Чудовища выбирают чудовищ

      Они загрузились в машину почти сразу после вечерней тренировки, Лаванда как обычно уселась на переднее сидение, а Кевину пришлось тесниться между Аароном и Эндрю сзади. Ники, как обычно излишне активный, сыпал любезностями и подозрительно косился то на Лаванду, то на сидящего позади нее Эндрю, но подозрения свои оставлял при себе. Аарон же, нисколько не смущаясь, бурчал и недовольно фыркал то ли от нежелания тащиться так далеко, то ли от перспективы всю дорогу прижиматься ногой к ноге Кевина. Эндрю, принявший последнюю таблетку аккурат перед началом тренировки, сидел тихо и лыбился прямо в окно, пугая проезжающих мимо водителей. Несколько раз Лаванда видела, как ему показывают неприличные жесты, а потом перестала обращать внимание на все, кроме тянущейся впереди асфальтовой трассы. Если судить по навигатору, приехать в Колумбию они должны были примерно к закату, а дальше Лаванда понятия не имела, что ее ждет. На предложение Эндрю, больше напоминающее приказ, она согласилась из чистого любопытства, однако вовсе не была уверена, что будет в порядке. Нил, только недавно вернувшийся из такой же поездки автостопом, только покачал головой, а Даниэль прочитала целую лекцию о вреде наркотиков и алкоголя, и в конце Лаванда раздраженно назвала ее мамочкой. На самом деле очень мило со стороны Даниэль было беспокоиться о Лаванде, однако они не были в достаточной степени подругами, чтобы лезть в дела друг друга за пределами поля.       Летние каникулы заканчивались, и с понедельника должна была начаться учеба, а Лаванде все еще чудилось, будто она спит, и сон ее вот-вот рассыплется и утечет песком через пальцы. Она даже выбрала предметы для изучения, в последний момент заменив биологию на французский, и теперь стыд разливался в груди и оседал пылью на липких от пота ладонях. Стыд подступал к горлу, мешая дышать, и по ночам Лаванда просыпалась уже без будильника. Сообщение от Эндрю приводило ее в себя, Лаванда сбрасывала с себя промокшее насквозь одеяло и сползала вниз, совершенно не стараясь привести себя в божеский вид. В каждой проезжающей мимо полицейской машине Лаванда видела знакомые очертания лиц, и оттого ужас накрывал ее плотным оцепенением. Лаванда неотрывно пялилась на мелькающие впереди красные и белые огоньки, и, сколько бы Ники не пытался разговорить ее, ни капли не реагировала. Весь путь они проделали молча, отвернувшись в разные стороны, и в какой-то момент Лаванда даже задремала, провалившись в поверхностный, полный мелькающих видений сон. Ей снилось, будто отец называет ее предательницей, а за его спиной стоит Винсент и тоже смотрит на нее осуждающе. Что он говорил, Лаванда не слышала, безуспешно пыталась прочитать по бледным губам и улавливала только отцовское «предательница» на повторе. Это же слово билось в ушах, становясь все громче и громче, пока голова Винсента не лопнула, забрызгав ее ошметками плоти.       Лаванда дернулась, стукнулась лбом о стекло и запуталась в сложенных на груди руках. Машина остановилась, хлопнула дверь, и теперь все ждали только ее. Краем зрения, маленьким кусочком, который не заполнила алая пелена, Лаванда видела вывалившегося из машины Кевина и Эндрю, почти растерявшего улыбку. Аарон, не дожидаясь никого, уже шагал ко входу, и Лаванда, заметив обеспокоенный взгляд обходящего машину Ники, поспешила отцепить ремень безопасности и вывалиться на улицу. Заметивший ее Эндрю кивнул и двинулся за Аароном, и Лаванда, все еще игнорируя Ники, зашагала следом. Замыкал вереницу Кевин, и по виду его, хмурому и отстраненному, как обычно нельзя было догадаться, о чем он думает.       Расселись они кругом за круглым столом, дождались, пока улыбчивая официантка принесет им мороженое, и только тогда тишина лопнула, точно мыльный пузырь. Эндрю разворошил стопку салфеток посредине стола, выудил оттуда несколько пакетиков с чем-то, отдаленно похожим на песок или пыль, и высыпал содержимое одного из них прямо в рот. Остальные он сунул в карман, довольно причмокнул и придвинул к себе вазочку с мороженым. Лаванда, еще при входе заметившая, как он хватает из вазочки на стойке несколько пачек крекеров, примерно столько же, сколько было пакетиков, быстро сложила два и два и понимающе хмыкнула, наклоняясь к сидящему рядом Кевину:       – Что это за наркотики?       Впрочем, ответом Кевин не удостоил, лишь смерил Лаванду пристальным взглядом и сунул в рот целую ложку мороженого. С другой стороны от Лаванды никто не сидел, но на помощь очень кстати пришел Ники: он перегнулся через Кевина, так что тот скривился и откинулся на спинку диванчика, и объяснил:       – Это крекерная пыль, эффект от нее очень слабый, но с непривычки может стать плохо. Ты пробовала что-нибудь раньше?       После лекции от Даниэль о вреде наркотиков Лаванда не сомневалась в подобном исходе, но в груди все равно неприятно кольнуло. Она медленно кивнула, почти махнула одними ресницами, и Ники, ожидающий ответа, удивленно присвистнул. Он, наверное, тоже считал Лаванду примерной домашней девчонкой, и оттого захотелось вдруг выкинуть самую настоящую глупость. О, Лаванда понимала, чем эта глупость ей обернется, почти ощущала на макушке тяжелую отцовскую руку и все равно широко улыбнулась. Она хотела добавить, что переживать стоит больше за ее психическое здоровье, однако Ники уже отвернулся, заговорив о чем-то с Аароном. Кевин, которому теперь не было необходимости отстраняться, смерил Лаванду своим привычным взглядом и кивнул на мороженое, уже подтаявшее и блестящее сверху.       Следующей остановкой был ночной клуб, и вот тут-то Лаванда серьезно струхнула. Последний раз она посещала такие места еще в интернате, где старшеклассники часто устраивали тайные вечеринки, но тогда рядом был Винсент, и за собственную сохранность можно было не волноваться. Из собравшихся вместе чудовищ Лаванда доверяла разве что Эндрю и то с сильной натяжкой и совсем немножечко Ники – просто по инерции. С ними двоими она общалась больше всего, если не считать девчонок, против которых у Лаванды не было выбора, однако одерживал безоговорочную победу все равно Нил. Наверное, потому, что Нил почти так же шарахался от людей, как Лаванда, а еще потому, что она знала его почти целый год и за это время просто-напросто успела привыкнуть. Оказываться в толпе незнакомцев не сильно хотелось, и Лаванда, растянув губы в ухмылке, ткнула пальцем Кевину в грудь:       – Чур ты за меня отвечаешь.       Они как раз рассаживались за маленький свободный столик в самом углу. Стульев было всего четыре, так что кому-то предстояло стоять, и Лаванда решила, что это явно будет не она. В качестве компенсации за моральный ущерб она бы еще потребовала возить ее из общежития на занятия или на стадион каждое утро, чтобы не тащиться пешком, но моральной травмы еще не случилось, и просить компенсацию было рано. Было темно, тут и там мелькали пучки яркого света, а музыка била по ушам так, что едва ли возможно было услышать собственный голос. Лаванда опустилась на стул, мазнула пальцами по столу, наткнувшись на что-то липкое, и брезгливо вытерла их о штаны. Кевин, собиравшийся опуститься на соседний стул, поднялся и обошел стол кругом, а Аарон громко заржал, так что слышно его было даже сквозь гремящую музыку.       – Не возлагай на него слишком большие надежды, – Аарон похлопал Кевина по плечу, и тот зло зыркнул на него, но пререкаться не стал, – он же даже за себя ответить не может. Это же как играть в дочки-матери с кошкой.       Слова Аарона прозвучали колко и зло, и Лаванда поежилась. До этого они никогда не общались, ограничиваясь приветствием и прощанием, но Лаванде все равно отчего-то казалось, будто между Эндрю и Аароном не так уж много различий. Внешне они были почти одинаковыми – за исключением повязок на предплечьях у Эндрю, – и все равно казалось, будто отличить одного от другого не составит труда. Они ходили вместе, но не общались, точно всегда стояли друг к другу спиной, и оттого Лаванда злилась и обижалась. Еще немного, самую малость Лаванда завидовала, потому что ее собственный брат-близнец умер, и зияющая дыра, образовавшаяся вместо него, останется с ней навсегда.       – Кошки – отличные матери, – Лаванда пожала плечами и оперлась локтями о стол, – может быть, отвечать за кого-то у него получится лучше, чем за себя.       – Зато дерьмовые дочери, – продолжил Аарон ее первую фразу и отвернулся, завидев идущего с полным подносом выпивки Эндрю.       Ники семенил за его плечом, довольный настолько, что почти светился. Он сел рядом с Лавандой, дождался, пока рассядутся все, и требовательным жестом махнул в сторону Эндрю, утащившего стул у кого-то прямо из-под задницы. Тот высыпал на столик пакетики с крекерной пылью – ровно пять штук, по одному на каждого, и Лаванда усмехнулась в сторону. Прошедший мимо парень задел ее плечом и даже не обернулся, и она показала ему в спину средний палец. Настроение отчего-то стремительно портилось, от громкой музыки начинала болеть голова, а в мелькающей полутьме приходилось щуриться, чтобы что-нибудь рассмотреть. Впрочем, смотреть, кроме пьяных дрыгающихся тел, было не на что, и Лаванда на секунду крепко зажмурилась. Она легко могла представить себя где-нибудь в другом месте, несмотря на бьющую по ушам музыку и вспышки света, или даже встать и уйти, но осталась, подтянула к себе один из пакетиков и махнула им перед глазами.       В этот раз выбора Лаванде не оставили – на подносе красовалось с десяток совершенно одинаковых стопок, наполненных до краев. Аарон и Кевин уже выпили первую порцию, Ники уже тоже подносил стопку к губам, и один только Эндрю смотрел подозрительно, точно ждал, что она будет делать. Лаванда терпеть не могла такой взгляд, испытующий, забирающийся прямо под кожу, и оттого быстро высыпала наркотик в выпивку и, не дав ему раствориться, а себе – передумать, выпила все одним махом. Горло обожгло, терпкая сладость осела на языке, и Лаванда поморщилась и тут же потянулась за второй порцией. Раз уж она собиралась напиться, проскользнула дурацкая мысль, стоило сделать это как можно быстрее, пока ее дурной поломанный разум не вывернул какой-нибудь странный кульбит. В голове стремительно зашумело, мелькающий свет перестал раздражать так уж сильно, а улыбка сама собой, кажется, растянулась у нее на губах. Лаванда повела плечами, втянула носом душный запах и мутнеющим взглядом проводила спину удаляющегося к барной стойке Эндрю.       – Нил не жаловался на меня? – спросил Ники, наклоняясь к Лаванде слишком близко.       Щеку обдало дыханием, и Лаванда невольно дернулась, скашивая на Ники взгляд. Пальцами она вцепилась в сидение стула, будто тот мог в любое мгновение выскользнуть из-под нее, а ноги ее напряглись, готовые сорваться с места. Лаванда протяжно вздохнула, сощурившись, низко расхохоталась и ткнула Ники в бок, заставляя отстраниться.       – А ты сделал что-то такое, на что стоит жаловаться?       Вместо ответа Ники смерил ее странным взглядом, одновременно лукавым и виноватым, но Лаванда не придала ему нисколько внимания. Разум ее постепенно покрывался туманом, мысли мутнели, и оставались только бьющая по ушам ритмичная музыка и вспышки яркого света в душном полумраке. После очередной порции выпивки Ники потянул ее танцевать, ухватив за руку, и Лаванду точно по макушке ударили. Она выдернула пальцы и тут же затерялась в толпе, попыталась пробраться к выходу, но потеряла всяческий ориентир. Тошнота подступила к горлу, колени подкосились, и вместо оглушающей музыки Лаванда услышала грохот чужих голосов. Кто-то толкнул ее, потом еще и еще, смех и запах кислого пота забились в уши и нос, и Лаванда зло рыкнула. Перед глазами мелькали смазанные лица, от липких прикосновений горела кожа, и Лаванде вдруг показалось, что ее сейчас вырвет.       На улицу она вывалилась помятая и почти растоптанная, привалилась спиной к холодной стене и обвела мутным взглядом парковку. На ее счастье это оказался черный выход, так что толпы страждущих попасть внутрь здесь не было, только неровный ряд машин и свежий прохладный воздух. Порыв ветра мазнул по щекам, ни капли не возвращая в норму спутанное сознание, Лаванда переступила с ноги на ногу и наконец отыскала взглядом машину Эндрю. Она хотела было забраться внутрь, но вовремя вспомнила, что ключей у нее не было, так что пришлось просто привалиться к капоту. Хотелось курить, чтобы окончательно выжечь изнутри дурацкую пустоту, спалить дотла бьющиеся в ушах отзвуки чужих голосов и липких прикосновений. Это было давно, убеждала себя Лаванда, а сейчас она была в Колумбии, а не в чертовом Милпорте, и отец не мог отсюда ее достать. Местные копы не знали ее в лицо, не знали даже по имени, но Лаванде все равно чудилось, будто они снова обступают ее плотным кольцом, не позволяя сбежать. Пальцы ее дрогнули, и Лаванда, вскрикнув, дернулась в сторону и отбросила несуществующий пистолет. Даже так она не смогла нажать на спусковой крючок, даже в затуманенном наркотиками и алкоголем сознании оставалась слабой трусливой девчонкой.       Рвано выдохнув, Лаванда съехала вниз, уселась прямо на землю и запрокинула голову, приваливаясь спиной к колесу. В ушах у нее стучало, пальцы дрожали, а перед глазами плыло, и не было в голове ни одной мысли, кроме дурацкой о том, что Кевин, вообще-то, должен за нее отвечать. Если бы это был Винсент, Лаванда бы была уже дома, лежала, заботливо укрытая одеялом, с тазиком возле кровати, и считала пролетающие над головой вертолеты. Или, может быть, Винсент был бы в таком же, как она, состоянии, и тогда Лаванда, как старшая, заботилась бы о нем. Но Винсента не было, осталась только маленькая фотография, где они вместе, прижимаются щекой к щеке, и черный надгробный камень, который отец взгромоздил на его могилу. Лаванда помнила, как смеялась удачной шутке, когда отец сказал, что Винсента нашли мертвым, и как потом выла, заперевшись в ванной. Она так и не видела его лица, лишенного жизни, не нашла в себе силы смотреть, и оттого завистливо чудилось, будто он вот-вот посмеется над ней и выскочит откуда-нибудь из-за угла.       – Если ты простудишься, Дэн меня убьет, – кашлянул Кевин, – она тоже назначила меня ответственным за тебя.       Разумеется, он не был Винсентом, но Лаванда все равно подняла на него мутный взгляд и кивнула сама себе. Кевин курил, привалившись бедрами к капоту, а Лаванда совсем не заметила его появления. Она несколько раз моргнула, прогоняя мутную картинку, тряхнула головой и прижала колени к груди. Встать у нее все равно бы не получилось, а присутствие Кевина хотя бы немного возвращало в реальность, и Лаванда едва слышно пискнула в благодарность.       – И ты серьезно прислушался к ее словам?       – Приказ капитана – закон, – хмыкнул Кевин, и Лаванда вскинулась.       Тошнота подступила к горлу, голова закружилась, и мир на мгновение покачнулся. Лаванда оперлась ладонью о землю, моргнула, возвращая зрению максимально возможную в таком состоянии четкость, и пораженно присвистнула.       – Это что, сейчас шутка была? – Кевин выпустил облако дыма и вопросительно вздернул бровь. – Его величество черствость умеет в юмор?       Требовательно протянув руку, Лаванда дождалась, пока закативший глаза Кевин бросит в нее зажигалкой, и выругалась. Его собственная сигарета уже догорела, а рядом не было никого, кто мог бы с ней поделиться, и Лаванда раздраженно вздохнула. На пустой парковке они были только вдвоем, и у Кевина наверняка тоже не было ключей от машины, так что оставалось только торчать здесь и ждать, гадая, что именно произойдет раньше – наркотическое и алкогольное опьянение отпустит Лаванду или ребятам надоест развлекаться.       – И вообще, – продолжила Лаванда, укладывая щеку на сложенные на коленях ладони, – что ты тут делаешь? Разве Эндрю отпускает тебя гулять одного?       Перед глазами у нее все еще плыло, тошнота подступала к горлу, а от доносящихся изнутри отзвуков музыки хотелось зажать уши и спрятаться под кроватью. Лаванда не помнила, делала ли так когда-нибудь, вообще не помнила добрую половину собственной жизни, и теперь ей представлялся удивительный шанс пропустить еще немного. Густой комок обиды толкался с тошнотой у самого горла, и Лаванда плотно сомкнула губы, не позволяя себе разреветься или выпустить прочь содержимое травмированного желудка. И то, и другое казалось одинаково постыдным, тем более что и рвало Лаванду за всю жизнь один-единственный раз.       – Я тебе собака, что ли? – зло каркнул Кевин, и Лаванда глумливо расхохоталась.       Смех вырвался из ее горла сам по себе, и она выплескивала его, будто выбрасывала изнутри вместе с тошнотой и невыплаканными слезами. В какой-то момент она, не удержав равновесия даже сидя, рухнула набок, стукнулась об асфальт и так и осталась лежать, разглядывая отражение фонарей в луже у выхода в клуб. Как могла образоваться лужа в совершенно сухую погоду, Лаванда предпочитала не думать, лишь завороженно следила за желтым светом, разрушающим темноту. Приступ веселья закончился стремительно, оставив после себя зыбкое опустошение, и Лаванда шлепнула ладонью по асфальту, фыркнула и пошевелилась, попытавшись подняться. Кевин наверняка смотрел на нее как обычно – высокомерно и снисходительно, – и об этом Лаванда тоже не думала, накрывшись с головой пуховым одеялом.

***

      Проснулась Лаванда из-за того, что ужасно хотела в туалет. Живот ее буквально распирало, так что казалось, будто он вот-вот лопнет, и Лаванда поспешно, однако не слишком резко села и только потом распахнула глаза. Комната, в которой она была, оказалась ей незнакома, однако задумываться об этом решительно не было времени – приближалась авария. Вскочив и на нетвердых ногах прошлепав к ближайшей двери, Лаванда облегченно вздохнула – она угадала с первого раза. Маленький совмещенный санузел встретил ее запахом стерильной свежести, и Лаванда, безуспешно надеясь отсрочить приступ паники, опорожнила мочевой пузырь, сбросила одежду и залезла под душ. Вода ударила по ушам боем барабанов, жар опалили плечи, и ноги ее едва не подкосились. Лаванда крепко зажмурилась, уперлась ладонями в прозрачные стенки душевой кабины и медленно выдохнула весь воздух. Примерно так учила ее первая психиатр, с которой они работали после попытки самоубийства, и ни тогда, ни теперь дыхание Лаванде не помогало. Паника накатывала волнами, толкала под колени и заламывала запястья, и казалось, будто в душной стерильности ванной комнаты нет ни входа, ни выхода. Раскрыв рот и напившись льющейся из душа воды, Лаванда опустилась на корточки, прижалась лбом к прозрачному пластику и принялась считать примерно до бесконечности. Счет тоже едва ли спасал, однако теперь она могла хотя бы задуматься и попытаться привести в порядок собственные воспоминания.       Тот факт, что это не была ванная комната в ее доме, успокаивал слабо, и Лаванда, судорожно всхлипнув, принялась думать дальше. Горячая вода колотила ее по макушке, плечам и спине, волосы прилипли к лицу, загораживая обзор, но Лаванде все равно нисколько не нужно было смотреть. Даже сквозь прикрытые веки она видела сваленные кучей на крышке унитаза собственные помятые вещи, видела полотенце, которое она небрежно бросила на бортик раковины, и запертую за щеколду дверь. Окон в этой ванной комнате не было, бежать было некуда, а кроме того в этом совершенно не было смысла. Последними воспоминаниями Лаванды были отражение фонаря в луже и снисходительное лицо Кевина, и вряд ли после этого могло случиться что-то плохое. Наверное, она просто-напросто вырубилась, и ее притащили в комнату какого-нибудь отеля, где Лаванда проспала целый день и теперь предавалась необоснованной панике.       Прислушавшись к собственным ощущениям, Лаванда протяжно вздохнула. Воздух кольнул уставшие легкие, перед глазами замелькали разноцветные пятна, и Лаванда распахнула глаза. Ванная комната, хоть и выглядела стерильной, на отельную нисколько не походила – просто потому, что никто не будет ставить в отеле стиральную машинку и корзину для грязного белья с радугой и как будто обкуренной бабочкой. Бабочка смотрела на Лаванду единственным глазом, и оттого ужасно хотелось смеяться. Она была огромная и вся перекошенная, со странными треугольными крыльями, и Лаванда смотрела на нее, пока голова окончательно не перестала кружиться. Выбравшись из душевой, Лаванда тщательно себя осмотрела, и визуальный осмотр совпал с мысленным. Немного ныло запястье, но в целом ни синяков, ни ссадин на коже не было, так что состояние ее и впрямь походило на последствия наркотического и алкогольного опьянения. Лаванду даже почти не мутило, хотя колени все еще немного подкашивались, и, вытершись полотенцем и обернув его вокруг себя, она опасливо вернулась в комнату. Собственные грязные вещи она засунула в стиралку кучей и только в последний момент вспомнила про телефон, который теперь, точно самое грозное в мире оружие, сжимала в руке.       В комнате тоже ничего страшного не было – в ней в принципе не было почти ничего, кроме кровати, тумбы и встроенного шкафа, который Лаванда не сразу заметила. Окно было занавешено полупрозрачным тюлем, и, судя по яркому свету, время шло примерно к полудню. Глянув на телефон, Лаванда снова вздохнула: на самом деле было почти два часа дня. На экране светились пропущенный вызов от Даниэль и несколько сообщений от Рене, и Лаванда быстро написала обеим, что все в порядке. Вещи ее крутились в стиральной машине, а выходить в одном полотенце Лаванда не собиралась, так что выбора у нее не осталось – пришлось потрошить чужой шкаф. Впрочем, по вещам быстро стало понятно, что принадлежали они Ники, и Лаванда фыркнула, натягивая не себя спортивные штаны и первую попавшуюся футболку. О браслетах она вспомнила в самый последний момент, спохватившись, стянула их, промокнула полотенцем, натянула обратно один за другим и ухмыльнулась мелькнувшей мысли, что этим ребятам она не прочь показать свои дурацкие шрамы. И только потом, убедившись, что выглядит максимально прилично, Лаванда вышла за дверь.       Снаружи тоже ничего страшного не оказалось, только обычный коридор, ведущий в обычную гостиную, откуда видно обычную кухню, однако дурацкое параноидальное подозрение Лаванду никак не отпускало. В голове, несмотря на очевидность ситуации, все равно вспыхивали самые разные варианты развития событий, и Лаванда старательно отметала их один за другим. Вряд ли отец оставил бы ее одну, тем более в грязной одежде, тем более – со свободными руками и целыми ногами, на которых можно сбежать. Когда-то он обещал перерезать ей сухожилия, чтобы она никогда больше не могла ходить и навсегда осталась с ним рядом, и Лаванду тошнило от одной мысли об этом. Ее, признаться, тошнило от одной мысли об отце и доме, а нечто противно рациональное билось в висках, повторяя, что ничего еще не закончено. Стоило лишь подождать, когда у отца окончательно лопнет терпение, и тогда Лаванду не спасут ни спортивный контракт, ни все вместе взятые Лисы.       – Доброе утро! – Ники махнул ей рукой, и Лаванда остановилась в дверях кухни.       Их было двое, Ники и Кевин, и каждый из них поприветствовал Лаванду по-своему. Ники приглашающе улыбнулся и предложил присоединиться к завтраку, посоветовав выбрать что-нибудь, пока близнецы окончательно не опустошили немногочисленные запасы, но Лаванда не спешила двигаться с места, не сводя глаз со второго присутствующего. Кевин копался в холодильнике, и было отчетливо видно, что на правой скуле у него, аккурат на месте татуировки слева, красуется здоровенный лиловый синяк. Смешок невольно вырвался у нее из горла, и лицо Кевина дернулось, а рука захлопнула холодильник с такой силой, что послышался звон бутылок на дверце. Кевин смерил ее уничтожающим взглядом, забрал бутылку йогурта и вышел, едва не задев Лаванду плечом.       – Хорошо ты его разукрасила, – хохотнул Ники.       Лаванда, поспешно оглянувшись на исчезнувшего в коридоре Кевина, ткнула в себя пальцем и вопросительно вскинула бровь. Наверное, она все-таки забыла добрую половину вчерашнего вечера, потому что Ники смотрел на нее одновременно насмешливо и сочувственно, будто ожидал, что наказание за веселый проступок не заставит себя долго ждать.       – Последнее, что я помню, – как мы разговаривали на парковке, – простонала Лаванда, проходя внутрь.       Тошнота снова поднялась к горлу, и она, сглотнув, распахнула холодильник. Ничего интересного там, впрочем, не оказалось, и Лаванда, последовав примеру Кевина, вытащила бутылку клубничного йогурта.       – Я застал только момент, когда ты врезала Кевину, – Ники насмешливо улыбнулся и отодвинул для Лаванды стул, – не специально, если это тебя успокоит. Он пытался оттащить тебя в сторону, а ты вырывалась, точно самая настоящая фурия. Кевин сказал, что пытался остановить тебя, когда ты полезла в драку с парнями, которые пытались тебя склеить. О, и в конце тебя стошнило ему на ботинки.       Ники рассказывал это все, как самый настоящий пустяк, и с каждым сказанным словом Лаванде казалось, будто гвозди забиваются в крышку ее гроба. Кевин наверняка был страшно обижен, так что на ближайшей тренировке непременно отыграется на Лаванде, но еще хуже было то, что сама она всего этого совершенно не помнила. Перед глазами не мелькали даже смутные пятна, Лаванда просто-напросто вырубилась, а потом проснулась, и мозг ее взял и выбросил из памяти лишние данные. Не то чтобы Лаванде было так уж стыдно, скорее пугал ее именно сам факт отсутствия воспоминаний. Горло неприятно скрутило, Лаванда усилием воли проглотила йогурт и опустила голову на стол. Наверное, она и вовсе должна была биться в истерике и бесконечно извиняться перед несчастным Кевином, однако вместо стыда в груди поднималось злорадство.       – Не помню, в чем было дело, но так ему и надо, – хмыкнула Лаванда и повернула голову набок, с сомнением глядя на бутылку йогурта.       В последний раз ела она примерно в обед, и оттого желудок недовольно бурчал, и все-таки казалось, что любая тут же еда полезет обратно. Лаванда зажмурилась, помахала рукой подозрительно довольному Ники и со вздохом сделала еще глоток.       – Я одолжила твою одежду и воспользовалась стиральной машиной, – зачем-то добавила Лаванда, будто это и без того не было очевидно.       – Кевин страшно ругался, когда тащил тебя до машины, – сказал Ники, неопределенно махнув рукой в воздухе, – только не вздумай перед ним извиняться.       В гостиной что-то грохнуло, но Ники не обратил на звук ни капли внимания. Лаванда, вздрогнув, на мгновение обернулась, но, разумеется, ничего не увидела. Из кухни было видно коридор и часть прихожей, которую венчал кусок лестницы на второй этаж, на которой как раз появились чьи-то ноги. Мгновение спустя по отсутствию повязок стало понятно, что спускается Аарон, и Лаванда недовольно скривилась. Не то чтобы этот близнец ей совсем уж не нравился, просто он не выглядел искренним, в отличие от не разменивающегося на любезности Эндрю, и оттого раздражал на уровне инстинктов.       – Это его идеей было тебя сюда притащить, – продолжил Ники, проследив взглядом за скрывающимся в гостиной Аароном.       Первым мимолетным желанием Лаванды было пойти и устроить разборки, но затем она вспомнила, что уже оставила на лице Кевина хороший синяк и хуже того – облевала его ботинки. Раздражение немного утихло, но паника все равно то и дело поднимала голову, и оттого Лаванда сама себе казалась подозрительной идиоткой. В Колумбии, так же, как и в университете Пальметто в Южной Каролине, ее никто не знал, и не было у Лаванды никакой возможности попасться. Впрочем, если бы ее загребли полицейские, отец наверняка бы узнал и приехал, чтобы забрать Лаванду домой, и тогда все ее дурацкие планы окончательно пойдут прахом. Лаванда, как самая настоящая идиотка, уже успела размечтаться о собственном будущем, и оттого густое липкое ожидание обращалось удушливым страхом. Горло сжимало колючим спазмом, и чем больше Лаванда привязывалась, тем более правильным решением казалось бросить все и вернуться домой.       Наверное, Лаванда так и продолжила бы думать о всяких глупостях, цедя йогурт мелкими глотками и слушая Ники, если бы не спустившийся Эндрю. Тот на мгновение замер на нижней ступеньке, смерил Лаванду пронзительным взглядом и прошел в кухню. Должно быть, он только принял таблетку, потому что привычной улыбки на лице еще не было, а движения казались стремительными и немного рваными. Эндрю распахнул холодильник, задумчиво уставился на содержимое и буркнул что-то себе под нос, а Ники ответил, что успел сходит в магазин, пока все они спали. Ники единственный выглядел бодрым и ни капельки не помятым, и Лаванда, признаться, нисколько ему не завидовала. Он наверняка помнил все произошедшее, однако теперь ему, точно няньке, предстояло носиться с тремя страдающими похмельем парнями и Лавандой, которая все еще не до конца справилась с приступом паники. Впрочем, Лаванда отчего-то не сомневалась, что Ники тоже чувствует себя плохо, просто не подает виду, и оттого раздражение очередной волной тошноты подступало к горлу. Ники вел себя, точно птица-наседка, вот только Лаванда никогда не записывалась в список цыплят, за которыми нужен уход.       Вытащив из холодильника сэндвич и захлопнув дверцу, Эндрю сел напротив Лаванды и принялся смотреть на нее так, будто хотел выжать ответы на одному ему известные вопросы. Волосы его были растрепаны, на лице красовался отпечаток подушки, и все равно Эндрю выглядел так, что внушал перемешанный с благоговением ужас. Лисьи глаза его, темные ото сна, щурились и никак не желали съезжать со лба Лаванды, и оттого чудилось, будто Эндрю наживую вскрывает ей череп. По поводу синяка Кевина он ничего не сказал, хотя вчера все должен был видеть, однако немое красноречивое осуждение нервировало куда больше. Впрочем, Лаванда игру приняла и взгляд тоже не отводила, будто так могла хоть немного понять, что творится у Эндрю в голове.       – Если вы так и продолжите пялиться друг на друга, я лопну от напряжения! – Ники всплеснул руками, и им обоим, Лаванде и Эндрю, пришлось проиграть.       Ровнехонько между ними пролетела смятая салфетка, и зрительный контакт прервался. Напряжение тоже лопнуло, точно мыльный пузырь, и Лаванде вдруг показалось, что она выиграла. Эндрю перевел взгляд на сэндвич, сунул в рот целую половину и принялся жевать так медленно и размеренно, что у нее невольно дернулся глаз. Лаванда, в свою очередь, на сэндвич не могла даже смотреть, и оттого, забрав недопитый йогурт, она переместилась в гостиную.       До прихода Лаванды Кевин с Аароном о чем-то разговаривали, но замолчали, стоило ей переступить порог гостиной. Оба они сидели на диване, и между ними оставалось место как раз для Лаванды, и она, прошлепав босыми ногами по полу, собиралась воспользоваться не-предложением. Делать все равно было нечего, вещи ее наверняка еще стирались, да и желудок продолжал недовольно бурчать, требуя если не нормальной пищи, то хотя бы остатков йогурта из початой бутылки. Впрочем, прежде, чем усесться на свободное место, Лаванда склонилась над Кевином, примерила кисть к его синяку и удовлетворенно кивнула. Выходило так, что она врезала ему совершенно поверхностно, едва ли осознанно, однако вышло в порыве слишком уж сильно. Левое запястье Лаванды немного ныло, а на скуле Кевина расползался лиловый синяк как раз с его отпечаток.       – Ага, – буркнула Лаванда, глядя Кевину прямо в глаза.       Он смотрел на нее совсем немного обиженно, но все равно почти так же хмуро, как и обычно, и оттого Лаванда, убрав руку и выпрямившись, закатила глаза. Она уселась между Аароном и Кевином, закинула ногу на ногу и покачала бутылкой. Остатки йогурта булькнули, клубничный привкус во рту сделался солоноватым, и Лаванда открутила крышечку и уставилась на нее невидящим взглядом.       – Извиниться не хочешь? – не выдержал Аарон спустя почти минуту мерцающей тишины.       – С чего бы? – Лаванда склонила голову набок и закрутила крышку обратно.       Они сидели недостаточно близко, чтобы касаться друг друга, и все равно Лаванда чувствовала тепло с обеих сторон. Аарон, кажется, был таким же горячим, как Эндрю, и Лаванде невольно хотелось отодвинуться от него, скрыться как можно дальше. Лаванда терпеть не могла чужое тепло, ненавидела прикосновения липких пальцев, но все равно продолжала сидеть, вытянув ноги и то и дело сглатывая комок тошноты. Кислый привкус во рту давно стал таким же привычным, как металлический, однако Лаванде все равно казалось, будто ее сейчас вывернет наизнанку. Свет не горел, но все равно было слишком светло, глаза резало, и оттого влага скапливалась на ресницах. Голос Аарона казался оглушающе громким, и Лаванда отвернулась от него, впившись взглядом в синяк на скуле Кевина.       – В понедельник начнутся занятия, ты представляешь, какой будет ажиотаж, если Кевин появится с синяком на полрожи? – продолжил Аарон, и Лаванда хмыкнула, не сводя взгляда с лилового синяка.       – Ты не умеешь пользоваться тональником? – спросила она и тут же сама исправилась. – Наверняка умеешь. Но лучше иди прямо так, тогда найдется куча сочувствующих, желающих о тебе позаботиться.       По тому, как Кевин едва заметно дернулся в сторону, Лаванда поняла, что ее догадка насчет тональника оказалась верна. Она никогда не вдавалась в подробности жизни Кевина среди Воронов, знала только, что Морияма Рико сломал ему руку, и все-таки задумывалась иногда, что страх появился в нем не просто так. Издали заметить было бы трудно, однако вблизи стало отчетливо видно, что Кевин боялся. Боялся пойти против Рико, боялся быть лучшим и боялся, в конце концов, делать то, что нравится только ему, и оттого напускное высокомерие его теперь казалось Лаванде смешным, а вовсе не раздражающим. Наверное, это было в большей степени потому, что внутри Лаванды теплился такой же всепоглощающий страх, ужас перед отцом, который мог окончательно сломать ее одним только словом.       Молчание продлилось какое-то время: Аарон не счел необходимым и дальше отвечать за Кевина, а сам Кевин сидел, уставившись невидящим взглядом прямо перед собой. Лаванда, которой тоже вскоре наскучило разглядывать лиловый синяк, откинулась на спинку дивана и постепенно допила йогурт. Желудок ее все еще то и дело протестующе бурчал, однако думать о еде не хотелось. К горлу подступал комок тошноты с привкусом клубники, и все старания Лаванды могли рухнуть в любое мгновение. Дрожь в пальцах отступила не до конца, и оттого она с силой сжимала бутылку, отсчитывая минуты. К тому времени, когда стирка должна была завершиться, Лаванда хмыкнула, поднялась с места и сунула пустую бутылку из-под клубничного йогурта Кевину в руки. Возмущения она не слышала, прошлепала босыми ногами в комнату и вытащила целую груду влажной одежды. Ни сушильной машины, ни сетки для белья в обозримой близости не было, и она уже хотела было развесить одежду на спинку кровати, но вздрогнула и задумалась. Лаванда не имела понятия, когда они поедут обратно; в прошлый раз чудовища вернулись вскоре после полудня, а Нил приехал ближе к вечеру, но сейчас время уже приближалось к трем часам дня. Кроме того, Лаванда не знала, собирается ли Кевин устраивать ночную тренировку, помнила только, что тренер освободил их на все выходные, и хотя бы это приносило капельку облегчения. Колени ее все еще едва заметно подкашивались, ныло запястье, и в то же время Лаванда хотела что-нибудь делать, только бы не сидеть дома, предаваясь собственным мыслям.       От метаний ее избавил появившийся Эндрю. Он прошел мимо, бросил «пошли», и Лаванда, нагруженная ворохом собственной мокрой одежды, поплелась следом. Эндрю привел ее в прачечную под лестницей, где волшебным образом обнаружилась еще одна стиральная и новенькая сушильная машины, и Лаванда, воодушевившись находкой, сунула весь комок внутрь и запустила самый быстрый цикл сушки. Эндрю терпеливо стоял, привалившись спиной к двери, и на лице его снова блуждала химическая улыбка, не сулящая, впрочем, ничего хорошего. Напряжение, исходящее от него, буквально искрило в воздухе, но Лаванда все равно повернулась спиной и склонилась, тыкая в незнакомые кнопки. Подсказывать, да и что-то говорить Эндрю не спешил, просто-напросто ждал, когда Лаванда закончит, и она отчего-то даже не удивилась, когда горячая рука ухватила ее сзади за шею, не позволяя подняться. Эндрю надавил ей на холку, заставляя опуститься на корточки, и Лаванда задушено пискнула, повинуясь. Больно не было, только приступ паники колыхнулся в груди, заколотилось в ушах сердце, и Лаванда зажмурилась, приказывая себе дышать.       Это был не отец, точно-точно не он, потому что руки отца были липкими и большими, а Эндрю даже боль старался не причинить. Лаванда могла представить, как силой он мог бы опустить ее на колени и оставить отвратительные синяки, вот только Эндрю просто придерживал, заставляя сердце колотиться в ушах. Они были знакомы самое большее – несколько месяцев, чаще молча курили на крыше, чем разговаривали, и все равно в Эндрю Лаванда видела Винсента. Лаванда не могла похвастаться тем, что хорошо разбиралась в людях, однако кое-что замечала, и тогда это казалось таким решительно очевидным, будто было выжжено прямо на веках.       – Мне начинать говорить «пожалуйста»? – прохрипела Лаванда, едва узнавая собственный голос. – Мы ведь оба знаем, что это бессмысленно.       Эндрю дернулся, и хватка его усилилась. Перед глазами у Лаванды поплыло, и она кашлянула, попытавшись вывернуться. Она сидела на полу спиной к Эндрю, почти ощущала его дыхание у себя на макушке, и оттого казалось, будто весь выпитый йогурт сейчас польется наружу.       – Я ведь предупреждал, что защищаю его, – выдохнул Эндрю, и голос его показался Лаванде сухим и надломленным.       Наверное, она задела его за живое, ткнув пальцем в небо, и оттого чувство триумфа перемешалось с едким стыдом.       – Выходит не очень, раз я смогла оставить ему такой красивый фингал.       Хватка на шее усилилась, Эндрю рыкнул по-звериному, а затем отступил, и Лаванда, отдышавшись всего за мгновение, развернулась к нему лицом. Поднявшись на нетвердых ногах, она нависла над Эндрю, уперев руки по обе стороны от его головы, и от дурацкого положения захотелось смеяться. Эндрю продолжал улыбаться этой своей дебильной улыбочкой, вызванной препаратами, за спиной Лаванды зашумела сушилка, а в голове ее мелькнула глупая мысль, что он даже больший коротышка, чем Нил. Холодное лезвие уперлось ей в горло, невесомо касаясь кожи, и Лаванда ухмыльнулась, выбрасывая остатки стыда к чертовой матери. Злость волнами поднималась из живота, обида красила щеки цветом свежепролитой крови, а Эндрю тоже ухмылялся ей прямо в лицо, и оттого Лаванде хотелось податься вперед. Она плохо помнила ощущение, с которым нож вспарывал вены, но могла воскресить его в памяти прямо сейчас. Шея, в конце концов, куда более уязвимое место, и одно неверное движение могло лишить ее жизни, оставив тупо пялиться в потолок пустыми глазами.       – Для разнообразия, – зло выдавила Лаванда, чувствуя, как по шее течет горячая струйка, – направь свою гиперопеку на кого-то еще.       – Пошла нахуй, – ответил Эндрю, и на этом разговор завершился.       Все время, пока работала сушилка, Лаванда просидела в прачечной. Она сидела, привалившись спиной к двери и обхватив колени руками, и бездумно смотрела на вращающийся барабан, пока противный назойливый писк не возвестил об окончании работы. Переоделась она там же, сунула вещи Ники в корзину для грязного белья и сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем выйти. Дыхательная гимнастика никогда на самом деле не помогала, но так Лаванда хотя бы делала вид, что пытается взять себя в руки. Дурацкая мысль поехать автостопом, как Нил, мелькнула в голове и исчезла, задавленная рациональностью. От прачечной под лестницей до выхода было буквально пару шагов, которые Лаванда, собравшись, могла преодолеть за несколько бесконечных секунд, вот только мобильник и фотография остались в комнате, а уезжать без них Лаванда не собиралась. Она в принципе почти никогда не сбегала, так что собственная внезапная слабость показалась вдруг до колик в животе идиотской. Лаванда все еще была голодна, желудок бурчал, а коленки подкашивались, и все еще подступала к горлу кислая тошнота. Выпитый йогурт давно растворился в желудочном соке, однако Лаванда совсем не была уверена, что сможет что-нибудь съесть. Путешествие в Колумбию высосало из нее все силы, так что на обратный путь уже не осталось, и Лаванда собиралась проспать всю дорогу.       Когда Лаванда все-таки решила выйти, оказалось, что у двери ее ждал Кевин. Он стоял, привалившись к стене и сложив на груди руки, левым боком, чтобы не было видно огромного синяка, и Лаванда невольно хихикнула. Она смерила Кевина подозрительным взглядом, и он вернул ей любезность, протянув сэндвич на раскрытой ладони. Желудок радостно заурчал, и Лаванда, ни капли не думая, вгрызлась зубами в хлеб. Сэндвич оказался немного заветренным, с кисловатым сыром внутри, но все равно очень вкусным, и Лаванда слопала его, не успев и глазом моргнуть.       – Если хотел снова защитить мою честь, надо было постучать, – скривилась Лаванда, сминая в ладони упаковку, – было бы очень кстати.       Отвечать Кевин не стал, и они вместе вышли в гостиную, наполненную чудовищами. Эндрю и Аарон сидели на разных концах дивана, а Ники пристроился между ними, и атмосфера царила такая, будто кто-то кого-то сейчас убьет. Напряжение, впрочем, стремительно лопнуло, стоило Лаванде войти; Ники всплеснул руками и облегченно выдохнул, а Аарон хохотнул и скривился. Один Эндрю мазнул по ней мутным взглядом и отвернулся, будто удовлетворившись тем, что с Лавандой и в самом деле все хорошо.       – Надо же, живая, – хмыкнул Аарон, и только затем Лаванда заметила, что он держит в руках ее фотографию.       Телефон лежал рядом с Ники, но на него по большей части было плевать – Лаванда могла просто-напросто купить новый. Другой фотографии Винсента у нее не было, и оттого гулкая злость, похороненная под паникой и самокопанием, вскипела с удвоенной силой. Лаванда, выпустив воздух сквозь зубы, в два шага оказалась рядом и вырвала фотографию из пальцев Аарона. Внимательно осмотрев карточку, Лаванда убедилась, что все вроде бы было в порядке, однако все равно чудилось, будто что-то не так. Аарон скалился, Эндрю смотрел в противоположную стену, и только Ники выглядел виноватым, будто вообще все на свете происходило из-за него. Кевин остался где-то у входа в гостиную, и выражения его лица Лаванда не видела, но все равно отчетливо представляла привычную хмурую мину высокомерного труса.       – Не знал, что у тебя есть брат.       Наверное, Ники хотел разрядить обстановку, но получилось паршиво. Лаванда, еще раз оглядев фотографию, сунула ее в карман, пожевала губы и склонила голову набок. Про Винсента она не рассказывала даже Эндрю и оттого почти видела, как любопытно навострились его уши. В висках зашумело, Лаванда сглотнула металлический привкус и втянула носом воздух, на всякий случай проверяя, действительно ли фотография ей не привиделась. Жесткая фотобумага едва не порезала палец, кольнула в подушечку, и Лаванда перекатилась с пятки на носок, дернула браслеты и обвела всех присутствующих поверхностным взглядом.       – Он умер, – наконец сказала она и зачем-то зажмурилась, – так что можешь считать, что твои знания верные.       – Ох, прости, я…       – Мои соболезнования, – Аарон перебил Ники, и Лаванду передернуло оттого, как издевательски прозвучали его слова.       Почти так же говорил отец, сокрушаясь о смерти Винсента, и Лаванда даже верила ему, пока розовые очки ее окончательно не разбились. Он говорил, что его нашли мертвым в районе заброшенных фабрик, будто бы Винсент подрался с какими-то хулиганами, но на самом деле он никогда не вступал в драки первым. Это Лаванда всегда летела вперед с кулаками, а Винсент строил коварные планы и плел интриги. Он наверняка хотел сделать что-нибудь против отца, но отец был взрослым шефом полиции, а Винсенту даже четырнадцати не исполнилось, так что исход получился закономерным.       – Как думаешь, если я ударю тебя, – Лаванда склонила голову набок и облизала пересохшие губы, – он тоже взбесится?       Она ткнула пальцем в сторону Эндрю, и тот наконец оторвался от стенки. Аарон перевел взгляд на брата и безразлично пожал плечами, но все равно было видно, что перспектива оказаться побитым ему не понравилась. Лаванда была выше и могла одержать верх исключительно за счет габаритов, но у нее и так уже ныло запястье, а от злости и ужаса почти плыло перед глазами.       – Хочешь проверить? – просипел Эндрю, но с места не сдвинулся.       Наверное, он и впрямь предлагал Лаванде попробовать искусить судьбу, однако она щедрое предложение не приняла. Качнув головой, она развернулась на пятках, прошла мимо Кевина, задев его плечом, и, сунув ноги в кроссовки, вышла на улицу. Всю дорогу до общежития Лаванда молчала, а там, наскоро убедив Даниэль и Рене, что в полнейшем порядке, забралась на второй ярус кровати и уснула, едва голова ее коснулась подушки.