Достоин Тебя.

Его Высочество наследный принц государства Сяньлэ, Се Лянь, не достигнув и восемнадцати лет, из-за победы над безымянным призраком на мосту Инянь, вот так просто, под раскаты грома и вспышки молний, вознёсся на Небеса.

И содрогнулись три мира.

И за три года, что принц носил статус божества, взметнулись к небесам восемь тысяч божественных храмов. Подобного этому небывалого и неповторимого страстного почитания, которым одарили принца, совершенно точно не упоминалось никогда ранее и наверняка не возникнет впредь.

Он был единственным в своём роде.

Эти три года прошли для Се Ляня почти незаметно. Что Богам время? Дни, недели, месяцы и годы — ничто не способно обратить их кости в пыль. Все эти три года были наполнены праздностью, каждый новый день заставлял жителей государства Сяньлэ полюбить их божество всё сильнее, разнести уже и без того громкую славу ещё дальше. Последователи текли в его храмы сплошным потоком, столы для подношений и треножники для благовоний были заставлены столь сильно, что некуда было положить даже горстку риса.

Но для смертных время шло по-другому. Особенно для тех смертных, кто тоскует по любимым.

За эти три года многое в Сяньлэ переменилось, вместе с тем переменился наследник престола. Се Лянь вознёсся, что означало — он более не вправе занять место императора. Это делало наследником Его Высочество Се Хуа, позабытого с вознесением Се Ляня. Был ли у Наследного Принца последователь более преданный, чем его младший брат? Ответить точно было нельзя, но даже советник горестно подмечал, что младший принц раньше всех входил в храм на пике Наследного Принца и он же был тем, кто покинет его позже всех остальных прихожан. Советник лишь наблюдал, будучи не в силах повлиять на юношу, как Се Хуа, вопреки всем правилам, преклонял колени и проводил в такой позе долгие часы, почти не шевелясь, только изредка сжимая в бледных, тонких пальцах ткань его роскошных одежд.

***

Принц направился на гору Тайцан в сопровождении трёх телохранителей. На небе сияла бледным пятном луна, не было ни одной тучи, что посмела бы скрыть лунный свет, когда Се Хуа шагнул на порог дворца.       — Попрошу вас остаться снаружи и отдохнуть. Все трое юношей переглянулись. Самый смелый из них хотел что-то сказать принцу, но двое других остановили его, один — взглядом, другой — касанием плеча. Совсем не потому, что Се Хуа мог бы наказать его за дерзость или дурно отреагировать, а, наиболее вероятно, потому что говорить хоть что-то было бессмысленно. Принц не выйдет оттуда раньше, чем сможет почувствовать, что его душа пребывает в умиротворении.       — Хорошо, Ваше Высочество, — в конечном итоге выдавил из себя храбрец, отводя глаза, пока его товарищ уже искал место, где бы присесть. В такой час даже в таком популярном месте, как дворец Се Ляня, не было ни души. Шаги Се Хуа, мягкие и осторожные, раздались эхом в ночной тишине. Кончиками пальцев он отследил узор на колонне, а после бережно провел ладонью по постаменту статуи Наследного Принца, возвышавшейся в храме. Глаза Се Хуа медленно, почти нерешительно поднялись к божественному лику. Подумать только, раньше Се Хуа не мог и подумать о том, что его брат, как оказалось, не только его лучший друг, но и принц, и, теперь, божество. «Ну здравствуй.» — чуть улыбнулся Се Хуа, не отрывая взгляд от лица драгоценной статуи. Глядя на изваяние, Се Хуа даже не осознавал, что с каждым днем он начинает всё больше походить на тень, безропотно принимающую каждое слово императора за истину. Советник, с чьей помощью Се Хуа до сих пор старательно развивал своё духовное ядро, всегда твердил ему о пути человека. Дорога, по которой идёт человек, есть «путь» «Судьбы всех существ под небом, хорошие и плохие, предопределены заранее.» Например: судьбы братьев Се. Одному суждено шагать по облакам, стать божеством и защищать свой народ, другому — возглавить государство, стать Императором, мудрым и стойким, вести свой народ к процветанию.

Но что делать Се Хуа, если он прошёл слишком мало дорог?

Персиковые губы принца сжались в тонкую линию, он медленно опустился на колени. Ни в одном из храмов наследного Принца не было подушек для коленопреклонения, поэтому колени принца встретились с твёрдым полом. — Неужели это и есть мой «путь»? — прошептал Се Хуа, опустив глаза. Его голос был тихим, но ровным, спокойным, как будто смирившимся, но всё ещё таившим огонёк надежды где-то внутри, — Но что если я не готов по нему пройти? Судьба птицы — воспарить к небесам, судьба пса — верно служить хозяину, судьба феникса — возродиться из пепла точно так, как судьба дракона — обрести могущество. Но кто сказал, что стать императором — это моя судьба? В голосе Се Хуа звучал вопрос. Как будто он искренне верил, что получит ответ. Но ответа не было. — Без тебя я не смогу, — фраза сорвалась с губ Се Хуа, прежде, чем он осознал, что практически жалуется на успех своего брата, и он тут же принялся шептать извинения: «Прости, мне жаль, я просто. Я не хотел.» Принц даже не объяснил, за что именно он так старательно извинялся. Он даже не был уверен, что его слушает хоть кто-то. По крайней мере, он так думал, пока внезапно не почувствовал, как волна чего-то родного накрыла его душу, обволакивая спокойствием. Он опустил голову ещё ниже, пряча лицо в ладонях, делая глубокий вдох, чтобы обуздать свои эмоции. Только сейчас Его Высочество догнало запоздалое осознание того, что не хватало ему не только тепла старшего брата, но и неизменного присутствия бледнолицего юноши рядом, когда он отправлялся в монастырь на гору Тайцан. Ему было совершенно не с кем поговорить, даже если это всего лишь пара фраз, совершенно не с кем обменяться понимающими взглядами, пропитанными скрытой усмешкой, когда случалось что-то нелепое, что им удавалось застать, не с кем собрать корзину вишен, чтобы потом, тайно от брата с Фэн Синем и советника, отправиться к детям-попрошайкам (по настоянию Се Хуа, разумеется). Даже если принц пока не знал, о чём тосковала его душа, он чувствовал как тяжелело его сердце всякий раз, когда он вспоминал о тех людях, что всегда были рядом, а теперь он сам был не в силах даже увидеть их.

***

В эту ночь ни Се Ляня, ни Фэн Синя не было ни в одном из храмов. Оба они отправились на выполнение одной из молитв последователей Его Высочества. Старый чиновник так старательно молился, что он в одиночку возжёг в честь Се Ляня десяток палочек благовоний и заполнил внушительных размеров ящик для подношений. В храме остался только лишь один Му Цин на случай, если вдруг приключится что-то из ряда вон выходящее, чтобы он мог без промедлений сообщить об этом Се Ляню. И Му Цин мог ожидать чего угодно, от старого сумасшедшего старика, решившего заночевать в храме, до пробуждения каменной статуи дракона на востоке, но точно не визита Се Хуа. Пусть Се Хуа приходил сюда довольно часто, всякий раз, когда это происходило, Се Лянь не позволял Фэн Синю или Му Цину прерывать его «разговоры» с младшим братом. Он прекрасно знал о правилах, знал о том, что Бог не может являться перед смертными, но даже так, он хотел быть рядом. Однажды он даже не удержался от того, чтобы явиться к Се Хуа во сне, за что был отчитан советником, но ни о чём не жалел, ведь после этого Се Хуа был уверен — Се Лянь рядом. Му Цину такого видеть не доводилось. Такого Се Хуа он не видел, пожалуй никогда. За три года Се Хуа изменился, и Му Цин прекрасно об этом знал, но только сейчас ему выпал шанс увидеть принца вблизи. Когда Се Ляню было шестнадцать, Се Хуа было всего лишь двенадцать лет. Теперь ему шестнадцать. Детские черты лица исчезали: на смену чуть пухлым розовым щекам, огромным блестящим глазам и приподнятому носу пришли изящные и благородные черты, пушистые ресницы полуприкрытых медовых глаз, скрывающие взгляд и аристократично бледная кожа. Мальчик вырос, превратившись в юношу шестнадцати лет. Му Цин помнил его не исчезавшую ни на миг вежливую, но искреннюю улыбку. Даже когда Му Цин осмеливался отчитать его, Се Хуа только и говорил, что: «О, братец Му, мне жаль.» и мягко ему улыбался. Живот Му Цина неприятно скручивало всякий раз, когда он слышал, как Се Хуа обращается к нему так. Снисходительно? Му Цин не мог разобрать, что было в этой мальчишеской голове в подобные моменты. Комментарии Фэн Синя, который периодически заставал подобные моменты, вроде: «Ваше Высочество, довольно унижаться! Ты же сын императора, чёрт побери.» или «Ну всё? Вы закончили с обменом любезностями?» не делали ситуацию легче. И вот всего какие-то три года стёрли это беззаботное выражение с лица принца. Му Цин не знал, как ему воспринимать это. Это даже не должно было его волновать, что уж говорить.

…

Но и смотреть на юношу, на чьи плечи свалился груз, к которому он не готов, он не мог. Пусть Му Цин не понимал того, как Се Хуа считает возможным и правильным решением отказаться от своих обязанностей и будущего титула императора, пусть Му Цин считал его избалованным, но это всё ещё был тот самый человек, который посмотрел на Му Цина так, как будто он что-то значит, даже с его скверным характером, ни разу не поставив под сомнение правдивость его слов. Именно Се Хуа был тем, кто всеми силами остужал гнев советника, когда Му Цина обвинили в саботаже Небесной Процессии на улице Шэньу, неустанно повторяя: «Тут не о чём переживать. Дагэ ведь сказал, что всё будет в порядке!» И именно Се Хуа был тем, кто первым воскликнул: «Это совсем не правда!», когда Фэн Синь выдвинул предположение о краже коралловой бусины. Если бы Фэн Синь не удержал его за плечи тогда, то он бы, в придачу, стал ещё и тем, кто первым бросился вдогонку за выскочившим из покоев Се Ляня Му Цином. Му Цин всё не мог понять, что за черта это была в Се Хуа: наивность, доброта душевная или просто его не знающая границ глупость? Ведь только последний дурак, будучи принцем, будет так рьяно защищать слугу, гордо называя его: «мой дорогой друг» В храме повисла тишина, только пение одинокого сверчка и ночной птицы нарушали её. Му Цин больше не мог думать, иначе его голова грозила просто разломиться надвое от переизбытка мыслей. Его присутствие для Се Хуа было незримо, точно так, как и не слышны были его шаги. Когда он подошёл к юноше, становясь рядом, его рука нерешительно поднялась. Он отвернулся, зажмурившись, когда его рука дрогнула. Он мысленно громко поругал себя: «Что я, чёрт побери, делаю?» Но его рука к этому моменту уже легла на макушку принца.