Чудовища выбирают чудовищ

      В первый учебный день ажиотаж начался с самого утра, когда проспавшая Даниэль едва не навернулась с кровати. В этот день тренер отменил утреннюю тренировку, велев Лисам явиться на стадион сразу после занятий, и девчонки, воодушевившись, кажется, решили оторваться по полной. Даниэль вернулась за полночь, а где ночевала Элисон, никто из них и вовсе не знал, зато Рене и Лаванда неплохо провели время. Все воскресенье они потратили на просмотр фильмов и пустой треп и легли спать пораньше, так что обе утром были полны сил и бодры до хрусткого раздражения. Даниэль умудрилась обругать их последними словами, пока собиралась, переваливаясь с ноги на ногу и зевая, и Лаванда с Рене, переглядываясь, глупо хихикали. Лаванда не готова была сказать, что за прошедшее время они стали подружками, но Рене, в которой было что-то такое завораживающе тягучее и опасное, определенно ей нравилась. Они могли говорить ни о чем или просто молчать, и тишина между ними не напрягала, а казалась уютной и ласковой. Рене будто все понимала без слов, и иногда от ее пристального взгляда по телу рассыпались волны мурашек, но Лаванда упрямо отмахивалась и била себя по рукам. Рене не могла ничего знать, потому что Лаванда ничего не рассказывала, и оттого хотелось поскорей раскрыть рот и выплеснуть накопившееся ядовитой волной. Лаванда говорила об отце только Эндрю, умолчала кучу подробностей, но теперь он знал и о Винсенте, и потому в висках стучали стыд и липкое поражение.       – Ты серьезно собираешься идти в этом? – Элисон дернула ее за рукав, и Лаванда, оглядев себя снизу вверх, пожала плечами.       Белый спортивный костюм с маленькими рыжими отпечатками лисьих лап на правой ноге и большим на спине Лаванда купила, как только открылись первые сувенирные магазины, и была страшно довольна. Он сидел на ней свободно, не сковывая движения, и в то же время был достаточно броским и выделяющимся из толпы, чем полностью удовлетворял требованиям Лаванды. Спортивные костюмы она любила за простоту и удобство, а еще – за дышащий материал, в котором невозможно было спариться даже летом или ранней осенью. Несмотря на теплую погоду, она носила длинные рукава и яркие браслеты на запястьях и пока ни за что не собиралась отступать от сформированных и вбитых до рефлекса привычек.       – Ты просто завидуешь моей красоте, – фыркнула Лаванда, пальцами зачесав волосы.       Поведя бедрами, она послала Элисон воздушный поцелуй, и та, закатив глаза, скрылась в комнате. Элисон вплыла в гостиную ровно в то самое мгновение, когда проспавшая Даниэль скатилась с кровати, и теперь они обе судорожно собирались, боясь опоздать в первый же день. Впрочем, пока Даниэль металась по комнате, одновременно натягивая на себя носок и расчесываясь, Элисон, подхватив стопку вещей, хлопнула дверью ванной и уже через несколько минут вышла оттуда свежая и сияющая. Даниэль, успевшая одеться и теперь зашнуровывавшая кроссовки, побежденно скривилась и хлопнула себя по лбу, громко объявив, что забыла почистить зубы. Что было дальше, Лаванда не видела, потому что подхватила сумку и вышла из комнаты, сливаясь с потоком сонных, но в то же время воодушевленных студентов.       От обилия белого и оранжевого рябило в глазах, и Лаванда порадовалась, что, несмотря на собственные сомнения и скептицизм Элисон, надела костюм. Половина студентов, казалось, вырядилась в цвета Лисов, так что из толпы никто из них совершенно не выделялся, и потому никто не признал бы в ней члена команды. Тренер все еще не объявил их с Нилом официально, но так было только до первой игры в пятницу, на которой Лаванде предстояло выступить перед всем стадионом. Рене говорила, что, несмотря на плохие рейтинги и постоянные проигрыши, фанатов у Лисов было достаточно, и пустых мест на ее памяти не было. Стадион всегда был переполнен, болельщики кричали и свистели, и от фантомного шума у Лаванды заранее звенело в ушах. Она играла в школьной команде среднего уровня, но даже так игры эти никогда не проходили на таких больших стадионах. Обычно это было футбольное поле, накрытое специальным настилом, или вовсе спортивный зал, в котором зрительские трибуны не были предусмотрены, и от предвкушения у Лаванды захватывало дух. Разумеется, первая игра значила, что отец точно узнает, куда именно Лаванда сбежала, но это будет после. Сейчас Лаванду разбирал трепет, и она собиралась сохранить это приятное чувство ровно до того дня, когда мир ее окончательно рухнет.       В задумчивости Лаванда дошла до первой аудитории и уселась за одну из свободных парт. До начала занятия оставалось еще больше четверти часа, так что народу внутри было немного, но и те, кажется, уже успели между собой познакомиться. Две девушки возле первых парт обсуждали парней, громко комментируя внешность каждого заходящего, и еще несколько ребят слушали их и изредка делали замечания. Лаванду они проигнорировали, и она прошла вглубь аудитории, устраиваясь поудобнее так, чтобы привалиться спиной к стене. Первым в ее расписании был французский, и Лаванда судорожно вспоминала слова, прокручивая в голове старые, почти стершиеся из памяти диалоги. Давным-давно они с Винсентом разговаривали по-французски, когда прятались от отца, а потом за каждое непонятное слово он лупил их и заставлял стоять на коленях, пересказывая все на английском.       – За какую команду болеешь? – раздавшийся у самого уха голос заставил вздрогнуть и испуганно распахнуть глаза.       Девчонка сидела рядом, склонившись к лицу Лаванды, а на лице ее цвела широкая приветливая улыбка. Когда Лаванда дернулась, она хихикнула, ни капли не отстраняясь, склонила голову набок и подцепила пальцем воротник ее кофты.       – Футбол или экси? – пояснила она, не дождавшись реакции.       – Экси, – выпалила Лаванда, вжимаясь спиной в холодную стену.       Отчаянно захотелось провалиться сквозь землю или на худой конец оттолкнуть девицу и сбежать, но просто-напросто выбраться Лаванда никак не могла. Она не протиснулась бы мимо девчонки, а если бы стала перелезать через парты, подняла бы ужасный грохот, так что оставалось только сидеть и надеяться, что любопытство ее не продлится слишком уж долго.       – А, – девица качнула головой, и волосы ее плавно упали с плеча, – мне больше нравятся футболисты, хотя Кевин Дэй и правда красавчик. Я Эми.       Она была из тех двух девчонок, что обсуждали парней, когда Лаванда вошла, и теперь вся компания пялилась на них так пристально, что жгло между глаз. Ее саму, очевидно, приняли за болельщицу, одну из тех самых безумных фанаток, которые обвешивались мерчем с Лисами сверху донизу. Лаванда даже успела увидеть у кого-то татуировку на манер двойки Кевина на левой скуле, и оттого отвратительные мурашки рассыпались у нее по затылку. Лаванда представилась, позволяя цепким пальцами ухватить себя за руку, и Эми удовлетворенно кивнула. Захотелось похвастаться, заявив, что на симпатичном личике Кевина Лаванда лично оставила здоровенный синяк, однако начинать день с разрушения собственного инкогнито все же не стоило. В худшем же случае Эми могла решить, будто Лаванда и Кевин встречаются, и тогда не видать ей спокойной студенческой жизни, как улыбки Винсента. Сама Эми же, кажется, восприняла задумчивость Лаванды совершенно по-своему и вопросительно ткнула ее в плечо:       – А тебе кто из них больше всех нравится?       Конечно же, если она была фанаткой настолько, что носила фирменный спортивный костюм, Лаванде непременно должен был нравиться кто-то один. Такой человек, по которому она вздыхала ночами и писала пошлые фанфики, а при встрече непременно визжала или впадала в благоговейный ступор. Такой должен был быть, и Лаванда, задумавшись, пропустила коварную ухмылку соседки. Эми сложила пальцы в замок и опустила на них подбородок, и компания ее на первых рядах тоже притихла. Смутное беспокойство пробежало по загривку мурашками, но Лаванда слишком задумалась, чтобы заметить его. Она как раз выбирала между Эндрю и Нилом, когда столкнулась с вопрошающей хитрой улыбочкой, и оттого выпалила наугад:       – Элисон Рейнольдс красотка.       Искорки нетерпения погасли в глазах Эми, и она невольно цокнула, вот только взгляд ни капли не отвела. Глаза ее прошлись по лицу Лаванды, будто сканируя каждую эмоцию в поисках лжи, но та слишком хорошо умела держать лицо. Несколько мгновений спустя Эми выдохнула и отстранилась, разом потеряв к Лаванде всяческий интерес, так что до самого конца занятия они просидели молча.       Следующей в ее расписании шла история, и на нее, заблудившись в переплетении коридоров и странной нумерации аудиторий, Лаванда явилась впритык. Зашедший следом преподаватель смерил ее странным взглядом, но ничего не сказал, велел шушукающимся студентам рассаживаться и поспешно представился. Он был весь какой-то слишком поспешный, и Лаванде это страшно не нравилось, потому что, едва она успевала уловить мысль, он перескакивал не следующую. К концу занятия раздражение уже бурлило у самого горла, готовое выплеснуться гневным кошачьим шипением, и Лаванда, будто заразившись этой поспешностью, стремительно вылетела на улицу. После обеда у нее было окно, а затем последний на сегодня английский, а затем, Лаванда уже предвкушала это в кончиках пальцев, она наконец-то выйдет на поле и сбросит накопившееся напряжение. Никто больше не пытался с ней разговаривать, так что Лаванда могла спокойно шататься по кампусу, сливаясь с одетыми в белый и оранжевый фанатами Лисов. Пожалуй, ей ужасающе нравилось быть в толпе, когда никто не обращал на нее и капли внимания, хоть колючее чувство тревоги и продолжало биться в висках.       Столовую для спортсменов Лаванда проигнорировала, решив не нарушать раньше времени собственное инкогнито, и завернула в обычную. Там, разумеется, уже собиралась очередь, и Лаванда пристроилась в самом конце, приготовившись к ожиданию. Времени у нее было навалом, и Лаванда собиралась потратить его на изучение учебника по истории – последние десять минут она вовсе потеряла суть лекции. Очередь двигалась медленно, будто каждый студент выбирал между десятком блюд и никак не мог определиться с величиной порции, и оттого раздражение, только-только притупившееся, вспыхнуло с новой силой. Лаванда как раз перекатывалась с пятки на носок и барабанила пальцами по подносу, когда какой-то смутно знакомый парень вынырнул из очереди впереди и махнул ей рукой. Возможно, впрочем, не ей, потому что, не получив никакой реакции, он исчез среди топчущихся на месте тел, а затем вдруг целенаправленно устремился к Лаванде.       – Привет, – он встал так близко, протиснувшись за спину Лаванды, что она ощутила, как неприятно сталкиваются их ботинки, – мы встречались сегодня на французском и на истории.       Лаванда вопросительно вскинула бровь и отвернулась, двигая поднос. Очередь сдвинулась на пару шагов, но вместо того, чтобы соблюсти дистанцию, парень снова почти прижался к ее спине, и Лаванда раздраженно вздохнула. Знакомиться с кем-либо она не планировала, ей с лихвой хватало общения с Лисами, и оттого хотелось поскорее отделаться от надоедливого паренька. Лаванда даже хотела было выйти из очереди и встать в самый конец, однако длина растянувшегося хвоста остановила ее. Лаванда, впрочем, успокаивала себя тем, что потерпеть осталось только до пятницы, а потом обедать в обычной столовой попросту не останется смысла.       – Редко когда совпадают два предмета в расписании, – продолжал парень, совершенно игнорируя недовольное сопение Лаванды, – не думаешь, что это судьба?       От игривого тона мурашки рассыпались по загривку, и Лаванда шагнула вперед, едва не налетая на какую-то девицу. Та недовольно шикнула, даже не оборачиваясь, и прошла вперед. Они наконец-то поравнялись с раздачей, и от заветной еды Лаванду теперь отделяло каких-то несколько человек.       – Ты пропустил свою очередь, – пожала плечами Лаванда, заметив удаляющуюся к столикам компашку с французского.       Он театрально охнул и прижал руку к груди, а затем рассмеялся, и Лаванда закатила глаза. Как раз подошла ее очередь заказывать, и она быстро ткнула пальцем на необходимое и, составив все на поднос, устремилась к ближайшему свободному столику. Навязчивый парень поплелся за ней, отвратительно дыша в спину, и Лаванда хотела было уже рявкнуть, приказывая ему скрыться, когда он сам вскинул руки и протянул ладонь для рукопожатия.       – Меня зовут Мортимер, – он подмигнул и двинул ладонью, будто поторапливая, и Лаванда скептически вскинула бровь, – ты можешь звать меня Морти.       – Я буду иметь в виду, – Лаванда кивнула и уселась за стол, второе свободное место занимая собственной сумкой, и Мортимеру не осталось ничего, кроме как разочарованно вернуться к своим.       Никто больше, кажется, не обращал на нее внимания, и Лаванда облегченно вздохнула, расставляя перед собой в определенном порядке поднос и тарелки. В школе она практически ни с кем не общалась достаточно близко, и тем не менее никогда не обедала в одиночестве. Вокруг всегда крутились члены команды или одноклассники, и Лаванда улыбалась им и громко смеялась в ответ на глупые шутки. Подростки почему-то считали, что подружиться с дочкой шефа полиции – предел их мечтаний и едва не вершина карьерной лестницы, и Лаванда не спешила развеивать их надежды. Она была дружелюбна ко всем, всегда в центре внимания, строила из себя такую же отвратительную лицемерку, как и отец, и оттого крутило в животе и дергались уголки губ. Перед переводом в обычную школу Винсент велел ей улыбаться и не лезть на рожон, и Лаванда до сих следовала его наставлениям, будто от количества бесполезных знакомств в самом деле зависела ее жизнь. Несколько раз ей даже признавались в любви, однако всех Лаванда отправляла за разрешением к шефу полиции, и на этом ее любовные похождения обязательно обрывались. Забавно было осознавать, что Лаванда ненавидела лицемеров и сама вела себя так же, так что теперь, когда отец не довлел над ней своей ненастоящей нерушимой моралью, она собиралась поступать так, как только ей хочется.       Нила Лаванда заметила еще на входе в столовую, махнула рукой, указывая на занятый сумкой стул и склонила голову набок. Это была старая привычка – постоянно держать в поле зрения вход в помещение, – оставшаяся еще со времени интерната. Лаванда пренебрегала ей только дома, потому что там следить за входом было бессмысленно, ведь никакого шанса спастись не было изначально. Она фыркнула, убирая сумку, когда Нил грохнул поднос рядом, и подтолкнула к нему освободившийся стул.       – Тебе не очень-то нравится быть студентом, а? – Лаванда оперлась подбородком о ладонь и повозила в тарелке вилкой, выуживая оттуда длинные сопли вареного лука.       В детстве у Лаванды и Винсента происходил честный обмен – брат забирал у нее лук, а она тащила из его тарелки вареную морковку, но теперь меняться было не с кем. Лаванда вздохнула, подталкивая вилкой луковую башенку ближе к краю тарелки, и пришлепнула ее сверху, превращая в склизкий блинчик, похожий на клубок плоских червей.       – С чего ты это взяла? – Нил ковырялся в своей тарелке так же лениво, и от каждого громкого звука тело его, кажется, вздрагивало само по себе.       – Никакого энтузиазма, – Лаванда махнула вилкой в воздухе, описывая дугу, и воткнула ее в пережаренную котлету, – если тебе что-то непонятно или не нравится, ты можешь сказать, а не сверлить всех взглядом наемного убийцы на миссии.       О том, что сказала лишнего, Лаванда сообразила, когда Нил так и замер с поднесенной ко рту вилкой. Он вытаращился на нее так, будто она только что сказала несусветную глупость и в то же время чистую правду, и Лаванда едва смогла затолкать вспыхнувшее в животе любопытство. Они замолчали на целую минуту, и вокруг, кажется, тоже стало оглушительно тихо, настолько, что Лаванда услышала гул собственной крови в ушах. Она никогда не размышляла о том, что может скрывать Нил, живущий в заброшенных старых домах и появившийся буквально из ниоткуда, предпочитала верить собственным глазам и ушам, и теперь это едкое чувство медленно заполняло ее изнутри. Была ли причина в том, что Нил Лаванде очень уж нравился, или такова была просто-напросто ее собственная натура, однако фигура его будто сделалась красной и замерцала призывными огоньками.       И все-таки на лице его было столько неподдельного ужаса, что Лаванда захлопнула раскрывшийся было рот и хихикнула, пообещав себе выяснить все попозже.       – Я шучу, – Лаванда вскинула руки, капитулируя, – хотя не удивлюсь, если ты и впрямь окажешься мафиози, нанятым Мориямой для убийства Кевина. Ты любишь вареный лук?       Смена темы получилась не очень-то элегантной, и Нил, обескураженный словами Лаванды, не сразу переключился на прозвучавший вопрос. Осознав наконец, что допытываться Лаванда не собирается, он медленно, будто бы неуверенно пожал плечами, и она аккуратно перебросила свою стопку плоских червей на его тарелку. Оставалось только утащить у Нила морковку, вот только в меню сегодня была жареная картошка с луком и котлета в целой горе панировки, которую Лаванда тоже потихоньку счищала. Не то чтобы Лаванда не любила вредную и тяжелую пищу, однако оставалось надеяться, что в столовой для спортсменов готовили получше, и оставшиеся пять лет учебы ей не придется питаться проклятой картошкой с луком.       – Как прошла твоя поездка в Колумбию? – спросил Нил, и у него смена темы получилась куда как изящнее.       Стопка плоских червей, которую Лаванда водрузила ему на тарелку, уже исчезла в бездонном желудке, и теперь Нил старательно пережевывал собственную котлету. Лаванда фыркнула, глядя на него, и отправила в рот ломтик картошки, оттягивая ответ. Не то чтобы она не хотела говорить об этом, будто специально игнорируя вопросы девочек весь вечер субботы и все воскресенье, просто Лаванда до сих пор не могла осознать, на кого было направлено странное тянущее в животе чувство обиды. На Аарона обижаться было бессмысленно, потому что они толком и не общались, Ники не сделал ничего плохого, а Эндрю, кажется, был решительно в своем праве. На Эндрю Лаванда не обижалась, потому что он делал лишь то, о чем и предупреждал, и оставался лишь Кевин. Кевин, который по словам Ники потащил Лаванду в эту поездку, Кевин, выкуривший ее сигарету, и Кевин, струсивший вовремя распахнуть дверь. Во время обратной дороги он не сказал Лаванде ни слова и после не написал ни единого сообщения, хотя даже Эндрю в своей дурацкой манере спросил, не собирается ли Лаванда спрыгнуть с третьего этажа. Ники же и вовсе заваливал ее сообщениями с извинениями и дурацкими подбадривающими шутками, пока Лаванда к чертовой матери не вырубила телефон. Она не включала его и сегодня, непонятно на что надеясь, но к вечеру все равно собиралась закончить свой бесполезный бойкот.       – Очевидно, лучше, чем у тебя, – хохотнула Лаванда, – если исключить тот момент, когда Аарон взял мои вещи без спроса.       – Очевидно, копаться в чужих вещах для них семейное развлечение, – зло буркнул Нил, когда Лаванда уже собиралась продолжить.       Она хотела уже похвастаться красивеньким синяком Кевина, но замерла и проглотила слова. Лаванда знала, что из поездки в Колумбию Нил вернулся своим ходом и поехал первым делом к тренеру, а затем тот позвал Эндрю, и они оба о чем-то договорились, но до того не придавала этому особенного значения. Нил был беглецом, так его называл Эндрю, без дома и настоящих родителей, и каждый из них, кажется, хотел знать, от чего именно он бежит. Вот только если Лаванда терпеливо ждала, Эндрю бил напролом, прижимал к стенке и выпытывал все до последней капли, а не копался в чужом грязном белье и строил собственные догадки.       – Эндрю копался в твоих вещах? – переспросила Лаванда, будто произнесенная вслух эта фраза могла чуть больше походить на реальность. – Я думала, это не в его стиле.       – Это в его стиле, – закатил глаза Нил, утыкаясь в собственную тарелку.       Теперь Лаванде было еще более завидно, потому что Эндрю знал о Ниле что-то такое, чего не знала она. Впрочем, в этом они, пожалуй, были равны, потому что у Лаванды, кажется, все еще было несколько преимуществ.       – Не-а, – она махнула рукой и ткнула в Нила указательным пальцем, – в стиле Эндрю Миньярда было бы вскрыть тебе черепушку и узнать все, что ему хочется знать, а не медленно вытягивать из тебя ответы путем манипуляций и шантажа.       К концу собственной тирады смешинки уже подступали к горлу Лаванды, и в конце концов она прыснула, прикрыв рот рукой с зажатой между пальцами вилкой. Нил воззрился на нее, точно на сумасшедшую и, наверное, точно так же обозвал в своих мыслях, однако тоже рассмеялся, накрыв ладонью лицо. После обеда у Лаванды было окно, а после – совместный с Нилом английский, так что торопиться не было смысла, однако ему так сильно не повезло, и оттого следовало пошевеливаться, если он не хотел занять место в первом ряду.       – Ты не разбираешься в людях, – Нил махнул рукой, разом сбрасывая веселье, однако Лаванда все равно видела оставшиеся в уголках его глаз смешливые искорки.       – Скажи мне это, когда окажется, что Эндрю Миньярд запал на тебя, – провозгласила она и расхохоталась пуще прежнего.       Разумеется, это была всего лишь глупая шутка, однако Нил скорчил такую кислую мину, полную негодования и даже ужаса, что Лаванде вдруг захотелось, чтобы слова ее оказались правдивы.

***

      Утро пятницы тоже началось с ажиотажа, вот только на этот раз проспала Лаванда. Всю ночь она ворочалась с боку на бок, раздумывая о том, сколько времени у нее оставалось, и от охвативших ее переживаний казалось, будто сердце ее не просто колотится, а гремит, содрогая все тело. Почти всю ночь Лаванда пялилась в темный потолок прямо над головой, зачем-то представляя одновременно ласковое и разгневанное лицо отца, и вместе с первобытным ужасом изнутри у нее поднималась злость. Лаванда прекрасно осознавала, что едва ли сможет что-нибудь противопоставить почти целому отделу полиции, и планы, рождающиеся в ее голове, рушились один за другим. В конце концов Лаванда так ничего и не придумала, только извела себя пустыми догадками и липкими домыслами, и когда веки ее наконец опустились, прозвенел проклятый будильник.       Спортивный контракт предполагал, что во все дни, когда проводятся матчи, члены команды должны носить форменную одежду, и Лаванда с сомнением натянула на себя оранжевую футболку с удлиненными рукавами. Вариантов одежды было несколько, вот только все они имели одно существенное отличие от обычного мерча – на спине красовалась фамилия, впереди название университета, а порядковый номер ее был выведен буквально со всех сторон. Одним словом, пусть футболка эта и отличалась от стандартной форменной толстовки или футболки фасоном, выглядела Лаванда точно так же, как если бы выходила на поле прямо сейчас. На скептицизм и сомнения, впрочем, времени вовсе не оставалось, потому что Лаванда страшно опаздывала, а все девчонки уже разъехались, и никто не мог подвезти ее до учебного корпуса. Так что Лаванда поскорее затолкала в себя оставленный Рене тост с яблочным джемом и вылетела наружу, едва не нос к носу сталкиваясь с Аароном. Он тоже был одет в форменную футболку, и Лаванда фыркнула и скривилась, делая вид, что одинаковая форма не делает их ни капли знакомыми.       – А ну-ка стой, – приказал Аарон, когда Лаванда обогнула его по широкой дуге.       Она замерла возле входа на лестницу, так и застыла, ухватившись за ручку, и Аарон хмыкнул, подходя к ней. Он остановился рядом, сложил на груди руки и уперся спиной в стену, цепким взглядом охватывая весь коридор, и Лаванда вдруг подумала, что на машине могла бы добраться до учебного корпуса как раз вовремя.       – Неужто хочешь сделать доброе дело и подвезти меня? – Лаванда склонила голову набок, ехидно сощуриваясь. – Хотя вряд ли у тебя есть право командовать.       Они ждали кого-то еще, потому что Аарон вряд ли стал бы просто так торчать в коридоре, и Лаванда, сама того не заметив, нетерпеливо уставилась на дверь его комнаты. Это, впрочем, наверняка были не Кевин или же Эндрю, потому что второй не ходит без первого, а его Аарон ждать бы не стал, а значит оставался один только Ники. Копуша-Ники, окрестила его про себя Лаванда, хихикнув, и Аарон посмотрел на нее, точно на сумасшедшую. Он уставился на разноцветные браслеты, покрывающие руки Лаванды от запястья и почти до самого локтя и, кажется, хотел уже как-то прокомментировать ее стиль, но дверь нужной комнаты отворилась, и в коридор выплыл заспанный Ники. Волосы его были растрепаны, а наброшенный на плечо рюкзак постоянно сползал, и Ники поправлял его смазанным жестом. Он тоже был в рыжей лисьей футболке с порядковым номером на груди, и Лаванде вдруг захотелось выстроить их всех от одного до одиннадцати и сфотографировать на память.       – Доброе утро, копуша-Ники, – Лаванда махнула рукой и спиной толкнула дверь на лестницу       Они все вместе фотографировались для рекламы примерно неделю назад, но тогда идея выстроить их по порядку просто-напросто провалилась. Сет никак не захотел стоять в середине, потому что тогда, по его словам, все внимание будет приковано к нему, а оказавшийся между близнецами Мэтт не переставая смеялся и вслух загадывал дурацкие желания. Даниэль закатывала глаза, а Эндрю, которого Мэтт постоянно толкал, разразился такой гневной тирадой, что у Лаванды свернулись в трубочку уши. В конце концов они выстроились в четыре ряда по трое, чтобы всех все устраивало, и Лаванда оказалась с краю третьего ряда, замыкая тройку Ники-Даниэль-она. Близнецов выпихнули в первый ряд, заставив их сесть на пол, во втором ряду стояли Рене, Нил и Элисон, а позади всех возвышались Сет, Кевин и Мэтт. Фотография вышла дурацкая, потому что все смотрели в разные стороны и изо всех сил сдерживали рвущиеся хохот или ругательства, но Лаванде она так понравилась, что она выпросила одну копию у тренера и спрятала в потайной карман на дне сумки.       – Я так нервничал, что полночи не мог уснуть, – простонал Ники, широко зевая.       – Большую часть времени ты делал домашку, – закатил глаза Аарон, придерживая дверь так, чтобы Ники успел пройти.       – Я делал домашку, – страдальчески подтвердил Ники, едва отрывая от пола ноги, – у меня сегодня тест по химии. Кто вообще назначает тесты в самом начале учебного года?       По мнению Лаванды, в тестах все было просто – запомни правильный ответ и подставляй его в каждый новый вопрос, – и оттого она считала их скучными. Гораздо больше ей нравились необычные задачки, где нужно хорошенько подумать, а затем подумать еще раз, и тогда, может быть, догадаешься, какой ответ должен быть правильным. Или не только один ответ, а сразу несколько, а то и все из предложенных – и сиди выбирай наиболее подходящий. Лаванде, наверное, нравилось думать и выкручиваться, потому что в жизни у нее все было строго по плану и расписанию, и из этого липкого капкана нужно было выпутываться. У Лаванды, впрочем, получилось паршиво, и она тоже всю ночь не могла сомкнуть глаз, переживая, что после первой игры, которую покажут по телевизору, отец заберет ее назад и в самом деле посадит на цепь. Она закивала, подтверждая оба оправдания Ники, и толкнула дверь на улицу ровно в тот самый момент, когда раздался оглушительный гудок. Уши мгновенно заложило, Лаванда дернулась, едва не налетая спиной на идущего следом Аарона, и прогудело еще раз.       Через несколько секунд, когда Лаванда смогла сфокусировать взгляд на той точке, откуда раздавался оглушительный звук, Аарон, громко ругаясь, уже обогнул ее и устремился к машине. Ники, должно быть, хотел похлопать ее по плечу, но замер с занесенной рукой, и Лаванда кивнула, одновременно благодаря и доказывая, что с ней все в порядке. Сердце ее, все еще колотящееся у самого горла, капельку успокоилось, и Лаванда показала скалящемуся из машины Эндрю средний палец. Кевин сидел впереди, а Аарон и Ники уже успели забраться назад, и все они были в оранжевом, и от обилия этого цвета у Лаванды начинала болеть голова. Хотя дело было, скорее всего, все-таки в нервах и недосыпе, однако промелькнувшая мысль о том, что рыжий вызывает у их противников мигрень, настолько развеселила ее, что Лаванда захихикала в голос. Она представила себе переполненный стадион, весь по-лисьему рыже-белый, и кучку ребят-черных пятнышек, которые в окружающей обстановке казались маленькими и никчемными. И все-таки злость, подхлестнутая головной болью, побеждала, и оттого Лаванда, окинув хмурым взглядом задние сидения, распахнула дверь переднего пассажирского и кивком приказала Кевину выходить.       – Ты можешь хотя бы раз…       – Не могу, – обрубила Лаванда, и голова ее снова стрельнула болью, – если так хочешь, я сяду тебе на колени.       Веселье улетучилось, будто его и не было, Лаванда глянула на часы и закатила глаза. Пешком дойти она не успеет, да и так, если не поторопятся, у них был шанс опоздать, вот только тренер приказал им ни в коем случае не опаздывать хотя бы тогда, когда на них командная форма. Словно прочитав ее мысли, Эндрю гоготнул и завел двигатель, а Аарон ударил в спинку переднего сидения, приказывая поторапливаться. Должно быть, у Кевина не осталось выбора, и он, выпустив воздух сквозь сжатые зубы, вышел из машины, забрался назад, оттеснив Аарона в середину, и протестующе хлопнул дверью.       – Сделаешь так еще раз, и я откручу тебе голову, – пообещал Эндрю, и непонятно было, к кому именно он обращался.       Футболка Эндрю тоже была рыжей с белыми полосами, и, если не смотреть на номер и повязки на руках, они с Аароном выглядели совершенно одинаково. Они все, пожалуй, исключая незначительные детали, выглядели одинаково, будто клоны друг друга или ученики одной школы, и осознание этого, признаться, делало Лаванду совсем немного счастливой.       В аудиторию, сделав вид, что так и должно быть, Лаванда заскочила прямо перед преподавателем, уселась на свободное место и сделала вид, что вовсе не замечает скрестившихся на ней взглядов. Все занятие от пристальных взглядов у нее нестерпимо чесалась шея, и Лаванда сосредоточенно думала, как бы избежать расспросов и свалить побыстрее. Потом у нее был совместный с Нилом английский, затем физика и обед, а после обеда тренер отпросил их с занятий, так что нужно было приехать на стадион до начала столпотворения. Отчего все были так уверены, что столпотворение непременно будет, Лаванда поняла только сейчас, когда взгляды почти всего кампуса следили за ней. Она слышала шепотки Мортимера и его компании, слышала обсуждение девчонок на задних рядах и поправляла многочисленные браслеты, разноцветной россыпью скрывающие ее шрамы. Лаванда была, пожалуй, не против показать их членам команды, однако для всех остальных собиралась оставаться странненькой Лави Лайли, какой была в школе. У нее был отец – шеф местной полиции, и все полицейские знали ее, она носила кучу ярких деталей в одежде и громко говорила, а еще у Лави Лайли не было близких друзей. Друзей у нее в принципе не было, только многочисленные приятели, которые считали, что куда проще общаться с ней, чем иметь во врагах.       С другой стороны, Лаванде, вообще-то, вроде бы нравилось быть в центре внимания, так что скрестившиеся на ней взгляды не то чтобы напрягали. Она привыкла к этому с детства, когда они были вместе с Винсентом, и на них смотрели просто потому, что они близнецы. Потом, когда Винсента не стало, на нее смотрели с жалостью, потом – с пренебрежительным сочувствием. Наверное, Лаванда просто пыталась выбраться из этого образа, сбросить с себя налет жалкой сиротки и завоевать расположение собственными силами. Наверное, она пыталась даже получать от этого удовольствие, такое же, как было, когда они выходили на поле с Винсентом, а когда оно появилось, внезапно родился и стыд. Лаванда знала, что Винсент никогда бы так не сказал, и все равно ей было стыдно за то, что из них двоих осталась только она. Наверное, иногда думала Лаванда, отец был ее наказанием за гордыню и алчность, но тогда уж лучше ее наказали бы смертью. За смертный грех полагается смерть, а Лаванда хотела жить, и это желание прибавляло к ее сроку еще несколько лет. Наверное, Лаванда уже заслужила пожизненное или электрический стул, но продолжала усиленно взбивать молоко лягушачьими лапками.       Чужая тень накрыла ее, и Лаванда вздрогнула, выныривая из собственных мыслей. Она неотрывно, почти не моргая пялилась на браслеты, скрывающие изуродованную кожу, а в висках у нее пульсировало липкое чувство страха, перемешанного со стыдом. Помнится, вода в ванной была очаровательно розовой, такой же красивой, как губная помада у Элисон, и Лаванда завороженно смотрела на собственное отражение и видела в нем лицо мертвого Винсента. Она не была на похоронах и не видела его лица, но совершенно такое же смотрело на нее из зеркала каждый день, и оттого густой стыд сворачивался в животе плотным узлом.       – Когда Эми спрашивала тебя, ты не говорила, что играешь за команду по экси, – Мортимер особенно выделил слово «играешь».       Он стоял, оперевшись рукой на парту и не позволяя Лаванде сбежать, а она и так не собиралась никуда уходить. Следующей парой у нее был английский, а это значило, что Нил вместе с кем-нибудь из команды зайдет за ней, чтобы вместе дойти до следующей аудитории. Впрочем, укор, проскользнувший в голосе Мортимера, колыхнул осевшую мутью злость, и Лаванда закатила глаза.       – Она спрашивала, за кого я болею, – каркнула Лаванда, и собственный голос показался ей мертвецким скрежетом.       Оправдываться она не собиралась, потому что не считала Эми и Мортимера друзьями, но прозвучало все равно жалко. Напряжение, скопившееся за ночь, так и норовило выплеснуться бранью, и Лаванда прикусила губу. Ей вовсе не нужно было, чтобы ее отстранили от занятий и тренировок за драку в первую же неделю, так что держаться приходилось изо всех сил. Мортимер мешал ей, стоял, перекрывая проход, в то время, как Лаванда должна была идти дальше, потому что до английского оставалось совсем мало времени.       – Она спрашивала, кто тебе нравится, – хмыкнул Мортимер, и в ответ Лаванда пожала плечами:       – Тут я тоже не соврала. Ты мне мешаешь.       Передвинувшись на соседнее место, она махнула рукой, приказывая отойти, и Мортимер вдруг послушался. Хохотнув, он отступил, засунул руки в карманы, и Лаванда, выбравшись из плена, быстро направилась к выходу. У самых дверей в спину ей прилетело пожелание удачи, а затем дверь за Лавандой захлопнулась. Она очутилась в шумном коридоре, где все вокруг смотрели на нее, точно на чудо света, перебросила сумку через плечо и отыскала глазами Мэтта, вооружившегося своей излюбленной прической-шипами. Рядом с ним с ноги на ногу переминался перепуганный вниманием Нил, и Лаванда поспешила разбавить его нервозность собственным раздражением.       Обед в столовой Лаванда проигнорировала, вместо этого сразу направившись на стадион. Пешком и с частыми остановками она дошла туда как раз к началу следующей пары, и почему-то от взгляда на бело-оранжевую громаду у Лаванды впервые перехватило дыхание. Она застыла на почтительном расстоянии, воровато огляделась, точно собиралась как минимум грабить банк, и уселась на самую ближайшую лавочку. Фотографию Винсента пришлось убрать в сумку, потому что карманов на футболке не было, и Лаванда достала ее двумя пальцами, вытащив из учебника по истории. Раздражение, вызванное цепким страхом, поднималось к горлу кислым привкусом тошноты, и Лаванда часто моргала, не позволяя слезам скопиться в уголках глаз. Учиться в Пальметто ей нравилось, пусть с начала занятий и прошла всего лишь неделя, нравилось и играть в экси с ребятами, но все это рано или поздно должно было кончиться. Отец не отпустит ее так просто, потому что у него есть на это полное право, и Лаванда пойдет, стоит ему поманить пальцем. Лаванда была уверена, что у отца достаточно связей, чтобы создать проблемы одной маленькой университетской команде, и не хотела, чтобы ради нее кому-то приходилось чем-нибудь жертвовать. С другой стороны, Лаванда отчаянно хотела, чтобы все это кончилось, неважно как именно, потому что руки и ноги ее все еще оставались накрепко привязаны.       Винсент смотрел на нее с фотографии, ощерившись, точно птенец, и маленькая Лаванда рядом с ним была такой же ершистой. Тот, кто делал снимок, наверняка забыл выключить вспышку, и глаза их светились алыми точками посреди холодной голубизны. В детстве Лаванде нравились их глаза просто потому, что они, как и все остальное, были у них с Винсентом одинаковыми, а теперь этот цвет, ровный и завораживающий, напоминал ей отца. Из общего, впрочем, у них были только глаза и форма вечно поджатых губ, и еще высокий рост, но в этом Лаванда была не уверена. Мама тоже была высокой, Лаванда видела несколько ее фотографий, а еще у нее были такие же непослушные светло-каштановые кудри, на солнце отливающие рыжиной. Винсент хорошо помнил маму и часто рассказывал Лаванде истории из их детства, но теперь не было ни мамы, ни брата, только она и отец, привязанные друг к другу. Иногда Лаванда воображала, что была такой же решительно ненормальной, и что их порочная связь с отцом доставляла ей удовольствие, и тогда ее в самом деле тошнило, и надсадный хохот рвался из горла. Лаванда, пожалуй, и впрямь была сумасшедшей, потому что из близких у нее остались старая фотография и шрамы на предплечьях, и никто не мог вторгнуться в их мирок, сколько бы она ни вела пустой болтовни.       – Выглядишь так, будто собираешься на плаху, а не на игру, – тренер кашлянул, привлекая к себе внимание, и чиркнул зажигалкой.       Сизое облачко сигаретного дыма на мгновение окутало его лицо, скрывая от Лаванды замершее на нем выражение, и она протяжно вздохнула, будто так могла получить что-нибудь, кроме едкого запаха. Их с Винсентом фотографию она продолжала вертеть в руках, то и дело бросая на себя маленькую беглый взгляд, и та она казалась Лаванде отчего-то ужасно счастливой. У той нее все еще был Винсент, он прижимался щекой к ее щеке, и друг за друга они готовы были уничтожить весь мир. Мир в лице отца, впрочем, ни капельки не поддался, и теперь Лаванда сидела здесь и протягивала тренеру ладонь, требуя поделиться сигаретой и зажигалкой.       – Я считаю гораздо более романтичным резать вены в ванной, – Лаванда пожала плечами и благодарно кивнула, когда тренер вложил требуемое в ее ладонь, – я читала, что есть много способов самоубийства, но самый популярный из них – повешение. Но это среди мужчин, а у женщин как раз популярно резать вены и травиться таблетками, вроде как потому, что им важно, как будет выглядеть их тело после смерти. Я считаю, что это чушь, потому что, если ты всерьез собираешься умереть – ты умрешь.       Чиркнула зажигалка, загорелся и погас маленький огонек на конце сигареты, и Лаванда втянула в себя едкий отравляющий дым. Она вся целиком, кажется, была едкая и отравляющая, так что дым этот едва ли мог сделать ее хоть капельку хуже. Тренер продолжал смотреть на нее сверху вниз, медленно докуривая свою сигарету, и тишина, вдруг повисшая между ними, вовсе не показалась Лаванде неловкой. Он, должно быть, переваривал ее слова, этакое признание перед казнью, и теперь Лаванде в самом деле казалось, что путь ее ведет совсем не на поле. За углом ее ждал электрический стул, как высшая мера наказания за проступки, и Лаванда собиралась сесть на него, потому что ждать было решительно невыносимо.       – Что думаешь о предстоящей игре? – спросил тренер, щелчком пальцев выбрасывая окурок в урну.       Лаванда проследила траекторию полета окурка, затянулась и хмыкнула. Скопившееся в макушке раздражение не уходило, так и впивалось в голову длинными тонкими иглами, но Лаванда старалась не обращать на него внимания. Думать, впрочем, оно тоже мешало, но она все равно прикинула в уме их шансы против Брекенриджских Шакалов, будто не занималась этим всю прошедшую неделю. Те были известны жесткой игрой на грани, и именно против Шакалов Лисы играли последний раз в прошлом сезоне, так что впечатление складывалось препаршивое. Игры Лисов Лаванда тоже смотрела, но в прошлом году они вылетели рано, а до этого состав был почти совершенно другой, так что сложить четкое представление не получалось. В какой-то момент она даже пожалела, что не записывала тренировки на видео, как делала это в школе, но плакаться все равно было поздно.       – Я думаю, шансы есть, – Лаванда выдохнула дым и покрутила в пальцах сигарету, – но будет лучше, если мы проиграем, только никому не говорите, что я так сказала.       Тренер хохотнул, похлопал себя по карманам и звякнул ключами. Отсюда было видно, как припарковалась машина Мэтта, и оттуда друг за другом вылезли Даниэль, Рене и Нил. Сам Мэтт появился несколько позже, мазнул по округе невидящим взглядом, и все вместе они скрылись на стадионе.       – Но чтобы это сработало, разрыв должен быть минимальным, – продолжила Лаванда, вздрагивая оттого, что жар обжег пальцы, – чтобы каждый подумал «а ведь победа была так близка!» и весь сезон сожалел о тех очках, которые можно было заработать в самом начале. Хотя против Воронов у нас все равно никаких шансов.       – Так уж и никаких? – хохотнул тренер и проследил за припарковавшейся у самого входа розовой машиной Элисон.       Оставалось дождаться только чудовищ, однако те отчего-то не торопились. Лаванда отчетливо могла представить надувшегося, как мышь на крупу, Кевина, которому приходилось ждать, пока Эндрю оторвется от какого-нибудь своего невероятно важного дела.       – Да вы оптимист, тренер, – протянула Лаванда, наконец-то выбрасывая в урну обжигающий пальцы окурок. – Осенью – никаких. Но если эти две игры будут единственными нашими проигрышами, весной можно будет и побороться. Только умоляю вас, не ставьте меня против Рико.       Тренер посмотрел на нее так, будто это и собирался сделать, и Лаванда закатила глаза.       – Я думал, Кевин тренирует тебя для того, чтобы ты смогла выстоять против него, – оправдание вышло так себе, но Лаванда все равно благодарно кивнула, – он считает, что ты лучший защитник в текущем составе.       Звучало как нечто из разряда фантастики, и Лаванда, не сдержавшись, расхохоталась. Она запрокинула голову, вцепилась пальцами в край лавки и откинулась, свешиваясь назад. Сквозь зеленые листья было видно небо, до отвращения голубое, без единого облачка, и Лаванда сощурилась, возвращая взгляд себе под ноги.       – Кевин тренирует всех, кто по своей воле заявится в его логово, – она пожала плечами и склонила голову набок, пытаясь погнать вставшую перед глазами голубизну. – И, как бы это сказать, Кевин куда более деликатный, чем Рико. Но если я когда-нибудь смогу остановить его, я скажу вам. Осенью ставьте против Рико Мэтта, а я займусь каким-нибудь другим нападающим.       Записи игр Воронов университета Эдгара Аллана Лаванда тоже смотрела, убила на них почти весь вечер проклятого понедельника, и пока заключение сделала совершенно неутешительное. Признаться, она не была уверена, что останется до того времени, однако от мыслей об октябрьском матче мурашки рассыпались по телу. Лаванда трусила, потому что Вороны играли даже не жестко, а беспощадно, а их маленькая команда разрозненных Лисов не могла даже день не ругаться между собой. Пока они все, как на той фотографии, смотрели в разные стороны, задумываться о прохождении дальше осеннего этапа не стоило, но Лаванде все равно ужасно хотелось взобраться на самый верх. Она могла сколько угодно рассуждать с логической точки зрения, вот только рациональным в их связке всегда был Винсент, а она просто-напросто шла напролом, размахивая кулаками и не задумываясь о последствиях.       Прямо ко входу, едва не упираясь в розовый кабриолет Элисон, подъехала машина чудовищ, и в этот раз со стороны водительского места вылез Ники, так что Лаванда закрыла глаза на утреннее вопиющее нарушение правил. Она могла бы высказать Эндрю замечание прямо там, но только ей было откровенно плевать, можно ли ему садиться за руль под таблетками. Так же плевать, наверное, было всему кампусу, потому что все остальные тоже сделали вид, будто совсем ничего не заметили, и нарушение в очередной раз сошло Эндрю Миньярду с рук. Сейчас же он вылезал из машины немного поспешно и самую капельку дергано, будто от раздражения у него сводило руки и ноги, и Лаванда хихикнула, подаваясь вперед. Тренер махнул ей рукой, подтверждая, что разговор окончен, а чудовища как раз направились ко входу, так что Лаванда подскочила и бросилась к ним. Она все еще была зла на весь мир, ужас бился в висках, а колени едва заметно подрагивали, и все-таки Лаванда бежала едва не вприпрыжку. Она едва успела дернуть на себя закрывающуюся дверь, подтолкнула идущего позади вереницы Кевина в спину и обогнала их всех, скрываясь в женской раздевалке. Совсем немного еще Лаванде нужно было привести мысли в порядок, и тогда она готова будет выйти на поле, выбросив из головы мертвого Винсента. О, пожалуй, Лаванда будет размахивать кулаками и биться изо всех сил, потому что отчаянное желание победить вытесняло из ее головы ужас и гнев. Она разберется с отцом как-нибудь после, а пока ей всего-навсего нужно было выйти на поле и доказать, что все эти логические замудрения – ничто перед неподдельным искренним удовольствием.