Очнулся?

      Энджел мог сколько угодно ненавидеть Валентино, но каждый раз, когда стресс набивал его тело до состояния огромного плюшевого свина, грешник вынимал из кармана подаренные боссом сигареты. Липкий розовый дым никогда не успокаивал, но то, как он пышными клубами обволакивал всё вокруг парня, создавая мнимо безопасную мягкую зону, помогало ввести разум в транс. Ритуальные действия и привычные виды облегчали сердце паучка.       Арахнисс молча наблюдал, не прерывая момент, пока брат морально подготавливался к предстоящему разговору. Ему самому стоило пару раз вдохнуть и выдохнуть, чтобы поуспокоить нижнюю пару рук, привести мысли в порядок и ещё раз вспомнить, зачем они пришли в отдалённый от центра уголок Пентаграмм-сити.       Мрачное здание с двумя этажами глядело на двух пауков болотно-желтыми глазами, а не закрывающаяся плотно дверь призывно хлопала от порывов ветра и шныряющих туда-сюда грешников. Паршивое место для жизни после смерти, но оба брата знали, что заслуженное для того, кто здесь обитал.       Оставляя тлеющий окурок на битом асфальте, Энджел потянул Джонатана за руку уверенно, скрепя зубами от напряжения и буркнув через них, что, раз решили поговорить с общим кошмаром, значит, не нужно излишне бояться. Перед смертью не надышишься, а они уже и так не успели надышаться вдоволь. Петляли по замусоренным коридорам они недолго, и вот уже невзрачная дверь, обитая листовым железом, встречала их табличкой «18», на которой восьмёрка была утыкана чёрными отметинами от затушенных бычков.       – Кого Сатана принёс, на ночь глядя? – резкий, скрипучий голос оцарапал слух, и Энджел уже ощутил, как спадает его уверенность.       – Открывай, па! – Джонатан почти гаркнул, и Энтони не сразу понял, что это не из-за злости, а только потому, что их старик стал глуховат.       Когда дверь, заскрежетав, открылась, перед парнями стоял угольного цвета паук, скрюченный к полу, с уродливой тростью в средних лапах, нижние же болтались атрофировано по бокам. Его мелкие мутные глазки уставились на гостей с равнодушием, и ни капли удивления не пронеслось в них при виде столь не вписывающегося в обстановку пушисто-розового паучка. Энтони сглотнул под этим взглядом, не находя в нём ожидаемого презрения, но всё больше сомневаясь в этой затее. Встретиться с отцом и, наконец, высказать ему всё – уже не казалось хорошим способом закрыть старый гештальт. Мерзкая беспомощность перед когда-то грозным когда-то человеком вылезла из воспоминаний и поползла по спине мурашками. В тот же миг три ладони легли на поясницу, лопатки и плечо грешника и медленно впихнули его внутрь.       – Зачем ты привёл его? – старик отвернулся от сыновей, махнув рукой Джонатану, чтобы тот затворил двери.       – Он хотел посмотреть, как ты живешь, и спросить, почему ты послал меня в Хазбин, – Арахнисс попросил брата сесть на кресло с вышарканными подлокотниками, а сам засуетился у стола с чайником.       Пока отец что-то бурчал под нос, Энджел оглядел серую комнатушку объединённого с кухней зала. Края бесполезному хламу, распиханному по углам и тумбочкам, не было, и от этого явного напоминания о квартире, где он вырос, над ухом чихнуло неприятное чувство ностальгии.       – А сам ты говорить разучился? – старик обратил наконец прямое внимание на младшего сына и скорчил гримасу. – Слишком много членов брать в рот опасно для вашей речи, – проскандировал он в манере старых ораторов, что повторяли нелепые лозунги.       – Па, не начинай, – Джонатан резко захлопнул крышку чайника. – Мы пришли поговорить, а не поссориться.       – Тебе не давали слова, – паук резанул чужой слух злой интонацией и ловко перехватил трость, замахиваясь на сына. – Я говорю со шлюхой, что позорит наш род!       Одно единственное слово гаркающего голоса отца пригвоздило Энтони к месту, он, обхватываясь руками, сгорбился и напрягся до дрожи в шее и плечах. Иррациональный страх – иррациональный хотя бы потому, что сейчас они в Аду, где у паучка как минимум есть оружие и навык самозащиты – расчёсывал лёгкие, желая заставить парня кашлять и харкать кровью. Только потому, что он всё ещё морально слабее своего истязателя.       – Может, он и шлюха, но он не виноват в этом, – Арахнисс сжал до боли ручку опущенного на плиту чайника и медленно повернул опущенную голову в сторону отца, глядя исподлобья.       Глухим звуком его тело отреагировало на хлесткий удар трости, но сам паук не издал ни писка. Зато Энджел выпалил что-то неопознанное, подскакивая на ноги и порываясь вперёд. Когда же отец вновь вернул внимание к нему, тот замер и скорее отвёл взгляд на брата. «Я в порядке. Я не чувствую боли», – читалось в его неподходящей моменту полуулыбке.       – Правда в том, что ты виноват в этом, – вновь переманил на себя холодное внимание отца Арахнисс. – Ты выгнал его из дома в семнадцать.       – Дети всегда винят во всем родителей, – старик хоть и опустил трость, оставил держать её в рабочей руке для быстрого следующего замаха. – Нисколько не жалею, что выставил это отродье. Я пытался вылечить его тупую башку, но она так и осталась забита другими мужиками.       Энтони передёрнул плечами и сделал ещё шаг вперёд, уже открывая рот. Он пришёл высказать всё, значит, пора это осуществить.       – Из-за такого пустяка ты выбросил своего сына на улицу, – шипение Арахнисса опередило любые слова со стороны брата, паук ощетинился, ещё больше агрессивно горбясь. – Без образования. Без поддержки. Откуда пацану было брать деньги, если не таким способом?       Хлыстом воспоминаний Энтони огрели по спине, вышибая воздух. Дождливые сутки, проведённые за перетаскиванием ящиков в доках их портового города, он перестал считать на второй неделе, на четвёртой он слёг с горячкой и спиной, что не разгибалась. Сколько бы природа не дала парню выносливости и гибкости, грубой силы и иммунитета ему не хватало всю жизнь. Для тяжелой низкоквалифицированной работы он не был создан, хотя и пытался. Действительно пытался. Но после…       – Ты вынудил его спать с богатенькими извращенцами за кров и еду! – перешёл на повышенный тон Арахнисс.       Старик ощетинился и как-то сломался, поджав руки ближе к телу, даже нижняя пара дернулась, отчего пальцы сжались в незакрытый кулак. Под взгляд, непонятный и какой-то мутный, он досадливо оскалил клыки, но больше не замахивался для удара. Кажется, из него хотели вырваться какие-то едкие слова или хотя бы банальное оскорбление, так подумалось братьям, но тот буркнул вполне откровенно:       – Это грязно и противоестественно.       Практически заскулив, Энтони возвёл глаза к облупленному потолку, но Джонатан, не поддержавший этого, наклонился к отцу и как-то слишком пристально заглянул ему в глаза.       – Бог сказал, что любовью соткан мир. А, значит, любить можно кого угодно, и как угодно.       – Можно и нужно, но без того, чтобы дырявить друг другу за-…       – Па! – резко пресёк Арахнисс запальчивую речь отца.       Серый паук строго глядел сверху вниз на чёрного, такого же как он, только более слабого и поломанного. Именно в этот момент, когда весь строгий и властный запал отца спал от одного резкого крика в его сторону, до Энтони дошло, что тот действительно умер, больше нет деспотичного практически безумца, от его души остался одинокий осколок, заброшенный на окраине города-греха. Теперь Джонатан стал главой их семьи, потому что сейчас он, пусть и побитый тростью, объяснял папаше, как несмышлёной малолетке, что секс – ещё одно проявление любви, а не только способ размножения.       На фоне свистел натужно пышущий паром чайник, а Энтони всё ещё не мог поверить в происходящее. Выходит, этого отец заслуживал за то, что сделал с ними всеми? В ушах разлился белый шум, и не замечая своих движений, паучок опустился на диван, устремив взгляд в неизвестность.       – Какой же ты трус, Джонатан, – покачал головой старик, отталкивая сына в сторону и самостоятельно подхватывая чайник. – Что же ты не говорил ничего подобного раньше? Пока этому идиоту действительно нужна была твоя поддержка.       Эти слова выдернули Энтони из прострации. Дряхлый и уже ни на что не способный окурок человека огрызался на единственную душу, что не кинула его в бездне, и это было немыслимой наглостью или невозможной упрямостью. Поднявшись, парень перебежкой оказался рядом, замаячив сбоку от отца, выловил его взгляд, и натурально оскалился, пытаясь изобразить всё презрение, какое только в нём накопилось.       – Джо всегда пытался нас огородить от тебя. И я не виню его в том, что не всегда это получалось.       Угольная бровь приподнялась, а старик медленно отставил чайник на неработающую конфорку. Шмыгнув носом, он пошарил бусинками-зрачками над головой сына, точно вылавливая воспоминания из подкорки мозга. Периодически мелко сокращались мышцы на его щеке, отчего один краешек губ подрагивал, и Энджел мысленно уже понимал, что не поверит ни единому слову, что будет произнесено далее.       – Пытался неудачно. Потому что всегда был неудачником, – отец вновь оттолкнул Арахнисса в сторону, потянулся к верхней полке, доставая только две кружки. – Он настолько жалок, что собственного сына назвал в честь тебя только потому, что тепла от собственного брата не дождался. А ведь он любил тебя, идиот.       Нижние руки Джонатана обняли себя, а взгляд опустился к полу, стараясь не встречаться с ошарашенными глазами Энджела.       – У тебя был сын? – потерянно прозвучал паучок.       Старший брат всё молчал, жуя губы и часто моргая. Отец же почему-то не пытался ввернуть оскорбление в эту неловкую паузу, мрачно засыпая заварку в чашки. Пару раз можно было заметить, как он скосился на Арахнисса, но ни разу на Энджела.       – Я действительно был женат, и у меня действительно был сын по имени Энтони, – Джонатан застенчиво улыбнулся, обнажая одну из своих больных тем вот так просто. Нож в грудь ему уже точно могут загнать оба из присутствующих, но сейчас это было бы даже не так обидно, в конце концов, если предавать, то в этот момент. Самый удобный.       – Почему ты не рассказывал?! – паучок горячно рванулся ближе к брату, наклоняясь до его роста, как делают сыновья, когда матери становятся ниже их.       – Не пришлось к слову, – пожал плечами он, обхватывая себя уже всеми парами рук.       Старик с резким грохотом поставил чайник обратно на плиту, из кружек уже дымилось, и горячая сырость без запаха наполнила воздух. Энджел поморщился на приготовленную бурду, очень сомневаясь, что это вообще чай. Впрочем, ему никто и не предлагал это пить, отец всунул одну из кружек в руки старшего сына и пробурчал достаточно громко и недовольно:       – Поэтому я и не послал тебя к чертям, Джонатан. Ты привёл в дом наследника.       – В твой дом я никого не приводил, – отрезал тот, но напиток принял, обхватывая керамические стенки немного похолодевшими руками.       – Конечно. Оберегал его от деда, – заворчал старик, дергая головой. – Я же тиран и ужасный человек.       Сильно опираясь на трость, он проковылял к зашарканному дивану и с кряхтением уселся на него, так и оставив одну из кружек на столе. «Неужели для меня?» – промелькнуло в голове Энджела. Он осторожно потянулся за ней и, когда увидел в ответ на это действие равнодушный взгляд отца, смело подхватил двумя руками точно хрупкий подарок судьбы.       Арахнисс в два широких шага оказался на том же диване, задумчиво втянув в себя напиток. Кажется, он не собирался говорить ничего против, значит, так оно и было. Кривая спина брата на единый миг показалась Энджелу самым привычным и самым обыденным, самым родным, что только присутствовало в его жизни. Не было ничего, что затмило бы эту картину, как старший сидит, обнимая на коленях кружку с чаем или скомканную тетрадь, или мамин шарф, который она обронила на улице, а отец тяжело сопит рядом то ли гневом, то ли усталостью, то ли ещё чем-то непонятным. В такие моменты Энтони всегда представлял длинный чёрный гроб, в котором лежит сухой старик, подохший обязательно с большими страданиями. Обязательно как последняя собака…       – Но знай, Джо, я любил своего единственного внука, и я рад тому…       Болезненная улыбочка залезла на лицо паучка нагло и быстро. Злая усмешка судьбы – слышать подобное от ужаснейшего кошмара. Неужели Ад наконец сломал его несгибаемый тупой стержень? Энтони задрожал, не зная смеяться ему или плакать. Но если уж смеяться, то точно горько, а если плакать, то точно истерически.       – У тебя ещё была внучка, старик, – последнее слово парень выплюнул пренебрежительно и тут же за два глотка осушил кружку на половину. Этот лицемерный кретин даже не хотел принимать дочку Молли за свою семью, и Энджел гневно стукнул керамическим дном по деревянной столешнице от одной мысли, что отказались не только от него, но и от его двойняшки.       – Девочка умерла от тифа в 10 лет, – уточнил Джонатан, стараясь говорить аккуратно.       Злость с лица младшего резко опала. Он помнил того милого младенца, что Молли принесла в мир, когда вышла замуж за неплохого в общем-то парня. И Энджел надеялся, что эта светловолосая малышка получит от сестры столько любви, сколько не досталось им. А оказалось, что ей просто не хватило времени получить её достаточно.       – Как Молли это пережила?.. – прошептал Энтони, опускаясь на пол.       – Она не пережила, – резко оборвал отец, но в его голосе сыновья расслышали то раздражение, которым пытаются заглушить печаль. – Молли сошла с ума от идеи, что должна родить ещё одного ребёнка. Её муж был против, потому что она еле выносила первого. Вы оба получились какими-то слабаками.       Он шваркнул носом, размашисто подтёрся кулаком, скомкал в складки, а затем растянул покрытую мелкой шерстью кожу, отчего морда превращалась в неприятное месиво, безэмоциональное и заглушившее в себе что-то. Тусклые глазки не оставляли следов от взглядов на теле Энджела, и тот вполне отчётливо понял, что его не пытались задеть. Его пытались просто облить гноем прорвавшегося прыща, что долгие годы гнил в душе отца, который никогда никому не говорил, что о ком-то скорбит. Но даже в этой своей слабости он всё равно переходил в нападение, резкое и жестокое.       Энтони фыркнул, на время отложив мысли о том, что пережила сестрёнка после его смерти.       – Молли… кхм… она настояла на своём, – вклинился в молчание Джонатан. – Итогом стала её смерть вместе с недоношенным ребёнком. Мы похоронили их в одной могиле… рядом с твоей, – он отвёл глаза, закрывая нижнюю часть лица кружкой.       – Дженетт умерла через месяц после этого, – заключил отец, поднимаясь внезапно на ноги.       После упоминания матери Энтони окончательно перестал контролировать лицо, треснувшее и превратившееся в непонятную истерическую гримасу. Их семья разваливалась так планомерно, так закономерно, и началом стал именно он. Именно поэтому ощущение хоть какого-то единства было, пожалуй, только у самого последнего из них, у того, кто всех похоронил своими руками. Парень уставился на скрючившегося Арахнисса.       – Выходит, ты последний, Джо?       Паук покрутил кружку на коленях.       – Отец умер передо мной за десять лет. Меня хоронил уже сын.       Пауки притихли, заново просеивая через сознание простой факт собственной смерти. Каждый из них вышел из жизни с какой-то нехваткой внимания, любви, принятия, и все понимали, что они желали получить в конце другое.       Из-за этого Энтони ненавидел отца, ненавидел его тупость, которая привела их сюда. Ненавидел и свою глупость, что не позволила найти какие-то пути выхода.       Мурашки отвращения ко всей ситуации поползли по спине и шее. Потустороннее завывание со свистом влетало в приоткрытое окно, пока Джонатан вплетал голос в тишину, не нарушая её и проговаривая каждое слово будто издали:       – …я, правда, неудачник, брат. Моя жена любила лишь моё трудолюбие. Я оставил ей такой капитал, что она считалась зажиточной и видной вдовой. Не знаю, вышла ли она вновь замуж. Не знаю, как жил мой сын. Не хочу узнавать, не хочу осознавать, что они уже, скорее всего, мертвы.       Хриплый голос притих, высказав простыми звуками все смыслы, какие хотел его хозяин. Неожиданная для Джонатана открытость была вызвана явно не присутствием отца, а тем, что Энтони притащил его сюда поговорить. Вот старший и говорил. Говорил всё, что устал держать внутри себя.       Старик молчаливо и медленно, готовясь к каждому следующему шагу, проковылял к платинному шкафу, одна из дверец которая заросла паутиной, другая же была протёрта от пыли.       – Зря, – выронил он одно слово, притормозил, собрав на себе взгляды сыновей. – Одна сильная оверлорд имеет связи с Раем. Через неё… я узнал, что Энтони, Молли и Дженетт в Раю.       «Хоть кто-то из нашей грешной семьи», – беззвучно вылилось из его рта одними движениями губ. Джонатан выпрямил спину, пока осознавал сказанное, а потом и вовсе поднялся на ноги, роняя кружку. Она глухо встретилась с паласом и сделала окружность, выплёвывая остатки чая.       До Энджела не сразу дошло, что это, значит, кроме того, что старик настолько раскис, что сделал что-то хорошее для сына. Хотя бы одного.       – Это достаточно дорогое удовольствие, па… – внезапно осипшим голосом протянул Джонатан.       – Я продал душу. – отрезал отец тем самым волевым и нетерпящим возражений тоном, впиваясь нахмуренным взглядом в сына.       Нижняя пара рук Энджела появилась и затёрлась друг о друга, пока он прищурившись всматривался в эту напряженную паучью фигуру. Неужели не врал? Неужели Ад настолько его сломил? Пальцы забегали по коленям, перебирая складки одежды, пока Энтони кое-как сдерживал смех, что нервными комками хотел пробиться через стену сомкнутых губ.       – За информацию? Ты с ума сошёл окончательно?! – вспылил надрывно Джонатан.       – Это было единственным, что я мог сделать для тебя, – прикрикнул в ответ старик. – Узнал, что они в Раю, услышал про идею с очищением, отправил тебя в тот отель. Это единственное, что я мог, Джо. Отвязать тебя от себя.       – Ты говорил, что просто прошарил Ад своими связями… То есть ты соврал мне, что беспокоишься за Молли, – скривился Арахнисс.       – Она и так в Раю, зачем о ней беспокоиться? – он разочарованно отвернулся.       Энтони словил это изменение в его настроении даже как-то слишком быстро.       – Ты бы не поверил, что он заботится о тебе, Джо, – строго сказал паучок, подходя к брату и укладывая руку на его спину, Арахнисс дернулся. – Этот кретин только сейчас понял, что ты был связью между нами всеми. Тем, кто заботился обо всех. Даже о таком, как он.       Воровато обернувшись, Джонатан скосился на брата, в не верящих чёрных бусинках плескалась боль, которую тот не смог бы никогда понять. Но Энтони было достаточно лишь интуитивно чувствовать то, что беспокоит старшего. В их связи больше не было напряжения и гноящейся обиды. Пожалуй, впервые Энтони пощупал предмет под названием “семейное тепло”, именно им был пропитан этот зажатый, постоянно ворчливый, но бесконечно добрый человек. С ним под руку хотелось вознестись, чтобы достойно встретить тех, кто когда-то их любил, когда-то хотел быть с ними одним целым.       Стоящий поодаль старик шмыгнул носом, чертыхнулся со слабой усмешкой и отвлёкся от зависших за переглядами сыновей. Он чувствовал удовлетворение от того, что смог столкнуть этих идиотов носами, и теперь в их душах родилось что-то хорошее. Хотя бы чему-то хорошему старик стал причиной, и это немного грело его разочарованную самим собой голову. И всё же он нисколько не жалел о содеянном, ведь так воспитывал его отец, а, значит, строгость и необходимая жестокость этого подхода были оправданы.       – … я просто слепок того времени, в котором родился, и меня не изменить, – говорил он сам с собой, как привык за долгие дни отсутствия Джонатана под боком.       Шуршание голосов за спиной растворилось. Медленно стянув с полки чёрный плащ, паук натянул его на верхние плечи, не торопясь, закрыл дверцу шкафа и развернулся к сыновьям. Лицо его окаменело, пока пальцы продолжали шевелиться, будто перебирали рис.       – Энтони, – он впервые прямо заглянул в глаза младшего, – я даю тебе моё вечное покаяние, – припав на колени, он прижался лбом к полу. – Теперь я в подчинении оверлорда так же, как и ты. Да будет мне это наказанием.       Свист из окон отчетливее прорезался в шокированном молчании пауков. В ладонях Арахнисса собрался липкий пот, и желание скорее сунуть руки в воду мерзко поползло по коже. Он заметался взглядом по фигуре отца, схожей с мотком проволоки, облитой мазутом.       Энтони же не знал, что сказать. Парень тянул момент, прокручивая, кажется, всю жизнь перед мысленным взором. Осколки обид, фрагменты отголосков физической боли, вспышки истерик и трясущиеся руки, которые раз за разом обнимали себя – всё это не могло быть стёрто одним извинением, одним жестом доброй воли и одним принижением себя. Чуйка подсказывала, что Джонатан уже хотел поднять отца с колен, но не решался, потому что сейчас было не его время прощать или не прощать. Но Энтони никогда бы не признался, что хотел одновременно и подольше поиздеваться над своим мучителем, и поскорее закончить эту сцену, что выматывала больше и больше с каждой секундой.       – Я не прощаю тебя, – выдавил из себя Энджел спокойно, не акцентируя внимание на то, как его нижние руки бесконтрольно спрятались за спину. – Но я благодарен за то, что ты сделал для Джо. Он достоин твоих стараний больше, чем я, поэтому спрашивай его разрешения подняться.       С подозрение глянув на брата, Джонатан убедился, что всё в порядке, подошёл к отцу, не спеша, и помог ему подняться. «У тебя больные колени», – бубнил он недовольно, будто самому себе. По вставшей на загривке шерсти было ясно, что паук злиться, хоть и не известно на кого или на что.       – Я уже давно мёртв, – огрызнулся старик.       Досадливо Джонатан зажевал губу, но ничего не ответил, возразить собственно было нечего. Конечно, он простил отца, разумеется, понимал и принимал ответ брата, ведь на большее и не рассчитывал. Впрочем, Арахнисс вообще не рассчитывал, что отец сделает что-то, исходя из порывов заботы, а не из старческой вредности. Возможно, непредсказуемость этой ситуации и злила его больше всего.       – Идите, – старик хмуро указал на дверь. – Мне пора на работу в квартал Каннибалов, а вы возвращайтесь в отель. Большего мне не нужно.       Энтони было сделал шаг в его сторону, но остановил себя, опустив руки, и лишь неопределённо ими махнув.       – Прощай, отец.       – Прощай, сын.       Ничего лишнего в прощании, которое станет их последним. Старик уже знал, что больше никогда не увидит Энтони, и от этой мысли становилось еще более погано чем тогда, когда он кидал горсть земли в его могилу.       Поворачиваясь спиной к самому страшному кошмару своей молодости, Энджел не чувствовал ничего, кроме бесконечно лёгкого воздуха на своих плечах и спокойно выпрямленной спины.       Джонатан промолчал, не прощаясь, и лишь кивнул, озираясь сощуренным взглядом. В его позе сквозило желание ещё вернуться, ещё немного последить за этой душонкой, пока сам не окажется в лучшем месте.              

***

      В мире людей на протяжении тысячелетий не утихала любовь к шумным и теплым местечкам с жирной пищей и бурлящим алкоголем, где работяги могли собраться после тяжкого дня и перетереть слухи. Разумеется, со временем такие забегаловки меняли свой облик, становясь всё более современными, менее шумными и дружными. Проглядывался эгоистический индивидуальный подход к посетителям, что и не нравилось Барону Самеди в аристократических ресторанах и новомодных кафе, ещё большее отвращение у него вызывали фаст-фудные выкидыши эпохи индустриализации. Оставаясь душой где-то в средневековье, он часто захаживал в родную корчму со стереотипным владельцем и стилизованной под древность атмосферой, которую на удивлении нисколько не портили телеэкран и колонки с музыкой, заменившие живое исполнение.       И всё же ради важной встречи Самеди немного подшаманил, чтобы именно в этот вечер музыканты заняли давно пустующую сцену заведения. Возбужденные таким событием официантки в старомодных сарафанах, что туго зашнуровывались под грудью, и белых рубашках с рукавами-фонариками кружили между ещё пустых округлых столиков, расставляя перечницы и солонки. Другие девушки обновляли выгоревшие свечи, которыми было решено на один вечер заменить электрическое освещение. Вентиляция и кондиционеры проклинали этих любителей старины, но исправно работали, чтобы люди не задохнулись от жары и обилия угарного газа в воздухе.       Самеди с удовольствием наблюдал за разрастающейся суматохой, за оживленными лицами людей, что отвыкли настоящий огонь-то видеть, что уж говорить про такие перемены. Когда на сцене показались музыканты, приветливо со всеми поздоровавшись и сократив расстояние между посетителями и собой, и начали настраивать инструменты, в дверях наконец показался невысокий мужчина в бежевом костюме, столь несвойственного ему стиля. Аккуратно протискиваясь между шумно переговаривающимися посетителями, что расслабленно жестикулировали и вставали с мест сшибая всё вокруг, человек озирался в поиске знакомого худощавого лица с хорошо выраженными скулами, носом с горбинкой и впалыми глазами, отчего постоянно казалось будто вокруг них чёрные круги.       Поднеся толстую папиросу к одной из свечей на столике, Барон прикурил и выпустил дым в потолок.       – Люци, дорогой, я здесь! – он помахал тлеющей сигарой над головой.       Взгляд фиолетовых глаз почти сразу откликнулся на громкий призыв, уже через несколько извинений и просьб дать проход мужчина опустился на стул напротив духа Вуду. Тот довольно оглядел чуть вспотевшего падшего серафима, сейчас больше похожего на обычного розовощёкого мужчину лет тридцати, чем на хтонически древнего Владыку Ада.       Пышнотелая официантка быстро оказалась рядом, предлагая меню и ярко улыбаясь, сообщая, что представление начнётся с минуты на минуту, и господам стоило бы быть расторопными, если они хотят насладиться музыкой, а не отвлекаться на неё и тарелки. Люцифер молниеносно попросил принести самое простое, что у них было, вкупе со стаканом сидра, а Самеди шутки ради продублировал заказ для себя. Ангел закатил глаза, как только девушка удалилась на кухню.       – Ну-ну, Люци, не сердись. Я доверяю твоему вкусу, – последние два слова Вуду выделил особенно, закидывая удочку намёка в сознание собеседника.       Фыркнув и не заостряя внимания на простой шалости, ангел скинул пиджак, оставаясь в одной рубашке небрежного свободного кроя. Выбор места для встречи он оставил за Бароном, о чём пожалел сразу же как только узнал, куда тот хочет его затащить. Впрочем, за шумом и суматохой их разговор не подслушают любопытные демоны, которые могут проникнуть в мир смертных, также на их разгульное веселье не обратят внимания дотошные низкоранговые ангелки, да и другие духи Вуду и Лоа не станут беспокоить отдыхающего от забот собрата и его спутника. Идеальное прикрытие от любой стороны вопроса.       – Я хотел с тобой поговорить о нынешнем положении… – начал было Люцифер.       – Насладись вечером, дорогой, а потом говори о делах. Не люблю перебивать веселье, когда оно ещё не началось, – Барон затушил окурок о каменную пепельницу, любезно принесенную официанткой вместе с блюдами и напитками.       Взгляд духа проследил за её удаляющейся фигурой, опытно оценивая покачивающиеся при ходьбе бёдра на высшую оценку. Люцифер согласно промолчал, пригубив сидра. Он действительно давно не отдыхал от стен Хазбина и привычных лиц постояльцев и работников. Оставалось только надеяться, что утром дочь найдёт оставленную им записку: «Чар-Чар, я у Бельфегор. Горящие угли нашлись. Не скучай, золотце!» – и ничего объяснять не придётся. Люцифера всё ещё удивлял контраст того, что пару минут назад он встречал предрассветное небо, так и не сумев заснуть после ночного визита Аластора, и отправлял сообщение Барону о просьбе встречи, а теперь сидит за столом, наблюдая, как за окном давно наступил поздний вечер. Конечно, ангел понимал, что для Самеди, который временно жил на Земле, между посланием от Владыки и тем, как наступил день встречи, прошло как минимум два дня, но всё равно не мог сразу свыкнуться с этой мыслью.       Музыканты привлекли к себе внимание смелым и сильным началом. Рыжеволосая девушка дрожащим пламенем изгибалась всем телом, пока управлялась со скрипкой, выдавая игривую и быструю мелодию. Люцифера вынесло из привычного тока мыслей. Паренёк, стоящий в глубине сцены, пританцовывая, усердно бил по литаврам, покачиванием головы помогая себе соблюдать ритм. Развернувшись к ним лицом, ангел стянул брови к переносице, вслушиваясь. Флейтисты и арфистка также отлично вписывались в общую картину композиции, и своим идеальным слухом Морнингстар различал каждый отдельный звук, который стоял именно на том месте, где должен. Осовремененное фолковое звучание хорошо вписывалось в антураж таверны, и Люцифер незаметно для себя увлёкся этим…       Оказавшись во время третьей песни в центре отплясывающих в свободном пространстве людей.       – Тебе больше идёт улыбка, – громко говорил на ухо Самеди, перехватывая то правую, то левую ладонь мужчины, устанавливая своё главенство в их танце.       Как дух смог затащить ангела танцевать, тот никак не мог сообразить: обаяние и харизма Самеди усыпляли даже самое настороженное существо. Ни скольким не смущаясь, Люцифер отдал бразды правления, позволяя подхватить себя за талию, приподнять над полом и опустить уже двумя метрами правее. На миг дух захватило, и осознание, что, возможно, это было не совсем пристойной реакцией для бывшего серафима, отразилось румянцем на щеках.       – А тебе лицо без белой краски, – фыркнул ангел, отворачиваясь от партнёра по танцу.       Посетители, что остались наблюдать за столиками, шумно засвистели после такого трюка, перекрывая восторгом игру музыкантов. Никто не слышал их слов, но все, даже слепые, видели, чувствовали между мужчинами напряженный спёртый воздух.       – Я должен поддерживать статус Вуду Смерти. Точно так же, как ты статус Владыки.       Люцифер мгновенно считал намёк, плавно пробежал пальцами по его груди выше. Он огладил изгиб от шеи к подбородку, параллельно сделав шаг назад, чтобы увильнуть от рук, что пытались сцапать за талию и притянуть ближе. Алкоголь уже подогревал изнутри временно человеческое тело, падкое на яркие, но краткие вспышки страсти, и поэтому Морнингстар старался лишний раз не поддаваться этому, оставаясь соблазнителем, но не становясь соблазнённым.       – Самеди, мне нужно, чтобы ты переманил Вуду и Лоа на сторону Ада, – глаза Владыки опасно сверкнули красным отблеском.       Он говорил негромко, позволяя заглушить себя музыке, зная, что по его губам прекрасно прочтут. В ответ губы Барона дрогнули, приоткрывшись и выдохнув резко и удивлённо. Секундное замешательство духа мелькнуло в расширившихся зрачках.       – Как ты заговорил-то, Люци!       Через ещё один взмах ангельских ресниц Самеди оказался за чужой спиной, пригибаясь ниже и кончиком носа тычась за ухо:       – Ад всё-таки порождение Зла, а я имею право выбрать Добро.       Мысли Люцифера споткнулись об идею, что этот Вуду Смерти слишком любил обратную сторону своей работы. Будь в нём больше сил, чем во Владыке Ада, того давно бы прижали животом к белым простыням.       – Если Рай победит, он уничтожит Ад, – мужчина мягко накрыл голову Барона ладонями, чуть опираясь затылком на чужое плечо, их ноги продолжали синхронно отбивать ритм, продвигаясь по только им известной траектории. – Потом примется за вас. Потому что Сэра стала ещё менее сговорчивой, её принципы закостенели, а мозг больше не работает вне шаблонов.       – Что ты предлагаешь в противовес? – шёпот с отчетливыми помехами осел на ушной раковине ангела, пока Самеди едва касался её губами.       Как бумажную салфетку Люцифера смяли в комок невидимыми пальцами. Мимолетный холод по коже и фантомный запах тины вспышкой вынули воспоминания об одном единственном демоне. Машинально втянув живот, ангел зажмурился, концентрируясь на том смысле фразы, который бы она несла, не используй Барон грязный трюк с голосом.       Самеди умел ощущать ауру чужих желаний и любил вскрывать их, резко и бессовестно, а потом славливать каждое дрожащее движение уязвлённого существа. В этот раз в его сетях оказался сам Падший Серафим.       – Если победит Ад, то мы оставим Рай в том же виде, но… – зашептал Люцифер через силу, не замечая, что стоит истуканом, пока его тело мерно под мелодию шатают из стороны в сторону. – Но мы создадим Чистилище для грешников. Им будете заведовать вы.       – Вот как! – довольно урчал не своим голосом Барон. – У Вуду наконец появится своё пристанище. Знаешь, среди людей весело, но порой хочется побыть одному.       «Мстит, – знал ангел наверняка, – Всё видел». Становилось мерзко от того, что им управляют, как куклой, с которыми, разумеется, Самеди наигрался вдоволь за длинную жизнь. Морнингстар попытался отшатнуться, но его перехватили поперёк живота, намеренно надавливая и прижимая к себе. Позыв отвращения разрезал его по вдоль и острым кинжалом вонзился в горло.       – Самеди, – предупреждающе прорычал Люцифер, – не забывайся.       Барон игнорировал, поставив подбородок на макушку ангела, а два пальца прислоняя к его губам. Что вообще этот развратник делал с ним?! Падший ангел дернулся, чтобы скорее выпутаться из этого неудобного положения. Липкий пот непривычного человеческого тела капельками скатился по шее от линии волос.       – Смотри, дорогой, какими идеальными мы бы могли быть, – тихий голос Вуду отозвался эхом в хлопнувшей по мембранам тишине.       Время вокруг остановилось, люди заледенели, вместе с язычками пламени свеч, а Барон смотрел только перед собой – в тёмное окно корчмы, где в гладком стекле отражались двое мужчин, соединенных в единое целое. Губы Люцифера под чужими пальцами сжались, и дух надавил на них сильнее.       – Я заберу у тебя его поцелуй, хорошо?       В стекле зафиксировалось, как Самеди отнял пальцы, и за ними потянулись мятно-зеленые нити вудуисткой магии, что в теле ангела приобрела новые свойства. Это был тот след, что оставил Аластор на Люцифере. Нижнюю часть ангельского лица прокололо множественной болью, но резь в сердце оказалась сильнее. Люцифер золотыми путами обвил уплывающее вверх запястье, но не успел – дух выпил забранное вместе с вытянутой магией ощущение. Запоздало мужчина дёрнул за цепь вниз и повалил в два раза большего размером противника на пол.       – Он не останется с тобой надолго, Люцифер. Ты неидеален. С его точки зрения в тебе изъян.       Настолько ожесточенных и хладных глаз Падшего Серафима Барон ещё не видел, хотя знал того почти всю жизнь. Быть наглым с тем, кто сильнее, всегда входило в список развлечений Вуду, возможно, ещё и за эту схожесть он обожал Радио-демона.       – Какой? – голос Владыки прозвучал эхом со всех сторон сразу.       – Сам знаешь, – мужчина оскалил белоснежные зубы. – Ты слишком ненормален для баланса Вселенной. Рано или поздно Аластор сорвётся и покусится на твою магию вновь. Потому что ему всегда мало.       – Он самодостаточен. Ему не нужно наполнять пустоту внутри себя, а значит, и предел его аппетитам есть, – Люцифер растворил путы, понимая, что Самеди больше не скажет ничего интересного.       – Романтик ты, Люци. Думаешь, что Радио-демон силен без моей подпитки? – поднявшись на ноги, дух с неким сожалением глянул на так ненавистное сейчас существо, почти забывая о своей ревности.       – Он сильнее многих.       И этим закрылась тема Аластора между ними. Мнимо Люцифер вышел победителем, но в душе чувствовал недостачу большого эмоционального куска. Как ангел мог забыть, что Вуду Смерти способен не только видеть воспоминания, но и откровенно красть их?       Хотелось что-то сделать, просто дать выход этому неприятному чувству, и Люцифер возобновил течение времени, утягивая Барона в другой танец. Агрессивно нападая, заставляя того подчиняться действиям мелкого в сравнении с ним мужчины, ангел возвращал себе уверенность в силе, в том, что если бы он хотел, то этот жалкий Вуду давно бы лежал у его ног как труп, как раб, как тот, кто отпустил Аластора добровольно. Не только гости, праздно пьющие за своими столиками, но и музыканты отвлекались на их размашистые и чувственные движения, напоминающие какое-то странное исполнение сальсы. Всем казалось, что эти двое если не любовники, то точно сегодня ими станут. Иначе эту агрессивную, бьющую страстью энергетику интерпретировать было невозможно.       По крайней мере, так считали обыкновенные люди, не знающие, насколько опасно сейчас было находится в этом помещении.       – Так что ты думаешь над моим предложением? – мерно выдыхая пар из разгоряченных лёгких в прохладный воздух улицы, спросил Люцифер, когда они вышли охладиться.       – Я подумаю, Люци, – прохрипел Самеди, прокашлялся и продолжил более уверено. – Мне кажется забавной идея Чистилища, да и отель твоей дочери, по сути, этим занимается. Но что ты будешь делать с Сэрой?       Ангел слушал шум за стенкой корчмы, промывая каждый вариант через рациональное сито. Не чуждыми ему были мысли о более безжалостной каре для серафима, совратившего его Истреблением грешников, но… Люцифер давно умел контролировать порывы необоснованной жестокости.       – Её правление Раем без оглядки на те смыслы, что завещал Отец, переходит все возможные границы. Нам давно пора сместить её, – объявил он, поглядывая на тёмное небо.       – И кого же ты поставишь на её место? Себя, ха? – Барона явно веселила мысль большой войны между Адом и Раем, целью которой было свержение многовекового режима Небес.       – В помощниках Сэры есть чистосердечные и праведные серафимы. Единоличная власть развратила Сэру, поэтому я бы отдал Рай под крыло Совета самых достойных. В него вошла бы Лилит и, возможно, в будущем Чарли…       – Ах, как отлично ты всё устроил! – Самеди от души рассмеялся. – Хочешь везде протянуть ниточки своего влияния? А ты не подумал, что тебе, скажем, помешают? Или Чарли просто не сможет находиться в Раю, потому что грешна?       Люцифер нахмурился, не замечая этого. В его глазах дочка была самым чистым существом во всём мире, и даже предположение, что Рай не примет её, становилось болезненным.       – Во-первых, мешать мне будут в любом случае, моё слово обретёт силу только, когда мы загоним ангелов в угол. Во-вторых, в моей дочери демоническое только от меня. Она безгрешна.       Самеди фыркнул и закурил, мрачно выдыхая дым в беззвездную тьму. Затея Люцифера как обычно выходила из каких-либо дозволенных рамок, и, скорее всего, никому раньше не приходила в голову. Даже вольный на действия Барон как-то не задумывался, что ему хотелось бы сменить власть, как-то улучшить положение всех Вуду. С другой стороны, ему ведь и сейчас всё нравилось… Но как пройти мимо такой масштабной заварушки?       – Я поговорю с собратьями, – мужчина стряхнул пепел на ступени крыльца. – Но даже если все согласятся, мы будем отдельной силой. Будем помогать тебе до тех пор, пока наши интересы не разойдутся.       – Получается, мне стоит постараться, чтобы этого не произошло? – Люцифер протянул руку к временному союзнику.       – Уж будь добр не упустить нас, как Лилит, – Самеди подмигнул ему и оскалился.       Под весёлый шум из-за стен таверны чёткое ощущение собственного проигрыша засело в груди Владыки, и душа захотела скорее оказаться дома. Под боком одного демона.              

***

      Дверь общей столовой с грохотом ударилась о стену, пугая всех постояльцев, собравшихся на завтраке, и поваров, что стояли на раздаче. Внутрь влетела Чарли, за которой тянулся ураган демонической силы. Волосы развивались за спиной, сплетаясь с языками огня, что яростно горел между рогов. Новые жители, впервые увидевшие мисс во всей убийственной красоте дьявольского облика, автоматически поднялись с мест, готовясь к бегству, обороне, да хоть к чему угодно, лишь бы сохранить жизнь.       Абсолютно ровная спина Радио-демона не дрогнула от громкого звука и поднявшегося в помещении гама, он беседовал с миссис Мейберри, пока та заполняла поднос блюдами. Женщина мимоходом заглянула за плечо демона, и увидела разгневанный шквал, несущийся прямо на неё.       – Кажется, это к тебе, Аластор? – она сделала шаг назад.       Выдернутый из беседы демон недоумённо дёрнулся и обернулся с ребяческим выражением лица.       – Ублюдок! – Чарли впечатала слово в Радио-демона кулаком.       Всполохом ангело-демонической силы мужчину отбросило на три метра и прокатило по полу до первого ряда столов, где полёт затормозили ножки стульев и не успевшие отбежать посетители. Не обращая внимание на то, что на Аластора упало двое грешников, Шарлотта рысью подбежала к столпотворению, вцепилась за ногу жертвы и вытянула его на свободное пространство. Не ожидавший такого демон даже не брыкнулся, когда в ворот рубашки вцепились и оторвали голову от пола. От него поползли иероглифы Вуду, когда на живот с силой опустился каблук и усиленно заковырял, будто хотел вспороть одежду, а потом и плоть.       – Где мой отец?! – прорычала неестественно гортанным голосом Чарли.       Залитые кроваво-красным глаза оказались так близко, что шокированное сознание Аластора впрыснуло в кровь адреналин, смешанный с ощущением дежавю. Десятки раз на него точно также смотрели точно такие же демонические глаза, только принадлежали они другому существу.       – Ш-ш-шарлот-… – он закашлялся, случайно заглотив вместо воздуха кровь, что лилась из носа.       В распахнутые двери влетела Вэгги, задыхаясь от быстрого бега. Недовольно простонав что-то, она подбежала к девушке и аккуратно положила руку на её спину. Кажется, падший ангел ещё в крыле Люцифера хотела умерить пыл Чарли, но просто не смогла догнать ту.       – Повторяю, – Морнингстар не обращала ни на что внимания, кроме лежащего под ней демона. – Что ты сделал с моим отцом?       Не давая себе отчета, Аластор прижал уши к голове и забегал взглядом между левым и правым зрачками лица напротив. Его всё ещё щадяще душили притянутым воротом и заставляли напрягать шею, но это уже не волновало. Радио-демон мгновенно повяз в мыслях. Что ей известно? Как она узнала? Она видела что-то из вчерашней ночи?! Или – демоническая душа свернулась в жалобный комок – Люцифер сам сдал его дочери?       – Хватит молчать! – Чарли с силой встряхнула жертву, и голова мужчины, резко запрокинувшись, хрустнула позвонками.       – Что случилось с Владыкой? – пролепетал кто-то из толпы грешников, что сгрудилась вокруг.       Обеспокоенные шепотки понеслись по головам постояльцев, и Аластор различал в них робкие, но всё же оскорбления в свой адрес. И ему было ровно на этих идиотов, но уши нервно навострились, когда Вэгги ответила:       – Люцифер пропал. Его нет ни в спальне, ни в кабинете, – она помолчала, мешкая нужно ли говорить о ещё одном обстоятельстве. – Но там…       – Там есть твои следы, – прорычала Чарли только для Аластора.       Недоумение поползло по толпе: явно никто не понял истинного смысла сказанных слов. У Радио-демона же похолодело горло, в котором мгновенно вырос большой кристалл колющего льда.       – Ты… ты можешь видеть их? – сдавленно прохрипел Аластор.       – Я дочь своего отца. – отрезала Морнингстар, и демону ничего пояснять не пришлось.       Она умела многое из того, что было доступно Люциферу. Значит, видела подкреплённые сильными эмоциями ярко-ядовитые разводы магии Вуду на кровати отца… Пакостливо разогналось сердце, но кончики пальцев начало покалывать от пустеющих капилляров, из них ушла вся кровь, уступив место холоду.       – Я ничего не делал с Люцифером, – голос демона звучал неуверенно даже для него самого.       – Где. Мой. Отец. – не веря ни слову, процедила Шарлотта.       Рядом оказалась миссис Мейберии, она положила руку на спину девушки рядом с ладонью Вэгги. Неожиданно объединившись в одном порыве успокоить принцессу, они почувствовали, что вполне могут сделать это.       – Милая, может, он правда не виноват? Не мог же он преодолеть барьер, – грешница мягко погладила подопечную по лопаткам, падший ангел скопировала жест.       – При всём уважении, дорогие мои, никто из вас не может видеть магию этого… – Морнингстар проглотила ругательство и вновь воззрилась на демона, требуя ответов.       – Чарли, я не знаю, где он. Мы не виделись… – пытался защищаться распластанный и морально раздавленный Аластор.       Если он ещё раз окажется в подобной ситуации, его репутации настанет окончательный и бесповоротный конец.       – Врёшь! – Радио-демона тряхнули, специально ударив затылком об пол.       «Вру, – простонал про себя Аластор, – но не скажу же я тебя правду, не скажу же я её перед толпой зевак!» Он прокусил нижнюю губу клыком, зажмуривая глаза, силясь что-то придумать, адекватное, неправдивое, но похожее на правду. Нужно было ещё несколько секунд на создание ответа, но его вновь встряхнули, к тому же от Чарли нестерпимо парило жаром и дышать становилось труднее. В голову шло только телепортироваться куда подальше и больше не появляться в Хазбине. Никогда.       Толпа вокруг загудела недовольством, но вскоре внезапно стихла, когда из коридора послышалось: «А где все?»       – Тук-тук, всем привет, – лёгкий и чуть растерянный голос Люцифера показался слишком неправильным в сложившемся напряжении. – Что у вас тут происходит?       Постояльцы недоуменно смотрели на здорового и бодрого Владыку, и почти сразу расступились, давая Чарли обзор на внезапно появившегося ангела. Он почему-то был одет в бежевый костюм, вместо привычного белого сюртука, а волосы свободными волнами спадали на лицо.       – Во имя Отца! – Люцифер метнулся к дочери. – Милая, зачем ты избиваешь нашего управляющего!       Дьявольский облик Шарлотты опал так же резко, как она появилась в столовой. Девушка не сдержала слёз, бросившись на грудь папы.       – Я уже думала, что эта тварь тебя всё же убила и сожрала.       Люцифер крепко обнял дочь и провёл по её волосам ладонью, отчего розоватый лимб над её головой чуть засиял. Печать Бельфегор изрядно потеряла силы от столь сильных нагрузок на долю Чарли. Чёрт! Люцифер же оставил записку, как она могла её не заметить? Бедная его девочка…       – Этого ублюдка не было у меня, милая.       Тут уже оживился Аластор, шатаясь, уселся и глянул на Владыку с немым вопросом: «И как ты выкрутишься из этой лжи?»       – Но следы! Следы у двери, я их видела, – бубнила в плечо ангела девушка.       – Но внутри же их не было, – Люцифер сверлил взглядом меняющееся лицо Радио-демона.       – Нет, не было, но я… – Чарли внезапно отпрянула. – Я поспешила.       – Ты переживала… – Люцифер мягко огладил её щёку большим пальцем и вновь обнял. Пару раз ангел кинул взгляд на Аластора, который немного успокоился, пытаясь встать на ноги.       Никто не решился спрашивать, почему Владыка выглядит так странно, но тот быстро понял, что без объяснений он не уйдёт.       Отец и дочь простояли в неподвижном состоянии недолго, Чарли быстро пришла в себя и собрано отстранилась. Девушка подтянула туже резинку, которой был собран высокий конский хвост. Наблюдающие за этим постояльцы подсобрались, вновь зашептавшись, многие, кто привык видеть в принцессе только хрупкое и наивное существо, поспешили поделиться удивлением с ближним.       – Пап, можешь не переживать насчёт него, – девушка похлопала по плечу отца и кивнула себе за спину. – Через пару дней он съедет.       Уже поднявшийся Аластор досадливо скривился от этих слов, опрометчиво не скрывая боли резанувшей по хаотично зашатавшимся лёгким, что сбились с мерного ритма только сейчас, но не ранее. Боялся ли он услышать отклик Люцифера на это маленькое обстоятельство, о котором демон ни словом ни обмолвился? Конечно, нет, но мелко подрагивающие колени вновь дали о себе знать.       Люцифер устремил взгляд на демона всего на долю секунды, а потом уставился недоумённо на дочь.       – Почему съедет? Мы открываем филиал на другом конце Пентаграмм-сити? – он невесело улыбнулся.       На лбу девушки пролегла морщина, и Вэгги оказалась рядом с точно таким же напряженным выражением лица. Владыка сглотнул, предчувствуя, что эти двоя что-то сделали, и это точно ему не понравится.       – Я должна была защитить тебя, поэтому приказала Радио-демону убираться отсюда.       Постояльцы активно закивали, одобрительные звучные голоса поползли по кругу, и окруженный этим Владыка ощутил, насколько сейчас слабо его мнение, и насколько сильно любое слово дочери. Избегая смотреть на Аластора, он метался взглядом по грешникам в поисках ответа, нужного, верного, не говорящего прямо: «Я хочу остаться с ним рядом, пожалуйста…»       – Знаешь, Чарли, – наигранный смешок был разоблачён сразу же, – пожалуй, стоило бы для начала попробовать поговорить с ним. Несмотря на попытку убить меня, он всё же прекрасно понимает своё низкое положение.       От взглядов публики не ушло, как оленьи уши дрогнули, прислушиваясь. Настолько уязвимым и напряженным Аластора, пожалуй, ещё никто не видел. Возведённый и нерушимый замок его всесильной репутации всё больше терял камни фундамента.       – К чему ты клонишь? – девушка согнула пальцы правой руки и обняла их ладонью левой.       – Аластор проиграл, милая. Теперь у него есть доказательство, как бы сильно он не подготовился, шанса нет. Я думаю, он больше не решится на нечто подобное, – Люцифер повернулся к демону, призывая Чарли сделать то же самое.       Заламывая руки всё более отчаянно, принцесса уже смекнула, что её отец слишком чистосердечный и наивный. На миг она увидела в нём себя, и эта мысль впилась в сознание назойливым клещом. Люцифер зря доверял Радио-демону, теперь Шарлотта видела это даже слишком отчётливо, и даже если сейчас она уступит ему, это не будет значить для Аластора ровным счётом ничего хорошего.       – Что скажешь в оправдание? – прервал напряженные переглядывания слишком спокойный и властный голос Владыки.       Он видел, как кадык демона нервно дёрнулся, а челюсти сжались, растягивая искусственную улыбку, и пальцы Люцифера немели от желания коснуться смуглого лица, позволяя ослабить натяжение зелёных нитей. Но им нужно было играть дальше по выбранному строгому сценарию.       – Ничего, – только и последовало от Радио-демона.       «Мне тебя лгать учить?! Хватит закапываться ещё глубже!» – выкрикнул внутри себя ангел, актёрски отыгрывая недоумение.       – И это всё? – прозвучало вполне искренне.       – Ты же видишь, что с ним бесполезно говорить, пап! – не выдержала Чарли, на её руки уже становилось больно смотреть, настолько неестественно она выгнула правый локоть в обратную сторону.       – Ты сама учила меня быть терпимым к грешникам, – прикрыв рот ладонью, громко прошептал мужчина, всё ещё сверля взглядом одного тупого оленя.       – Хватит, – встряла Вэгги, – это цирк, Ваше Величество. Аластор не исправится и все это понимают.       Молчаливые зрители закивали, Хаск умудрился даже презрительно фыркнуть, одна Ниффти неуверенно шагнула за спину Хозяина и выглянула оттуда на Владыку.       Люцифер яркой картинкой вспомнил, как давно, словно в прошлом столетии, он слышал, как Радио-демон пытался защитить эту малышку и наглого кота от лап ненастоящего Вуду. Оправдывать Аластора было не нужно, но проблема крылась в том, что никто, кроме ангела этого не видел.       Владыка театрально громко вздохнул, опуская голову обречённо и отрицательно ею помахивая. Непривычно свободные локоны волнистых волос скрыли лоб. Когда убедился, что все приковали внимание к нему, падший ангел щёлкнул пальцами, наполняя помещение иллюзиями прошлой ночи.       Радио-демон подходит к покоям Владыки.       В панике Аластор рванулся в сторону, выбрасывая сноп ядовитых знаков Вуду, страшась увидеть себя целующим Люцифера. Благо его нервозности никто не заметил, будучи увлеченными кинолентой.       Демон телепортирует кристаллы серафимов через стену и оставляет на тумбочке.       Крепко сжатые губы демона задрожали, когда он понял, что ангел показывает действительно иллюзию.       Рано утром Владыка обнаруживает спасительное лекарство и, забирав кристаллы, телепортируется к Бельфегор за помощью, перед этим написав записку для дочери.       Люцифер незаметно стёр пот со лба и, вновь щёлкнув пальцами, испарил кадры лживой истории.       – Он помог мне, Шарлотта, – подтвердил всё увиденное Владыка, предупреждая любые вопросы. – Если он попробует ещё раз меня убить, то это пойдёт в разрез с этим.       – Это что-то вроде ролев-… – послышался голос Хаска из толпы, который прервался невнятным бормотанием.       Люцифер выцепил фигуру кота, который, не встретив одобрительного смеха Энджела, сам заткнулся, не договорив. Обоих пауков с самого утра не было в отеле, что изрядно раздражало бармена, привыкшего к их компании. Именно сейчас ангел был благодарен судьбе, что шутку Хаска некому было поддержать и что фраза не прозвучала полностью.       – Поэтому ты хочешь дать ему шанс? – уточнила Чарли нерешительно, всё мрачнее хмурясь и вглядываясь в притихшего Аластора. – Даже несмотря на то, что это может быть многоходовая игра?       – Я даю Радио-демону второй шанс.       Приговор был оглашен и обжалованию не подлежал, ибо изречён был Владыкой Ада. Даже принцесса ничего не могла сказать против, сколько бы не разрывалось её сердце.       В образовавшемся вакууме безмолвия никто не заметил, как мокро блеснули глаза Аластора, прежде чем он растворился в воздухе. Он знал, что должен хотя бы поблагодарить Владыку публично, для галочки, но задержись он дольше, его позор стал бы достоянием тупой общественности.       Впрочем, Люцифер точно не обиделся на это, а остальные пусть сколько угодно потом обсуждают насколько этот отвратительный и жестокий олень ещё и неблагодарный, и забывший о приличиях.       Аластору было всё равно на них.