Львенок

      Ни солнечная погода за окном, ни прохладный свежий ветерок, ни безоговорочная поддержка друзей и родных не могли согреть мерзнущего изнутри Порче. Ночевать без Кима на супружеской кровати казалось неправильным и неуютным, трогать тяжело переживающую разрыв родителей Луну он не хотел, считая себя виноватым в том, что не смог удержать язык за зубами, и разом высказал Киму все, что копилось в его душе годами. Вся их привычная, устоявшаяся, красиво сложенная жизнь прямо на глазах с диким грохотом и спецэффектами развалилась на уродливые осколки, а он беспомощно топтался рядом, чувствуя себя ничтожным, маленьким и глупым, совсем как в тот раз, много лет назад, еще когда в семье не было Бена, а ситуация с Корном дошла до апогея.       В те времена Порче тоже утратил способность нормально спать, раз за разом в кошмарах проживая смерть или ранения близких — разлитая в воздухе густая, как смола, атмосфера напряжения не давала дышать полной грудью и солью просыпалась на еще свежие раны, не успевшие зажить после их с Кимханом воссоединения. Порче проснулся среди ночи от очередного дурного сна, в котором Кима у него на глазах раз за разом били электрошоком. Убедившись, что любимый человек все еще жив, здоров и мирно спит на соседней подушке, умаявшись за долгий и суетливый день в студии, Че стер со лба холодный липкий пот и аккуратно, чтобы не разбудить, выполз из-под тяжелой руки.       Бангкок был невероятно красивым и переливался тысячами огней до самого утра — ночные клубы с их неоновыми ядовитыми вывесками, фары редких в три часа ночи машин, приглушенные уличные фонари на главных аллеях и редкие огоньки в окнах людей, что предпочли бодрствовать в такой час, сливались в далекую, ежесекундно перемигивающуюся карусель, и Порче невольно залюбовался, благо двенадцатый этаж ему это позволял. На глаза сами собой навернулись слезы, и он быстро стер их рукой, намереваясь еще немного постоять под освежающей ночной прохладой и вернуться в постель к Киму.       Че все время боялся. Не только за себя — его грыз перманентный страх за Порша, Кима и даже Кинна. В конце концов, он был юным, но отнюдь не глупым и прекрасно видел, насколько сильна любовь его брата к заносчивому и властному среднему Тирапаньякулу. Че твердо знал, что, если с тем что-то случится, Порш тоже поменяется, причем навсегда. И все эти страхи, щедро подпитываемые редкими сообщениями о перестрелках и драках, активно возбуждали кошмары разной степени паршивости. Иногда Че достаточно было крепче вжаться спиной в грудь спящего Кима, чтобы прогнать нашептывающий гадости голос подсознания, а иногда, как сегодня, нужна была тяжелая артиллерия — прогулка на балкон и полное замерзание босых ног из-за холодной плитки.       Воздух незабываемо и терпко пах ночью и свежестью, слабый ветер трепал волосы и щекотал влажную липкую кожу, и Че попытался обнять самого себя руками, но напоролся на ладони неслышно подошедшего Кима.       — Все хорошо. Стой сколько нужно, ангел, — прошептали ему в затылок не громче ветра, оставляя в волосах пару скользящих поцелуев.       Ким не стал задавать вопросы или трясти Че за плечи, чтобы выведать правду. Просто молча вжал спиной в свою грудь, давая незыблемую опору, и уложил голову на плече, подбородком небольно упираясь в ключицу. Че замер, наслаждаясь тишиной и разлитой в воздухе хрупкой, невесомой нежностью — редким гостем в их с Кимом пока еще неловких, неотработанных отношениях. С появлением Кима в шаговой доступности страх разжал острые когти и до поры до времени растворился в тенях. Че с головой накрыло мягкое, успокаивающее, щекочущее нервы чувство уюта. Защищенности. Небезразличности. Захотелось ответить на заботу равноценно, и он, неуклюже повернувшись, обнял любимого человека за шею, на пробу касаясь теплых губ своими. Кимхан в ту же секунду ответил, поймал нижнюю губу Че, легонько оттянул зубами и приник обратно, зализывая и посасывая ноющую половинку.       — Пойдем в постель?.. — шепнул Порче, и Ким послушно наклонился, подхватывая его под бедра и закидывая на себя, даром что тот уже вырос настолько, чтобы смотреть на своего кумира и любовника сверху вниз.       — Секс или спать? — аккуратно опустив Че спиной на кровать, уточнил Ким, ловя за лодыжку и оставляя на ней горячий укус.       — С…       — Подумай хорошенько, ангел. Если ты скажешь «спать», я не обижусь, клянусь.       Че задумался, впервые получив от Кима подобное предложение. Раньше они занимались сексом везде, где могли — в пентхаусе Кима, в спальне Че в комплексе, дома у Киттисаватов, в студии и даже горячо и жадно дрочили друг другу в тесной гримерке перед одним из небольших концертов Вика. Че любил секс с Кимом во всех его проявлениях, ловил дикий кайф от сдержанных стонов, быстро нагревающейся гладкой кожи под пальцами и чужого члена чуть больше и шире среднего, умеющего за пару-тройку движений выбить из его головы все дурные мысли. Ему нравились сила и выносливость любовника, его яркая страсть и желание позаботиться о Порче и защитить от неприятных ощущений — они никогда не начинали полноценного секса без смазки, презервативов и долгой растяжки, во время которой Че с ума сходил от нетерпения и желания.       И все же иногда хотелось просто немного полежать. Без плотских утех и сбитого дыхания, просто вжаться спиной в чужую грудь, позволяя себя обнимать и баюкать. Че прекрасно знал, что Ким по натуре совсем не романтик, скорее, человек действия, несмотря на амплуа и творческие порывы, но время от времени ему хотелось простой нежности и принятия. Особенно в такие муторные ночи, как эта.       — Давай полежим? Просто полежим, без всего этого?       Он ожидал, что Ким все же предпримет попытки уговорить на секс или расстроится, что ничего не будет, но тот, как ни в чем не бывало, устроился на кровати рядом с Че и небрежно поцеловал в ухо, вызвав щекотку.       — Ким?.. — Че изрядно растерялся, когда его перевернули набок и притянули поближе к полуобнаженному телу, попутно накрывая тонким одеялом и разрешая греть озябшие стопы на теплых, почти горячих икрах.       — Мгм?       — Это сон, да?       — Нет, не сон. Ангел, ты должен помнить, что всегда можешь ко мне обратиться за помощью, если тебе больно, плохо или страшно. Мы же пара, разве нет?       — Да. Пара.       Порче покорно улегся, позволяя Киму пропустить одну руку у него под шеей, а второй обхватить талию, уплотняя контакт. Мыслей в голове теснилось слишком много, и слова о безусловной поддержке и страхах легли на растревоженную кошмарами душу как нельзя кстати. Просить прощения за непрощение даже в мыслях звучало по-дурацки, но у Че больше не было сил молчать, и он, смочив пересохшие от волнения губы деревянным языком, заговорил, крепче цепляясь пальцами за твердое предплечье Кима.       — Пи’Ким, прости меня.       — За что, маленький ангел? — Ким тут же отбросил дремоту и приподнялся на локте, помогая парню перевернуться на спину.       — За то, что не могу простить.       Че ожидал чего угодно: злости, ярости, отчаянья, криков, угроз, но не того, что его вдумчиво поцелуют в лоб и очертят угол челюсти шершавыми от струн пальцами. Ким не выглядел расстроенным или обозленным этими словами, скорее, задумчивым и немного усталым.       — Что мне сделать, чтобы смог?       — Пи’Ким…       — Нет, правда, ангел. Давай вместе подумаем, я же вижу, что тебе плохо и неудобно, я так не хочу. Готов на все, чтобы ты перестал нервничать, ну?       Порче испытал резкое, непреодолимое желание сбежать из этой комнаты от проницательного и спокойного взгляда любимого человека. Скрыться в глухом и темном подвале, где никто не смог бы его найти и где не нужно было бы показывать свою ущербность и ограниченность такому внимательному, хорошему и теплому Киму.       — Ну чего ты расстроился, Че? Не плачь. Если хочешь, мы поговорим потом, когда будешь готов. Я буду ждать, сколько нужно. Только не молчи и не убегай больше, когда тебе плохо…       — Замолчи! — Порче вскинулся и зажал рот Кима рукой, заставив подавиться последней фразой. Сморгнув выступившие слезы, застящие обзор в их без того сумрачной спальне, перекатился по кровати и оседлал стройные бедра в черных пижамных штанах. — Молчи, пожалуйста, я и так себя неполноценным мудаком чувствую, а ты еще сверху добавляешь своей нежностью! Когда трахались, было лучше — хотя бы думать не нужно… и почему ты вообще такой чуткий стал?       — Потому что люблю тебя, — серьезно ответил Ким, убрав руку Че от своих губ и положив к себе на горло, так что ладошка обхватила его полукольцом, накрывая аккуратный кадык и несильно надавливая. Так Че мог полностью контролировать дыхание Кима и чувствовать вибрации голоса при разговоре, что тоже сильно успокаивало: — А теперь подробнее про твою неполноценность. Давай, раз уж начали.       — Я не хочу ссориться, — качнул головой подросток, мгновенно теряя весь боевой запал.       — Лучше мы поссоримся немного сейчас, чем сильно ебнет потом. Давай, Че, я слушаю.       — Я не могу тебя простить. Я тебя очень люблю, я тобой восхищаюсь, я готов тебе помогать с концертами и Виком, тренироваться, учиться хоть с утра до ночи — все что угодно, чтобы быть для тебя хорошей парой. Но я не могу довериться тебе до конца, понимаешь? Я все время думаю, что это все — твоя новая игра, я каждый день просыпаюсь и первым делом проверяю: на месте ли ты. Каждый раз, когда ты уезжаешь в студию, я не могу отделаться от мысли, что ты едешь на очередное задание отца. И что можешь с него не вернуться. Ким, я боюсь, понимаешь? И за тебя, и… тебя. И это ужасно выматывает. И иногда мне… мне все еще хочется ударить тебя побольнее, подколоть, напомнить, что я пережил из-за тебя. Я держусь, правда держусь, но постоянно ненавижу себя за эти дурные жестокие мысли…       — Иди сюда, — Ким притянул вновь плачущего Че, заставляя опуститься поверх себя всем весом. Пригладил вихры на макушке, оставил на мокрых щеках поцелуи, слизывая, забирая себе соль и страх. — Ты и не должен меня прощать, ангел. Я сглупил, я поступил неправильно и позорно. Но я хотел тебя защитить, понимаешь? Я даже представить себе не мог, что вообще умею так сильно чувствовать. И, если бы это не мучало тебя, я бы и слова не сказал на твою ненависть, малыш. Помнишь, ты меня тапкой побил, когда мы мирились?       Че смущенно промычал нечто, похожее на согласие, в твердую, острую, как спица, ключицу, поерзал, упираясь коленями и локтями в кровать, чтобы не давить на Кима всем собой, и уткнулся влажным лицом в переход между шеей и плечом, погружаясь в вибрации любимого голоса.       — Я бы разрешил тебе что угодно, лишь бы ты простил, понимаешь? Я очень хочу, чтобы ты стал моим и телом, и душой, но я понимаю, что крупно облажался и должен это исправить. Прости меня, Порче. Прости, мой ангел. Я сделаю что угодно, чтобы тебе стало легче.       — Пи’Ким, а можно один вопрос? — Че затаил дыхание, одновременно страшась и страстно желая получить ответ, чтобы эта неопределенность — пугающая, серая и тяжелая — над ним больше не довлела.       — Конечно, — ласковая шершавая рука погладила вдоль позвоночника, успокаивая и заземляя, но сердце в ушах Че все равно застучало оглушительно громко.       — Если мне будет угрожать опасность, и чтобы защитить, тебе придется снова солгать, ты солжешь?       Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук…       Порче отсчитал ровно пять ударов чужого сердца, прежде чем встать с Кима и коротко поцеловать в губы, на время прощаясь, так как оставаться рядом и не сойти с ума не представлялось возможным.       — Не говори ничего, я все сам понял. Я… переночую сегодня в другом месте, не ходи за мной, хорошо? Пожалуйста, умоляю, Ким, не ходи. Не сейчас…       Че встал и кое-как натянул на себя первый попавшийся тонкий халат. Бросившись почти бегом к лестницам, он, словно сухой лист с дерева, слетел на несколько пролетов, вваливаясь в первую попавшуюся комнату и на ходу сдирая с себя чужую одежду — быть окруженным любимым горьковатым парфюмом Кима оказалось больно.       — Порче?       Он настолько погрузился в свою обиду, что не заметил присутствия в комнате других людей. Испуганно отшатнувшись, Че едва не навернулся спиной вперед, благо у Вегаса оказалась молниеносная реакция, и он успел поймать неуклюжего подростка за запястье.       — Пи’Вегас? Пи’Пит?.. — Че захлопал на них широко распахнутыми глазами. Оба мафиози были облачены в темные гостевые пижамы комплекса, но если на Пите был весь комплект, то Вегас, как и его кузен, предпочитал носить только штаны. На голом торсе мужчины темными пятнышками выделялись небольшие бордовые засосы и следы от пулевых отверстий и ножевых ранений, какие были у всех Тирапаньякулов без исключения.       — Ты чего такой заплаканный? Опять Ким накосячил? — посерьезнел Вегас и помог Порче опуститься в ближайшее кресло.       — Нет! Да… Все сложно. Я не… это не его вина, мы просто… — Че захлебывался в словах, пытаясь подобрать хоть какое-то определение своим чувствам, но так, чтобы не разжечь заново конфликт между главной и побочной частями одной большой семьи.       — Так, давай ты успокоишься, и мы поговорим, хорошо? — Пит изящно, в стиле Танкхуна, присел на подлокотник кресла, аккуратно поглаживая все еще плачущего и растерянного парня по плечу. Вегас устроился перед ним на колене, беря руки в свои, сухие, довольно узкие и красивые, Че даже отстраненно подумал, что из Вегаса вышел бы неплохой музыкант.       — Я… Все очень сложно. Я люблю Кима, а он меня, но я так боюсь, что он снова мне соврет, я боюсь его потерять… — Вот Че и сказал вслух то, что душило его долгими ночами, когда даже с таким трудом возвращенные объятия Кима не могли согреть и успокоить. — Почему любить так больно?       Вегас едва ощутимо дернулся, отшатываясь назад. По привлекательному лицу пробежала короткая судорога, и он повернулся к Питу, ласково попросив:       — Love, can you wait for me in our bedroom, please? *       — Are you sure? **       Вегас кивнул, Пит насторожился, но послушно вышел, позволяя своему возлюбленному остаться наедине с Че. Едва за спиной бывшего телохранителя закрылась дверь, Вегас уселся на пол перед Че в позу лотоса и улыбнулся, вот только радости в этой улыбке не было совершенно.       — Каждый день я просыпаюсь и первым делом благодарю небеса за то, что Пит со мной. Я безумно боюсь, что все это окажется ложью, что он только для вида меня простил, а сам просто выжидает момент для удара. Это очень больно и сильно меня выматывает, но я ни за что не откажусь от него, потому что он — вся моя жизнь, — заговорил Вегас глухо, невидящим взглядом прожигая правую коленку Порче. — Я поступил по отношению к нему отвратительно и мерзко. Я его пытал, избивал, мучал голодом и жаждой, говорил дрянные, непростительные вещи, Пит едва не умер из-за воспаления и моей безответственности. Он имеет полное право мне мстить, понимаешь? Я все приму. И слова не скажу, но без него уже не смогу. И Ким такой же.       — Что мне делать, пи’Вегас? Я так устал…       — Я не знаю, Че. Но для начала определенно нужно успокоиться. Пошли, поспишь с нами. Не бойся, никаких приставаний, просто сон, — Вегас снова помог Порче подняться и привел в гостевую спальню, где на просторной кровати, способной вместить как минимум четверых взрослых людей, уже устроился Пит, залипающий в своем телефоне.       — Все хорошо? — мягкая улыбка с чудесными ямочками украсила лицо молодого мужчины, едва он увидел возлюбленного, мягко поддерживающего Че за локоть. Ни капли ревности или злости, ни слова недовольства или обиды. Только нежность, принятие и желание поддержать попавшего в беду друга.       Че стер покатившиеся по лицу слезы, на этот раз от щемящей глубоко внутри благодарности, и полез на кровать, собираясь скромно пристроиться с краю, чтобы не мешать влюбленным, но Вегас легко подхватил его на руки и переложил на середину, так что парень оказался в гнезде из одеяла и крепких объятий. Сон практически сразу накрыл его темной густой пеленой, отрезая звуки и запахи.       Че проснулся поздно и в одиночестве. На столе под металлическим колпаком пристроился сытный завтрак на одного, стакан апельсинового сока и записка, написанная почерком с острыми, обрывочными линиями:       «Пит сказал – это очень вкусно, попробуй. И помни, что Киму тоже очень страшно тебя потерять, оттого он и совершает все эти глупые ошибки».       Порче грустно улыбнулся про себя и приступил к позднему завтраку, хотя после вчерашней истерики кусок не лез в горло. Выбравшись из чужой спальни, он нашел Кима сидящим на полу перед их комнатой, прямо под дверью, совсем без движения, точно каменный идол.       — Где ты ночевал? — спокойно спросил он, но Порче чувствовал своего партнера, как никого другого, и знал, что тот находится в состоянии хорошо контролируемого бешенства.       — У Вегаса с Питом, — врать не имело никакого смысла, Ким, как один из хозяев комплекса, легко мог затребовать от охраны видео с камер наблюдения и убедиться во всем лично.       — И как? Весело было?       — Не особо. Но тепло и спокойно, — пояснил Че, и не думая щадить чужие чувства и задетое эго. В конце концов, тогда, на ступеньках, Ким его не пощадил.       — Я вернусь пока к себе, наслаждайся тройничком, — процедил Кимхан ядовито, рывком встал и, не оглядываясь на Че, пошел прочь.       Парень только пожал плечами, устав от постоянных драм и недоверия с обеих сторон. Он любил Кима, хотел его, глубоко уважал как человека и профессионала, но смириться с тем, что, несмотря на все прикладываемые усилия, так и остался для возлюбленного глупым и маленьким, было больно. А Порче ужасно устал от боли и непонимания.       Университетские занятия в тот день будто мимо него прошли. Че что-то отвечал невпопад друзьям и преподавателям, кое-как сдал промежуточный проект и после учебы решил прогуляться по набережной, чтобы проветрить голову. Внутри все замерло и оледенело. Ночевать с Вегасом и Питом оказалось тепло и по-своему уютно, оба поддерживали Че и безвозмездно отдавали поддержку, хотя он был для них совершенно чужим человеком. А самый любимый, самый родной и близкий мужчина в лицо ему бросил жестокое и глупое обвинение в измене и свалил именно тогда, когда был нужен больше всего. Порче ужасно запутался в себе, устал от боли и непрерывных поисков оправданий своих и чужих поступков. Внутренняя борьба с самим собой не утихала ни на минуту, отравляя все его существование. Ресурса не осталось ни на что, прохладная, темная и мутная вода великой реки манила к себе, обещая освобождение от вязкой духоты и неподъемного груза на сердце, который парень уже порядком задолбался носить.       Че осознал, что почти влез на деревянные толстые перила моста в тот самый момент, когда за талию его, словно клещи, ухватили чьи-то огромные горячие руки.       — Эй, пацан! Ты чего удумал?! — громыхнул за спиной наполовину злой, наполовину испуганный бас, и Че легко, как игрушечного динозаврика, затащили обратно на твердую землю. Затем развернули на сто восемьдесят градусов, и он увидел перед собой воистину огромного человека. С ростом далеко за 190 сантиметров, телосложением тяжелого атлета, пронзительным взглядом абсолютно черных глаз из-под кустистых, не хуже, чем у Кинна, широких бровей и кирпичной от плотного загара кожей. Короткостриженый мрачный мужчина казался пришельцем из другого мира, где жили исключительно воители и суровые ремесленники.       — Эй, ты в порядке, вороненок? Чего ревешь? — прогудел гигант и очень аккуратно, едва касаясь, стер жестким, как наждачка, пальцем слезы со щек парня.       Порче не смог сдержать громкого, обиженного, детского всхлипа, бросился незнакомому мужчине на шею, обнимая, и зарыдал чуть ли не взахлеб. Подбежавшая охрана попыталась оттащить его от такого удобного соседа, и Порче кое-как рявкнул им, чтобы оставили их в покое. Он снова оказался за чужой спиной, куда его бескомпромиссно задвинул новый знакомый, едва заметил бегущих к ним вооруженных людей в черной одинаковой одежде. Видимо, в этом и состояла суровая и неприветливая карма Че: всю жизнь отсиживаться за чужими спинами.       — Так кто ты все-таки такой, вороненок? — грубовато потрепав хнычущего и икающего от слез парня по макушке, спросил здоровяк, когда охрана, переглядываясь и перемигиваясь, вернулась к машине, наблюдая за происходящим оттуда.       — Порче Питчая Киттисават, можно просто Че, — попытался парень взять себя в руки, хотя голос все еще сипел, а дыхание перехватывало от судорожных всхлипов.       — Файтер Камнан Монгхон. Пошли, тут недалеко мой батя ресторанчик рыбный держит, хоть умоешься нормально.       Порче кивнул и, как телок на веревочке, пошел вслед за мощным мужчиной, который провел его мимо того ресторана, где они всей семьей планировали месть Тайму, и завел в совсем небольшое одноэтажное помещение с малость облупившейся на солнце желто-оранжевой рыбкой на фронтоне. По чистому светлому помещению тут и там рассыпались полтора десятка столиков и пластиковых бело-серых стульев к ним. Че позволили привести себя в относительный порядок в маленькой уборной на одного и отвели за руку вглубь помещения, почти к самой кухне, усадив за отдельный столик, скрытый от остального зала потрепанной временем раскладной китайской ширмой с узором из летящих серых журавлей. Вскоре к столику подошел седовласый высокий мужчина, очень похожий на возмужавшую версию Файтера, и разместил перед удивленным подростком поднос, густо заставленный мисками, тарелками и чашками.       — Спасибо, не нужно было…       — Ешь, — сурово приказал владелец ресторана, и Порче не осмелился ослушаться — столько властной, стихийной, неукротимой силы было в чужом низком и рокочущем, словно морской прибой, голосе.       Младший человек-гора присел рядом на стул, протяжно скрипнувший под немаленьким весом.       — Ты ешь, вороненок, ешь, батя вкусно готовит.       Порче придвинул к себе ближайшие тарелки и молча заработал ложкой и палочками, глотая горячую кашу с креветками и жареные на гриле овощи. Из его глаз все еще медленно сочились слезы, но чем больше желудок наполнялся горячей, сытной и очень вкусной едой с преобладанием морепродуктов, тем меньше хотелось плакать и продолжать жалеть себя.       — Лучше? — с белозубой широкой улыбкой заметил Файтер, когда почти все тарелки перед Че опустели.       — Лучше, — благодарно закивал тот, вытер жирные губы салфеткой и поклонился прямо за столом.       — А теперь рассказывай, что у тебя стряслось.       И Порче как на духу вывалил все: про несчастное и тоскливое детство, единственным светлым пятном в котором был заботливый и неунывающий старший брат, про безвольную куклу-мать, чудом обретенную, но холодную и равнодушную, про то, как страшно ему за брата и придурка-Кима, как сильно он любит их обоих и боится потерять. И про то, что больше не знает, как двигаться дальше, как заставить себя поверить Киму вновь, как не искать в каждом его слове следы лжи. Файтер поддакивал в нужных местах, подливал снова расплакавшемуся парню вкусного прохладного цитрусового напитка в стакан и сочувственно гладил огромной грубой лапищей дрожащую ладонь.       — Ты либо веришь ему, либо нет, — прогудел он наконец, когда фонтан эмоций и слез у Порче наконец иссяк. — Он у тебя, конечно, иногда совсем с головой не дружит, но все-таки. Вот что, вороненок, попробуй представить, что его больше нет. Вообще нет. Нигде. Что ты почувствуешь?       Че на секунду прикрыл глаза, сосредотачиваясь на одном из образов из своих кошмаров. При виде мертвого Кима, равнодушно глядящего перед собой пустыми, стеклянными глазами, все внутри скрутило сильнейшей болезненной судорогой. Остро захотелось вцепиться дурному мафиози в плечи, вжаться, проникнуть под кожу, влиться в вены и отравить собой, так же, как тот без колебаний отравил собой всю более-менее размеренную и распланированную жизнь Че.       — Я люблю его. Будда, как же сильно я люблю его… — прохрипел Порче, жмурясь до боли и цепляясь за руку Файтера, как за последнюю соломинку.       — Кого, ангел? — сзади послышался очень хриплый, растерянный голос Кима.       — Тебя, — не задумываясь ответил Порче, все еще боясь открыть глаза. — Ревнивца, придурка без стыда и совести и настоящего отбитого мудака.       Рука Файтера как-то совершенно незаметно для его впечатляющих габаритов выскользнула из стальной хватки Че, в то время как на плечи парнишки легли до боли знакомые аккуратные ладони музыканта.       — Прости меня. Снова тебя подвел, малыш, — прошептал Ким, медленно поднял Порче на ноги, обнял за талию и повернул к себе лицом. — Потом делай, что хочешь: кричи, бей, игнорируй, посуду в меня перекидай, я все стерплю, но сейчас, пожалуйста, я прошу, маленький, посиди на конспиративной. Дома намечается большой замес с отцом, нам с Поршем важно, чтобы ты был в безопасности.       — Неужели хватило яиц сказать это вслух и сразу, а не спустя почти год и чуть ли не через клещи? — хмыкнул Порче невесело, крепко цепляясь пальцами за широкие подтянутые плечи бойфренда.       — Ты меня этому научил, Че, — Ким коротко поцеловал его в губы, ласково стирая костяшками пальцев слезы с лица. — Не плачь, маленький ангел, мы с Поршем обязательно будем в порядке. Я тебя люблю, что бы ни случилось между нами. Че, я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты это знал.       — Попробуй только не вернуться за мной, придурок, — прошипел Порче, со всей дури вцепившись в ворот свободной футболки Кима, стараясь напитаться любимым запахом впрок. Все свары, недопонимания и обиды отошли на задний план, когда над ними нависла нешуточная угроза увечий или смерти.       — Обещаю, Че. Вернусь за тобой сразу, как только все решится.       Порче кивнул и приник к доверчиво подставленной, уязвимой шее, оставляя поверх нитки пульса сильный и наверняка очень болезненный укус. Ким выдохнул ему в волосы, горячо и шумно, ткнулся носом в висок, коснулся сухими шершавыми губами лба.       — Нон от тебя ни на шаг не отойдет, слушайся его во всем.       — Береги себя, пи’Ким, — Порче в последний раз потерся носом о нос Кима, силой заставляя себя выпустить возлюбленного из объятий.       Ким отошел на пару шагов и низко поклонился Файтеру.       — Спасибо, что о нем позаботились.       — Эй парень, это место ты знаешь. Приходи, как будешь свободен, поговорим.       Ким еще раз кивнул и увлек Порче к машине, перед этим положив на стол крупную купюру в уплату съеденных подростком угощений. Сидеть в неведенье на конспиративной было сложно, практически невыносимо, хотя рядом были Тэ, Макао и оставленный на их попечение малыш Венис, который очень даже успешно отвлекал троих взрослых от страхов и тревог.       В те времена они смогли справиться со своими чувствами, Че до сих пор помнил, как вжался всем телом в Кима и какими сладкими были их поцелуи прямо на пороге конспиративной квартиры, когда тот, как и обещал, первым делом сорвался к Че — мириться, целоваться и говорить обо всем на свете.       С тех пор в межличностном плане поменялось совсем немногое. Че по-прежнему крепко и взаимно любил своего теперь уже мужа. Обожал его по утрам, когда заспанный Ким, приоткрыв рот и забавно сопя, спал на соседней подушке, обязательно устроив тяжелую, тренированную руку на талии или спине мужа, в немом, но важном жесте защиты и поддержки. Че любил его днем — властного, хищного, всегда собранного и резкого и в словах, и в действиях. Но даже так Ким нежно заботился о них с Луной, никогда не забывал про их маленькие семейные праздники, или, например, мог купить памятные мелочи или цветы по дороге домой просто так, чтобы вызвать улыбки или подбодрить после трудного дня. Че боготворил Кима по ночам, когда они переплетались руками, ногами и душами так тесно, что практически сливались в одно существо с двумя сердцами и головами, но одними устремлениями и мыслями.       Че разрывало от любви к этому человеку даже спустя годы непростых отношений и брака, но терпеть ревность Кима и дальше стало невозможно. Чем старше Порче становился, тем больше сомнений и тревог поселялось в темных глазах Кима. Тот всегда, с самого первого дня их восстановленных отношений, отчаянно ревновал: и к друзьям, и к одногруппникам, и к охранникам, и к родственникам. Ким искренне считал Че совершенным и тщательно, порой не стесняясь в методах, охранял от посягательств других людей. Поначалу Че это даже нравилось, так как доказывало чувства Кима куда лучше слов, которые все еще давались тому не так чтобы хорошо. Но потом назойливая забота превратилась в удавку, душащую Киттисавата днем и ночью.       Нельзя касаться других людей, особенно мужчин. Нельзя улыбаться им искренне и от всей души, потому что дома сидит ревнивый всевидящий дракон, которому верная охрана докладывает о каждом шаге и вдохе Че. Нельзя даже просто придержать кого-то из вежливости, потому что однажды, когда Порче, будучи выпускником магистратуры, поймал за локоть неловкого первокурсника, а тот машинально обнял его второй рукой за талию, чтобы устоять на ногах, Ким, видевший всю сцену из машины, как с цепи сорвался и чуть не сломал перепуганному насмерть мальчику руку.       Че устал жить, как пес на привязи, что и высказал Киму в спокойных умеренных обдуманных выражениях. Ему было больно и страшно расставаться даже ненадолго, многолетний страх потерять мужа по нелепой случайности никуда не ушел, к тому же, Че любил свою маленькую семью больше всего на свете, но затхлое болото ревности и нереализованной, копящейся за семью замками злости друг на друга, здорово подточили его уверенность в их браке. Че смертельно, невыносимо от всего устал. Поэтому, не выдержав очередного припадка ревности Кима к собственной визажистке, с которой Че минут пятнадцать увлеченно обсуждал новый голливудский фильм, едва дотерпел до дома, где отвесил мужу несильную пощечину и разом высказал все, что накипело. Ким развернулся и, не говоря ни слова, сбежал. Че заперся в их личной ванной и прорыдал несколько часов, чувствуя себя перемолотым, как зерна в кофемолке.       Ким вернулся в спальню уже ночью, когда Че выплакал все слезы и немного успокоился, хотя лицо оставалось опухшим, красным и некрасивым.       — Ангел, я знаю, что тебе сложно, но и ты меня пойми: я тебя люблю и очень боюсь потерять. Ты красивый, уверенный в себе, ты такой же айдол, как я. На тебя ежедневно смотрит половина страны. Мне сложно контролировать себя, потому что я вижу их взгляды на тебе и каждый раз боюсь, что тебе могут навредить или увести. Что ты найдешь получше, и наша сказка закончится. Это больно и сводит меня с ума. Че, я знаю, что…       Ким выглядел виноватым и усталым, даже больным. Его руки были такими красными и опухшими, как и лицо Че, хотя глаза оставались сухими. Кое-где на костяшках проступила кровь, а еще он берег правое плечо и прихрамывал на левую ногу — явно проводил жесткий спарринг с кем-то из телохранителей. В голове Че всплыл их разговор много лет назад, в такой же спальне комплекса, как эта. Его вопрос: «Если чтобы защитить меня, тебе придется снова соврать, ты соврешь?» и стук сердца Кима в ответ, который, в отличие от красивых слов, никогда не лгал.       Че сделал пару шагов к Киму, прерывая хаотичную речь и поток косноязычных извинений и оправданий. Медленно, до последнего сомневаясь, поднял руку, положил на грудь поверх сердца, чтобы снова услышать правду в нем, а не в словах. И спросил, с трудом разжав искусанные, пересохшие губы:       — Если, чтобы твои ревность и страх прошли, тебе потребуется меня запереть в четырех стенах, ты запрешь?       Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук…       Как и тогда, Че отсчитал ровно пять ударов чужого сердца. Усмехнулся с горечью, уже даже не обижаясь и не злясь на упрямца, с которым решил связать свою жизнь. Нежно погладил любимое сердце через черную футболку, слои кожи, мышц и костей. Прикрыл глаза и прошептал, ощущая, как дрожит и рвется очень важная, тоненькая, хрупкая струна в его настрадавшемся сердце:       — Пожалуйста, отпусти меня. Я больше так не могу и не хочу. Родной, я люблю тебя всем сердцем и чувствую, что ты любишь меня в ответ. Но твои чувства меня душат. Мне плохо и тесно так, я хочу стать свободным от твоего контроля и ревности, я все время чувствую, как ты дышишь мне в спину. Я вижу, что люди боятся коснуться меня лишний раз, потому что ты их запугал. Мне очень плохо и мерзко сейчас. Пожалуйста, позволь мне уйти, пи’Ким. — У него даже вырвалось это почти забытое вежливое обращение, будто они вновь были не супругами, а едва переросшими отношения кумира и фаната юношами.       Ким позволил себе только короткий рваный выдох, как будто получил болезненный и сильный удар под дых, но кататься от боли по полу не мог из-за гордости и самоуверенности. Поймав дрожащую, мокрую от волнения ладонь Че, он поднес ее к губам и оставил ласковый поцелуй в самом центре.       — Тебе не нужно никуда уходить, ангел. Я виноват перед тобой и сам уйду. Прости меня, Че. Я все понимаю, правда. Поживу пока в студии, апартаменты твои. Береги себя и Луну, маленький.       Ким снова поцеловал его руку, на этот раз в переплетение вен на запястье, и ушел. Просто развернулся и ушел, оставляя молча плачущего Че за своей спиной. Точно так же, как ушел в тот раз, на ступеньках, извинившись и скинув протянутую к нему руку, а Че горько рыдал, не в силах успокоиться, так что добросердечные ребята из охраны сами отпаивали его чаем и успокоительным. Только на этот раз скинутая рука была украшена парным кольцом с обозначением их общей страсти и привязанности, а готовых помочь ребят-охранников рядом не наблюдалось.       Че рухнул на пол, как стоял, чуть не разбив колени до крови. Свернулся на широком прикроватном кофейно-черном пушистом коврике, не находя в себе сил подняться и перелечь в их просторную супружескую постель. Без Кима все равно там было бы слишком пусто и холодно. В итоге он так и провел на полу всю ночь, плавая в мареве сонного дурмана и просыпаясь от любого звука, будь то сигнал машины за окном или резкий порыв ветра.       Утром Че, едва приведя себя в относительный порядок, помылся, переоделся, нанес неброский макияж, чтобы скрыть следы длительной ночной истерики и недосыпа, и отправился решать рабочие дела — любимый пожилой профессор, заместитель декана родного музыкального отделения, попросил Че присмотреть за приемом первокурсников, и тот не собирался отказывать, хотя эта идея параноику-Киму крайне не нравилась и вызвала у них несколько мелких неприятных ссор, связанных с безопасностью Че.       Когда он вернулся в их апартаменты вечером, части вещей Кима на полках уже не было, как и спортивной сумки, в которую Че иногда складывал ненужную уже одежду. Сердце снова кольнули боль и желание, чтобы все поскорее закончилось, но теперь у Че на попечении оставалась маленькая дочь, и опускать руки он не имел права хотя бы ради нее.       Телефон завибрировал в кармане куртки, Че с готовностью схватился за него, думая, что это Ким, но номер на экране принадлежал Тхи, который очень беспокоился из-за того, что Луна нашла себе новую компанию. Че вытер две слезинки, помахал руками возле лица, остужая пылающую кожу, и принял вызов, быстро и вежливо объяснив взволнованному мальчику, что сейчас сильно занят — как бы сильно он ни симпатизировал этому ребенку, разбираться сейчас еще и с его проблемами сил просто не было. Тхи, как и ожидалось, оказался хорошо воспитанным и понятливым, и больше не наяривал.       Че проводил дни в универе, закапывался с головой в дела и проблемы факультета, отмахивался от аккуратных вопросов обеспокоенного профессора и волнующихся родственников и осознанно избегал Луну, так как девочка, видя их с Кимом размолвку, сама его сторонилась, проводя свободное время в компании паука, кузенов и своих новых школьных друзей. Настаивать на чем-либо Че считал себя не вправе, поэтому отступил, дважды в день, за завтраком и ужином, уточняя у приемной дочери, как идут дела. Луна мило улыбалась, отвечала, что в школе все в порядке, у нее появились новые интересные друзья, так что «Энджелу беспокоиться не о чем». Но ее глаза оставались непроницаемыми и холодными, девочка больше не улыбалась Че от души, и в этом он тоже винил себя, безжалостно загоняя в более жесткие рамки.       В таком режиме прошло четыре дня. Шея, спина и плечи Че отваливались из-за ночевок на коврике — спать в кровати без Кима он все еще не мог, ложился и сразу же вскакивал, не чувствуя себя защищенным без перекинутой через талию руки или тепла развитой груди за своей спиной. С каждым днем он все сильнее задерживался в университете, уходя чуть ли не вместе с охранником, осознанно избегая одинокой спальни, в которой все меньше пахло любимым парфюмом Кима.       Че как раз дописывал список полезных мелочей, которые требовалось докупить к празднику, как входная дверь в кабинет студсовета распахнулась с ноги. Танкхун, как всегда, выглядел великолепно: в белоснежном костюме поверх черного блестящего кроп-топа, с неярким макияжем, подчеркнувшим большие глаза и благородные черты лица, и облаком насыщенного, весьма идущего ему горьковатого аромата цветов. Вместе с темными, тщательно зализанными лаком волосами одежда смотрелась роскошно и элегантно; трое студентов-выпускников сразу же невежливо залипли на броский, запоминающийся образ.       — Че, милый, извини, что прерываю, но дело срочное и не терпит отлагательств, — пропел Танкхун бархатным тенором, подцепил поднявшегося ему навстречу Че за локоток и поволок на выход, как катер на буксире, помахав на прощание ребятам рукой, украшенной нежной маленькой обручальной ласточкой на безымянном пальце.       — Пи’Кхун, прости, сейчас не время…       — Че, это действительно срочно. Нам крайне нужны твоя помощь и присутствие, — Танкхун применил свой лучший голос для убеждения, и Че поддался, так как за годы дружбы не счел нужным научиться сопротивляться мужчине, увлеченному новой идеей.       Кхун меж тем запихнул его в черную тонированную машину, за рулем которой сидел широко улыбающийся Пол, и повез на набережную, по пути развлекая расспросами о приближающемся дне перваков и болтовней о мрачной и скучной одежде студентов, которых успел встретить по пути. Че очень удивился, когда они припарковались возле того самого ресторана, где работала семья Файтера. Неподалеку уже стояли два знакомых тирапаньякуловских авто, и Че уперся, цепляясь рукой за дверцу машины:       — Не пойду, пи’Кхун! Если там Ким…       — Нет там моего дурного младшего братца, Порче, я тебе гарантирую. Только свои, — улыбнулся Кхун, но почему-то совсем невесело.       Только сейчас Че заметил то, что по-хорошему должен был заметить намного раньше — лицо Танкхуна тоже было тщательно заштукатурено лучшей косметикой, но не ради искусства и эстетики, а так, как будто он был разваливающимся фасадом дома, который хозяева пытались хоть как-то поддержать в достойном виде. Решив не ерепениться и не усложнять им обоим жизнь, Че сдался и позволил увлечь себя в одноэтажное здание с ярко-оранжевой, горящей на солнце каменной рыбкой на фронтоне.       Внутри все стало намного лучше, чем тринадцать лет назад: теплые цвета интерьера, преимущественно масляно-желтый и приглушенно-оранжевый. Хозяева заменили столы и стулья, отремонтировали фасад здания, наняли больше людей и сделали отдельную пристройку для кухни. Признаться честно, Че и сам немало этому поспособствовал, с каждого концерта или выпущенного альбома отчисляя Файтеру небольшую, но приятную сумму на улучшение ресторанчика.       Встречать их вышли совсем уже седой морщинистый хозяин, впрочем, не утративший величавости и королевской осанки, и его сын, все такой же огромный, загорелый до оранжевого цвета, с теплой широкой улыбкой и огромными крепкими руками, очень правильно сомкнувшимися на спине Че. Рядом с этим гигантом даже атлетичный Порш смотрелся котенком, что уж говорить о все еще стройном, хоть и широкоплечем Че.       — Вороненок! Давно ты к нам не заглядывал, карьера слишком сложная, что ли? — приветственно прогудел великан, активно и легко тиская молодого мужчину, будто тот был невесомым.       — Спасибо, пи’Файтер, я тоже рад тебя видеть, — искренне, хоть и не так ярко, как раньше, улыбнулся Порче, ответно обнимая широченного мужчину за спину. — Да, карьера и Ким пьют из меня все соки.       — Тогда нужна еда бати и откровенный разговор в хорошей компании, — безапелляционно выдал Файтер и выпустил Че, подтолкнув в спину к дальнему длинному прямоугольному столу, во главе которого устроились Порш и Пит.       Слева от Порша, по длинную сторону стола, расположились Танкхун, Саммер и Венис. Напротив супругов глав семей сидели Сайфа и чуть ли не обнимающиеся Рэйн со Скаем, необычайно тихие и подавленные. По правую руку от погруженного в свои мысли Пита сидели понурившийся Тэ, нервно теребящий салфетку все еще нездорово бледный Граф, чем-то сильно расстроенный Дайкунь, одетый куда скромнее обычного. Последнее оставшееся место, между Дайкунем и Скаем, занял Пол, тоже чем-то глубоко опечаленный. Из всех людей за столом только Саммер и Порш были более-менее спокойны и уравновешенны, остальные молча переживали свои душевные драмы, изредка кривясь от пробегающих неприятных мыслей. На столе стояли угощения и рыбные закуски, алкоголя почти не было, только Полу поднесли темное пиво, да Порш изредка отпивал низкоалкогольный сладкий напиток, привезенный с собой — в ассортименте рыбного ресторана такого точно не было, это Че помнил хорошо.       Порче занял последнее свободное место между Саммер и Танкхуном. Почти никто не притрагивался к еде, несмотря на витающие в воздухе божественные ароматы. Все сидели сонные и обиженные, пока Саммер не поднялась с места, несильно хлопнув раскрытыми ладонями по столу, так что два высоких темно-каштановых хвостика на голове потешно подпрыгнули и закачались.       — И долго мы будем сидеть и обидки свои баюкать? — выпалила девочка, с места в карьер переходя на тот особенный, жесткий тон, которым обычно отшивала неугодных ухажеров: — Я, конечно, все понимаю: дети, дом, работа, семья, не всегда адекватные властные мужики в качестве супругов, есть от чего приуныть. Так что давайте выскажемся по очереди и решим проблемы сообща. И хватит уже накручивать себя, как хомяки в колесе. Давай, пап, ты первый.       Порш поднял стеклянную розовую бутылку, салютуя севшей на место дочери. Обаятельно улыбнулся всем собравшимся и выпалил, прямо и открыто:       — Кинн хуй кладет на нашу личную жизнь. Не знал бы его так хорошо, уже сто раз подумал бы, что он завел интрижку. Валится в кровать без задних ног каждый вечер, ни интима, ни досуга, ни разговоров о чем-то глубже, чем планы на завтра или обсуждение очередной командировки. Заебало. Хочу отпуск хотя бы на неделю, тишину и море секса, виски и тупых сопливых фильмов.       — Окей, проблему папы мы выяснили, кто дальше? — Саммер окинула строгим взглядом еще сильнее опечалившихся мужчин.       — Вегас загоняется на тему того, что я его брошу, — перехватил эстафету Пит после небольшой паузы. — Не знаю, может, я как-то не так свои чувства показываю, может, и правда недостаточно его люблю, но он иногда прям посреди игры с Люци замирает и смотрит на меня или на него так, что сердце рвется. Я знаю, чувствую, что он любит нас больше всего на свете, но как же выматывает, что он только и делает, что сомневается в себе и во мне.       — Попробуй его связать и поиметь.       — А?.. — Пит вскинул глаза на обычно тихого и наблюдательного Ская, с чьих подкрашенных полупрозрачным вишневым блеском губ и сорвалось это необычное предложение. Архитектор же немного нервным жестом поправил высветленные добела пряди и продолжил свою мысль:       — Ну… Пай в начале отношений тоже все время думал, что я его вот-вот брошу. Я сам в этом виноват: долго нос воротил от его ухаживаний, вот он и привык, что меня непременно нужно умасливать и добиваться. Отпустило только тогда, когда я его слегка напоил, предложил разнообразить интим, привязал к кровати и скакал верхом всю ночь. А через пару дней он сам ко мне пришел и предложил побыть сверху.       — Не прокатит, Вегас — стопроцентный актив, — с сомнением покачал головой Пит, хотя заблестевшие глаза и острый язык, прошедший по пересохшим губам, выдали, что идея пришлась ему по вкусу.       — Пай тоже, но ему понравилось, и мы до сих пор под настроение практикуем смену ролей. Просто предложи, пи’Пит, ты ничего не теряешь. Зато так твой муж лучше почувствует твою заботу и сможет на время отдать контроль.       — Я подумаю, спасибо, — согласился Пит, вынырнул из задумчивости и, в качестве ответного жеста, уточнил: — А у тебя что за проблема?       — Закрученные бараньи рога наших мужиков, — мрачно выдал Рэйн, неприязненно хмурясь и крутя в руке полупустой стакан с манговым соком. — Нам со Скаем и Сигом, это наш однокурсник, предложили охренительный проект. В Лопбури, там отец Ская живет. Мы думали у него и остановиться, заодно Скай с папой больше побудет, и так почти не видятся. Там целый развлекательный комплекс хотят строить, он такой охуенно-сложный и крутой, вы бы знали… Такой проект далеко не каждому архитектору предлагают! А наши муженьки уперлись и ни в какую. «Нет, Рэйн, это слишком далеко, три часа езды в одну сторону, я не могу отпустить тебя так надолго», — талантливо передразнил Рэйн мужа, с отвращением поглядывая на левую руку, украшенную серебристым нешироким волнистым обручальным кольцом. — Такой проект раз в жизни выпадает, нам агентство само предложило, а Пхайю как и не архитектор вовсе. Будто не понимает, насколько для меня это важно.       Дождик совсем понурился, и Скай ласково потрепал его по плечу, выдавая остальным, что в паре неразлучных друзей он куда чаще утешает и успокаивает буйный темперамент упрямца Рэйна, чем сам получает дружескую поддержку.       — А надолго вы едете? — уточнил Дайкунь, тоже на время выпавший из своего кокона смутной тоски.       — Три с половиной — четыре месяца, как на месте пойдет. И у Ская та же беда: пи’Пай не хочет его одного пускать даже к отцу, все боится, что соседский сынок, он же друг нежного детства, даст о себе знать и уведет Ская. Как будто он собака на поводке, блять, чтоб его куда-то уводить…       — Поезжайте, — спокойно посоветовал Дайкунь. — Я серьезно, выбирайте себя. Я так под моего прошлого мужчину прогнулся, выполнял все его капризы, жил ради него, делал только то, что он хочет. А потом он меня предал и выкинул, как мусор. Так что никогда не ломайте себя в угоду кому-то, даже если очень любите.       Рэйн и Скай засопели и отвели глаза, почти обнимаясь. Дайкунь же, осознав, что все взгляды скрестились на нем, повертел в изящных пальцах деревянные палочки, которыми от нечего делать ковырялся в блюде с поджаренной в кляре мелкой рыбкой, отложил их и улыбнулся с такой тоской, что не по себе стало сразу всем:       — Тайм предложил мне выйти за него.       — А ты? — подавив порыв поздравить от всей души, спросил Че, вовремя покосившись на левую руку модели, где не было никакого кольца.       — А я не знаю. Кхун Тэ не даст соврать, Тайму сложно доверять после того, что было. Я хочу, но… не могу. Сюань-гэ… тот человек меня сильно поломал, а Тайм… я очень хочу поверить, но не могу. Уже неделю отмалчиваюсь, а он ходит вокруг меня и смотрит, как побитая псина…       — Я динамил Макао с предложением руки и сердца шестнадцать раз, — подал голос Тэ.       — Сколько, блять?! — взревел Порш, всем телом подаваясь вперед. Остальные мужчины были в шаге от подобной реакции, но сумели сдержаться.       — Ну, я все время думал, что его недостоин. Он же младше на восемь лет, такой красивый, перспективный, вся жизнь впереди, а я… сломанная игрушка. Опозоренный, никому не нужный и брошенный даже собственными родителями, — Тэ поежился и отпил чистой воды из своего стакана. — Он кольца купил еще когда Пит с Вегасом Вениса усыновили. Предлагал мне выйти за него много раз. В кафе, на байке посреди улицы, в спальне несколько раз, пьяным, трезвым, голым, одетым, каким только не. А я каждый раз сбегал и говорил, что подумаю, хотя видел, как ему было больно, хоть он и пытался скрыть.       — И когда же ты согласился? — спросил Пит, кладя маленькую ладонь на локоть Тэ в жесте поддержки.       — Не согласился. Сам предложил. Когда он Чоко катал на плечах по двору, зайчонок смеялся так светло-светло, и рысь тоже… Я сбегал в спальню, нашел его кольца, свое надел сразу, а второе забрал и прибежал к нему. Протянул на ладони, не сообразил, дурак, на колено встать, а Макао тогда так на меня посмотрел… Они его вместе с Чоко надели, — взгляд Тэ стал глубоким, выразительным, влажным, затуманенным давними приятными воспоминаниями. — Он тогда зайку с шеи снял, на колени прямо посреди двора встал, в живот мне лицом уткнулся и обнял так, что чуть душу не выдавил.       — Почему тогда ты расстроен сейчас, пи’Тэ? — с сочувствием спросил График, сидящий справа от светловолосого мужчины. — Что у вас не так?       — Я слишком толстый.       — Тэ, блять, слезай давай со своих таблеток и не неси хуйни, — рыкнул Порш, но Тэ замотал головой и прикрыл живот, будто тот резко заболел.       — Но это правда, Порш. Я набрал почти шесть кило за этот год. У меня и раньше были растяжки и некрасивые руки, так теперь еще и бедра толстые, и складки на животе. А рысь теперь еще красивее, чем раньше был: тело как у греческого бога, улыбка, как солнце, на руках меня по дому таскает до сих пор, будто я ничего не вешу. Уродом себя чувствую рядом с ним.       — А пи’Макао что? — уточнила Саммер, поглядывая на смарт-часы на правой руке.       — По сто раз в день говорит, что я красивый, как есть. Все время руки тянет, обнимает, гладит, трогает. Пару раз у меня на бедрах засыпал. Чуть ли не каждое утро мой живот целует. Не могу так больше…       — Тэ, ты идиот, причем феерический, — Порш перегнулся через Пита и несильно потянул Тэ за ухо, как иногда поступал с нашкодившими детьми. — Мак тебя обожает и принимает таким, какой ты есть. Он же на Чоко так зациклился в самом начале только потому, что зайка на тебя похож. А ты хуйней страдаешь. Прекращай.       — Но Порш!..       — Ты не толстый. И ладно, ты нам не веришь, почему Макао-то не доверяешь? Он же твой муж.       — Вот именно поэтому! Он предвзят, не хочет меня обидеть и просто…       — Открою тебе большую тайну: я тоже поправился, особенно в бедрах, пришлось даже костюмы перешивать. Думал, Кинн ругаться будет, тоже начал в спортзале пропадать, на диету сел, хотя с нашим образом жизни лишняя куриная ножка или сладость — стабильный и проверенный прилив эндорфинов. Но нет, он меня отругал, костюмы быстренько перешил и как одержимый теперь мою жопу тискает при любой возможности. Иногда мне кажется, что он ее любит больше, чем всего меня, — смешливо фыркнул Порш и прижмурился, вспоминая что-то хорошее. — Кинн не перестал меня из-за этого любить. И если Мак говорит, что ему нравится твоя фигура сейчас, значит, так и есть.       — Да, пи’Тэ, расслабься. Ты красивый, Дайкунь не даст соврать, — поддержал Порша Граф, который после операции все никак не мог вернуть свой прежний вес, больше походя на скелетик, туго обтянутый полупрозрачной, пергаментной кожей. Модель в ответ на слова Критити отрывисто кивнул и заговорил, тщательно отмеряя слова и зачаровывая слушателей напевной речью с выделяющимся мягким китайским акцентом:       — Наши недостатки делают нас совершенными, как бы странно это ни звучало. Помните, я сомневался в своей красоте, когда мы с Таймом вернули Чоко домой? Моя красота все еще кажется мне пустой по сравнению с вашей, поверьте мне как профессионалу. В тот день — заплаканный, нервный, испуганный, вы выглядели очень трогательно и красиво. И сейчас вы тоже красивый. Я понимаю, почему Тайм прожил с вами так долго. И почему кхун Макао так упорствует в своем мнении.       Тэ молча вытер щеки, по которым все же скатилась парочка слезинок, встал, обошел Графа, решительно обнял смутившегося, замершего от удивления Дайкуня, погладил его по голове и проговорил, негромко, но отчетливо:       — Тайм никогда не относился ко мне так, как относится к тебе. Я был для него удобным и знакомым, как вешалка или любимое кресло-качалка. А ты — самый драгоценный бриллиант в его коллекции. Он бережет тебя так, как никогда не берег меня. Ты знаешь себе цену, ты все делаешь правильно. Ты большой-большой молодец.       Граф тонко улыбнулся и пересел на место Тэ, заодно меняя их бокалы и тарелки местами. Тэ плюхнулся на освободившийся стул, все еще придерживая Дайкуня за руку. Рядом они смотрелись очень органично, почти как братья, пускай ни в чертах внешности, ни в стилях одежды, ни даже в национальностях не было ничего общего.       — Слушай, Тэ, я в курсе, что вы оба пассивы, так что чисто в порядке бреда: вы бы с Дайкунем смогли вместе? Ну, встречаться, полноценно, — уточнил Порш, блестящими от типично кошачьего любопытства глядя на держащуюся за руки парочку.       Мужчина переглянулись, оценивая друг друга с новой стороны. Дайкунь смущенно улыбнулся, чуть покраснел, что только добавило ему шарма и обаяния, и мелко закивал. За ним предположение Порша подтвердил и Тэ, добавив вслух:       — Смогли бы. Это были бы очень умеренные, спокойные, уважительные партнерские отношения без верхнего и нижнего. Скорее всего, мы бы использовали оральные ласки или игрушки, сейчас есть такие, которые позволяют проворачивать двойное проникновение. Но да, мы бы смогли, если бы не Макао и Тайм.       — Я доволен своим бойфрендом, — добавил Дайкунь твердо. — Он красив, хорош в постели и заботится обо мне в меру своих сил. Как кхун Макао заботится о кхуне Тэ.       — Просто Тэ, забей уже на эти глупые формальности, — Тэ ласково сжал бледную длиннопалую руку модели, украшенную несколькими тоненькими колечками. Дайкунь еще сильнее смутился и чуть поклонился, не вставая, тем самым показав, что принял просьбу к сведенью.       — Граф, а ты что? — Порш ловко перевел внимание собравшихся на новую жертву их спонтанного сбора недовольных и оскорбленных: — Получается с детьми?       — Да. Но если бы не пи’Форт, Чанчао, Фавис, тетя Кео и дядя Понг***, мы бы давно утонули в проблемах. Воспитание оказалось труднее, чем я думал, да и Пакин сейчас выматывается с этим клятым ремонтом. Торчит на острове сутками, домой летает только на выходных. Дети скучают без него, особенно Мали. Чувствую себя заебанной домохозяйкой из типичной американской рекламы.       — Добро пожаловать в клуб, бро, — Порш вальяжно перетек в более собранное положение и протянул Графу кулак, который оказался почти в полтора раза больше хрупкой костлявой лапки, протянутой навстречу. Танкхун и Пит, переглянувшись, повторили жест, выражая солидарность — их чаще всего напрягали сидеть с младшими детьми, особенно после появления Пака и ранения Пита, приведшего к коме и длительному восстановлению.       — Понимаю тебя на сто процентов, График, — с тяжелым вздохом заметил Танкхун вслух: — И сам знаю, что мне нельзя давить на Чая, что на нем сейчас просто невъебенная ответственность за трек, но как только вижу его, сразу срабатывает ебучая установка «муж-защита-расслабление», и я начинаю вываливать на него ведрами свои тревоги, сомнения и слезы. Не хочу ему мешать своими истериками, но по-другому не получается. Хоть ночевать в спальню не приходи.       — А и не приходи, — посоветовал Порш, заговорщицки переглядываясь с повеселевшим Питом. — Как насчет погостить пару недель в доме у Графика с Пакином, пока не закончится вся эта хуеверть с трассой? Или их к нам? А мужики ваши пусть вдвоем, ну или втроем, если пи’Форта учесть, на свою трассу валят.       — Хорошая мысль, — поддержал идею Сайфа. Его глаза блестели от возбуждения: — Я сейчас почти все время торчу на треке или в гараже, пи’Форта аж подкидывает. Да и Пакин ему каждый день с малышами здорово на уши присаживается. Так что собирайте манатки и валите к Тирапаньякулам, у них места больше и детей тоже.       — А ты?       — А я помогаю Пхайю. И, если честно, хочу немного отдохнуть от Форта. Я его люблю, с ним безопасно, надежно, хорошо, еще ни с кем так не было. Но мне нужно немного больше пространства. И он все время думает, что я от него уйду, если встречу кого-нибудь получше. Бесит — сил нет. Да и бросать Пхайю и Пакина в такой ответственный момент — настоящее свинство.       — Кхун Форт тебя очень любит, это видно, — заверил Пит, мягко улыбаясь. — Каждый раз, когда он говорит о тебе, его глаза сияют.       — Знаю, — Сайфа и сам стал выглядеть мягче при одном упоминании мужа, его рука скользнула к уху и осторожно нащупала крохотный сапфировый гвоздик, теребя мочку и памятное украшение. — Властная упрямая задница, конечно, но с ним и правда хорошо. Что там, кстати, с Паком? Вы наладили общение с его матерью?       — Нет, — Танкхун снова потускнел и сжался, так что Пол, на ходу скидывая черный пиджак, обошел стол с намерением успокоить бывшего начальника самым старым и проверенным способом — через одежду, тепло и заботу. — Спасибо, — Танкхун почесал Пола за ухом, как ребенка или растущего не по дням, а по часам Гарда, и продолжил, повернувшись к Сайфе, как к автору болезненного вопроса: — Бин хочет забрать его к себе, в пригород. Сяобао упирается, плачет по ночам, прибегает к нам с Чаем из-за кошмаров. Я уже забыл, когда нормально спал — приходится тесниться и спать в очень изогнутых позах, чтобы не разбудить Чая. Сай очень помогает, конечно, но спихивать малыша на него — нечестно, особенно сейчас.       — Знаешь, твой старшенький вполне способен расчехлить терпение и мозги, когда это нужно. Он любит Пака и любит тебя. Так почему бы не совместить? — предложил Порш, выступающий сегодня негласным голосом разума для всей компании.       — Мой старшенький… — с какой-то странной, отчаянно-горькой интонацией повторил Танкхун, заворачиваясь в чужой пиджак так плотно, что раздался едва слышный треск ниток: — Знаешь, Чай как-то спонтанно принес мне завтрак в постель, кофе, сладости, пирог кхун Чани и сказал, что очень меня любит. И, что если я захочу еще детей, он меня во всем поддержит. Я хочу еще детей, я люблю Пака, это правда — его невозможно не любить, он очаровательный, сладкий, милый, потрясающий малыш. Но я не хочу нагружать Чая еще больше. Не чувствую себя вправе это делать. На нем и так висят трек Пакина, обеспечение безопасности, навязанный мной Саймон и разлад с родителями в том числе по моей вине.       — Стоп. Кофе, сладости, пирог Чани… с сухофруктами такой, да? И медом. И мордочка кошачья на блюдце? — неожиданно насторожился Порш и подался вперед, припадая грудью к столу. Был бы он пантерой — и длинный хвост в нетерпении хлестал бы по поджарым бокам, усы бы встопорщились, а бархатные уши — поджались к голове. И Порче не мог его винить, ибо сам получил пару недель назад с утра пораньше такую же красиво украшенную тарелку, только в его вариации это был ангелок, с личиком и тогой из фруктов, а крыльями и нимбом из взбитых сливок.       — Нет. Не кошачья. У меня был слоненок, — Танкхун разжался из своего клубка, а Пол, потирая шею, опустил взгляд в пол, пока Венис хихикал в кулак.       — Малой, ты что-то знаешь? — заметив это, решил уточнить Порш, пока не трогая очевидно смущенного Пола.       — Знаю, конечно. Дедушка Сом прислал для кхун Чани и остальных девушек и женщин цветы и подарки, ну, как обычно по субботам. Дей написал, чтобы я курьера встретил, я как раз в ту ночь у хиа’ ночевал. Я спустился вниз, раз уж хиа’ так удачно свалил из спальни, а эти красавцы на кухне толкутся, как пчелки, готовят нам вкусное, да, пи’Пол?       — Да, — подтвердил Пол, пламенея щеками. — Ну, в общем… Тхи тогда Луне браслетик подарил, она ходила, светилась, как звездочка. И пи’Сом опять же подарки прислал, и для Огонька тоже. Ну и… мы по отдельности друг от друга подумали, что стоит порадовать вас тоже, приготовили вам завтрак, все вместе: я, Бен, Кинн, Чай и Ким.       — И чье это было свободное творчество на тарелках? Дай догадаюсь: хиа’ постарался? — Венис продолжал веселиться, хотя по потеплевшим глазам и искренней улыбке стало понятно, что ему пришлась по душе спонтанная затея мужчин.       — Нет, это был Ким, — откашлявшись, ответил Порче, на что Пол сухо кивнул. — Это наш с ним отличительный знак, я раньше часто рисовал ему кетчупом на еде. Смайлики там разные, слова. А он неожиданно оказался куда талантливее меня, даже научился фигурно помидоры резать, прикиньте. Показывал каждый раз, гордый такой, — Че улыбнулся воспоминаниям, но почти сразу скис и сжался — они все еще находились с Кимом в ссоре, и внутренний раздрай и не думал утихать.       — Че, мы тут ради тебя в том числе. Что не так? Почему вы с Кимом поссорились? — попытался аккуратно разузнать причину скандала Пит.       — Расскажи, Че, мы тут, чтобы поддержать и помочь, — добавил Тэ, через стол дотягиваясь до руки Порче и мягко ее пожимая. От понимания в глазах светловолосого мужчины, тепла Порша, совсем не злых улыбок Пита и Пола и интереса остальных Порче сломался за секунды, и сдерживаемый поток слов прорвался, раня и выворачивая душу:       — Он меня душит своей заботой и паранойей. Я не могу общаться с людьми без его тени за спиной, я не могу никого коснуться, потому что вижу в глазах людей страх, что потом придет Ким ломать им руки, ноги, пальцы. Недавно меня ректор придержал за локоть, когда я споткнулся, а потом сразу же отшатнулся, как от чумного, еще бы чуть-чуть, и руку об штаны вытер бы. А еще Ким — собственник, каких поискать, это правда, но в то же время он не верит, что я его простил. Как будто сомневается все время, что-то оценивает, смотрит на меня таким несчастным взглядом, будто я сейчас в пространстве рассеюсь.       — О да. Знакомый взгляд, — подтвердил Пит, залпом допивая свой сок — алкоголь ему врачи после комы запретили строго-настрого: — И виноватый еще такой становится, словно хуйню какую натворил, а сказать боится. Как в тот раз с Венисом.       — А вот тут подробнее, пап, — Венис закаменел, с симпатичного округлого лица улыбка сбежала со скоростью света. Пит перевел на старшего сына тяжелый взгляд и нервно потер руки в районе запястий, пытаясь стереть с них невидимые уродливые следы наручников.       — Когда твоя мать пришла права качать по поводу тебя, Вегас меня четыре дня мариновал в неведении. Думал, ты мне помешаешь, ну или что я уйду от него после того, как о тебе узнаю. Я извелся от нервов, был на сто процентов уверен, что он изменил мне с кем-то, а сказать боится. Чуть голыми руками его не придушил, когда узнал, в чем дело, благо я тогда с пи’Кхуном уже имел большой опыт работы и смог сдержать порывы.       Танкхун взъерошил Питу волосы типично дружеским жестом, ничуть не обидевшись на легкий укор, проглядывающий в формулировках бывшего начальника собственной охраны. Пит без тени сомнений подставился под ласкающую руку, на секунду сжал пальцы Кхуна в своих и вернул внимание чуть расслабившемуся Венису:       — Вегас и сам говна на вентилятор подкинул: хотел тебе няню нанять, в другое крыло вас поселить. Я ему все-таки надавал по пустой башке, пока эмоции не остыли, и в тот же день на курсы по уходу за малышами записался. Пока суды, пока туда-сюда, даже не одни курсы пройти успел. Когда тебя снова на руки взял, уже как официально нашего малыша, думал, помру от счастья. Мы тебя очень любим, обезьянка. Ты — наш самый замечательный, чудесный, родной малыш, не смей даже на секунду подумать иначе.       Венис стер слезы с округлого, как у Макао и Кана, лица. Его узкие черные глаза сошлись в добрые, теплые полумесяцы, он фыркнул совсем по-вегасовски, оббежал стол и обнял младшего отца, заворачивая его в объятия.       — Ну чего же ты, ветерок? Не хнычь. Все ведь хорошо. Твой отец настоящий дурак, но он тебя любит не меньше меня.       — Папа, а если бы я был на него похож, ты бы… ты бы любил меня больше Люци?       — О, ебать, ебать, ебать. Отставить все эти разговоры с «если бы», –замахала руками Саммер. — Винтера тоже года четыре назад полоскало не по-детски на тему того, что его могли бы любить меньше, если бы он не был так похож на папу Порша.       — Кинн с этим разобрался? — сообразил Порш, на чьем подвижном, привлекательном лице одновременно мелькали гордость за мужа и сомнение в собственных родительских навыках, раз умудрился пропустить такую важную информацию о своем ребенке.       — Ага. Папа его нашел на чердаке, поговорил с ним, и Вина отпустило. Папа сказал, что любит его любым и совсем не хочет представлять, что было бы, если бы… И ты не представляй, Ви, хватит. Тебя любят таким, какой ты есть. За то, какой ты есть. Разве этого недостаточно?       — Достаточно. Спасибо, сестренка, — Венис отлип от Пита, чмокнул его в макушку с высветленными прядками-перышками и потерся об нее щекой. — У меня охуенные родители и отличная семья, я очень, очень везучий.       — Ты мне лучше скажи, что там с хиа’? Вы в порядке? — перевела тему Саммер, заметив, что Пит оттаял и с нежностью накрыл ладонями руки сына, обнявшие его шею сзади. Венис встал так, чтобы Пит затылком упирался ему в солнечное сплетение, а затем и вовсе начал массировать плечи отца поверх жемчужно-белой великоватой в плечах шелковой рубашки, как всегда, ловко стащенной из гардероба Вегаса.       — Да, все в норме. Мы справляемся, хотя меня иногда выворачивает от того, как медленно идет время. Поскорее бы мои шестнадцать.       — Мы гордимся вами. Обоими, — Саммер подошла вплотную и, приподнявшись на цыпочках, обняла кузена на пару секунд, на что тот, ничуть не смутившись, ответил на ласку и галантно, в стиле Деймона, коснулся костяшек ее руки губами.       — Остался только ты, пи’Пол, — Саммер вернулась на свое место и в упор посмотрела на чем-то сильно расстроенного мужчину.       — Я очень хочу еще одного ребенка. От Арма. Вы же знаете, он такой умный, такой красивый, такой добрый, хоть и строгий… он бы идеальным отцом был. Он и есть… Огонька на руках носит, каждый день учит ее новому, читает развивающие книжки, заплетает волосы так красиво, как я бы ни за что не смог. Арм — самый лучший отец, я бы очень хотел, чтобы он продолжился в своих кровных детях. Я бы так сильно любил их…       — А он что? — подал голос любопытный Порш.       — А он сказал, что подумает. Два месяца назад. Я знаю, что не могу на него в этом давить, но можно же было уже четкий ответ дать, чтобы я не дергался?       — Спроси еще раз. Уточни, почему он так не хочет, подумай, что с этим можно сделать. И если он скажет «нет» — это точно «нет» и давить дальше нельзя, но, если «возможно» — то выжди еще пару недель и предложи снова. Дай ему разобраться во всем самому. Он очень тебя любит, но такое серьезное желание должно в первую очередь исходить от него, — посоветовала Саммер с совсем не детской мудростью.       — Спасибо, малышка, — согласился Пол, делая хороший глоток светлого пива.       — Пи’Пол, а что Ким на твоей миске выложил? Ну, то есть, для пи’Арма? — уточнил Порче, сам от себя того не ожидая.       — Щенка. Лопоухого такого, — расплылся в счастливой улыбке мужчина.       Телефон Че неожиданно затрезвонил. Он вытащил гаджет, принял звонок и дернулся от вопля менеджера, которого, кажется, вместе с ним услышал весь ресторан:       — Порче Питчая Тирапаньякул, что за хуету вы там творите?! Твой благоверный только что креативно и при свидетелях послал фанатку в ресторане! Девчонка, конечно, тоже хороша: подкатить к женатому мужчине на глазах у десятка свидетелей, надо ж было додуматься! Но я все равно в ярости, слышишь?! Мне с головой хватает возни с вашими красивыми… лицами, чтобы я еще и всякую херню расхлебывал после ваших выкрутасов. Еще одна такая выходка, и я уволюсь нахуй, все ясно?!       — Ясно, пи’Мон, ясно. Я с ним поговорю, прости его, пожалуйста, –машинально заверил менеджера Че. В его душе боролись гордость за верного брачным клятвам мужа, страх потери, ярость к идиотке, посмевшей лезть к его мужчине с неприличными предложениями и дикое желание оказаться верхом на голом Киме где-нибудь в уединенном месте в компании смазки и презервативов. Ну или хотя бы просто смазки.       — Но вообще он молодец, Че, — малость успокоившись, продолжил Мон докладывать обстановку уже более тихим и ровным тоном. — Как менеджер и ваш пиарщик я в бешенстве, но как женатый человек — полностью одобряю его поступок. Девчонка наглая не в меру, Ким красиво ее отбрил еще на взлете. Сжег выданный автограф, приказал мне и ребятам заблокировать ее на всех площадках и концертах. Придержи его, если полезет мстить дальше, ладно?       — Конечно, пи’Мон, спасибо за звонок и извини за беспокойство, — Че повесил трубку, положил телефон на стол и решительно попросил у официантки пива — на трезвую разбираться с новостями сил не было.       — Даже если ты от него свалишь насовсем, этот идиот-однолюб будет хранить тебе верность до самого конца, — насмешливо резюмировал Порш, который до сих пор был не особо высокого мнения о Киме, Кинне и Вегасе в аспекте межличностных отношений.       — Знаю. Самое печальное: я ему тоже, — отозвался Че с затаенной грустью и принял у девушки прозрачную запотевшую пол-литровую кружку со светлым алкогольным напитком: — Одно дело обнять кого-то по-дружески, за плечо подержать, волосы там заплести, совсем другое — трахаться. Как представлю рядом с собой кого-то, кто не он, так аж выворачивает.       — Слушай, а что у тебя с шеей? — в своей аккуратной, вкрадчивой манере полюбопытствовал Граф. — Ты же вроде ничем таким не болел, а все время ее трешь и разминаешь.       — На прикроватном коврике спать неудобно, — отмахнулся Порче, и не думая делать из происходящего большую тайну.       — Этот мудозвон тебя на полу спать заставил?! — совсем по-старому завелся Порш, напрягаясь всем телом, будто был прямо сейчас готов броситься бить Киму его красивое лицо.       — Нет, хиа’. Я сам себя заставил. Не могу без него в кровать ложиться. Слишком холодно и пусто.       — Ну вот, а вы: езжайте, езжайте. Я вон тоже привык, что меня Пай всеми конечностями сразу оплетает, как осьминог. Он один раз в командировку на полторы недели уехал, я сначала обрадовался: можно на кровати хоть поперек спать, а потом понял, что не могу без него. В итоге спал под тремя одеялами и кондером, обняв подушку с нацепленной на нее футболкой Пая, — высказался Скай.       — Ага. Мне без Пхайю тоже неуютно, — поддержал лучшего друга Рэйн. — Люблю засыпать и слушать, как он дышит.       — Вы, господа хорошие, хотите и рыбку съесть, и на хуй сесть. Во всех смыслах причем. Никто и не говорит вам уйти от них навсегда. Есть же выходные и отели, если в доме отца Ская заниматься сексом совсем зашквар, — предложил Порш, лукаво поглядывая на младших мужчин. — А ведь секс в такие моменты обычно куда горячее, подумайте об этом.       Саммер бросила еще один взгляд на смарт-часы, встала с места и обвела всех строгим взглядом:       — Я не буду говорить много, вы и так дали другу стоящие советы. Пи’Скай, пи’Рэйн, вы уже достаточно взрослые и ответственные люди, чтобы ради реализации мечты потерпеть пару месяцев вдали от обожаемых мужей. Папа правильно сказал: гостиницы никто не отменял, а поработать на таком объекте выпадает шанс раз в пятилетку. К тому же, ваши мужики вас без охраны никуда не пустят, так что поезжайте и стройте свой комплекс спокойно, а мы обязательно приедем посмотреть результат и похвалить вас. Дальше: пи’Сайфа. Притормози. Я понимаю, что ты хочешь помочь брату и друзьям, но твой муж тоже нуждается во внимании. Устрой ему праздник дома или поездку куда-то, чисто на двоих. Побудь с ним, покажи, что он тебе дорог, он ведь просто по тебе скучает.       Сайфа задумался и покивал, потирая подбородок там, где раньше была красивая ухоженная бородка — пару лет назад Форт все же его уломал убрать растительность на лице, и теперь механик выглядел даже моложе своих лет, да и внешнее сходство с Пхайю проявилось в разы сильнее, ведь они были двойняшками. Внимание Саммер переключилось на Дайкуня, девочка заметно смягчилась и кивнула на все еще переплетенные руки модели и Тэ:       — Пи’Тэ прав, поговори со своим парнем, Лю-гэ. Объясни ему еще раз, как тебе сложно довериться не только ему, а в принципе кому бы то ни было. Открой сердце хоть чуть-чуть. Иногда люди правда меняются, и им можно дать второй шанс. А ты, пи’Тэ, прекрати себя изводить. Разве ты не доверяешь мнению своего мужа? Он добивался тебя годами, он носит тебя на руках, он нашел сироту, похожего на тебя, потому что любил слишком сильно и боялся этой любовью задушить. И ты его достоин, во всем. Даже и мысли не допускай, что все иначе, слышишь?       — Да, милая. Спасибо, я… прислушаюсь, — пробормотал Тэ, цепляясь за Дайкуня, как за якорь.       — Пи’Граф, тебе могу только удачи пожелать. И, если что, мы с Вином, Деем и Саем вам поможем, ваши малыши потешные очень. Подумай всерьез над тем, что пи’Кхун и папа сказали, хотя бы недели на две, пока этот блядский ремонт не закончится, пожить всем вместе будет удобнее и проще. А ты, дядя Кхун, прекращай уже пиздострадать на пустом месте. Ты не виноват в том, что мать сяобао выбрала ложь и вино вместо сына. Ты не виноват в том, что родители дяди Чая оказались такими гнилыми и трусливыми. Ты не виноват в том, что дяде Пакину с Графом прижало вот прямо сейчас заводить детей и ремонтировать трассу. Дядя Чай — взрослый мальчик, хватит надумывать себе всякое о его чувствах. Если он сказал, что не против сяобао и готов быть ему отцом — значит, так и есть.       — Пантерка потихоньку превращается в хищницу, а, Порш? — подколол племянницу Кхун, но без издевки. Спрятал вечно мерзнущие руки в длинных рукавах своего белого пиджака и подмигнул Саммер: — Спасибо, малышка. Я тебя услышал и принял твои слова к сведенью.       Саммер снова смягчилась и перевела взгляд на Порша. С годами они с Винтером становились все больше похожи на него, перенимая тягучую, кошачью грацию и повадки, только Саммер выглядела женской, более плавной и мягкой версией, а Винтер — грубой, неукротимой мужской.       — Предложи отцу отпуск. Через пару недель. Можете к дяде Ёнджуну слетать, они будут вам рады. Может, куда-нибудь к морю. Да хоть в апартаментах запритесь на неделю. Сериалы, еда, секс, игрушки всякие — что там еще взрослым нужно для расслабления? Дядя Тэ тебе в помощь, в общем.       — А Тэ тут при чем? — удивился Порш, поглядывая на вновь смутившегося друга.       — Вы же в курсе про «Доминатрикс»? Самый крупный секс-шоп города? — аккуратно уточнил Тэ, крутя в руке салфетку.       — Допустим, — закивали мужчины вразнобой.       — Я его совладелец. Пятый год как.       — Бля, так вот почему там были такие шикарные скидки и бесплатная доставка, — фыркнул Порш и хлопнул смущенного Тэ по плечу: — А ты куда опаснее, чем мы думали.       — Ну… это случайно вышло, — Тэ улыбнулся и поправил круглые очки в тонкой золотистой оправе, очень похожие на любимый аксессуар Чоко. — Мы когда с Макао только сходились, я еще не знал всю их ситуацию с Каном. Ну, что этот урод приучил их к боли. Ким дал мне хороший совет попробовать с рысью игрушки, я открыл сайт «Доминатрикс», заказал пробный паддл, и понеслось. У рыси, конечно, был свой наборчик начинающего садо-мазохиста, но, благодаря ребятам из магазина, мы существенно пополнили коллекцию, — щеки Тэ украсились очень нежным розоватым румянцем, который ему необычайно шел. — Макао очень отзывчивый, ласковый и любит эксперименты. Только не знает пока про магазин, мне было как-то… стыдно, что ли.       — Ну вот, Мак тебя очень любит, готов делать, что захочешь, а ты его чуть ли не отгоняешь от себя, Тэ, это не дело, — мягко пожурил друга Порш, отдавая официантке пустую бутылку. — Подкинешь нам с Кинном парочку прикольных штук? Давно разнообразия не было.       — Закинь в корзину позиции, какие захочешь, и напиши промокод со своим именем, все доставят в комплекс в течение суток. И вы все тоже, если хотите.       — Спасибо, Тэ, ты просто охренительный друг, — Порш привстал и хлопнул Тэ по плечу, на что последний неловко улыбнулся и еще сильнее зарумянился.       — Дядя Пит, дядя Вегас тебя очень любит. Это видно. Я не знаю всего, что между вами было, но ведь если чувства такие сильные, значит, все не зря? — вновь вмешалась в разговор Саммер, тревожно поглядывая на наручные часы. — У вас вон Венис есть, и Люци тоже. Дядя Вегас с малышом возится, как со своим родным. Просто ему, наверное, сложно принять, что его можно любить просто так. Что не нужно каждый день доказывать верность и чувства. Сделай ему какой-нибудь подарок. Поездку на двоих, романтический ужин, выучи пару фраз на английском, ты же знаешь, как его плавит, когда ты на этом языке говоришь.       — Ты права, — ответил Пит, покрепче обнимая самого себя руками старшего сына. — Вегас — та еще сволочь и заноза в заднице, но я ношу его кольцо и его фамилию, нужно соответствовать.       — Ви, может, выберетесь с хиа’ в его клуб? У него там офигительная уединенная кабинка с видом одновременно на танцпол и на небо, а еще в субботу будет выступать крутой диджей, он мне хвастался недавно. Должен получиться хороший вечер для двоих, даже без интима.       — Хорошая идея. Обсужу с хиа’, — отозвался Венис задумчиво, покручивая памятный браслет из зеленых бусин на левом запястье.       — Ну а теперь ты, пи’Порче. Твой муж — придурок. Самый настоящий. Он ревнивый, жадный до твоего внимания, не умеет контролировать собственнические порывы и сходит по тебе с ума даже после тринадцати лет брака. Но каждый раз, когда он смотрит на тебя, я вижу в его глазах гордость и непонимание. Из серии «Как и почему вот этот охуенный мужчина выбрал именно меня?». Да, он не верит в то, что ты для него. Не верит, что заслужил тебя, как папа Кинн не верит, что заслужил папу Порша, а дядя Вегас — дядю Пита. Но ведь заслужил, правда?       — Малышка права, — раздался сзади низкий голос Файтера с выделяющимися рычащими нотками, которым, при желании, можно было бы дробить горную породу. — Я снова задам тебе тот же вопрос, что и тогда, вороненок: представь, что его нигде нет, что ты почувствуешь?       Че прикрыл глаза. Представил их апартаменты без Кима, где нет ни его вещей, ни запаха, ни голоса. Где не раскиданы носки и футболки и не пахнет любимым свежим парфюмом, где они только вдвоем с Луной, а кровать выглядит пустой, огромной и одинокой. Где никто не обнимает его утром за талию, где нет вмятин от чужой головы на подушке, где никто не закидывает на него ноги и руки во сне, даже так помечая территорию перед невидимыми соперниками за внимание и милость. Где никто не просит писать о том, где Че и с кем, или скинуть геолокацию, чтобы быть уверенным в его безопасности. Где никто не дарит новые гитары, редкие ноты или раритетные диски по поводу и без. Где нет бешеного драйва на сцене перед многотысячными толпами фанатов и животного, крышесносного секса в гримерке сразу после, когда кажется, что душа Че уже давно переселилась в идеальное тело Кима. Где нет темных глаз, способных заглянуть в самую душу всего за одну секунду. Где нет человека, ради которого Че способен на все.       Он сорвался с места так быстро, что никто не успел даже слова сказать. Че уже не видел понимающих улыбок племянницы и мужчин за столом, не слышал приглушенного смеха Файтера, не видел фанатов, сбившихся в робкую кучку неподалеку от них. Он вылетел из ресторанчика, намереваясь забрать одного из водителей и попросить отвезти его к студии Кима, но навстречу уже бежал тот, о ком Че непрерывно думал последние несколько суток.       Кимхан выглядел похудевшим и осунувшимся, под глазами пролегли темные круги, губы потрескались и стали совсем сухими, а лицо казалось бескровным и изможденным, но радость встречи затопила сознание Че волной сладкой патоки, когда знакомые до последней родинки и шрама сильные руки легли на талию, сгребая его в полноценные объятия.       — Ангел… — только и успел прошептать Ким перед тем, как Че поймал его за подбородок, удерживая в одном положении, и поцеловал, сразу глубоко и порывисто, ощущая на языке привкус некрепкого алкоголя. Ким ответил с такой жадностью, что все сомнения Че смело и размотало ураганным ветром. Не осталось ничего в целом мире, кроме Кимхана и его тяжелых, надежных рук, вкусных губ, блестящих на солнце темных волос, собранных в скромный низкий хвостик, и целительного ощущения, что все наконец-то правильно и хорошо.       Краем уха Че подмечал гомон воссоединившихся со своими партнерами родственников и диалоги пополам с восхищенными вздохами туристов и прохожих, краем глаза видел вспышки далеких камер и то, как Пакин кружил Графа, а тот смеялся так счастливо, будто ему подарили весь мир на ладони. И как Макао, опустившись на колени прямо на дорожку, задрал на бордовом от смущения Тэ рубашку и целовал его мягкий живот. Но большая часть оперативки уходила на то, чтобы отвечать на вызов Кима, провоцировать самому и наслаждаться желанным контактом. А уж когда мозолистая теплая ладонь легла на заднюю сторону шеи, ласково разминая, Че не сдержал низкого удовлетворенного стона, отдаленно похожего на те, которые Ким из него выбивал в особенно ценные для них обоих моменты после третьего раунда подряд.       — Настолько соскучился, маленький ангел? — томный шепот на ухо отразился в теле Че тягучим возбуждением. Ким хоть и звучал самодовольно, но в его голосе присутствовало и легкое сомнение.       — Самодовольная хвастливая задница! — парировал Че и цапнул мужа за мочку, потягивая языком круглое тонкое титановое колечко. Киму зашло –руки на талии Че сжались до боли. Улыбнувшись реакции, младший мужчина пристроил подбородок поверх обычной серенькой футболки с логотипом их студии — уходя из дому, Ким забрал очень мало вещей, в основном, вразброс, и заговорил, пока чувства окончательно не накрыли их, вынуждая заниматься любовью столько раз, на сколько хватит дыхания: — Нам нужно серьезно поговорить о твоей ебаной ревности. Я правда устал, но без тебя мне больно, плохо и очень пусто. Даже на кровати один спать не мог.       — Прости, малыш, я исправлюсь, клянусь. Ты с Луной ночевал?       — Нет, один на полу. Не хотел ее дергать. Она меня немного сторонилась все эти дни. Наверное, давала время все обдумать самому. Я подумал, послушал мнения наших с тобой друзей, племянницы и Файтера и понял, что люблю тебя самым сумасшедшим образом. Ким, я…       — Знаю. Мне Винтер мозги вправил, представляешь? Приласкал, конечно, как он умеет — нужно запретить ему общаться с Вегасом и Пакином, они плохо на него влияют. Но главное я четко усвоил: даже если ты никогда не простишь, даже если завтра ты захочешь уйти, сегодня, сейчас, я должен быть рядом с тобой.       — Не уйду, — Че отодвинулся, обхватил родное лицо ладонями, бережно поцеловал кончик носа, лоб и губы смущенного его порывом Кима — эта ласка ощущалась в тысячу раз интимнее, чем самый откровенный и грязный поцелуй. — У нас с тобой есть Луна. Я тебя люблю. Я тебя хочу. Я тебе верю. Я ношу твое кольцо, твою фамилию и печать твоей жизни тоже. Поехали домой, пожалуйста, я очень скучал по тебе.       — Разговор с Луной, ванна, массаж, секс?       — Ты умеешь сделать мне феерически хорошо, родной, — рассмеялся Че, снова целуя губы горячо любимого человека.       Солнце вновь светило ослепительно-ярко и назойливо. Ветерок с реки — прохладный, отдающий сыростью, рыбой и мусором, наполнил легкие до предела. Че вновь чувствовал себя живым, настоящим, реальным. Осталось лишь помириться с дочерью, перезвонить Тхи, увеличить выплаты для ресторанчика Файтера и подарить хорошо потрудившимся близнецам дорогие и памятные подарки.