Чудовища выбирают чудовищ

      Первая тренировка для Лаванды наступила только через неделю, когда Эбби, в последний раз осмотрев ее синяки, наконец не решила, что все в порядке, потому что без ее согласия тренер запрещал даже думать о поле. Все это время Лаванда таскалась за ним по пятам, оценивая манеру игры из-за защитного ограждения, а вне тренировок с ней постоянно были ее соседки по комнате – Даниэль или Элисон. Впрочем, чаще всего Лаванда оставалась с Рене, милой девочкой-христианкой, и вместе они по большей части молчали, занимаясь каждая собственными делами. Иногда Лаванду накрывала паническая атака, и она засовывала немногочисленные пожитки в сумку и говорила, что собирается вернуться домой, потому что отец наверняка беспокоится, или забивалась в самый дальний угол комнаты и обхватывала колени руками. В такие времена тело ее будто бы цепенело, спину прошибал озноб, а голова начинала кружиться, и Лаванде чудилось, будто на нее укоризненно глядят влажные голубые глаза.       Из-за всего этого Лаванда была даже рада, что просиживает штаны на скамейке. Впервые натянув на себя новенькую форму, она едва не упала – до того резал глаза яркий оранжевый. Отец не позволял ей вызывающе одеваться, и единственной отдушиной Лаванды были браслеты. Она плела их сама из разнокалиберных цветных ниток, и отец закрывал на ее маленькой хобби глаза, потому что браслетами Лаванда скрывала шрамы. Длинные тонкие полоски светлой кожи уродовали ее запястья, и иногда Лаванда долго смотрела на них, представляя, будто из давно заживших рубцов все еще может сочиться алая кровь. Она представляла воду романтически розовой, точно рассыпанные по поверхности лепестки, и оттого удушливый ком мешал каждый раз, когда Лаванда забиралась под душ. В женской душевой на стадионе были кабинки, однако Лаванде все равно чудились липкие взгляды, впивающиеся в ее обнаженное тело, и уже после первой своей тренировки она постаралась выждать достаточно времени, чтобы наскоро вымыться в одиночестве. В Милпорте Лаванда долго обсуждала с тренером тренировку, дожидаясь, пока девочки разбегутся, но на выездных играх все равно приходилось терпеть, потому что никто не собирался ждать ее слишком долго.       После тренировки, когда тренер собрал Лисов в комнате отдыха, Лаванда заняла свое уже привычное место – встала, привалившись к стене, так, чтобы было видно всех остальных, и сложила на груди руки. Слева от нее была дверь, а справа – диван, на котором разместились чудовища, и Ники как обычно похлопал ладонью по подлокотнику рядом с собой. Он делал так уже чертову неделю, и Лаванда никак не могла придумать, что бы такое сказать, чтобы Хэммик окончательно потерял интерес. Лаванда думала об этом все время, пока говорили тренер и Даниэль, но главную мысль уловила – никто из них не хотел говорить, что даже с Кевином и Эндрю, который превращался в непробиваемую стену, стоит ему стать немного серьезнее, их команда представляла из себя полнейшее дерьмо.       – Можно я выскажусь? – Лаванда отлипла от стены и вскинула руку, и все взгляды тут же устремились на нее, заставив передернуть плечами. – Вы просто кучка несыгранных имбецилов.       Она сказала это до того, как получила разрешение от тренера, и сидящий ближе всех к ней Ники обиженно ахнул. Кевин поджал губы, а Сет вскинулся и оскалился, и Мэтту пришлось придержать его, чтобы избежать драки. Кажется, на самом деле все понимали, что Лаванда говорит правду, потому что не могли не чувствовать собственных недостатков, просто не ожидали таких резких слов, но и размениваться на выражения и сластить пилюлю она тоже не собиралась.       – Эта ваша игра «все против всех», конечно, веселая, но на поле нисколько не помогает, – Лаванда махнула одной рукой на чудовищ, а другой в сторону Сета, – вам бы хотя бы на время перестать собачиться и начать прислушиваться к друг другу…       – Да кто ты такая, чтобы указывать мне? – рыкнул Сет, перебивая. – Что вообще девчонка-отличница из хорошей семьи может знать о нашей команде?       Даниэль попыталась вскочить, но Рене придержала ее за локоть, а Лаванда остановила взмахом ладони. Ей и вправду было интересно послушать мнение Сета – наиболее честное мнение со стороны. За прошедшую неделю Лаванда усвоила, что Сет речь ни капельки не фильтрует и больше следует агрессивным эмоциям, чем голосу разума. За разум, впрочем, у него выступала Элисон, и Лаванда никак не могла взять в толк, что та нашла в этом парне.       – А что ты знаешь о моей семье, раз считаешь ее хорошей? – Лаванда склонила голову набок и попыталась ласково улыбнуться, однако вышло, кажется, все равно ужасающе криво.       В следующее мгновение не выдержал уже тренер. Он хлопнул ладонью по низкому столику, и Лаванда дернулась, отшатываясь. Сет продолжал скалиться, однако Мэтту больше не приходилось удерживать его на месте – он откинулся на спинку и закинул ногу на ногу. Повисла недолгая тишина, во время которой Лаванда вдруг осознала, как громко у нее колотится сердце, а затем оно лопнуло острыми осколками под ноги. Эндрю расхохотался, и Аарон, Ники и Кевин покосились на него подозрительно. Нил, занявший кресло неподалеку и тоже натянутый, точно струна, кашлянул, а Рене широко, почти обезоруживающе улыбнулась и уставилась прямо Лаванде в глаза. Лаванда же терпеть не могла таких взглядов и оттого неприязненно отвернулась, скашивая взгляд на зашептавшую что-то на ухо Мэтту Даниэль.       В груди снова поднялось чувство отчаяния, и Лаванда вернулась на свое место, прижалась спиной к стене и сложила на груди руки. Ее едва заметно трясло, Лаванда заметила это, когда делала шаг назад, тугой комок ужаса в горле мешал дышать, а перед глазами плыло так, что все остальные превратились в разноцветные пятна. В детстве, еще тогда, когда Лаванда и Винсент жили в школе-интернате, куда отец пристроил их после кончины матери, она первая вступала в драки, махала кулаками и ставила уродливые фингалы даже мальчишкам. Винсент всегда был более спокойным и пытался найти другой выход, и оттого часто принимал агрессию на себя, а Лаванда непременно вступалась за него, когда узнавала. Мальчики и девочки в интернате жили в раздельных корпусах и учились тоже раздельно, так что по вечерам перед отбоем, когда оставалось свободное время, они часто сбегали вдвоем и прятались от всего мира, будто пытаясь напиться друг другом. Первым же делом отец выбил из Лаванды желание защищаться, и теперь ей казалось, будто тяжелая безжалостная рука вот-вот сомкнется на горле.       Дальнейшее обсуждение не заняло много времени; после слов Лаванды настроение у Лисов совсем испортилось, и все разошлись. Сет и Элисон сразу уехали, так же поступили Мэтт с Даниэль и Рене и чудовища, и вскоре у стадиона остались только Нил и Лаванда. Переглянувшись, они двинулись в сторону кампуса пешком – наверное, обоим жизненно необходимо было прогуляться. Они молча миновали забегаловки и закрытые на лето магазинчики, прошли учебные корпуса и уже свернули в сторону Лисьей башни, когда Нил нарушил тишину. Сперва он остановился, и Лаванда прошла еще несколько десятков шагов, прежде чем заметила его отсутствие, а затем, не дав ей вернуться обратно, Нил свернул в сторону парка. Лаванда пошла следом, и они вместе уселись на лавочку, скрытую от чужих глаз раскидистым кленом.       – Почему ты играешь в защите? – спросил Нил, и Лаванда едва не поперхнулась дыханием.       Она ожидала, что он спросит все, что угодно, но только не начнет разговор про ее позицию на поле. Это мог бы быть разговор об отце Лаванды или ее семье, коих затронул Сет, о синяках и ссадинах на ее лице или длинных шрамах, скрытых браслетами, однако Нил заговорил об экси, будто показывая, что игра – единственное, что интересует его.       – С твоим характером нападение подошло бы больше, – продолжил Нил, не дождавшись ответа, и Лаванда пожала плечами.       Он смотрел прямо перед собой, а она – на него, и отчего-то лицо Нила, покрытое сеткой тени, казалось усталым и обреченным. Он часто выглядел так, что Лаванда удивлялась, как этот мальчишка был еще жив, и теперь, стоило ему оказаться в Пальметто, тяжелые думы будто придавили его голову за затылок. Лаванде всегда было интересно, что скрывается за его совершенно непримечательной внешностью и тихим характером, однако спросить отчего-то не смела. То ли из-за того, что все еще видела в нем тень Винсента, такого же задумчивого и уставшего, то ли наоборот. Лаванда хотела забраться Нилу под кожу, выпотрошить его, вытащить все самые страшные тайны, но понимала, что он сбежит. Уедет куда-нибудь в другой город, возникнет из ниоткуда, как возник и в Милпорте, и связь с ним навсегда оборвется.       – А с твоим – мыть пол после игры, – беззлобно фыркнула Лаванда, уставившись на собственные длинные пальцы.       Тень от кленовых листьев расчертила и их, высветила узорами и въелась под кожу, и Лаванда склонила голову набок, воображая. Она привыкла защищать Винсента, поэтому сама выбрала позицию в экси и поставила его впереди. Винсент был умным и наблюдательным, мог быстро сориентироваться и рвануть куда нужно, а Лаванда просто пообещала прикрывать его спину, если это будет достаточно весело. Самой ей не то чтобы нравилось экси, скорее играла она по привычке, будто так могла снова увидеть спину с выведенной на лопатках своей же фамилией.       – Какое у тебя второе имя? – спросила Лаванда, когда стало понятно, что сам собой разговор не продолжится. – Мы знакомы уже почти год, а я знаю только, что твое имя Нил Джостен, и дома у тебя нет.       – И первым делом ты решила поинтересоваться моим вторым именем? – Нил повел подбородком и ссутулил плечи.       Отвечать он не собирался, догадалась Лаванда, но настаивать все равно и не думала. Она пожала плечами, будто поясняя, что этот вопрос просто первым взбрел в ее голову, и вытянула вперед ноги.       – Ты же спросил про выбор позиции, – не слишком складно пояснила Лаванда и хихикнула, – мое второе имя Лондон. Лаванда Лондон Лайли, по-моему, звучит отвратительно.       Налетевший ветер растрепал ее волосы, и Лаванда поморщилась и зачесала их ладонью. До смерти Винсента она носила длинные волосы, а теперь они доставали едва ли до подбородка, однако все равно казались слишком вызывающими. Слишком вызывающей, в принципе, Лаванда казалась сама себе целиком, включая мешковатую одежду и многочисленные разноцветные браслеты, скрывающие запястья, однако ее кудри были единственным, что связывало ее с Винсентом и чего отец не мог отобрать.       – Мой младший брат играл в нападении, – протянула Лаванда, дергая сдавливающие запястья браслеты ногтями, – а я обещала всегда прикрывать его спину.       Нилу, наверное, не хватило духу спросить, где теперь ее младший брат, а может быть он уже узнал это в Милпорте. Несмотря на то, что прошло уже несколько лет, в школе все еще шептались, тыкали в Лаванду пальцем и задавали вопросы совершенно бестактно, а она, связанная по рукам и ногам, лишь широко улыбалась и мысленно выцарапывала всем глаза. Нилу, впрочем, она могла рассказать, если бы он спросил, но он не спрашивал, поддерживал игру «все против всех» и возводил вокруг себя кирпичную стену.       Не став дожидаться никакого ответа, Лаванда поднялась с места и направилась в общежитие. Она обещала Рене посмотреть кино вместе, и та наверняка уже заждалась, однако Лаванда не испытывала ни капельки угрызений совести. К горлу ее снова подкатывала тошнота, а перед глазами плыло, и Лаванда шагала, едва осознавая собственное направление. Лисья башня, заполненная спортсменами даже летом, маячила впереди, и Лаванда не спускала с нее глаз, взяв ориентир и шагая вперед, точно атомный ледокол.       – Мое второе имя Абрам, – ударилось в спину, и вдруг оказалось, что все это время Нил не отставал от нее ни на шаг.       Развернувшись на нетвердых ногах, Лаванда смерила его испытующим взглядом, хмыкнула и покачала головой. Нил смотрел ей в глаза уверенно и серьезно, был ниже на целых шестнадцать сантиметров – просто ужасно для мальчика – и тоже не ждал от Лаванды никакого ответа. Лаванда бы, впрочем, совершенно не удивилась, исчезни он однажды бесследно, не оставив даже записки. Теперь, подумала она, у нее будет хотя бы зацепка, чтобы в таком случае его отыскать.       – Нил Абрам Джостен, – задумчиво повторила Лаванда, и Нил серьезно кивнул, – звучит как будто по-настоящему.

***

      Одиннадцати человек для полноценной тренировочной игры не хватало, и Кевину пришлось пожертвовать собой и играть одному за двоих нападающих. Лаванда оказалась в его команде вместе с Мэттом, Даниэль и Рене, и, если судить по настрою, несмотря на численный недовес, ребята планировали победить. Больше всего уверен в собственных силах был, разумеется, Кевин, раздающий указание ровным непререкаемым тоном, и Лаванде снова захотелось выцарапать ему глаза. По большей части недовольство ее заключалось в том, что опекать ей предстояло Сета, с которым они уже успели поцапаться и на поле, и в общежитии, и оттого весь инструктаж Лаванда кривила губы и закатывала глаза. Кевин, которому Лаванда все же успела высказать мнение, окинул ее снисходительным взглядом и направился на позицию, и она, окончательно разозлившись, показала ему средний палец. Проигрывать Сету и подпускать его близко к воротам Лаванда не собиралась, хоть тогда ей и придется всю игру пялиться на его отвратительное лицо.       Игра началась, когда Даниэль вбросила мяч, швырнув его прямо в Лаванду, и та едва увернулась от рванувшего в ее сторону Сета. В самый последний момент он задел ее плечом, однако мяч уже летел в сторону Кевина. Сердце в груди подскочило, и Лаванда ухмыльнулась Сету в лицо, краем глаза заметила, как мяч перехватила другая команда, и снова едва увернулась от Сета. Он не был быстрым или сообразительным, выигрывал за счет габаритов, и Лаванда прикинула, что совершенно не хочет попадать ему под руку. За разрешенные десять шагов, вспыхнувшие в голове обратным отсчетом, она умудрилась подцепить клюшку Сета собственной, и мяч выскользнул из нее и покатился по полю. Мэтт был занят Нилом, и мяч перехватила Даниэль, швырнула Кевину, и несколько мгновений спустя вспыхнули красные лампочки. Эндрю не сдвинулся с места, продолжил стоять, привалившись к собственной клюшке, только проводил ленивым взглядом ударивший прямо ему под ноги мяч, и Лаванда разочарованно сморщилась.       Игра продолжилась, но уже в самом начале можно было сделать неутешительный вывод: все они совершенно не умели ладить между собой. Элисон отдавала все мячи Сету, совершенно игнорируя Нила; Ники и Аарон едва ли могли остановить Кевина даже вдвоем, а Эндрю и вовсе, кажется, не собирался двигаться с места. В их половине команды дела обстояли получше, потому что Даниэль, Мэтт и Рене хоть как-то взаимодействовали, и Лаванда изо всех сил пыталась под них подстроиться. Кевин же делал вид, что остальные игроки ему ни к чему и существуют, если вообще существуют, только как дополнение к его великой персоне. Бесспорно, Кевин играл лучше них всех вместе взятых, и их половина команды победила со счетом десять-шесть, однако матч все равно оставил неприятное послевкусие. Лаванде казалось, что она проиграла: пропустила четыре мяча от Сета и в конце концов споткнулась, позволив ему снести себя и свалить на пол.       Именно после этого игра прекратилась – в какой-то момент Лаванда поняла, что не может подняться. Ничего серьезного не случилось, по крайней мере так казалось на первый взгляд, но ноги подкашивались, а клюшка выскальзывала из пальцев, и Лаванда так и осталась лежать, глядя прямо перед собой. Всю игру она гонялась за Сетом, не обращая внимания на усталость, и теперь запоздало анализировала собственные ощущения. Выносливости не хватало, она играла теперь не в задрипанной школьной команде, а в команде первого дивизиона, пусть и самой последней, и все же подготовка тут нужна была совершенно другая. Пообещав себе стараться усерднее и найти время на дополнительные тренировки, Лаванда рывком поднялась, стянула шлем все еще дрожащими пальцами и втянула носом воздух. Рядом на корточках сидела Рене, а чуть в стороне Даниэль распекала Сета, и Лаванде вдруг показалось, что вот-вот снова начнется отвратительная потасовка.       – Я в порядке, – Лаванда махнула рукой, заметив, что Рене открыла рот, чтобы что-то сказать, и подхватила упавшую на пол клюшку.       Хотелось хорошенько помахать ей, ударить кое-кого посильнее, чтобы выбить всякую дурь, но Лаванда просто пошла в сторону выхода с поля. Проходя мимо Сета и Даниэль, она потянула последнюю за собой, и та, растерянно оглянувшись и побурчав напоследок, отступила. Сет, оставшись на поле в одиночестве, грязно выругался и быстро обогнал их, скрывшись в мужской раздевалке. Обсуждение устраивать не стали – все и так прекрасно увидели свои ошибки – и просто разошлись кто куда. Элисон с Сетом уехали первыми, и Лаванда отчего-то была уверена, что как минимум до ночи в общежитие они не вернутся. Рене предложила пообедать где-нибудь вместе с Мэттом и Даниэль, но Лаванда от нее отмахнулась, погребенная под тяжестью собственных мыслей. Вместо нее ребята взяли с собой Нила, а Лаванда двинулась к общежитию в одиночестве. Ей нужно было подумать о собственных промахах, проанализировать оппонента и составить стратегию, но мысли постоянно съезжали. Лаванда представляла, как, увидев такую позорную тренировку, отец обозвал бы ее никчемной и запер в комнате на несколько дней «подумать над своим поведением». Она должна была быть лучшей, иметь идеальные оценки и при этом не привлекать к себе лишнего внимания, и тогда синяков и гадких слов становилось меньше. Противно, впрочем, было что так, что эдак, Лаванду тошнило от одной мысли, что она подстраивается под отца, и все равно хотела избежать хотя бы физической боли.       Остановившись на полпути, Лаванда вытащила из нагрудного кармана их с Винсентом фотографию. Не то чтобы она просила совета, все равно понимала, что никто не ответит, вот только в их паре Винсент всегда был более рассудительным. Лаванда рвалась вперед, надрывалась, тянула жилы и выживала за счет собственного упрямства, а Винсент втихаря строил коварные планы, иногда даже манипулировал ей. Лаванда была не против, потому что это работало, и они выходили победителями из всех потасовок, и предпочла бы, наверное, чтобы так продолжалось и дальше. Когда Винсент попытался сам за нее заступиться, он умер, и Лаванда осталась одна наедине с собственной гордостью и размазанными по щекам пятнами крови. С фотографии Винсент смотрел на нее так же упрямо и подозрительно, и оттого горечь тяжело собиралась в груди. На этом фото им было двенадцать – тогда они только вернулись домой после очередного учебного года, и отец огорошил их новостью, что отныне они живут дома. До того, с самой смерти матери, Лаванда и Винсент жили в школе-интернате, не возвращались домой даже на праздники, а на летних каникулах уезжали куда-нибудь в лагерь. С отцом они почти не общались, но были несказанно рады, надеясь, что теперь и у них будет семья. Как сильно они ошибались, они поняли уже через несколько месяцев, когда отец отбросил маску примерного семьянина и впервые показал им свою прогнившую сторону.       В общежитии было тихо: машина Эндрю стояла на парковке, но из комнаты чудовищ не было слышно ни звука, а все остальные еще не вернулись. Сперва Лаванда тоже хотела уйти куда-нибудь, однако ноги все равно привели ее в комнату, где, взобравшись на кровать, Лаванда вырубилась моментально. Ей достался второй ярус над Элисон, и каждый раз забираться наверх бесило, но вместе с тем так Лаванда чувствовала себя безопаснее. Последний раз она делила комнату с девчонками в интернате и вспоминала об этом, как о страшном сне – они постоянно шептались, обсуждали мальчиков и цеплялись к внешнему виду Лаванды. Тогда она еще носила длинные волосы, и сладить с ними было сложно, так что утреннее причесывание занимало минимум полчаса. Сейчас-то Лаванда осознавала, что они просто завидовали или таким образом хотели привлечь внимание Винсента, однако с тех пор так и не решилась отпустить волосы ниже плеч. Лаванда отрезала их спонтанно, просто-напросто щелкнула ножницами на уроке домоводства, когда соседка сзади дернула ее за косу, и та громко обозвала ее сумасшедшей. Наверное, она оказалась права, потому что Лаванда сделала бы так снова, ни капельки не задумавшись. Помнится, Винсент посвятил ее утраченным волосам целую почти настоящую погребальную службу, а потом они вместе смеялись, обсуждая лица учителей.       Проснулась Лаванда от громкого стука в дверь. По ощущениям прошла целая вечность, чувствовала она себя разбитой, а не отдохнувшей, так что с кровати получилось только свалиться. Прошлепав ко входу, Лаванда глянула на часы, и фыркнула – на самом деле она проспала не больше четверти часа. Снаружи ее ждал смущенный донельзя Ники, переступающий с ноги на ногу, и Лаванда окинула его сердитым взглядом, прежде чем попыталась захлопнуть дверь. Ники остановил ее просунутой в щель ладонью, так что Лаванда едва не сломала ему парочку пальцев, широко улыбнулся и зачем-то покосился ей за спину.       – Если ты не против, не хочешь посмотреть кино вместе? – он махнул зажатым в руке диском, и Лаванда закатила глаза. – Можем заказать перекус с доставкой, я угощаю.       Объяснений выбора именно Лаванды в качестве компаньонки не последовало, и она дернула дверью, все-таки собираясь ее захлопнуть. Ники испуганно пискнул и убрал руку, но вместо нее просунул в щель ногу, и Лаванда подивилась его глупой храбрости вместе с бестактностью. Они не общались с самого знакомства, перебрасывались парой фраз на поле, и до сих пор Лаванде казалось, что Ники тоже не горел желанием налаживать с ней отношения. Может быть, в первый день она отшила его слишком уж грубо, так что иногда Лаванде даже хотелось пойти извиниться, однако она непременно отбрасывала подобные мысли в сторонку. Лаванда не собиралась заводить с кем-нибудь крепких связей, хотела только выучиться и свалить куда-нибудь на край света, подальше от загребущих ручонок папаши. Она собачилась с Сетом, показывала свой характер и щерилась, точно дворовая кошка, и все-таки Ники сам пришел к ней и предложил посмотреть гребаное кино. Он точно был восторженным идиотом, подумала про себя Лаванда, но дверь все-таки отпустила, пропуская незваного гостя в гостиную.       – Почему не посмотришь со своими? – спросила Лаванда, когда Ники принялся настраивать телевизор.       Ей он оставил возможность выбрать перекус, и Лаванда собиралась заказать что-нибудь подороже – просто назло. Она все еще чувствовала себя разбитой и почти сломанной, хотя успела уже умыться холодной водой, и теперь сидела на кресле, поджав под себя ноги и пристально наблюдая за копошащимся Ники.       – Кевин и Аарон играют в приставку, – пожал плечами Ники, будто это все объясняло, – я предложил Эндрю отжать у них телевизор, но он послал меня нахер.       Лаванда хихикнула: посылать людей нахер было в стиле Эндрю Миньярда. Ники, оглянувшись и точно воспользовавшись заминкой, принялся тараторить, и по большей части рассказ его был о себе. Он не замолкал все время, пока они ждали доставку, и Лаванда подивилась, как вообще можно столько болтать. Рот Ники наконец-то захлопнулся, когда они включили фильм и погасили свет – и гостиная погрузилась в удушливый полумрак. Лаванда старалась об этом не думать, изо всех сил давила приступы тошноты, но так до конца и не смогла сосредоточиться на сюжете. К чести Ники, он не стал выбирать слезливую мелодраму, ограничившись приключенческим триллером, и за это Лаванда была ему благодарна. Мелодрамы она терпеть не могла, считала их недостоверными, потому что не верила в счастливые концовки, и предпочитала ужастики. Винсент, напротив, всегда любил романтические комедии, и за это Лаванда в шутку звала его сопливым маменькиным сынком.       К концу просмотра в комнату ввалились Даниэль, Мэтт и Рене, и Ники под шумок скрылся. Даниэль обозвала его растлителем малолетних, и Лаванда едва сдержала улыбку – никто из них, пожалуй, никогда не сталкивался с настоящими педофилами. Рене, в свою очередь, проводила Ники задумчивым взглядом и спросила, может ли доесть оставшиеся полпачки чипсов, на что Мэтт заметил, что они только что пообедали.       – Не обращай на Сета внимание, – посоветовал Мэтт, собираясь уходить в свою комнату, – у него дурной характер, и играет он жестко, не думая о других. Ты была молодцом.       – Я позволила ему забить четыре мяча, – скептически фыркнула Лаванда.       Поддержка Мэтта ей была не нужна, однако отмахиваться Лаванда не стала. Самую малость ей было интересно его мнение, как другого защитника, и она собиралась вычленить его из дружеских оправданий.       – Это хороший результат, поверь мне, – Мэтт рассмеялся и собирался уже похлопать ее по плечу, но Лаванда ощерилась, и он замер с протянутой рукой, – когда я только пришел в команду и впервые встал против него, Сет меня просто размазал.       Он сунул руки в карманы и вышел, не дожидаясь ответа, и Лаванда проследила, как щелкает замок закрывшейся двери. Так как остальные девочки уже поели, обедала она в одиночестве, а после поднялась на крышу, где долго курила, вглядываясь в затянутое белесыми облаками яркое небо.

***

      Проснулась Лаванда от вибрации телефона, моргнула, собирая разбежавшиеся мысли в кучу, и вытащила аппарат из-под подушки. Она купила мобильник совсем недавно, решив, что все-таки должна оставаться на связи, и тут же раздала свой номер всем Лисам. С тех пор, впрочем, ей никто не писал, но Лаванда все равно постоянно держала телефон рядом – просто на всякий случай. В последнее время паранойя одолела ее; отец виделся Лаванде в каждом встреченном полицейском, а от проезжающих мимо патрульных машин она и вовсе шарахалась. Стребовав с Рене обещание, что та поднимет тревогу, если Лаванда позвонит и сбросит звонок, она успокоилась лишь самую малость. Приближалось начало учебного года, Лаванде уже выдали каталог с предметами, а значит совсем скоро должна была состояться первая игра сезона.       Писал Эндрю. Это его привычное «идешь или нет?» порядком бесило, однако будильники Лаванда не признавала, и после пары пропущенных тренировок и истерики Кевина они сошлись на таком способе пробуждения. Впервые Лаванда приняла участие в ночной тренировке в тот самый день, когда состоялась тренировочная игра. Она никак не могла уснуть, и оттого пошла на прогулку, и ноги сами привели ее на стадион. Комплект ключей тренер выдал ей еще в первый день, однако до того ими Лаванда не пользовалась – предпочитала прибиться за кем-нибудь хвостиком. Она никогда не любила экси настолько, чтобы истязать себя тренировками посреди ночи, но в этот день внутри что-то щелкнуло – сдаваться и плыть по течению не хотелось. Пусть Мэтт и сказал, что Лаванда была молодцом, его слов ей было решительно мало. Она помнила взгляд Кевина, от которого по телу рассыпались мурашки, и хотела сделать так, чтобы он не просто признал ее. Обыкновенного признания Лаванде всегда было недостаточно, она хотела быть лучшей сама, а не из-за отца, и теперь, когда ее макнули головой в унитаз, упрямство и склочный характер давали о себе знать.       Соскочив со второго яруса, Лаванда быстро оделась, нырнула в гостиную и набрала «да» в ответ на сообщение Эндрю. Наверное, это тоже было их маленьким ритуалом – будто Эндрю своеобразно давал понять, что у Лаванды есть выбор. Они уже ждали ее у машины втроем, и Лаванда, махнув рукой, забралась на переднее сидение. Его она отвоевала у Кевина в первый же день, заявив, что не ездит сзади, и всех эта причина устроила. Эндрю, устанавливающий правила, не возражал, и Кевину пришлось переехать назад. С недавнего времени к ним присоединился Нил, и они вдвоем всю дорогу молчали, глядя в разные стороны.       Нилу, в отличие от Лаванды, выбора не оставили – Эндрю притащил его практически силой. Впрочем, Лаванда не сомневалась, что желание тренировать новичка исходит от Кевина, потому что к Нилу, кажется, он был особенно строг. То ли Кевин, как говорил, в самом деле видел в Ниле будущего чемпиона, то ли ему было просто-напросто скучно. Эндрю в тренировках участия не принимал, и до прихода Нила они состояли в большей степени из состязания один на один – Кевин против Лаванды. И в первый же день Лаванда поняла, что ее переживания насчет Сета – сущая ерунда, потому что остановить Кевина она вообще не могла. Сколько бы она ни юлила, пытаясь выбить из сетки мяч, тот всегда оказывался в воротах. В какой момент в ней взыграл горячий азарт, Лаванда не помнила, но с тех пор посещала адские ежедневные тренировки, которые, казалось, должны были окончательно выбить из нее всякий дух. Вместо этого, впрочем, Лаванда становилась все лучше, и от собственного стремительного роста эйфория застилала глаза.       Переодеваться в одиночестве было привычно: в школе Лаванда всегда приходила раньше и уходила позже всех, прикрываясь ответственностью капитана. Именно из-за задержек она сталкивалась с Нилом, прячущимся по углам, и именно из-за них у нее было достаточно времени, чтобы рассмотреть всех членов команды более пристально. В Милпорте Лаванда контролировала каждую тренировку, раздавала указания и выравнивала позиции, улыбалась и вела себя достаточно дружелюбно, но взаправду ни с кем не сближалась. Кроме того, что отец запрещал ей общаться с мальчиками, Лаванда и сама не желала втягивать одноклассников в собственные проблемы. Она знала поименно всех полицейских, выучила их повадки и расположение в городе и тщательно выверяла собственные действия – некоторым из них можно было доверять самую малость, а другим хотелось свернуть шею голыми руками. Лаванда выучила, куда можно пойти и кому улыбнуться, чтобы хотя бы на мгновение избавиться от ощущения чужих взглядов на теле, и все равно после смерти Винсента так и не научилась быть постоянно одна.       По ночам в женской раздевалке Лисов было пусто и тихо, доносились только редкие звуки с мужской половины, и оттого звенело в ушах и накатывало зыбкое оцепенение. В комнате с Лавандой постоянно кто-то был, и даже когда все девочки уходили, обязательно появлялся Ники с очередным глупым фильмом. Он приходил уже четыре раза, и в каждый из них его звонкий голос разбивал густую липкую тишину будто кувалдой. Дома Лаванда радовалась одиночеству, а теперь, оказавшись от отца на внушительном расстоянии, она испугалась. Густые тяжелые мысли накатывали волнами, и тогда Лаванда снимала браслеты и проводила по тонким шрамам кончиками пальцев, надавливала, слегка царапая кожу, так, чтобы остались красные полосы. Так, повторяла про себя Лаванда, чтобы шрамы казались свежими, оставленными отцовским ножом, который тот неосторожно забыл на тумбе в прихожей. Так, чтобы казалось, будто в отражении мутной воды она видит Винсента, улыбающегося с другой стороны.       Приближалось начало учебного года, а Лаванда все никак не могла свыкнуться с мыслью, что сбежала из дома. Она так и не отозвала заявление о поступлении в медицинский, и отец, наверное, думал, что она скоро вернется. Оставаясь одна, Лаванда иногда пересчитывала деньги, стащенные у отца, и размышляла, сколько будет стоить обратный билет. Может быть, отец даже ее пощадит, назовет ласково своей маленькой Лави и погладит по голове, и они станут той настоящей семьей, о которой мечтали вместе с Винсентом.       – Сколько можно копаться? – Кевин ворвался в раздевалку без стука, распахнул дверь так, что она ударилась о противоположную стену.       Его резкий голос вывел Лаванду из оцепенения. Она моргнула и не сразу заметила, что разглядывает собственные предплечья. Длинные тонкие шрамы на них свивались в витиеватый узор, оплетали запястья давно сошедшими синяками и стягивали Лаванду тюремными кандалами. Вздрогнув, она тряхнула головой, отбрасывая навязчивую мысль о том, что сбегать совершенно не стоило, и сделала вид, будто совершенно не заметила мелькнувшего на мгновение удивления на лице Кевина.       – Девчонки всегда собираются долго, – хохотнула Лаванда, отводя взгляд, а затем глянула ему прямо в глаза, – или ты хотел посмотреть на меня голышом?       Ей даже показалось, будто послышался отчетливый «пуф», звук, с которым кулак ударяет подушку. Кевин дернулся и, крутанувшись на пятках, стремительно пошел прочь, не говоря больше ни слова. Лаванда проводила его спину с большой белой на оранжевом фоне цифрой два пристальным взглядом, хихикнула и натянула длинные перчатки без пальцев. На поле она показалась последней, помахала рукой развалившемуся на скамейке запасных Эндрю и махнула в воздухе клюшкой. Нужно было во что бы то ни стало отбросить странные мысли, и Лаванда собиралась вышибить их из себя игрой. Нечто подобное накатывало на нее и дома, когда она, сидя в собственной комнате в ожидании, размышляла, что, может быть, отец все-таки прав. Стоило подумать об этом однажды, и Лаванда будто бы становилась сама против себя – пока не начинала отчаянно злиться. Злость не приводила ее в себя, однако из-за нее Лаванде становилось так плохо и тошно, что силы оставались только на то, чтобы свернуться на кровати клубком.       Нил поприветствовал Лаванду косым взглядом и быстрым кивком; он уже начал отрабатывать удары на меткость. После него наступала очередь Лаванды, а пока он был занят, ее ждало противостояние один на один против Кевина. Ухмыльнувшись в предчувствии хорошего развлечения, она прошла в центр поля, свернула к воротам и стукнула клюшкой о пол. Она всегда делала так, когда нужно было сосредоточиться и очистить голову, потому что звук удара клюшки о пол напоминал Лаванде биение сердца. Стоя в защите, она всегда держала клюшку у себя под ногами, и Кевин без устали повторял, что однажды Лаванда запутается в ней и угробит сама себя. Лаванда не спорила, не пыталась приводить аргументы и оттого бесила его еще больше, так что в конце концов все заканчивалось бешеным столкновением.       Как у левши, у Лаванды было неоспоримое преимущество – никто просто не ожидал удара с другой стороны. Противники могли сколько угодно держать в голове ее леворукость, однако они привыкли играть с правшами, так что перестроиться быстро не представлялось возможным. У Кевина тоже было маленькое преимущество, связанное с левой рукой – он начала играть правой только недавно. Кевин Дэй был известным, потому что раньше играл за Воронов в связке с Мориямой Рико, и интернет все еще кишел постами о том, что он должен вернуться. Сам Кевин был иного мнения, однако иногда Лаванде казалось, будто он тоже думал слишком уж много. Это читалось в его хмуром лице, угадывалось в татуировке с цифрой два на левой скуле и том, как иногда он отрабатывал удары левой, еще не до конца восстановившей подвижность рукой. Играть правой Кевину было все еще непривычно, и он изводил себя тренировками, стараясь сохранить присвоенный ему номер, и Лаванду это страшно бесило. Номер два на бело-оранжевой форме шел ему куда больше, чем номер два, выведенный чернилами на лице, и иногда Лаванда страсть как хотела все-таки выцарапать Кевину Дэю глаза.       – Ты можешь, – Лаванда выдохнула, выпустила воздух сквозь сжатые зубы со свистом, – можешь хотя бы сделать вид, что это доставляет тебе удовольствие?       Она обвела рукой поле; тренировка как раз завершилась, и Нил скрылся в раздевалке, так что Лаванда и Кевин остались одни. Эндрю продолжал валяться на скамье запасных, но они были от него достаточно далеко, и все же громкий голос Лаванды эхом разнесся под потолком.       – Я делаю это не ради удовольствия, – Кевин смерил Лаванду своим обыкновенным хмурым взглядом и уже собрался уходить, когда она сунула ему под ноги клюшку.       – Тогда какой в этом смысл? – Лаванда гаркнула на него совершенно не по-девчачьи, стукнула клюшкой по полу. – Я понимаю, что у тебя не было выбора и все такое, но ради чего ты играешь, если это не доставляет тебе удовольствия?       Лаванда не была уверена, что спрашивает именно у Кевина – голос ее эхом разнесся по всему стадиону. Она смотрела на его спину с выведенной белым по оранжевому цифрой два и переводила взгляд на одиннадцать на своей же груди. Дурацкие мысли снова наполнили ее голову с верхом, в глазах защипало, и Лаванда зажмурилась. Давным-давно они с Винсентом начали играть в экси вместе, а теперь Лаванда осталась одна, и у нее, пожалуй, тоже не было выбора. Не так, как у Кевина, разумеется, который с детства жил ради экси, однако кроме игры у Лаванды и в самом деле ничего не осталось. Она не могла вернуться и не могла двинуться дальше и так и застыла на одном месте, пока удары клюшкой по полу отбивали ритм ее сердца.       – Все ради игры, – бросил Кевин, перешагивая через ее клюшку, – вся жизнь Кевина Дэя выстроена вокруг экси.       Лаванде показалось, что ее ударили под дых: весь воздух разом вышел из легких. Злость поднялась в горле, кулаки сжались сами собой, и Лаванда громко топнула. Подобная безысходность злила ее, приводила в ярость до мелькающих перед глазами розовых мушек, потому что такие же мысли прочно поселились в ее собственной голове. У Лаванды ничего не было, она шагала вперед по инерции, однако собиралась цепляться руками и ногами изо всех сил, если отец потащит ее назад. Иногда она готова была убить его, только чтобы освободиться, а затем думала, что умереть самой гораздо-гораздо проще. Лаванда видела едва заметные вмятины от наручников на запястьях, и это злило еще сильнее – тюремные кандалы все еще не исчезли. Отец забрал их домой в двенадцать лет, Винсент умер, едва не дожив до четырнадцати, и с тех пор прошла уже половина от старой прожитой жизни. Лаванде не так давно исполнилось девятнадцать, и в качестве подарка на день рождения отец наградил ее целомудренным поцелуем в уголок губ.       – Тогда найди что-нибудь, – Лаванда поравнялась с Кевином только около комнаты отдыха, – вокруг тебя куча народу, найди друзей, заведи девушку, вступи в кружок плетения макраме, наконец. Сделайся хоть немного похожим на человека, а не на робота.       О, нет, в отличие от Нила и Эндрю, Кевин нисколько не напоминал Лаванде Винсента. Скорее он и в самом деле походил на запрограммированную ради единственного дела машину, переступающую через себя. У Лаванды было достаточно времени, чтобы сравнить Кевина с Нилом, и разница между ними бросалась в глаза. Нил обожал экси, дышал и жил буквально ради него, а Кевин существовал. Вся его жизнь была выстроена вокруг игры, и в этой тщательно выверенном сценарии, кажется, не было места самому Кевина Дэю.       – Ты хочешь доказать Рико, что лучший, – припечатала Лаванда, дергая за ручку двери, – но все еще боишься выступить против него.       За несколько мгновений, потребовавшихся Кевину на переваривание ее слов, Лаванда успела распахнуть дверь и теперь стояла на пороге пустующей женской раздевалки. Она хотела услышать ответ и в то же время уже сгорала от стыда, потому что лезла не в свое дело. Кевин раздражал Лаванду черствостью и неприкрытым высокомерием, и она хотела растормошить его, потыкать палкой почти остывший труп на обочине, и ожидала, что тот чудесным образом оживет.       – Я не…       – Ага, – перебила Лаванда, стремительно захлопывая дверь прямо у Кевина перед носом, – так я тебе и поверила.       Обратно в общежитие ехали молча. Лаванда дремала, сложив на груди руки и прижавшись виском к стеклу, Нил, кажется, тоже практически вырубился, а Кевин и Эндрю просто молчали. Сквозь дрему Лаванда слышала недовольное сопение Кевина и про себя довольно хихикала – у нее получилось задеть его за живое. Кажется, она все-таки окончательно заснула, потому что проснулась от того, что Эндрю дернул за ремень безопасности. Остальные уже вылезли из машины, и Лаванда поспешила сделать то же самое: ей ужасно не терпелось залезть в кровать и проспать как минимум до полудня. По лестнице тоже шли молча, и потому Лаванда слишком поздно заметила, что пролетов мелькнуло слишком уж много.       Прохладный ночной воздух пахнул в лицо, растрепал волосы и осел на плечах траурным пеплом, и Лаванда чихнула. Кудри защекотали нос, так что пришлось собрать их резинкой, глаза заслезились от яркого света – внизу протирались светлячками желтые фонари. Было темно и ярко одновременно, и Лаванда прищурилась, задрала голову к небу, сегодня чистому и будто блестящему. Она прошла к самому краю, глянула вниз и отступила на шаг, покачиваясь на пятках. Лаванда ждала ответа от Эндрю, но тот молчал, только вспыхнул и погас огонек его зажигалки да запахло острым сигаретным дымом.       – Я обещал защитить Кевина, – бросил Эндрю, протягивая Лаванде зажигалку и сигареты, – поэтому он остался.       На лице его блуждала химическая улыбка, такая же широкая, как и обычно, однако в голосе не было и тени напускного веселья. Лаванда прикурила, не сводя с Эндрю взгляд, протянула сигареты обратно и вздрогнула, когда их пальцы столкнулись – кожа у Миньярда была ужасно горячая. Сказанные слова не были похожи на намек или предложение, да и в защите Лаванда, откровенно говоря, не нуждалась. Эндрю просто констатировал факт, будто объяснял причины чужих действий ребенку, и Лаванда кивнула, выпуская изо рта струйку сизого дыма. Курить ей понравилось, однако собственные сигареты Лаванда так и не купила, продолжая принимать подачки от Эндрю.       – В пятницу мы едем в Колумбию, – резюмировал Эндрю, будто только что они обменялись минимум полусотней слов, – ты едешь с нами.       Это снова не был намек или предложение, Эндрю констатировал факт, и Лаванда послушно кивнула. В прошлый раз с компанией чудовищ ездил Нил, и с того самого момента, как он вернулся, злой и натянутый, Лаванде не терпелось тоже попробовать. О том, что именно случилось, Нил не рассказывал, однако всем путешествие в Колумбию, кажется, помогло.       Сигарета дотлела до половины, когда телефон Лаванды завибрировал. Писала Рене, проснувшаяся и заметившая, что Лаванда все еще не вернулась, и та пообещала, что скоро придет. Сделав последнюю затяжку, едва не обжегшую пальцы, Лаванда выбросила окурок и крутанулась на пятках, раскинув в стороны руки. Над ней простиралось целое огромное небо, до которого невозможно было даже дотронуться, а Лаванда была маленьким пятнышком, совсем незаметным на раскинувшемся полотне. Внизу горели желтые фонари, привлекая к себе заблудившихся в темноте мошек, а Лаванда была здесь, зависла между землей и небом, и можно было сделать единственный шаг, чтобы взлететь или рухнуть. Смех вырвался из ее горла сам по себе, и Лаванда опять закружилась – так, будто в самом деле собиралась взлететь. Небо, впрочем, ближе не становилось, оставалось таким же отвратительно безразличным, и даже луна не глядела с него своим прищуренным глазом.       – Я тоже хочу, чтобы меня защищали, – выдохнула Лаванда одними губами.       Едва ли Эндрю, оставшийся у парапета, мог слышать ее, но Лаванда все равно пожалела о сказанных поспешно словах. Они оба знали, что помощь Эндрю она не примет, да и он не собирался ей ничего предлагать, однако слова жгли горло. В глазах отвратительно запекло, Лаванда шмыгнула носом и, пожелав Эндрю спокойной ночи, почти бегом сбежала на третий этаж. Рене на соседней верхней кровати встречала ее сонным бормотанием и вопросительным взглядом, но Лаванда отмахнулась от нее, забралась под одеяло, даже не раздеваясь, и почти сразу заснула, обхватив руками подушку.