Львенок

      Супруги-музыканты, к счастью, помирились быстро, благо Кимхан после душеспасительного и преимущественно матерного разговора с мужчинами и Винтером обрел некое подобие просветления и теперь активно заваливал мужа мелкими и крупными подарками, лично помог провести день первокурсника по наивысшему разряду, пересмотрел охранные протоколы и согласился съездить зимой на недельный отдых втроем. С Луной они тоже все решили: девочка тонко чувствовала обоих приемных отцов и беспокоилась за них, но лезть боялась, так как Чоко и Венис объяснили ей, что с этой проблемой мужчины должны справиться самостоятельно. Одновременно обнимая и, мужа и повеселевшую дочь, Ким выглядел как никогда умиротворенным и счастливым, Кинн даже залюбовался картиной.       Однако сострадательный и добрый Че вскоре вспомнил о тоскующем Тхи, и девочка сразу закрылась от взрослых, тихо сообщив, что нужно подождать еще недели две, и она сможет все рассказать и поговорить с Тхи откровенно. Мальчика это мало успокоило, но он терпеливо согласился на все требования подруги, лишь попросил ее через Кима хотя бы изредка сообщать, нет ли каких-то проблем и не может ли он ей чем-то помочь. Луна, услышав эти слова от Кима, как-то странно, грустно улыбнулась, в небесно-голубых кукольных глазах на миг поселилось нечто болезненное, хрупкое и зыбкое, но быстро прошло, когда она часто заморгала, скрывая истинные эмоции за ресницами.       Теперь Тхи частенько после школы бегал в студию к Киму и Че, тихонько делая уроки в уголке. Ему даже выделили персональный участок рабочего стола, а Мон, менеджер WIKa и Энджела, всегда припасал для маленького гостя полезные и вкусные угощения и прохладительные напитки. Именно так талант мальчишки впервые проявился на людях: Ким пытался записать очередной трек, но, по его же словам, что-то все время шло не так, хотя звуковик неизменно показывал большой палец вверх. И все же досадная мелочь не давала чуткой интуиции Кима покоя, даже после нескольких попыток ему не нравилось, как звучит песня в окончательном варианте, а что не так, он объяснить не мог, словно очень мелкий камушек застрял в ботинке и раздражал легкой неправильностью, шероховатостью, диссонансом.       Тхи, прослушав один и тот же трек в пятый раз подряд, отодвинул тетрадки, встал со своего места, подошел ко все сильнее нервничающему звуковику, придвинул себе микрофон и мягко попросил:       — Попробуй ниже. Если не выйдет, подключим пи’Че, он точно сможет. И давай замедлим ее перед финальным припевом.       Тхи с помощью опешившего звуковика накрутил мелодию в нужном ему ритме. Ким внимательно прослушал трек от начала до конца, пожевал губу, постучал пальцами по бедру, отбивая новый ритм и привыкая к нему, и дал отмашку на следующую попытку. Петь в такой тональности для него было сложно из-за физических возможностей голоса, но он выложился, как мог, да и небольшое замедление перед финальным взрывом мелодии оказалось весьма кстати, подчеркнув эмоции лирического героя и еще больше выделив пронзительный, рвущий душу момент текста, посвященного несчастливой, невзаимной любви. В этой версии запись показалась им троим куда более удобоваримой и цельной, что вызывало уважение к мальчику и невольный прилив интереса к его способностям.       — Сколько, говоришь, тебе лет? — уточнил звуковик, подозрительно щурясь на довольного мальчика.       — Десять, кхун.       — Рановато, конечно, но с универом и специальностью ты уже, считай, определился. Такой талант грех зарывать в землю. Я буду рад однажды прийти на концерт человека, чьи песни ты спродюсируешь.       — Я бы сам вам билеты прислал, кхун, но родители точно не одобрят мое увлечение музыкой. Мои отец, бабушка, дедушка и брат — врачи. Семейная традиция, все такое, — Тхи отвел взгляд, сжимая ладонями подол наглаженной бело-синей рубашечки. — У меня просто нет выбора. Разве что между хирургией и психиатрией.       — Хочешь, поговорю с ними? — вышедший в общую часть зала Ким положил руку на плечо мальчика, мягко сжимая. — Если ты в десять такое выдал, что будет в двадцать или в тридцать? Тэг прав, Тхи, у тебя талант, и терять его только из-за желания родителей — глупо и расточительно, говорю тебе как человек, который в свое время сбежал из дома и пел в низкосортных барах за еду, чтобы только идти за мечтой. В итоге она привела меня к Че и Луне, что я считаю самым большим подарком небес в этой жизни.       — Тогда… посмотрите? Я для Луны написал, пока она молчала.       Мальчик покопался в рюкзачке, достал большой блокнот на пружинке, полистал, ища нужную страничку, откашлялся и запел, старательно водя пальцем по строчкам. Его голос часто срывался и пропадал, и от волнения, и от неумения петь на публику, но Тхи очень старался показать свою мелодию, а слова, немного наивные, простые и осторожные, рассказывали, что он сильно тоскует и не может спокойно смотреть на лилии, потому что те напоминают ему о светлых волосах Луны. Что небо стало запретным, потому что похоже на ее яркие глаза. И даже колокольчики на двери, которые Тхи раньше обожал, теперь звучат тоскливо, потому что схожи со смехом подруги, который стал недоступен.       Вошедший в студию Че застал последний куплет и припев, а после, когда Тхи опустил блокнот и зажмурился, ожидая приговора взрослых, подбежал к мальчику, опустился на колени и очень крепко обнял, пряча его личико на своем плече и мягко раскачивая их обоих влево-вправо:       — Спасибо, что так ее любишь, медвежонок. Я не смог бы пожелать для нее лучшего парня, даже если бы очень постарался. Ты умница, Тхи, ты просто молодец.       — Я знаю, что песня странная и глупая. И у меня нет нот, я их не знаю, только слышу. Я не умею петь, поэтому она звучит так плохо. Но я могу сделать лучше, поверьте, мне только нужно научиться… — Мальчик робко обнял Порче за спину, отвечая на ласку. Тот погладил Тхи по волосам, ероша с чисто отцовской нежностью, немного отодвинулся, вытер слезинки, проступившие в уголках детских глаз, и заговорил:       — Веришь или нет, но я тоже в начале карьеры был самоучкой. Мне брат подарил старую гитару, купленную по дешевке на распродаже, и я учился играть на ней по роликам с Youtube, подбирая нужные аккорды на слух. У нас не было денег на профессионального репетитора, поэтому меня натаскивал в свободное время наш школьный учитель искусств. Он дал мне азы и немного обучил сольфеджио, а потом подключился Ким и научил меня паре-тройке хитростей. У тебя есть талант, медвежонок, большой талант. И, если ты захочешь, мы поможем тебе научиться писать, петь и сочинять. Не потому что ты общаешься с Луной, а потому что ты — это ты.       — Я не хочу вас отвлекать. У вас же запись тут, и вы взрослые, у вас своя жизнь. И Луна вряд ли обрадуется, если я подкачу к ее родителям с просьбой меня учить.       — Эй, если мы предложили, значит, отвечаем за свои слова, — подключился к мужу Ким, приседая справа от него и тоже устраивая руку на плече мальчика. — Так что, покажешь нам другие записи?       — Без меня вы не поймете их, — Тхи повернул к Тирапаньякулам, звуковику и менеджеру блокнот, исписанный странными забавными закорючками. Ни одного слова и ни одной ноты различить было нельзя, все казалось запутанным, непонятным и совершенно бессмысленным.       — Отец считает мое увлечение глупостью, он запретил мне изучать ноты и писать стихи, поэтому я придумал шифр, — пояснил Тхи, показав еще пару страничек, покрытых на первый взгляд совершенно случайными символами.       — Много у тебя песен уже? — уточнил Че, восхищенно разглядывая густо исписанную простым карандашом страницу.       — Четыре полноценные и пять-шесть набросков.       — И сколько из них о Луне? — взъерошив прическу Тхи, спросил Ким насмешливо. — Что хмуришься? Я не против, любому музыканту нужна муза. Я тоже часто пишу для Че и о Че.       — Все наброски о ней и эта. Еще одна для дедушки, маминого папы, он очень любит музыку, и две просто так, о школе там, друзьях, учителях, баскетболе.       — Ясно. Ты большой умница. Поможешь нам все расшифровать? Мне очень интересно послушать твою музыку, — предложил Порче, широко улыбаясь. — И я могу начать учить тебя нотной грамоте хоть сегодня, у меня как раз есть свободные сорок минут. Идем в уголок?       — Спасибо. Спасибо вам обоим, — Тхи порывисто обнял за шеи обоих мужчин, так как те удачно сидели на корточках и сделать это было легче легкого. И Че, и Ким ответили на объятия, давая мальчику столь желанное чувство поддержки и правильности происходящего. Оба музыканта на личном опыте знали, что это такое: идти против обстоятельств к своей мечте, и собирались помочь всем, чем возможно, чтобы у Тхи получилось реализовать талант и желания.

***

      — Я тебя ненавижу, сволочь! Ты забрал у меня сначала Чая, потом Пака. Ты всю мою семью разрушил, ублюдок! Ошибка природы, крашеная дрянь, ты всего лишь дырка для его потребностей, — чеканя каждое слово, выпалила Бин прямо в лицо Танкхуну. Двое охранников тут же подбежали к ней с двух сторон, собираясь вывести из помещения, но Кхун властно взмахнул рукой, и мужчины замерли неподалеку, ожидая приказа.       Кинн, затаившийся в коридоре, всерьез опасался, что слова женщины ранят или расстроят его брата, может, даже доведут до истерики, но тот выглядел спокойным и как никогда уверенным в себе. Намотав на палец темный локон, Танкхун улыбнулся и склонил голову к правому плечу, выказывая задумчивость и легкий интерес.       — Не подскажешь, когда это я Чая у тебя забрал? Когда ты напоила его транквилизатором и попыталась влезть в его постель без спроса? Или когда назло всем трахалась с другими парнями из школы чуть ли не перед его носом? Или, может, когда выскочила замуж за коллегу, при этом прелюбодействуя с боссом? В каком из этих моментов тебе помешал я, дорогая Бин? — Кхун идеально держал себя в руках, играя со взбешенной от стыда и злости женщиной, как кот с мышью. — А Пак… Когда именно, напомни, ты заботилась о нем? Когда била чем попало или забывала покормить? Когда не приходила на его праздники в школу? Когда пообещала на каникулах отвезти на пляж и забыла, увлекшись новым романом на рабочем месте?       — Ты не имеешь права его у меня отбирать! — прошипела Бин, делая шаг вперед.       — Не имею. Ты — его мать, ты его родила, и только поэтому я позволю сяобао самому выбрать, с кем он захочет остаться. И не буду ограничивать ваше общение, если он захочет его продолжить.       — Не смей. Слышишь, педик несчастный, не смей! Я забираю ребенка! Ты просто невесть что о себе возомнивший ублюдок. Если думаешь, что раз богатый, то тебе все можно, то глубоко, блять, ошибаешься, — Бин подошла вплотную, и Кхун одним проникновенным взглядом остановил дернувшихся охранников, подпуская женщину вплотную. Не видя никакой реакции на словесные оскорбления, та ожидаемо решила перейти на рукоприкладство, щедро замахнулась, чтобы отвесить пощечину, и пошатнулась, отступая на несколько шагов, когда в бедра ее сильно толкнул собственный сын, отодвигая подальше от Танкхуна.       — Не обижай его! — громко, зло взвизгнул мальчик. Его личико с милыми хомячьими щечками, которые обожали тискать и гладить все жители комплекса, покраснело от усилий и гнева, он скалил мелкие желтоватые зубки и чуть ли не шипел на растерявшуюся Бин: — Нельзя обижать мой дом!       — Сяобао, ты о чем? — Кхун сильно смутился и присел на колено, чтобы быть с ребенком на одном уровне. Сяобао придирчиво поправил ему упавшую на лоб темную прядь, пригладил за ухо и ответил, ничуть не смущаясь своих слов:       — Твои руки — мой домик, а ты весь — мой дом.       — Однажды у меня из-за тебя инфаркт случится, — влажно улыбнулся Кхун и порывисто обнял своего маленького защитника, трепля шапку темных тяжелых и гладких волос.       — Я тебя родила. Я тебя в себе вынашивала, воспитывала, отказывала себе, чтобы купить тебе эти долбаные машинки, а ты… — завелась Бин, глядя на маленького сына, как на ядовитую змею — с брезгливостью, отвращением и проблесками ненависти.       — А я не люблю машинки, — перебил Пак, повернулся к матери и закинул голову, чтобы смотреть ей в лицо. — Никогда не любил. Мне больше конструкторы нравятся. И медведь. Помнишь, я недели три просил у тебя медведя из магазина на день рождения, того большого, коричневого, с витрины? Ты пять раз пообещала, я считал, а потом принесла зеленого страшного зайца, который рядом с медведем стоял. Ты меня даже не слушала. Я хотел ходить на настольный теннис в дальнюю школу, я бы сам добирался, это не сложно, но ты отдала меня в секцию баскетбола, потому что она близко. Я ненавижу баскетбол, мам! Надо мной все смеялись, потому что я толстый и не умею быть в команде. Я старался, очень старался, но я медленный, и остальные в группе меня ненавидели, потому что я всех всегда подводил. Они меня жирдяем называли, понимаешь?..       На глазах Пака заблестели слезы обиды и расстройства. Танкхун еще крепче сомкнул руки вокруг него и залихватски улыбнулся, чтобы поддержать малыша:       — Попроси у Чая медальон посмотреть, он знает, какой. И у дяди Порша тоже. Я в детстве был кузнечиком, стремным, худым и страшненьким, а Кинн — пышечкой и булочкой. И попроси Кинна научить тебя обращаться с ножом, он так ловко крутил бабочку, что его все ребята боялись дразнить.       — Правда?       — Правда, малыш.       — Я не верю, Кхун-сюн, ты не мог быть некрасивым! Ты же такой… такой, — ребенок обвел руками всего Танкхуна, не находя слов, чтобы описать то, что видел перед глазами.       — Спасибо, сяобао, ты делаешь самые крутые комплименты, — бархатно рассмеялся Танкхун и чмокнул ребенка в лоб, следом потираясь носом о волосы. Повернувшись к Бин, он вскинул голову, чтобы смотреть в пышущее яростью лицо, и смело заговорил: — Я буду бесконечно благодарен тебе за него в любой из своих жизней. Он замечательный, веселый, любознательный и непосредственный сладкий малыш. Я очень рад, что судьба свела нас вместе, и я глубоко уважаю его желания. Если он захочет вернуться к тебе — я отпущу.       — Мой дом — ты, я не уйду от тебя, — Пак прижался всем телом к боку Кхуна, прячась за широкими полами его пиджака. Кхун накрыл макушку ребенка рукой, защищая, и в упор посмотрел на Бин.       — Я тебя ненавижу. И ты, маленький уродец, мне больше не сын. Раз мама с папой так хотели, чтобы их драгоценный Чай тебя воспитывал, пусть так и будет. Надеюсь, ты вырастешь наркошей или убийцей, как и все в этом проклятом доме.       Бин развернулась на каблуках и ушла, оттолкнув руки охранников и больше не глядя на сына, замершего испуганным зверьком в руках Кхуна. Мужчина сел прямо на пол, забив на чистоту костюма, усадил к себе на колени малыша и погладил по щеке, даже не замечая, что по его лицу заструились слезы.       — В чем-то она права, сяобао. Мы здесь все убийцы, преступники, моральные уроды, искалеченные собственной семьей. А я хочу, чтобы ты рос счастливым и любимым. Я хочу для тебя самого лучшего, понимаешь? Я приму твой выбор, каким бы он ни был. Я достоин ненависти и презрения, хотя мне бы очень хотелось, чтобы это было не так и вы с Саймоном могли мной гордиться. Я просто… просто хочу быть счастливым с теми, кого люблю, разве это так много?.. Я не хотел, чтобы она отказывалась от тебя, малыш. Прости меня, прости, прости, прости…       Пак поерзал на коленях Кхуна, вытер ему слезы, только больше размазав их по покрасневшему и слегка опухшему лицу, и заговорил, торопливо, сбито, но с горячей убежденностью и верой, озарившей ярким внутренним светом миловидное личико и коньячные глаза:       — Но ты хорошо стараешься. Я здесь счастлив. Мне не бывает страшно, когда ты рядом. Я не знаю твоих родителей, но ты и дяди всегда очень добрые и во всем мне помогают. Ты прячешь меня от страшных снов, ты ходишь в мою школу, ты купил мне медведя, а я даже не просил… Папа, не грусти из-за ма… нее. Она просто хотела тебя обидеть. Я не считаю тебя страшным. И дядь тоже. Ты самый лучший папа в мире!       Кинн замер в коридоре, опасаясь взрыва эмоций экспрессивного брата, которого второй раз в жизни ребенок открыто назвал отцом. Танкхун сидел на полу, подогнув под себя одну ногу в домашней тапочке, смотрел на Пака, как на инопланетное существо и, кажется, вообще ничего не видел и не слышал. Над ними веночком нависли трое мнущихся и колеблющихся телохранителей, справедливо опасающихся тронуть ушедшего в себя господина и первыми попасть под масштабную долгоиграющую истерику, усмирять которую было некому, так как Чай, Пакин и Пхайю уже неделю безвылазно жили на островном треке Пакина, разбираясь с ремонтом и контролируя новые поставки мотоциклов и автомобилей.       Кинн все же вошел в комнату, приблизился к брату так, чтобы попасть в его поле зрения и не испугать, но Кхун все еще находился в прострации, переваривая откровение приемного ребенка. Сяобао как ни в чем не бывало вытирал все время сочащиеся из его глаз слезы, а затем, заметив Кинна, вежливо попросил привести медиков, Порша или Пола.       Кинн отдал секьюрити приказ, и сразу двое ребят сорвались в разных направлениях. Сам же мужчина присел на колени рядом с братом, обнял их с Паком, пригнул голову Кхуна к своему плечу и начал покачиваться туда-сюда, как часто делали Пол или Пит, чтобы заземлить своего нервничающего из-за какой-то мелочи господина. Второй рукой Кинн ласково потрепал мальчика по голове, на что тот подался под прикосновение, будто тот был его родным дядей и такие нежности были между ними в порядке вещей.       Охранники Пола не нашли, зато на зов явились Порш и Тэ, который привез к другим детям и пауку соскучившегося Чоко. Тэ забрал из рук Кхуна Пака, а Порш увел подавленного, отрешенного от всего мира Танкхуна в сторону медицинского этажа. Тэ ласково почесал малыша под челюстью и уточнил, что у них тут такого страшного произошло. Пак объяснил, как есть, вновь назвав Танкхуна папой.       — Чай будет в ахуе, — почесав затылок свободной рукой, заметил Тэ и звонко чмокнул ребенка в лоб. — Ты умница, мы тобой гордимся, но надо было все-таки с ним поаккуратнее.       — Он поймет. Успокоится и все поймет, — возразил Пак, на что Тэ согласно угукнул и предложил мальчику пока погулять в саду вместе с Чоко, Фаер, Гардом и Вуди. Сяобао обрадованно закивал — возиться со зверушками ему нравилось, хоть и не на таком заоблачном уровне, как Чоко. Тэ спустил ребенка с рук, взял ладошку в свою и хлопнул Кинна по плечу, поддерживая без слов.       Чай вернулся домой в тот же вечер, когда Кхун, в котором переливалось уже литра два успокоительного чая на травах, сидел на старой веранде Корна в плетеном кресле и невидяще смотрел вдаль разбитым, но малость посветлевшим взглядом. Взмыленный, усталый, похудевший, с посеревшей кожей и синяками под глазами, Паначай вывалился из такси у комплекса, рванул к дому и на ходу уточнил у ближайшего охранника, где ему искать мужа и детей. Заметив слегка неадекватное состояние друга, Кинн, Арм и Тэ, разбирающие текущие мелкие дела за журнальным столиком в фойе, последовали за ним, успев аккурат к тому моменту, как Чай упал на колени перед Кхуном, взволнованно заглядывая в прозрачные от выплаканных слез глаза и протягивая огрубевшие после возни с техникой руки к бледному ухоженному лицу.       — Маленький, как ты?..       — Твой младший сын назвал меня папой, — улыбка Кхуна была туманной и призрачной, неверной, как рассвет над рекой. Глаза снова наполнились соленой влагой, щеки чуть покраснели, а голос ломался и срывался, будто он не мог до конца поверить в свои же слова: — Я же точно достоин? Я правда могу быть папой для него?..       — Конечно, можешь, Танкхун. Ты самый замечательный папа в мире, наши дети тебя обожают, ну, чего ты так горько плачешь? — убежденно заговорил Чай и стер большим пальцем крупную слезу, прокатившуюся по лишенному привычного слоя косметики лицу. Теперь стали видны мелкие морщинки в уголках губ и глаз, неровности кожи и мелкие шрамики. Без макияжа Кхун выглядел на свои годы, умудряясь при этом приумножить ранимость, уязвимость и хрупкость, что иногда проглядывала сквозь панцирь броского макияжа, громкого, уверенного голоса и властных повадок.       — Разве я могу?.. Я же сломанный, Чай, понимаешь? Сломанный. Как я могу быть папой для сяобао? Бин сказала, что я убийца, что сяобао тоже станет таким… Она же права, тигренок, во всем права… Что мне делать?       — Любить наших детей, как ты всегда это делал, — Чай интонацией успокаивал мужа, подобно факиру, усмиряющему опасную змею. — Кхун, я люблю тебя больше всего на свете. И очень люблю наших детей. Обоих детей. Сай принимает и понимает Пака, он первый предложил взять его в семью. Мы в порядке, слышишь? Ты не маньяк, не псих, не больной, ты не монстр. Просто иногда обстоятельства складывались так, что иного выхода у тебя не было. Мы в норме, маленький, и мы оба сделаем все, чтобы наши дети росли счастливыми и здоровыми, правда?       — Да…       — Ну вот. Не слушай ту суку, я знаю, что она сделала, мне Порш позвонил и все пересказал. Не плачь, Кхун, не надо. Мы со всем справимся вместе, слышишь? Я тебя никогда не оставлю. И их не оставлю. Я очень сильно люблю вас троих, я сделаю все, чтобы вас защитить. Ну хватит, не хнычь, опять глаза опухнут и чесаться будут.       — Дурак! — Кхун несильно стукнул мужа кулаками по плечам, сам вытер щеки, успокаиваясь, и подозрительно уточнил: — А ты что вообще тут делаешь? Ты же на острове должен быть, у вас же там поставки сейчас в разгаре.       — Моему любимому мужу плохо. Как я мог не приехать?       — Пакин, наверное, меня ненавидит.       — Ну, вообще-то мы вдвоем приехали, только он заехал к отцу, обсудить дела. Мали сильно грустит без него, а Рон подцепил небольшую лихорадку, так что на ближайшие три дня за треком присмотрят Сайфа с Пхайю и наши помощники, они уже на месте и осваиваются.       — Чай, ты просто чудо!.. — Кхун порывисто бросился Чаю на шею, повалив на пол. Тот ничуть не обиделся, принял на себя вес мужа и скользяще поцеловал в переносицу, показывая замершим на пороге мужчинам, что с ними все в порядке и за Кхуном он присмотрит.       Кинн, Тэ и Арм вернулись к обсуждению оставшихся бумаг и отъезда технаря на месячную командировку за границу. Арм очень хотел посетить какое-то закрытое элитное мероприятие компьютерных гениев — себя показать, на людей посмотреть. И, заодно, наедине с собой обдумать просьбу Пола о втором ребенке. Вместе с ним готовился уехать и Макао, только не на месяц, а на две недели, и теперь Тэ с несчастным видом подвисал в произвольные моменты разговора, предчувствуя вынужденное расставание с горячо любимым человеком.       Разговор с Винтером неплохо повлиял и на него, по крайней мере, Тэ больше не истощал себя диетами, хотя исправно посещал спортзал четыре раза в неделю. Но прогресс наметился ощутимый: мужчина вернул в гардероб часть обтягивающей талию и бедра одежды, меньше стеснялся внимания мужа, и теперь их с Макао, зажимающихся, точно подростки в пубертат, можно было встретить и в укромных уголках дома побочной семьи, и даже в саду или беседках главной. Кинн и сам теперь намного чаще тянул руки к мужу, чтобы поцеловать, приласкать, погладить, и не только задницу, потому что про поршевское обиженно-довольное «он ее любит больше, чем всего меня» ему независимо друг от друга настучали и Тэ, и Пит, и Саммер. Кинн даже завел привычку лично прикатывать из кухни поднос с легким ужином на двоих, который плавно перетекал в сеанс расслабленных обнимашек, бесконечных поцелуев и нежности, которую, казалось, можно было черпать руками прямо из воздуха. Порш мурчал довольным котом и раскрывался перед Кинном совсем по-другому: устало-разнеженным, до предела расслабленным, лениво-текучим, мягким, как подтаявшее масло. И он тоже умел быть благодарным. Быстро вычислив фишку с ужинами, Порш несколько раз встречал Кинна на пороге спальни голым и уже подготовленным к сексу, да и игрушки, все-таки заказанные у Тэ, тоже делали свое дело, существенно разнообразив их сексуальную жизнь.       Идея подарка детям и Тэ витала в воздухе, и Кинн частенько подвисал за работой, раздумывая о реализации. И о Тхи, но с ним, к счастью, конфликт разрешила сама Луна.       Кинн и Порш только озадаченно переглянулись, когда близнецы пригласили их в гостиную на интригующий и совершенно спонтанный общий семейный сбор. Помимо Тирапаньякулов присутствовали также Граф с детьми, временно переселившиеся на свободный этаж комплекса, и Дайкунь, в последнее время все чаще проводящий свободное время с Тэ, Критити и близнецами, так как Тайм ненадолго уехал в командировку в Китай.       Кинн потрепал почти выздоровевшего Рона по макушке, уже давно приняв его в семью наравне с остальными племянниками — мальчишка оказался сообразительным, обожал головоломки и логические игры и охотно тянулся к новым знаниям. Помахал рукой Мали, нежно воркующей с Дайкунем, чмокнул в щеку веселую Фаер и приобнял Чоко, на руках которого уже привычно восседал пушистый енот с лоснящейся шкуркой — помощь Кхуна и улучшившееся финансирование контактного зоопарка приносили свои плоды.       По-простому усевшись на ковер у ног мужа, Кинн подхватил на руки бодро притопавшего к нему Люци и приготовился слушать, ощущая в волосах теплые ласковые пальцы Порша, с годами только укрепившего привычку выражать любовь с помощью возни с его волосами, будь то укладка, сушка или простой массаж. Маленькие пальчики ребенка играли с пуговицами на рубашке мужчины, пытаясь то расстегнуть, то застегнуть. Кинн лишь покачал головой на вопросительный взгляд Пита, намеревающегося забрать малыша — у них в штате официально числился портной, так что пришить пару оторванных пуговиц не составляло труда, а ребенку уже пора было развивать мелкую моторику.       Напряженный, как натянутая до предела гитарная струна, Тхи сидел на левой части углового дивана между Кимом и Че, взявшим над ребенком негласное шефство. Мальчик оказался способным и любознательным, на лету схватывал то, что давал ему Че, не боялся экспериментов и провалов, многое делая на интуитивном уровне. Ким больше не смотрел на него с презрением или неприязнью, теперь они все чаще взахлеб болтали о музыке, новых ритмах, мелодиях или альбомах известных исполнителей. Ким щедро делился опытом и давал советы, как улучшить лирику, дыхание или ритм композиций, Тхи в ответ предлагал разные вариации улучшения последнего альбома WIКа. Че смотрел на обоих с нежностью и любовью, мягко ерошил волосы мальчика, целовал губы Кима, выступал негласным арбитром в их нередких спорах и выглядел абсолютно счастливым. В лице Тхи они оба получили способного, заинтересованного ученика, так как остальные дети семьи таких явных талантов не имели и учились играть и петь лишь на самом начальном уровне, скорее для общего развития, чем из любви и энтузиазма.       Мужчины даже умудрились подключить Макао, Арма, Пакина и Чая удаленно, чтобы вся семья могла полноценно участвовать в происходящем. Наконец в комнату вошла серьезная, настроенная на долгую беседу Луна, на руках которой восседал здоровенный птицеед Вуди. Порче перекосило, он машинально попытался спрятаться от пугающего существа, и оба — и Тхи, и Ким — не сговариваясь закрыли его своими спинами.       — Прости, Энджел, мне нужен Вуди, чтобы быть спокойной, — закусила губу девочка, виновато поглядывая на младшего приемного отца.       — Ничего. Я потерплю, все хорошо, — шумно сглотнув, заверил дочь Че, кладя руки на плечи своих защитников в качестве лишней опоры.       — Я хочу извиниться перед всеми вами. В эти дни я специально игнорировала Тхи, хотя знала, как он ко мне относится и как сильно скучает. Пожалуйста, не злись, у меня была причина так делать, — обратилась Луна напрямую к мальчику.       Тот покосился на Кима, взглядом попросив присмотреть за Че, подошел к Луне и погладил ее по обнаженному плечу, едва касаясь кожи, будто девочка была сделана из тончайшего фарфора и могла рассыпаться от любого неосторожного касания. Кинн с гордостью узнал эти движения — так Сомсак обычно прикасался к Чансуде, все еще опасаясь настаивать на чем-то большем, чем поцелуи и объятия. Так Паначай успокаивал и поддерживал мужа, когда тот ловил спонтанный приступ меланхолии или апатии из-за побочек от лекарств. Так Макао целовал и гладил Тэ, неустанно доказывая, что видит его самым красивым и совершенным существом во вселенной, несмотря на лишний вес или следы растяжек на теле.       — Я совсем на тебя не злюсь. Мне было грустно, потому что ты молчала, а я не понимал, что сделал не так. Но твои родители меня очень поддерживали, со мной все хорошо.       Луна перехватила руку Тхи заново сросшейся правой, которую до сих пор старательно разрабатывала, учась жить без боли. Переплела их пальцы, пожимая, и мальчик расцвел, наклоняясь, чтобы поцеловать тыльную сторону маленькой ладони. И вновь Кинн увидел в этом жесте не только самого Тхи, но и Деймона, склоняющегося к руке Саммер перед тем, как пригласить на танец на каком-либо светском приеме, куда пускали не только взрослых, но и детей, или Вениса, благодарно, восхищенно, благоговейно целующего руки смущенного Бена после окончания очередной картины.       — Я втиралась в доверие к тем девочкам, чтобы подобраться к Максу, — выпалила Луна, пересаживая паука на свое плечо, чтобы ему не навредить. Тот спокойно занял отведенное место, упираясь мохнатыми лапками в выступающую ключицу — девочка в последнее время среди своих все чаще носила платья или кофточки на резинке, открывая покатые плечики, хрупкие ключицы и глубокую ямку меж ними.       — Зачем? Он тебе так понравился? — удивился Тхи, не выпуская ладони подруги, хотя в голосе появились ноты расстройства и даже обиды — каким бы воспитанным Тхи ни был, все же ухаживал он намного лучше Макса, да и по красоте и уму опережал на много пунктов. Кинн мог это подтвердить, так как умел беспристрастно оценивать и сравнивать людей, иначе не продержался бы столько лет на вершине.       — Нет, ты что! Я случайно узнала, что он собирается тебя подставить на игре в конце полугодия. Я знаю, что подслушивать плохо, я случайно там оказалась, клянусь. Он рассказывал своим друзьям, что сделает так, чтобы тебя дискали… дисквали…       — Дисквалифицировали? — помог ей Тхи со сложным словом, хмурясь и напрягаясь всем телом.       — Да, точно. Я знаю, как эта игра была для тебя важна, ты же с отцом договорился, что если вы выиграете, то он выполнит твое желание. Я хотела помочь, но не хотела ссорить тебя и Макса на глазах у всех, вы же команда.       — И ты специально поссорилась с Тхи, сделала вид, что переметнулась к Максу, и сломала ему всю партию? — с неприкрытым восхищением протянул Танкхун, горделиво поглядывая на скромно кивнувшую в ответ племянницу.       — Я записала их разговор на диктофон и принесла вашему тренеру перед игрой. Принцесса сказала, что это не сработает и взрослые не поверят, если у меня не будет доказательств. Поэтому я попросила у дяди Арма штучку, чтобы звук незаметно записать, и вывела Макса на разговор. Он похвастался мне, что ненавидит тебя и хочет подставить, а я передала все тренеру, и он не пустил тех троих на поле, так что вы выиграли, и ты получил свое желание. А Ради и Пан — подлые и завистливые, фанатеют от Макса и его друзей, я с ними общалась только затем, чтобы они не пускали тебя ко мне.       — Глупая девчонка! — Тхи, не обращая внимания на паука, привлек к себе Луну, крепко обнимая обеими за спину, так что на руках, привычных к тяжелому баскетбольному мячу и турнику, проявились несильно выступающие вены. — А если бы Макс узнал про диктофон? А если бы эти дурочки хоть что-то пронюхали и ему настучали? Луна, тебя же травили раньше, ты же до сих пор резких движений боишься, ну вот зачем ты полезла? Я бы сам с ним разобрался…       — Я просто хотела помочь и защитить тебя, как ты защищал меня. Ты сильно злишься?.. — голубые глаза наполнились слезами, а руки бессильно повисли вдоль тела, соскользнув со спины Тхи.       — Не злюсь. Конечно, не злюсь, sugar plum*, но ты должна была сначала спросить у меня. Никогда больше так не делай, поняла? — пригрозил Тхи и сделал то, что заставило всех взрослых впасть в секундный ступор: опустив голову, он коснулся плеча девочки губами в невыразимо нежном, интимном, деликатном жесте. Луна с усилием подняла свободную руку и зарыла в волосы Тхи, прижимая его теснее.       — Пизде-е-е-ец, — протянул Ким, качая головой. — Я сдаюсь, этот пацан уделал меня вчистую. Я очень люблю Че, но то, что мелкий только что сделал, выглядело… Я вряд ли смогу это когда-нибудь повторить.       — Ты повторил, — вмешался Че, поворачиваясь к мужу всем телом и ловя его пораженный взгляд своим: — То утро у нас дома, когда я тебе впервые признался. Твоя рука на моем плече, моя голова на твоем. И одеяло, которое ты на меня накинул ночью. Это было так же круто, поверь мне.       Щеки Кима неожиданно порозовели, и он поджал губы, бегая взглядом по своим коленям:       — Я думал, ты спал.       — Как я мог спокойно спать, зная, что мой кумир в шаговой доступности? Дурачок ты у меня, пи’Ким, самый настоящий. Иди ко мне, обними покрепче и не смей больше никогда сомневаться в своих силах. Твои ухаживания впечатляют воображение и сейчас, и тогда. Вся моя удача ушла на то, чтобы быть здесь, рядом с тобой.       Ким вздрогнул всем телом, услышав эту фразу, перевел на Че потемневший взгляд, явно видя перед внутренним взором что-то свое, разлепил пересохшие губы и заговорил, быстро, сбивчиво, словно боялся, что его сейчас перебьют или остановят:       — Я такой дурак, ангел, ты бы знал. В моей жизни нет и не было ничего ценнее тебя и Луны. Мне так жаль, что я все испортил, что струсил тогда и не сказал, хотя чувствовал то же самое. Прости меня, пожа…       Че подался вперед, поймал взволнованного Кима под скулы и заткнул несдержанным поцелуем. Луна мечтательно улыбалась, глядя на увлеченно целующихся родителей; на одном ее плече по-прежнему восседал паук, а на другое пристроил подбородок Тхи, обнимая девочку со спины за талию. Правая рука Луны все еще зарывалась в его волосы, легонько поглаживая и перебирая пряди. Тхи оторвал руку от талии подруги и перехватил бледную ладошку в свою, во второй раз поднося к губам и перенося тяжесть на свою руку, чтобы Луна не испытывала боли от сложных движений и неудобной позы.       — Я чувствую себя так, будто меня уделал десятилетний ребенок, — в воздух пожаловался Вегас.       — Аналогично, — поддержал друга Пакин, зашедший в конференцию, организованную Полом, с одного устройства с Чаем.       — Кто ж вам виноват, что вы ухаживаете хуево? — задал риторический вопрос Винтер, как всегда, не лезущий за словом в карман: — У вас вон сколько примеров перед глазами: и дедушка Сом, и Деймон, и Саймон, и даже хиа’. А вы ничего разнообразнее намутить вкусно пожрать или новую плетку в коллекцию купить так и не можете изобрести.       — Вег, с одной стороны, я признаю правоту этого малолетнего засранца и торжественно обещаю Графу исправиться. А с другой, не мог бы ты намылить пиздюку шею еще и от меня? Ну так, чисто по-дружески?       — Догони сначала, — азартно сверкнул глазами Винтер и с веселым визгом сорвался с места, когда Вегас совершил резкий, выверенный бросок в его сторону. Пальцы мужчины разминулись с лодыжкой Винтера за долю секунды до проигрыша последнего, и оба, задыхаясь от смеха, вывалились из помещения, устроив настоящий забег по дому.       — Моему мужу тридцать восемь лет, он успешный бизнесмен, любящий отец, хороший начальник и сейчас с дикими визгами носится за моим племянником, распугивая охрану. Ебейший сюр, — закатил глаза к потолку Пит и принял на руки Карла, чтобы Чоко мог отойти и забрать у Луны паука.       Че наконец отлип от мужа, довольно слизывающего с припухших губ их общую слюну, добрался до дочери и Тхи и обнял обоих со стороны мальчика, впервые оказавшись так близко к большому и внушающему нешуточные опасения пауку.       — Мы гордимся вами двумя. И да, Луна, ты очень, очень помогла Тхи — его отец разрешил ему заниматься музыкой на постоянной основе. Не последнюю роль, конечно, сыграли Ким и его упрямство, а еще помог дедушка Тхи со стороны матери, который очень любит музыку и внука, но и ты внесла большой вклад. Ты умница, выполнила такое сложное и долгое дело в одиночку, мы с семьей тобой очень гордимся, но здесь нонг’Тхи прав: нужно было хоть как-то намекнуть об этом ему.       — А то бы он разрешил, — возразила Луна, все еще опираясь на Тхи спиной. Впрочем, тот ничуть не возражал, лишь проследил, чтобы Чоко забрал Вуди и накрыл озябшие под кондиционерами плечики девочки ладонями, ненавязчиво согревая.       — Я хочу, чтобы ты мне доверяла и позволяла тебе помогать. Это нормально, что я хочу тебя защитить, я же старше и сильнее, — проговорил Тхи, выпуская Луну из рук, чтобы та могла повернуться к нему лицом. Девочка и повернулась, упирая в сонную артерию друга небольшую заостренную заколочку, которую скользящим движением сняла с волос.       — Нет, Тхи, я сильнее. Меня учат не останавливаться, а тебя нет, — Луна отвела руку и вернула заколочку на место. Тхи сглотнул, набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:       — Если пи’Ким научит меня тоже не останавливаться, ты разрешишь себя защищать?       — Блять. Кажется, этот ребенок уделал нас всех второй раз подряд, — вздохнул Пакин и бросил на Графа сложный колючий взгляд, одним лишь им обещая исправиться в ближайшее время.       Луна смущенно улыбнулась, знаками спросила у Кима, готов ли тот поспособствовать. Мужчина подтвердил, не колеблясь, и Луна, вернув все внимание Тхи, нежным голосом пообещала, что разрешит. Саммер, дождавшись, пока все немного успокоятся, предложила младшим исполнить танцевальный номер, который они готовили для школьного мероприятия, и даже за минуту приволокла ноутбук и колонки, подключив их с помощью Пола. Тхи дождался, пока взрослые расчистят им место для танца посредине помещения, и учтиво поклонился, приглашая девочку. Та присела в подобии глубокого реверанса, изящно придерживая темно-синее платьице и приняла руку, становясь в нужную позицию. К удивлению мужчин, из колонок полилась «Dance of the Sugar Plum Fairy» в исполнении скрипки**.       Кружась в довольно сложном танце с разными фигурами и меняющимся ритмом, Луна и впрямь напоминала невесомую сахарную фею — отросшие чуть ниже плеч светлые волосы плескались волной, ножки в балетках едва касались пола, пышная юбка до колена развевалась колокольчиком, да и Тхи она полностью доверяла и ничуть не боялась поддержек, хотя, как знали мужчины, на репетициях танцевали эти двое с другими партнерами.       Под конец танца Тхи подхватил Луну под бедра и поднял над собой. Девочка приподняла ножку, вскинула обе руки вверх и гордо улыбнулась аудитории. Поставив ее на ноги, зарумянившийся от быстрых движений Тхи поклонился сначала зрителям, затем Луне, благодаря за танец, и тут же несдержанно привлек ее к себе, повторно обнимая.       — Как же я по тебе скучал…       — Ее на балет, его в музыкальную школу. Срочно. Как тебе план, любовь моя? — откашлявшись, спросил Ким у Че, ушедшего мыслями куда-то очень далеко.       — Не хочу балет, запарно для нее и ограничений слишком много, да и сосредотачиваться на чем-то одном не ее стиль. Но танцевальная секция точно наша, я сегодня-завтра обзвоню школы, узнаю, где лучшие преподаватели. А с медвежонком буду заниматься сам. Это сокровище только мое.       — Я помогу, — вызвался Арм, восторженно наблюдая через экран ноутбука за поведением детей. — У меня как раз полдня свободных, я поищу информацию в сети и скину тебе список лучших школ.       — Спасибо, с меня музыкальное поздравление на вашу с Полом годовщину, — закивал Че, позволяя Киму прижаться со спины и усыпать поцелуями специально подставленную под них шею.       В целом, разрешением ситуации Кинн, да и все остальные Тирапаньякулы, остались довольны. Луна оказалась намного храбрее, честнее и преданнее, чем о ней думали новые родственники, а Тхи, полностью осознав и приняв ситуацию, сам решил совершенствоваться и учиться самообороне, чтобы защищать подругу. Сделав мысленную пометку включить пацана в охранные протоколы наравне с остальными детьми, Кинн потихоньку вытащил родственников из комнаты, оставляя веселый квартет наедине. Кажется, теперь у них все полноценно наладилось, и настала пора убирать срач, который развели Вегас и Винтер во время своей веселой погони. Грохот, раздавшийся со стороны спортзала, заставил Пита еще дальше закатить глаза, Графа и Порша рассмеяться, а Кинна только крепче перехватить устроившегося у него на руках Люци. Он обожал свою семью такой, какая она есть, и ничего не собирался в ней менять.

***

      — Сука! — негромкий гомон зала прервал обиженный вопль ломающимся голосом.       Послышался звук хлесткой, сильной пощечины, толпа расступилась, и Кинн, рефлекторно повернувшись на звук, увидел Саммер в темно-синем закрытом платье до колена, вставшую в оборонительную позицию для драки. Все инстинкты Кинна разом взвыли об опасности, он сунул свой бокал с отвратительно-сладким шампанским в руки первого попавшегося официанта и бросился к дочери, ловя и отталкивая вскинувшуюся над ней руку незнакомого худощавого парня лет пятнадцати.       — Какого хуя ты себе позволяешь?! — рявкнул мужчина грозно, оттолкнув мелкого идиота подальше.       Симпатичный долговязый мальчик с цветными бусинами, вплетенными в длинные темные слегка засаленные пряди, злобно зыркнул на Кинна снизу вверх, кривя тонкие бледные губы.       — Она меня первая ударила!       — Саммер? — Кинн повернулся к дочери, осмотрев ее с ног до головы взволнованным и удивленным взглядом.       Внешне девочка была цела, платье находилось в идеальном состоянии, синяков и следов, кроме старых под пластырями, на руках не было. Левое предплечье и все еще заживающий шрам от Бадди скрывал белый эластичный бинт. Даже сложная прическа из красиво уложенных короной мелких косичек, сделанная Чансудой перед приемом, не растрепалась и не разрушилась. Но в кошачьих глазах пылал нехороший огонек, а на лицо, сквозь натренированную Танкхуном и Тэ маску вежливого интереса, наползали презрение и чисто поршевская неукротимая, обжигающая все и вся ярость.       — Он полез целоваться, а когда я сказала, что не хочу и мне неприятно, он меня не услышал и попытался зажать в углу, — процедила девочка.       Кинн почувствовал, как внутри все скручивается тугим горячим узлом, а взгляд застит концентрированная, чистая злость.       — Нонг’Кинн? В чем дело? — хозяин вечера, кхун Так, пожилой респектабельный полноватый мужчина с сединой на висках и обходительными манерами, попытался втиснуться между мужчинами, переводя взгляд с одного участника свары на другого. Он очень не любил скандалы и всеми силами старался их избегать, особенно на своих приемах, но Кинну сейчас было совсем не до чужих тараканов и привычек.       — Этот… парень распустил руки в сторону моей дочери, — прорычал он, усиленно медитируя на успокаивающий образ смеющегося Порша, чтобы не придушить ненароком похотливого гаденыша прямо тут.       — А твоя дочь что, святая, чтобы так реагировать на пару невинных поцелуев? — с легко читаемым сарказмом в голосе вступил в конфликт отец мальчика, Тьютор, единственный сын крупного нефтяного магната.       Образ Порша разлетелся на мелкие безобидные осколки. Кинн перевел похолодевший взгляд на высокого мужчину лет тридцати пяти, в чьих глазах сверкало веселье, а в чертах угадывалось фамильное сходство с сыном.       — Нет. Но она — девушка, и твой… сын не имел права ее лапать без спроса.       — Правду говорят, что отцы девочек — бешеные люди. Хотя тебе-то откуда знать, она ведь даже не твоя, — Тьютор напоказ нарывался, играя на нервах Кинна и заставляя притихшую толпу вслушиваться в каждое слово. Красиво раздутый искусственный скандал набирал обороты, грозя разразиться если не перестрелкой, то хорошим мордобоем. Впрочем, раздумья о том, кому это выгодно и по какой причине, Кинн с чистой совестью отложил на потом — приоритетом для него, как и для любого взрослого члена семьи — были дети и их благополучие.       — Какие у вас классные двойные стандарты, кхун. Мой старший брат — открытый би, и мне вот интересно, что бы вы сказали сейчас, если бы он попытался зажать вашего сына в темном углу ради «пары невинных поцелуев», — передразнила Саммер, смело выступая вперед.       Кинн с удивлением покосился на дочь и заметил, что поверх бинта выступила сукровица. Видимо, девочка совершила несколько излишне резких движений, когда пыталась отбиться от нежеланного ухажера.       — Принцесса, нужно обработать, — он мягко тронул девочку за локоть, привлекая внимание.       Саммер ободряюще улыбнулась, сжала его пальцы в своих и тихо уронила:       — Чуть позже, пап, я в норме.       — Как ты смеешь нести подобную хрень?! — наконец проклюнулся голос у красного от ярости, стыда и смущения Тьютора. Его сынок, из-за которого и произошла эта неприятная ситуация, неловко топтался рядом, похоже, даже не особо вникнув в суть конфликта.       — Тебе, блять, напомнить, чья она дочь? — парировал Кинн, закрывая дочь собой и строго глядя на обоих мужчин. — «Нет» всегда значит «нет». И то, что Саммер дала отпор твоему… сыну — ее право, которое вы оба, как мужчины, должны уважать.       Кинн до последнего слова верил в то, что говорил. О нем и впрямь раньше ходило много грязных слухов и о впечатляющем количестве любовников, и о навыках в постели, но он никогда, ни разу за всю свою жизнь никого не насиловал и не принуждал к сексу. Даже тот случай с Поршем, их первый раз, когда Киттисават был под веществами, отпечатался в памяти Кинна скверным эпизодом, который он много дней замаливал в спальне, усыпая ничуть не злящегося на него мужа подарками, нежностью и искренними извинениями.       Кинн почувствовал, что его левую руку оплетают руки дочери, одновременно служа и поддержкой, и стопором. Девочка прижалась к боку, потерлась легонько щекой о бицепс, благо косметику на подобные приемы не наносила из принципа, и посмотрела на обидчиков строгим, жестким, совсем не детским взглядом:       — Пожалуйста, следите за сыном лучше, или добром это не кончится. И да, я горжусь тем, что Кинн Анакинн Тирапаньякул — мой отец, мне очень повезло, что он выбрал нас с братьями, как своих детей.       — Твой дорогой папочка убивал и пытал людей, в молодости перетрахал половину Бангкока и до сих пор торгует пушками и наркотой. Все еще думаешь, что он хороший и правильный? — выплюнул Саммер в спину Тьютор, пытаясь задеть побольнее.       Девочка остановилась, заставив заодно и Кинна притормозить. Обернулась и светло, в стиле Порша, улыбнулась:       — Да. Я знаю. Он все это делал и не раз. А еще он носит папу Порша на руках и хранит ему верность много лет, учит нас с хиа’ драться и разбираться с важными бумагами, заплетает мне хвостики по утрам и иногда готовит завтраки, уважает мое мнение и никогда не кричит на нас. А еще он на себе вытаскивал пострадавших детей из здания, где их держали для секс-рабства. Вы хоть раз видели глаза тех, у кого не спрашивали разрешения, а брали против воли? Я вот видела, приятного мало. Так что получше следите за своим наследником, чтобы невольно не пополнил ряды насильников, не услышав однажды чужое «нет».       Саммер царственно тряхнула головой, отчего шпильки в виде белых мелких цветочков в ее волосах весело блеснули под ярким светом ламп, и удалилась в сторону ближайшего официанта, скромно попросив принести аптечку. Кинн, не обращая больше внимания на толпу, неспокойную, гомонящую, мусолящую произошедшее со всех сторон и даже фотографирующую всех участников ссоры на камеры телефонов, усадил дочь на мягкую лавку, которые были расставлены по периметру помещения, забрал аптечку у официантки и присел на колени.       — О, Будда, кто это сделал?! — глухо охнул Так, не вовремя подошедший поближе. Со стороны шрам Саммер действительно выглядел плохо — все еще бугристый, неровный и некрасивый, он слабо сочился сукровицей из самого большого укуса, находящегося в верхней части предплечья.       — Мой пес, — отмахнулась девочка, стеля на колени одноразовую пеленку, чтобы не испачкать дорогое платье.       — Нонг’Кинн, здесь же однозначно требовалось шить! Надеюсь, вы пристрелили этого бешеного пса?..       — «Этот бешеный пес» пытался оттащить меня за одежду от машины со взрывчаткой, — вскинула голову Саммер, и Так подался назад от смеси ярости, горечи и скорби, проступившей на хорошеньком личике девочки и уродующей его, словно древняя ритуальная маска. — А когда не вышло, вцепился в руку, закрыл собой и погиб. Не стоит так говорить о нем в моем присутствии, кхун Так.       — Я… сожалею. И за свои слова и вообще, — мужчина почтительно склонил посеребренную годами голову. Саммер успокоилась так же быстро, как и взорвалась, поморщившись от дискомфорта, когда Кинн принялся обрабатывать повреждение.       — Бадди был мне другом, он спас мне жизнь, и я хочу, чтобы этот след остался на мне вечным напоминанием о моей глупости и его храбрости. Папы и дяди много раз предлагали зашить рану, но я отказалась. Это мое тело, и только мне решать, как им распоряжаться.       — Прошу прощения еще раз. Я могу вам чем-то помочь?       — Нет, спасибо. Папа сейчас обработает руку, остановит кровь, и все будет в порядке.       — Приношу глубокие извинения за поведение своих гостей, кхун Саммер.       — Они приняты, — ровно ответила девочка, вежливо склонив голову в ответ.       Посмурневший, задумчивый Так откланялся, а Кинн, закончив обрабатывать рану, уточнил у дочери, все еще сидя перед ней на одном колене:       — Этот мудак с перышками хоть не успел?       — Забрать мой первый поцелуй? Нет, не успел. Вернее, он меня таки поцеловал, но не первым.       — Деймон, да? — обессиленно прикрыв глаза, уточнил Кинн.       — Деймон, — хитро подмигнула Саммер, и не думая смущаться или отрицать. — Не бойся, пап, у нас есть головы на плечах, дальше поцелуев, валяний на диване и походов за ручку мы пока заходить не будем. Как минимум до моих шестнадцати.       — Надеюсь на ваше благоразумие, — согласился мужчина и, поколебавшись, добавил, перебарывая естественные смущение и стыд перед табуированной темой: — Но, если что, презервативы есть в любом открытом ящике в любой гостевой комнате комплекса.       — П-а-а-а-ап.       — Лучше знать и иметь, чем не знать и не иметь, — ответил Кинн честно, осознавая, что, как и дочь, сильно покраснел от неловкости. — Хотя скрывать не буду, мне по-настоящему жутко от мысли, что ты скоро начнешь вести половую жизнь. В чем-то этот мудак охреневший прав, отцы девочек — реально бешеные, подозрительные и очень нервные люди.       — Пап, спокойно. Ты и сам знаешь не хуже меня, что Дей — настоящий джентльмен. Он очень осторожный, трепетный и чуткий. И во всем копирует дедушку Сома, а мы оба с тобой в курсе, как красиво тот умеет ухаживать. Я в безопасности с Деем, обещаю, мы не будем делать глупостей.       — Знаю, пантерка, только это меня и утешает, на самом деле, — тяжело вздохнул Кинн, закрыл аптечку и поднялся на ноги. — Но все равно жутко до дрожи. Ты еще совсем малышка, а уже целовалась с парнем, еще и старше себя. Дальше ведь будет только хуже.       — Папа, — Саммер позволила Кинну перепоручить аптечку и использованные материалы уже другой официантке и поймала его за рукав пиджака, крепко удерживая и глядя прямо в глаза: — Я правда понимаю твое волнение и обещаю: мы ни с чем не будем спешить. И просто чтоб ты знал: я горжусь тем, как ты относишься к женщинам. Я горжусь тем, что я — твоя дочь.       Кинн вернулся на колени и безо всякого стеснения обнял девочку, поглаживая по спине поверх закрытого тонкого платья.       — Вы трое и Порш — самое дорогое, что есть в моей жизни, защищать вас от любой беды — моя обязанность и как отца, и как мужчины, и как человека.       Дома они коротко пересказали неприятную историю остальным. Порш скривился так, будто разом съел лимон, и отметил, что Кинн — большой молодец, на его месте Порш бы точно прочесал кулаками если не по лицу обнаглевшего сына, то по лицу его не менее борзого родителя. Винтер, Венис и Бен согласно покивали, а Деймон и Саймон, переглянувшись, хором заверили, что теперь Саммер ни на один прием не пойдет одна.       — Я могу сама себя защитить! — громко возмутилась девочка, наглаживая пригревшегося на ее коленях подросшего и окрепшего щенка, уставшего после целого дня активных игр с котами и младшими детьми.       — Можешь, конечно, — согласился Винтер, стукаясь кулаками с Деем и Саем. — Мы все в курсе, что один на один ты с вероятностью в 75% нагнешь любого из нас, но зачем тебе самой мараться о всякую шваль, если есть мы?       — Рыцари хуевы, — хмыкнула девочка, впрочем, особо не возражая.       Кинн тепло улыбнулся дочери, чмокнул в щеку кипящего от эмоций мужа и поманил Деймона за собой в коридор. Тот за прошедшие годы не сильно прибавил в росте, доходя макушкой Кинну до уха, зато успел нарастить впечатляющие мышцы и теперь выглядел скорее как молодой телохранитель, а не как один из негласно признанных принцев тайской мафии. «Совиные» черты лица сходу привлекали внимание, внимательные, умные глаза смотрели на собеседника цепко и заинтересованно. Саймон был больше смазливым, с открытым, доверчивым щенячьим взглядом, на дне которого лишь изредка мелькали темные, пугающие змеиные искры, наглядно показывающие, что этого добродушного и всегда готового помочь парня лучше не злить. Деймон же обещал вырасти в храброго, харизматичного, проницательного мужчину, в разы превосходящего красотой и статью собственного деда. Кинн еще раз осмотрел парнишку с головы до ног и с легким оттенком ужаса понял, что его внуки вполне могут быть похожи на этого парня.       Внуки.       Какое пугающе-сладкое слово для любого отца. Кинн снова пару секунд помедитировал в стену, пытаясь примирить себя с реальностью и успокоить внутренний раздрай. Деймон же, самостоятельно догадавшись о предмете будущего разговора, взглянул на растерянного мужчину с пониманием и участием:       — Пи’Кинн, я никогда не сделаю ей больно или плохо, клянусь всем, что мне дорого. Саммер — классная, с ней всегда интересно и здорово. Я тебе обещаю: до ее шестнадцати мы ничего такого делать не будем.       Кинн сполз по стене на пол, не заботясь о чистоте брюк, тем более, горничные свое дело знали, и в огромном комплексе всегда было относительно чисто, учитывая количество людей, топчущихся ежедневно в общих помещениях. Деймон, подумав, сел в позу лотоса по его правую руку, прислонился затылком к стене и тоже уставился на вазу с каким-то чахленьким широколистым ядовито-зеленым растением Танкхуна.       — Я все еще прихожу в себя после пугающей мысли, что мои внуки могут быть похожи на тебя. Поверь, однажды ты поймешь мои чувства.       — Да я и так примерно понимаю. Пи’Кинн, ну правда, еще года три без секса, потом лет до двадцати двух, как минимум, мы постараемся без детей. А ты за это время успеешь привыкнуть к мысли о внуках. И пи’Порша заодно убедить. Хорошо же.       — А ты прям так наперед загадываешь.       — Даже если мы расстанемся, я не оставлю ее как друг. Да, возможно, это будет жутко сложно и муторно, но меня потом совесть сожрет, если с ней вдруг что, а меня рядом не окажется.       — Как вообще мужики с таким справляются? — почти жалобно спросил Кинн, даже не осознавая толком, что просит совета у непосредственного возмутителя спокойствия его нежной и чуткой отцовской душеньки.       — Не знаю. Самому жутко. Но ты круто держишься, пи’Кинн, посмотри только, как пи’Кима кроет. И это Луне только девять, — по-своему утешил его Деймон. Кинн не желал признавать, но эта странная похвала теплом отдалась в области диафрагмы и сердца.       — Вы закончили изливать друг другу душу? — из комнаты выглянула неприкрыто веселящаяся Саммер. Нетрудно было догадаться, что девочка уловила, о чем был их разговор.       Деймон встал первым и помог подняться Кинну, проявляя недюжинную силу. Кинн, грешным делом, задумался о том, что, может быть, все не так уж плохо складывается, и у его дочери есть надежный защитник и друг, не считая Винтера, Вениса и Саймона, охраняющих ее не хуже ручных церберов. В буквальном смысле вытряхнув из головы крамолу, Кинн выразительно посмотрел на Деймона, лишний раз напоминая, что последует в случае, если тот как-то обидит Саммер, и пошел к мужу. Ему было жизненно необходимо восполнить запас спокойствия и поддержки, которые он мог найти только в Порше.       Их дети воистину умели преподносить сюрпризы, а Кинну каждый раз приходилось откладывать в дальний ящик амплуа бизнесмена, криминального авторитета и мецената и превращаться в обычного мужчину, испуганного слишком резкими, на его взгляд, переменами. Кинн глубоко вдохнул, выдохнул, повторил итерацию под приглушенный смех Порша и уткнулся носом в его слабо, вкусно, уютно пахнущую лавандой шею, окружая своим телом со спины. Покой вновь накрыл Кинна мягким пологом — пока рядом с ним находился этот потрясающий человек, любые проблемы казались лишь досадной мелочью.