позади раздался тихий, язвительный смех. Малфой обернулся и увидел круг Пожирателей смерти, их лица были скрыты, но он чувствовал, как они прожигали его взглядом. Их силуэты словно растворялись в темноте, но смех звучал так же ясно, как свист хлыста.       — Он просто тень своего отца, — раздался противный, скрипучий голос, будто бы кто-то водил ногтями по стеклу — Жалкий щенок, прячущийся за спинами своих родителей.       Кто-то применил заклинание и Драко силой придавило к мраморному полу.       — Преклони колени, щенок, — вторил другой, мерзкий голос. — У такой гнилой собачонки, как ты, только один Хозяин.       Драко силился ответить, но его горло словно сдавило невидимой рукой. Он задыхался, пытаясь выдавить хоть слово, но язык отказывался повиноваться. Палочка выскользнула из рук и покатилась по узорчатому полу. Волан-де-Морт медленно поднял свою палочку и без видимых усилий надавил ей на метку. Боль пронзила тело Малфоя, горячая, пульсирующая, обжигающая, будто Адский огонь полз вверх по венам. Парень закричал, но его голос растворился в хохоте Пожирателей.       Внезапно все разрушилось, но Драко даже не успел осознать, как.       Теперь он стоит в той самой злополучной гостиной. Беллатриса Лестрейндж склонилась над своей испуганной жертвой. Гермиона Грейнджер сотрясалась в судорогах после бесчисленных пыток Круциатусом. Белла медленно достала свой фамильный серебряный нож и, что-то приговаривая на ухо девушке, с особым смакованием наклонилась над ее предплечьем. Грейнджер извивалась на полу, её крики пронизывали каждую клеточку сознания Малфоя. Беллатриса смеялась, её глаза сверкали диким восторгом, как у хищника.       — Белла, хватит! — кричит Драко, но его голос будто растворяется в воздухе.       Гермиона каждый раз вскрикивает, когда лезвие вспарывает кожу, оставляя алые буквы. Драко пытается поднять палочку, но его руки не двигаются. Он делает шаг вперёд, но ноги будто вросли в мраморный пол, залитый кровью. Всё его существо кричит, но он ничего не может сделать.       — О, как трогательно, Драко, — шипит Белла. — Ты хочешь быть героем?       Его сумасшедшая тетка поднимает голову, бросая на него полный презрения взгляд.       — Ты мог остановить это! — вдруг раздаётся голос Гермионы.       Грейнджер подняла голову, её лицо было искажено болью, но глаза горели искрами ярости и ненависти.       — Ты мог выбрать! — её грудной крик расколол воздух.       — Нет, Герми, это не так... — шепчет Драко, но ком застревает в горле.       Её слова отдаются эхом в его голове, а затем всё вокруг снова рушится.       Пол уходит из-под ног, и Драко падет на поле боя. Война ревет вокруг. Вспышки заклинаний, крики, обугленные и искореженные тела. Повсюду мрак и хаос. Запах пепла и крови.       Прямо перед ним лежит тело Гермионы. Её глаза открыты, но безжизненны. Дыхание Малфоя перехватывает и он падает на колени рядом с ней. Пальцы Драко дрожали, когда он взял ее холодную руку в свою и прижал к щеке. Из глаз потоком полились слезы.       — Гермиона, нет!… - начинает плакать Малфой, пытаясь сдвинуть тело девушки ближе к себе и обнять.       Но вдруг её глаза оживают. Она смотрит на него, и в её взгляде отражается что-то страшное:       — Это ты, — тихо шепчет она. — Ты виноват... Во всем… Моя смерть…только из-за тебя… - он видит, как тонкая струйка крови течет по её виску.       — Нет… — Драко трясёт головой, силясь отвести взгляд.       Вокруг – смех. Он оборачивается и видит Темного Лорда и круг Пожирателей смерти. Они показывают на него пальцами, их смех разносится по всему Хогвартсу.       — Ты предал её, — голос Волан-де-Морта звучит хрипло и мерзко - Бедный Драко, ты ни на что не годен….       Драко истошно кричит, раздирая горло, уже готовый вскочить и кидать в них Авады, но всё вокруг меркнет….Всё рушится. Снова.       Пустота. Провал. Тишина.       Драко резко дернулся, очнувшись после дурного сна с тихим невнятным стоном. Он почувствовал как рубашка намокла от пота и теперь неприятно липла к телу. Гостиная Слизерина встретила его резко, как ушат ледяной воды. Зеленоватое свечение ламп отражалось в полированных поверхностях мрачной мебели, змееподобные узоры на гобеленах будто шевелились в полумраке. Темные кресла стояли неподвижно, словно сторожа, а из-под массивного каменного свода и резных окон в пол раздавался едва уловимый шепот воды за стенами, напоминающий, что здесь, под озером, всегда царит холод.       — Драко, ты в порядке? — голос Блейза вырвал его из мутного послевкусия сна. Малфой резко поднял голову, моргая, стараясь прийти в себя. Он лежал на диване в общей гостиной. Везде горели магические факелы и вода в Черном озере погрузилась во тьму, а значит уже поздний вечер. Перед ним стоял Забини, слегка встревоженный, но пытающийся выглядеть невозмутимо, словно боясь спугнуть раненого зверька. — Ты кричал... долго, — добавил он тихо, опускаясь на край кресла рядом.       — Спасибо... Я... — Драко осекся, на мгновение прикрыв глаза и провел рукой по влажному лицу. — Я в порядке. Просто… просто очередной кошмар, - его дыхание было тяжёлым, сердце стучало, как барабан. Драко взъерошил пальцами волосы, чувствуя, как холодный пот стекает по лбу.       — Ты уверен? Может, Успокоительное? — Забини внимательно посмотрел на него, но Малфой лишь отрицательно мотнул головой.       — Нет. Я только недавно слез с этих зелий. Не хочу возвращаться к этому. Но спасибо, Блейз, — тихо ответил он, стараясь не встречаться с ним взглядом, чувствуя как стыд постепенно поднимался по щекам.       Забини слегка нахмурился, показывая свое недоверие, а потом наклонился ближе и понизил голос:       — Ты... мерцаешь, — он оглянулся, чтобы убедиться, что никто их не подслушивает, и кинул взгляд на руку Драко.       Малфой напряженно выдохнул, благодарно кивнул и медленно поднялся, чтобы направиться в ванную в их общей комнате.       Закрыв за собой дверь, Драко наложил несколько запирающих и заглушающих заклинаний, проверив их дважды. Подняв взгляд на зеркало, он заметил то, о чем говорил Блейз: его кожа слегка светилась, едва уловимое серебристое мерцание пробивалось сквозь тусклый свет маленького помещения. Оно переливалось, будто невидимая магия пыталась прорваться наружу, тонкой дымкой обрамляя черты его лица и тела.       Малфой со всей силы сдавил запястье левой руки, ощущая пульсацию под фамильным браслетом. Боль всегда помогала сосредоточиться. Зажмурившись, он попытался поднять окклюменционные щиты, восстанавливая контроль над разумом. Сначала он начал воздвигать стену из красных кирпичей. Вот идет первый ряд, вот второй, вот он уже по пояс закрыт и продолжает дальше…. Но стоит где-то в глубине сознания промелькнуть мысли про кудрявую голову с веснушками, как стена тут же разлетается на мелкие кусочки.              Драко выдыхает через зубы и пытается снова. В этот раз он представляет себя у берега Черного озера. Малфой медленно подходит к кромке воды и смотрит на темную гладь. Он делает шаг вперед. Ледяная вода смыкается вокруг лодыжек, резкий, пронизывающий холод, заставляющий разум собраться, замкнуться, не допуская внутрь ничего лишнего. Второй шаг – вода взбирается до колен, и с каждым новым движением он чувствовал, как внутренний хаос отступает, затихает, тонет в безмолвной глубине. Когда ледяной поток сомкнулся вокруг его груди, дыхание сперло. Он позволил себе утонуть. Тело медленно уходило вниз, а вместе с ним погружались мысли, эмоции, слабости. Вода обволакивала его, глушила звуки, давила со всех сторон, отрезая от внешнего мира.       Мгновение – и его разум стал как это озеро: черным, непрозрачным, непроницаемым. Волнение исчезло. Внутри не осталось ни страха, ни гнева, ни боли – лишь холодная, безмятежная тишина.       Щиты подняты.       Постепенно дыхание стало ровным, биение сердца замедлилось, а странное свечение угасло, исчезнув, как мираж. Открыв глаза, молодой человек снова посмотрел на свое отражение. Драко удовлетворенно кивнул сам себе, хваля за хорошую работу.       "Грейнджер", — снова промелькнула мысль, горькая и тревожная, и он почувствовал, что разум опять пытается покинуть свою клетку. Драко стиснул зубы, пытаясь убрать ее недавний теплый взгляд в библиотеке, мягкий голос и терпкий шлейф духов в самые недры подсознания. Быть рядом с ней — это всегда риск. Его выдержка, тщательно выстроенная за последние месяцы, рушилась в один миг.       "Надо держаться от нее подальше. Я каждый раз теряю контроль. А мне еще так много надо сделать".       Малфой вздохнул и, выпрямившись, вышел в их общую с Блейзом факультетскую спальню. С шумом упав на застеленную кровать, Драко стал вспоминать как после Финальной битвы начал снова собирать свою разбитую жизнь воедино.

∼∽ ∼∽

      Драко медленно открыл глаза, но разницы почти нет — вокруг та же глухая темнота. Каменные стены сырые, от них веет могильным холодом, пробирающим до костей. Его тело затекло, пальцы онемели, а одежда — когда-то дорогая мантия, теперь оборванная и пропахшая сыростью — липнет к коже, словно вторая, мертвая оболочка. Где-то вдалеке слышится глухой стук капающей воды и приглушенные стоны заключенных, а тишина между этими звуками давит сильнее, чем любой крик.       С тех пор, как их семью арестовали в Малфой-мэноре после Финальной битвы, прошло, наверное, чуть больше месяца. Глупо было возвращаться, но, видимо, всем хотелось в последний раз взглянуть на родовое гнездо и допить давно остывший пятичасовой чай. Драко только успел принять душ, сменить пропахшую гарью одежду, как в дом ворвались авроры — резкие голоса, оглушительные заклинания, холод каменного пола под лицом. Оскорбления в адрес матери, удары, кровь на губах от чужих кулаков — все смешалось в мутную, беспорядочную кашу, где границы между явью и бредом стерлись окончательно. Он не сопротивлялся. Он просто хотел, чтобы все это скорее закончилось.       - Ты ответишь за всех, мерзкий чистокровный сучонок! - слышит он чей-то голос у своего уха перед тем, как упасть во тьму.       И вот он снова находит себя в одиночной камере магической тюрьмы. В темноте Азкабана прежние убеждения рассыпаются, как трухлявое дерево под пальцами. Какая разница, сколько поколений Малфоев жили в роскоши, если сейчас он сидит на голом каменном полу, бесполезный, забытый, никому не нужный? Все, за что боролись чистокровные, оказалось не более чем пустыми словами — титулы, родословные, богатство не значат ничего, когда ты заперт в клетке, а твой отец обречен на Поцелуй дементора. Теперь ему кажется, что вся его жизнь до этого момента была фарсом, разыгранным по чужому сценарию, и хуже всего то, что он сам в него верил. Внутри него холод. Он не злится, не плачет, не испытывает облегчения.       В магической тюрьме дни теряли форму, превращаясь в бесконечную серую массу, где время текло то слишком быстро, то мучительно медленно. И хотя дементоры покинули эти стены, сама тюрьма оставалась пропитанной их древней, гнетущей магией. Она высасывала тепло из костей, тянула из заключенных жизнь и силу, будто невидимый хищник, пожирающий все живое.       В Азкабане слухи рождались из ничего и обретали жизнь быстрее, чем крики в темноте камер. Говорили, что сам Министр магии приходил к заключенному №394 и провел в его камере подозрительно долгое время, хотя никто не знал, о чем именно они говорили. Другие утверждали, что это сам Малфой вызвал министра — и что в ту ночь стражи (или каратели, как их тут называли) выводили его куда-то в сопровождении дежурного куратора, а через несколько часов вернули обратно, бледного, но молчаливого. И хотя никто не мог подтвердить ни одного из этих слухов, они цеплялись за умы заключенных, как соль на потрескавшихся губах, и расходились дальше, обрастая все новыми подробностями.       Его вывели на слушание спустя несколько недель, Малфой встретил взглядом Поттера и Грейнджер — последние люди, от которых он ожидал защиты. Он пытался держать лицо, не выдать ни облегчения, ни удивления, ни того едва уловимого восхищения, что мелькнуло в груди при виде Золотой девочки, говорящей за него. Он уже знал, что мать освободили и держат в мэноре под домашним арестом, но сейчас, в этот миг, он видел только ее. Грейнджер стояла прямо, твердо, голос ее звучал уверенно — а он, сломленный и потрепанный Азкабаном, едва ли находил в себе силы дышать. Но так или иначе, их показания были услышаны и еще спустя несколько недель наследника древнего рода выпустили под длинный список обязательств, под которыми он подписался собственной кровью.       Когда Драко Малфой вышел из Азкабана, он уже не был тем человеком, каким все его помнили. Молодой парень превратился в бледную тень самого себя — осунувшуюся, измученную, словно выцветшую от долгого пребывания в холоде и мраке. Его щеки впали, скулы стали острыми, будто вырезанными ножом, а кожа приобрела болезненно-сероватый оттенок, будто Азкабан вытянул из него не только силы, но и жизнь. Глаза, некогда полные насмешки и высокомерия, потускнели и глубже утонули в глазницах, как у человека, который слишком долго не видел солнца и забыл, как различать цвета.       Волосы, раньше всегда уложенные с тщательностью аристократа, теперь спутались, отрасли и потеряли блеск, будто отражая хаос, поселившийся в его разуме. Любая одежда, что когда-то сидела на нем идеально, теперь безжалостно подчеркивала худобу, а руки — те самые, которые так уверенно сжимали палочку и когда-то выписывали идеальные движения кистью на дуэльном поле, — теперь дрожали, выдавая то ли слабость, то ли внутреннее напряжение, которое не проходило ни днем, ни ночью.       Он стал тише, сдержаннее, словно каждое слово требовало от него усилия, как будто даже разговор отнимал последние крохи энергии. Малфой больше не делал резких движений, не повышал голос, не бросал язвительных фраз, за которые его когда-то так ненавидели. Он боялся возвращаться в мир, который изменился без него, но и не мог остаться в тени. Он был сломлен, но не уничтожен.       Со временем этот новый Малфой — молчаливый, затравленный, безобидный — стал настолько привычен окружающим, что они перестали искать в нем что-то еще. И Драко не собирался разрушать эту иллюзию.

∼∽ ∼∽

      Малфой-мэнор после войны стал отражением трагедии и хаоса, которые обрушились на магический мир. Великолепие его мраморных колонн и убранство залов теперь казалось лишь блеклым напоминанием о былом могуществе.       Атмосфера, царившая внутри, напоминала застывший крик боли. Эхо, шепотом пробегающее по пустым залам, будто повторяло мольбы узников, звучавшие здесь совсем недавно. Казалось, что даже воздух пропитался тяжестью — смесью сырости, пыли и чего-то неуловимо зловещего. В подземельях, откуда вывезли тела погибших и истерзанных заключенных, все еще ощущалась давящая тишина, которую невозможно было вытравить ни заклинаниями, ни временем.       Поместье словно утратило душу. Каждый угол, каждая комната казались поруганными. Только ленивый бродячий пес не отметил своей территорией развороченные клумбы у главного входа или дальний угол Западного крыла. В хаосе после войны, когда Пожиратели исчезли, а Волан-де-Морт пал, мэнор, оставшись без Главного хозяина, стал временным пристанищем для всякого сброда, ведомого жадностью. Те, кому открыли доступ по приказу Министерства, пытались урвать свое: старинные артефакты, украшения, редкие книги и магические реликвии. Даже министерские ищейки, оправдываясь "расследованием", шарили по углам, но защитные чары крови, наложенные поколениями Малфоев, не позволили им зайти слишком далеко. Многие ценности остались нетронутыми — терпеливо ожидая возвращения истинного хозяина.       Когда Драко впервые переступил ворота родового гнезда в одиночестве, он не узнал его. Родной дом встретил его холодным равнодушием, чуждым и пугающим. Люциуса больше не было: приговор к Поцелую дементора недавно был приведен в исполнение. Был ли заказан и нарисован его магический портрет еще предстояло узнать. Нарцисса, чье здоровье и психика уже начали давать сбой перед его судом, теперь жила у тетушки Андромеды и находилась под постоянным надзором целителей разума из Святого Мунго. Ее медленный откат назад, в состояние, когда она с трудом воспринимала реальность, стал для Драко ударом, едва ли не тяжелее потери отца.       Его дом... Он любил это место, с самого детства ощущая его частью своей сущности, как ребенок чувствует кровную связь со своими родителями. Но теперь он смотрел на каждую трещину в стенах, на каждый ободранный гобелен, и сердце сжималось от горечи. Поместье казалось оскверненным, как после насилия. Родовая гордость Малфоев была растоптана и поругана, и Драко чувствовал себя бессильным, как будто должен был искупить грехи не только свои, но и всех своих предков.       Он знал, что впереди его ждет возвращение в Хогвартс, получение диплома и новая глава в жизни, но прежде он должен был многое исправить. Ему нужно было восстановить Родовое поместье, как физически, так и магически, чтобы хотя бы частично вернуть ему былую гордость. Это было не только долгом перед семьей, но и чем-то большим — способом вернуть себе себя.       Первое время после выхода из тюрьмы Драко не мог спать без света. В темноте ему казалось, что стены сжимаются, воздух становится ледяным, а невидимые руки снова сжимают его горло. Его не мучают кошмары — в Азкабане он пережил вещи страшнее любых снов. Каждую ночь он просыпался не в страхе, а в холодном безразличии.       В один из вечеров он решил попробовать позвать домашних эльфов, хотя сомневался, что они откликнутся. Казалось, они испарились, как только "новая власть" заняла поместье. Но стоило молодому хозяину произнести зов, как они один за другим начали трансгрессировать в поместье. Пыльные, измотанные, но с блеском в огромных глазах, они вопросительно смотрели на последнего из рода Малфой.       Когда Драко начал говорить, голос его был спокоен, но в нем слышалась непривычная твердость — не приказ, а просьба, замаскированная под волю наследника рода:       — Вы служили дому Малфоев многие годы, а кто-то - целые поколения, и я не стану требовать от вас верности, если она вам больше не нужна. Каждый из вас может решить, останется ли он в поместье или уйдет. Тем, кто выберет свободу, я обеспечу достойный уход — с благодарностью за вашу службу и без потерь для вашей собственной магии. Но если вы решите остаться, знайте: впереди нас ждет много работы. Все, о чем я попрошу, должно остаться между нами. Никто, даже леди Малфой, не должен знать того, что я расскажу вам.       Он сделал паузу, давая эльфам возможность осмыслить его слова, прежде чем продолжить.       — Мои просьбы могут показаться вам нелогичными, странными или даже бессмысленными. Но все, что я сделаю, будет во благо рода Малфой. Я не прошу слепого подчинения — я прошу доверия. Теперь выбор за вами.       Эльфы переглянулись между собой, их большие глаза сверкали в полумраке зала — кто-то с настороженностью, кто-то с трепетом, но ни один не заговорил первым. Затем самый старший, носящий имя Гамбит, с морщинистыми руками и ушами, напоминающими свернутый пергамент, вышел вперед, поклонился низко и тихо произнес:       — Домашние эльфы Малфоев не оставляют свой дом, если только их не выгоняют насильно, юный хозяин. Наша верность принадлежит Роду и Магии.       Гамбит был низкорослым даже по меркам эльфов, с глубокими складками на лице, которые, казалось, хранили память о каждом поколении Рода, которое он успел застать. Гамбит поклонился, выжидая распоряжений, и молчаливо слушал, пока Драко просил найти все ритуальные книги Рода, описания традиций и преданий, особых заклинаний накопленных поколениями. Гамбит, как хранитель ритуальной мудрости семьи, знал, где искать, и уверил молодого хозяина, что все будет найдено и доставлено, после чего крутанулся на месте и растворился в воздухе.       Вскоре с книгами в руках Драко отправился в скрытую ритуальную комнату, открывающуюся лишь Патриарху Рода, коим молодой человек теперь являлся. Каменная тяжелая дверь с гербом семьи Малфоев открылась лишь после того, как Драко приложил свою ладонь, оставив на ней отпечаток своей магии. В комнате царил полумрак, а воздух был наполнен ароматом воска, пергамента и трав. Неизвестный никому ритуал занял долгие часы — когда Драко вышел, его руки дрожали, лицо стало еще более бледным, а синяки под глазами сделались темнее, словно вся магия требовала от него физической платы.       На запястье его левой руки плотно сидела широкая манжета фамильного браслета – массивная, но удивительно изящная в своей сдержанной строгости. Платина холодно поблескивала в мягком свете, а узкие линии черненого серебра, словно тени древних родовых тайн, пересекались по поверхности, образуя тонкую филигрань из сплетений змей и извилистых готических узоров.       Никаких кричащих деталей, никакой нарочитой роскоши – только чистая, уверенная лаконичность. Этот браслет не был украшением, он был знаком, напоминанием о крови и традиции, о том, что имя Малфой значило не просто статус, но целую историю, вплетенную в металл.       Ни одного видимого замка, ни одной застежки – магия сама держала браслет на месте, подчиняя металл воле своего владельца. Он не слетал с руки, но и не сковывал движений, сливаясь с кожей так, будто был ее продолжением. Как наследие, которое невозможно снять. Как долг, который нельзя отвергнуть.       Руна Перемен, которая располагалась на внутренней стороне запястья, была скрыта под браслетом не просто ради удобства, а чтобы никто не догадался об ее истинной роли. С помощью древней магии Драко произвел тонкую трансфигурацию, изменив свое тело и внешность, но не для того, чтобы выглядеть лучше. Напротив, заклинания и действие руны были выстроены так, чтобы усиливать эффект худобы, ослабленности и изнеможения, превращая его в того самого "жалкого человека", каким все его видели после суда и Азкабана.       Чем больше Драко восстанавливался, тем дольше длился эффект трансфигурации. Пока он держал окклюменационные щиты поднятыми, его магия была под контролем.       Главенствующий перстень Люциуса с гравировкой буквы М, который теперь украшал его указательный палец, сидел идеально. Однако Драко наложил на него заклинание невидимости, чтобы никто обратил внимание на изменения в роду Малфоев. Он не хотел преждевременно афишировать свою новую роль, предпочитая сохранить это в тайне до лучших времен. Пусть все думают, что Патриарх рода ушел вместе с дементорами.       Другому эльфу, по имени Рогвил, Драко поручил собрать книги, рукописи и фолианты - все наследие из семейной библиотеки. Он велел поместить их в ридикюль с заклинанием незримого расширения, и наложить чары на библиотеку чтобы та казалась нетронутой на первый взгляд, а весь настоящий архив был отправлен в защищенное хранилище в Гринготтсе. Так же в это хранилище должны были быть перемещены все оставшиеся семейные артефакты, ценности и предметы роскоши из поместья. Рогвил поклонился и исчез, принимаясь за работу.       Третьему эльфу, Таргону, Драко велел провести полную инвентаризацию всех хранилищ семьи в Гринготтсе, включая те, где находились украшения и реликвии. Он хотел быть уверен, что Министерство не забрало больше, чем причиталось, и теперь был готов досконально изучить финансы семьи, чтобы понять, какими ресурсами он может располагать для восстановления своего наследия.       Спустя время Таргон вернулся, держа в руках длинный свиток, и, развернув его, начал зачитывать итоги ревизии. Как и предполагал Драко, наследие Арманда Малфоя сократилось по меньшей мере втрое: из внушительного капитала в 321 285 145 галлеонов (что приблизительно равнялось 1,6 миллиарду долларов) осталось лишь 107 095 048. Министерство тщательно потрепало его банковские счета и хранилище, обосновывая свои действия необходимостью компенсировать убытки, нанесенные магическому сообществу. И хотя этих средств вполне хватало для безбедной жизни, для осуществления задуманного Драко пришлось затянуть пояса потуже и всерьез вникнуть в семейный бизнес.       К счастью, Министерство не наложило лапу ни на аптеку в Косом переулке, славящуюся уникальными товарами — включая красное вино тысячелетней выдержки, — ни на разбросанную по всей Европе недвижимость, куда Малфой мог наведываться без дополнительного разрешения, ни на уже заключенные контракты: финансирование квиддичных команд и разработок в Святом Мунго оставались в его распоряжении. Все это играло ему на руку.       Драко помнил, что богаче Малфоев была только его сумасшедшая тетка Беллатриса. По закону, в случае отсутствия прямых наследников имущество Лестрейнджей переходило к ближайшим кровным родственникам, то есть Нарциссе и Драко, однако Министерство предпочло закрывать на это глаза, ограничившись конфискацией хранилищ, но не затронув само поместье, запечатанное древним ритуальным замком. Драко же знал, что настоящие богатства Беллатрисы— золото, реликвии и редчайшие артефакты — находились именно там, ведь после кражи Меча Годрика Гриффиндора она в спешке перенесла туда все ценное, и теперь оставалось лишь выждать момент, чтобы воспользоваться этим в своих целях.       Осталось еще кое-что важное, что не требовало отлагательств в дальний ящик. В кабинете Люциуса Драко капнул несколько капель своей крови на гобелен Рода, чтобы восстановить его магическую структуру. Зачарованное магией огромное дерево пришло в движение и начало меняться прямо на глазах. Ветвь Андромеды, которую когда-то выжгли как предательницу, теперь снова заняла свое место. Сразу же на гобелене отразились и уже покинувшие эту землю Нимфадора и Римус Люпины и их ныне здравствующий сынишка - Тедди Люпин.       Другие ближайшие изгнанные родственники Драко - Сириус и Рэгулус Блэк тоже вернулись на свое место на гобелене. С того момента, как клеймо “Предателей крови” было снято, под веточкой Сириуса, которая никогда ни с кем уже не соединится, появилась отдельная новая ветвь с именем Гарри Джеймс Поттер. Это решение давалось нелегко, но Драко понимал, что таким образом Род Малфоев официально признает Поттера как законного наследника имущества Блэков. Осталось только произвести похожий ритуал совместно с Поттером и тогда дом на площади Гриммо обретет полноценного хозяина.       В этих действиях была странная смесь практичности и символизма: восстановление и защита наследия шли рука об руку с попыткой хоть немного примириться с тем, что семья пережила. Драко посмотрел на обновленный гобелен, а в его сердце смешивались горечь утраты и слабая искра решимости. Он не мог изменить своего прошлого, но мог построить что-то новое на его руинах.

∼∽ ∼∽

      Малфой встряхнул головой, медленно открывая глаза и возвращаясь в настоящее. В комнате царил полумрак, тяжелые полотна зеленого бархата балдахина кровати окутывали его своей защитой, словно кокон, отгораживающий от остального мира. Он глубоко вдохнул, позволяя привычной тишине общежития Слизерина убаюкать его натянутые нервы. Здесь, в этих стенах, он мог хотя бы притвориться, что все по-прежнему.       Блейз так и не вернулся в общую спальню, а значит, Драко мог только порадоваться за него и Пэнси. Будущая чета Забини станет одной из немногих, кто сможет соединить свои сердца по любви. В свете нового Закона о браке, который Министерство выпустило в конце лета, любовь стала привилегией, доступной далеко не всем.       Его взгляд скользнул к прикроватной тумбе, где стоял графин с апельсиновым соком, завернутый сверток с бутербродами, несколько пирожков с бужениной и аккуратно поставленный рядом шоколадный пудинг. На сердце стало теплее, а губы непроизвольно дрогнули в благодарной улыбке. Пока он дремал, Тори, должно быть, позаботилась о нем, ведь он так и не появился на ужине в Большом зале.       «Милая Тори, как хорошо, что ты со мной в одной лодке», — подумал Малфой, вспоминая их долгую историю. Если бы его отец заключил брачный договор с Паркинсонами или Булдстроудами, то Драко даже боялся представить, во что бы это вылилось. Но его Астория, его тихий воробушек, была рядом с тех пор, как ему исполнилось шесть.              Она всегда умела понять его с полуслова, согреть своим присутствием, поддержать в моменты, когда он сам в себе сомневался. Их дружба не требовала громких слов, она была прочной, надежной, как фундамент дома, выдерживающего любые бури. Даже если между ними не вспыхнет любви, он знал: на этой основе можно выстроить хороший брак — без лжи, без скандалов, без необходимости притворяться. Они одинаково оберегали друг друга, сглаживая острые углы характеров и защищая от внешних угроз, как два соратника, идущие сквозь хаос войны.       Драко шумно выдохнул через нос, вспоминая свой план и все предстоящие испытания. Он не видел иного выхода. Проклятие Гринграссов было слишком сложным, слишком древним, а его последствия — необратимыми. Мысленно он прошелся по всей череде предков, кто заложил этот порочный круг, не выбирая выражений. Но он верил, что возмездие не за горами. Каждое действие имеет последствия.       Его мысли вернулись к сегодняшнему визиту Кингсли Бруствера. Встреча была настолько внезапной, что у Драко не было времени подготовиться. Он сидел в библиотеке Хогвартса, изучая книги по заклинаниям, когда в дверях появился высокий силуэт. Тишина накрыла пространство — даже мадам Пинс застыла, будто перед ней возник сам основатель Хогвартса. Их взгляды пересеклись, и Малфой, внутренне сжавшись, понял: визит предназначен ему.       У него не оставалось особой надежды, что министр примет его предложение. Молчание Министерства затянулось, и Драко уже начал думать, что зашел слишком далеко, выдвигая свои дерзкие условия. Он прекрасно понимал, что поставил на кон многое, и если Кингсли проигнорирует его, это станет серьезным ударом. Но он напомнил себе, что и его собственный риск был не меньшим. Он начал игру по своим правилам, и теперь министр сам стоял перед ним.       Дар, который Малфой преподнес Министерству через своих домашних эльфов, был символичным — сбежавший Пожиратель смерти, один из тех, кто прятался после поражения Темного Лорда. Такой подарок в начале учебного года в Хогвартсе должен был показать, что Драко — не просто наследник павшего рода, а человек, умеющий просчитывать ходы наперед.       В кабинете директора Макгонагалл, предоставленном для их встречи, Бруствер был сдержан, но прямолинеен. Он не терял времени на пустые формальности. Его согласие было коротким, но решительным: сделка принята. Условия Малфоя — одобрены.       Блейз Забини, которого Драко попросил выступить свидетелем, присутствовал при их встрече. Он не задавал лишних вопросов, просто зафиксировал сделку Непреложным обетом. Свет магических нитей осветил кабинет, когда они оплели их запястья, закрепляя договор. В тот миг Драко ощутил странную смесь чувств: облегчение, ответственность, холодное понимание того, что пути назад нет.       Когда Кингсли покинул Хогвартс, Малфой остался в тишине, глядя в окно. Он знал, что это только первый шаг. Теперь от него требовалась максимальная осторожность. Любая ошибка в выполнении условий обета могла стоить ему всего, что он пытался вернуть.       Но игра уже началась. А Драко Малфой всегда был хорош в том, чтобы носить нужную маску.       Его жизнь превратилась в искусство искажений. Каждый его шаг, каждое слово, каждый взгляд — часть тщательно выстроенной иллюзии. Никто не должен был видеть истинного Драко Малфоя.       Даже он сам.