Embers and light

Чанхэн знал, что ему не следовало вмешиваться. Судьба смертных, измененная Бессмертными и всей этой борьбой, означала, что он никуда не должен был идти, чтобы помочь Сяо Линю в охоте на демона, и, что самое приятное, он этого не сделал, спрятавшись в дворцовой библиотеке. Ему нужно было искать совершенно другую информацию, не о рассматриваемом демоне, тем более что он понятия не имел, когда и может ли вообще появиться подобный шанс, чтобы искать потенциальный способ уничтожить Злую сущность среди литературы смертных. Затем Цзинь был пойман — и, судя только по виноватому выражению лица Сяо Линя, Чанхэн понял, что это был весь план Цзиня, включая принуждение его к прямому участию во всём этом. Логово демона было за городом, на соседней горе, спрятанной в лесу, согласно сообщению Цзиня, оставленного до того, как его похитили. Невозможно найти, если не знать, где искать, так как вокруг были чары иллюзий, чтобы скрыть местоположение, и впечатляющий барьер вокруг. Конечно, ничего такого, что бывший Бог Войны не смог бы пробить. — Я собираюсь найти слабое место, — сказал он Сяо Линю, как только они подошли достаточно близко. Принц попытался послать с ним охрану, но Чанхэн покачал головой. — Я пойду один, вам понадобится вся возможная помощь, на случай, если демон выйдет. Вряд ли было это самое слабое место само по себе, но это был хороший предлог, чтобы оставить смертных и использовать все свои способности, не будучи замеченным. Как только он оказался достаточно далеко, он начал взрывать барьер, и довольно скоро демона вытащило за барьер, требующий охраны.

***

Сон полностью отличался от того, что видел Тантай Цзинь в прошлой жизни. В Лучэне был огромный дом, в котором он вырос. Он был там, сидел в углу двора, сосредоточившись на вышивке по красной ткани. Ли Сусу узнала свадебную фату, похожую на ту, которую они вышивали вместе перед их последней свадьбой. Там была и она, Е Сиу, в одежде в стиле города Лучэн, бесшумно крадущаяся у него за спиной, как будто она хотела удивить его. Он улыбнулся, хотя и не повернулся, не сводя глаз с вуали. — Я почти закончил. Что скажешь? — спросил он, немного приподняв свою работу, чтобы она могла ее видеть. — К тебе невозможно подкрасться, — Е Сиу надулась. — Я всегда знаю, где ты, - был ответ, затем он еще раз показал ей вышивку. — Как тебе это нравится? Е Сиу провела пальцами по стежкам: — Это мило. Хотя, зачем ты это делаешь? Не мог бы ты оставить это портнихам? — Это традиция моей родины. Я не могу сделать что-то другое, но это могу. Если мы оба будем над ней работать, это принесет нам удачу. — Нам не нужна удача. Мы любим друг друга, мы можем справиться с чем угодно вместе. Он не ответил и поцеловал ее руку, и наполненная счастьем улыбка появилась на его лице. — А, вот вы где, вы двое! — женщины из видения Инсинь появились из другого угла балкона, и одна из них обратилась к ним. — Ты не можешь просто оставаться здесь, а'Сиу, тебе нужно подготовить корону феникса и примерить платье. — Иму, ты не можешь оставить ее со мной ненадолго? — молодой человек запротестовал. — Вы и Цзели-гугу каждый день забирали ее с собой с самого начала подготовки. — Вы проживете вместе всю жизнь, она мне нужна только на мгновение. Пойдем. И не забудь, что ты тоже должен пойти примерить свои свадебные одежды. Сиу улыбнулась, словно говоря ему: «Знаешь, она ведь права», — и пожала плечами. — Хорошо, — признал он, не без того, чтобы еще раз поцеловать руку Сиу. Цзинь смотрел с полуулыбкой, как женщины уходят. В огромном особняке кипела деятельность, но там, где он был, все было тихо и мирно. С другой стороны двора были хорошо видны другие члены его семьи, которые занимались разными делами, чинили украшения, отдавали приказы или просто разговаривали и смеялись вместе. Затем внезапно налетел холодный порыв ветра, наполовину готовые украшения и портьеры затрепетали, и небо потемнело. Дом сразу опустел, из углов поползли черные щупальца. Он повернулся раз, другой, а черный туман усилился, а вместе с ним и холод. Он побежал в ту сторону, куда скрылись женщины, зовя их, но коридоры и повороты с каждым шагом становились все более и более запутанными, качающиеся портьеры отбрасывали тени и мешались. Наконец он остановился, закрыл глаза и вызвал заклинание света, отправив его в тени. Вместо того, чтобы успокоиться, тени, казалось, впали в бешенство, а затем отступили, оставив вокруг него широкое пространство в темном дворе. Шаг за шагом, он осторожно продвигался внутрь, а тьма вокруг, казалось, наполнялась тонкими, хихикающими голосами. Ярко-зеленый свет омывал молодого человека, и голоса шипели все громче по мере того, как туман удалялся от него. — Она не всегда будет защищать тебя, — сказал один холодный, леденящий голос. — Такие существа, как ты, не созданы для света, скоро она покинет тебя, как и должно быть. — Кто ты? — спросил Цзинь. — Покажись. — Слишком рано, — холодный голос, казалось, насмехался над ним. — И слишком рано, и слишком поздно. Ах, но ты увидишь меня и узнаешь меня, ибо я всегда был с тобой. С тобой, несущим беду и позор. Кого нельзя любить или кто не может любить, не призывая к трагедии. Кто несет проклятие судьбы. — Ты... Зеленый свет усилился и темный туман задрожал вокруг, а потом исчез, как и появился, и двор снова стал светлым местом. Однако Цзинь все еще был настороже. Он огляделся. С украшениями было покончено, теперь он был в красных свадебных одеждах. Как и Е Сиу во внутреннем дворике, прямо на вершине лестницы. Она не улыбалась и не смотрела на него с прежней заботой и нежностью. — Что это было? — отвращение в ее голосе резало, как лезвие. — Я не знаю. Клянусь, я не знаю, — сказал он. — Лжец. Лжец, ты солгал мне, ты солгал всем. Я была дурой, когда подумала, что чья-то природа может измениться! Остальные члены его семьи появлялись один за другим, от каждого исходила враждебность. — Что ты наделал? — спросил Чанхэн, на его лице не было обычной мягкости. — Кто ты вообще такой? Под ногами лужа крови. В ужасе Цзинь повернулся, чтобы посмотреть на её источник: кровать его матери, какой она была в конце ее родов, пропитанная кровью, а ее обитатель неподвижен и холоден, теперь был виден из открытой двери, кровь текла оттуда рекой. Рядом с дверью Ланьань и Инсинь смотрели на него так же холодно, как и остальные. И еще, груды тел слева и справа, солдаты и ученики секты. Сяо Линь тоже был там с пустыми глазами, лежащий в постоянно растущей луже крови, которая пропитала весь двор и, казалось, ползла по стенам, лестнице, перилам, окрашивая все это в болезненно-красный цвет, как и его одежду, как и его руки... Он оглянулся на свою семью, покачав головой в молчаливой мольбе. — Это был ты, — начали они говорить, спускаясь по лестнице, чтобы окружить его. Их безупречная одежда ни в малейшей степени не была тронута кровью, оставаясь чистой, в отличие от его одежд. — Плохое предзнаменование с самого начала. — Я не знаю, почему мы подумали, что ты мог бы быть чем-то большим. — Зачем мы тебя взяли? — Мы должны были оставить тебя умирать. — Мы должны были позволить тебе стать заложником. — Приносящий несчастье. — Пустая трата времени. — Позор. — Убийца. — Бессердечный. — Проклятый. Он продолжал качать головой, умоляя со слезами на глазах остановиться, не в силах произнести ни слова в свою защиту. Черный туман, казалось, снова поглотил все, и он упал на колени, крича. При этом все остальные исчезли, осталась только Е Сиу, настоящая и воображаемая. Воображаемая Сиу до сих пор молчала, все еще стоя на лестнице, которая казалась теперь намного выше, а ее самообладание было как у пренебрежительной богини. Она шла вниз, шаг за шагом, слегка спотыкаясь, что становилось все более заметным по мере ее приближения. — Ты думал, я выйду за тебя замуж? — сказала она холодно с выражением презрения на лице. — Что я могла любить тебя? Как я могла? Ты чудовище, притворяющееся мужчиной. — Она бросила что-то на землю прямо перед ним и усмехнулась. — Я лучше умру. Тело Е Сиу рухнуло у подножия лестницы, она тяжело дышала, ее губы побледнели, а кожа на шее покраснела и огрубела, как будто ее сжала внешняя сила. Он дернулся, чтобы помочь ей, но она, хотя и слабо, но оттолкнула его руку. — Единственный способ, которым я могу принять тебя рядом с собой, это если ты умрешь со мной, — сказала она слабым, но резким голосом. — Давай, умри. Это единственное, чего я когда-либо хотела от тебя. Сердце Сусу упало. Это ударило слишком близко к цели. Правда была слишком безобразна, чтобы вынести ее. Она была такой, она желала только его смерти в течение очень долгого времени, подавляя любую каплю сочувствия ради своей миссии. Какой он ее увидел? Знал ли он ее так глубоко? Его взгляд упал на предмет на земле между ними: это была красная пелена, скрывающая что-то внутри. Дрожащими пальцами он потянулся к этой пелене и обнаружил спрятанный там тонкий кинжал. Однако это был не обычный кинжал, а прозрачное, похожее на стекло лезвие с шероховатыми краями. Аккуратно, словно это было не настоящее оружие, а драгоценная безделушка, он взял рукоять и, закрыв глаза, прижал острие лезвия к груди. — Остановись! — Сусу прыгнула вперед, растоптав воображаемую Е Сиу, которая растворилась, и схватила кинжал за лезвие в попытке вытащить его, но Цзинь оказался намного, намного сильнее, чем она ожидала, и не сдвинулся ни на дюйм. Он посмотрел на нее, на неё настоящую, и медленно моргнул, его рука дрожала почти так же сильно, как его полные слез глаза. — Почему? Разве это не то, что ты хочешь? — голос у него был тонкий, вопрос даже не походил на вопрос. Она покачала головой. — Лгунья. Ты меня ненавидишь, — ответил он, в его голосе не было ни силы, ни остроты, глаза были пустыми. — Я не хочу! Я не хочу, чтобы ты умирал. Ты должен проснуться, это не реально! — она снова попыталась отодвинуть от него кинжал обеими руками. Он медленно моргнул, затем резко вдохнул. — Е Сиу? — Пожалуйста, проснись, ты не можешь так умереть. — Ты настоящая, — сказал он, глядя на ее руку, сжимающую лезвие кинжала. — Это действительно ты. Его голос был мягок, а его взгляд тем более, и она кивнула, и на этот раз он опустил оружие, глядя ей в глаза, словно ища что-то. — Ты должен проснуться, мы попали в сон демона, — снова призвала она. Цзинь позволил ей вытащить кинжал из пальцев и бросить его на землю, затем схватил ее за руки и закрыл глаза. Зеленый ореол на мгновение засиял, и Сусу почувствовала, что их обоих обернул защитный талисман. Кошмар начал рассыпаться фиолетовыми вспышками света, и Сусу пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть. Когда она открыла их, то снова оказалась в цветочном лесу, но была слаба и растеряна, едва могла держать глаза открытыми, чтобы увидеть, как цветы и лианы увядают. Что-то случилось, она не могла понять что. Ее бережно держали, звали по имени Сиу. С последней каплей сознания она узнала голос Цзиня, но это было все, — она потеряла сознание, ее смертное тело было слишком изнурено, чтобы выдержать такую нагрузку.

***

Цзинь переполняла ярость, которую он редко, если вообще когда-либо, испытывал. Демон, к ее несчастью, приземлился в его поле зрения сразу же, как только он пришел в сознание. Жалкий демон, даже не полностью дьяволизированный, пытался обмануть и чуть не убил его, Инсинь и Сиу. Он не мог этого простить. Он не чувствовал себя достаточно великодушным, чтобы позволить демону жить или умереть безболезненно. Даже не сознавая, что она была ранена и злилась на него, он схватил демона за горло и выжал из нее жизнь и энергию. Это был вкус, который он почти забыл, вкус демонических эликсиров. Опьяняющая и мощная, сила наполняла его гораздо больше, чем любой сеанс совершенствования, который он когда-либо делал, втекая и принося как удовлетворение, так и жажду большего. — Наконец-то ты сдаешься своей истинной природе, — издевался холодный голос, — теперь ты видишь это? Вот кто ты на самом деле. — Умолкни. Он сплюнул кровь, демоническое ядро восстало против его тела, даже если оно было поглощено, а изначальный демон растворился. Металлический привкус смешался с едкой желчью во рту, но отвращение было преодолено новой силой, проклинающей его жилы. Холодный голос засмеялся. — Ты сдашься, я знаю, что ты сдашься. Несмотря на все их усилия сохранить тебя в чистоте, ты никогда не сможешь таковым быть. Тебе никогда не суждено было быть таким. Скоро все это увидят, и ты будешь один, как и положено, ибо это твоя единственная судьба. Голос исчез, как лианы и цветы вокруг него. Когда демон был поглощен, исчезли и все ее творения, включая поврежденный барьер. Со всех сторон люди высвобождались из лиан и падали на землю леса, который вернулся к нормальной жизни. Цзинь, однако, не почувствовал облегчения, и его сердце не успокоилось. Уродливые чувства в его сердце и уме все еще одолевали его, чувство справедливости в борьбе с демоном, столкнулось со знанием, что холодный голос хотел от него того, что не могло быть правильным. Он все еще пытался разобраться в своих чувствах, когда услышал зов, шелест доспехов солдат Шэн и, самое главное... — Цзинь! — Кэйди… — он узнал его, слабо позвав, пока мужчина не оказался рядом с ним, удерживая его, прежде чем он смог полностью рухнуть на землю. — С тобой все в порядке? — настаивал Чанхэн. Цзинь посмотрел вверх и слегка покачал головой, тут же опустив глаза. Присутствие отца отрезвило его, и он осознал, что сделал, тем более, когда признался себе, что ему все равно, что он совершил поистине ужасный поступок. — Твоя ци расстроена, что... — Цзинь снова покачал головой, бросив взгляд на Сяо Линя, и Чанхэн понял. — Самое главное, что ты в порядке. А теперь пошли домой. — Е Сиу? — Цзинь не мог не спросить, ища ее среди павших людей и охранников, собиравших их. — Она тоже будет в порядке, все они будут в порядке, — донесся до него голос Сяо Линя словно издалека. Только тогда он слабо кивнул и отпустил напряжение, все еще бушующее в его теле. Он был в безопасности, и она тоже, все остальное не имело значения.

***

Вернувшись в особняк Е, устроившись в своей постели, в оцепенении от усталости и адреналина, застряв в путаных мыслях между сном и бодрствованием, Ли Сусу различила три очень ясных момента. Во-первых, Сяо Цзиньфан обвинил ее в том, что она умеет делать маленькие трюки, но она никогда не показывала ему свои способности в той жизни. Откуда он мог знать? Во-вторых, фата, которую он вышивал, была точно такой же, с такими же переплетенными цветами лотоса, как и та, которую она надела на их свадьбу в Цзин. Странное совпадение, что он мечтал именно об этом дизайне. В-третьих, лезвие кинжала очень напоминало форму Разящих сердце шипов. Она ясно помнила, что, когда она остановила его в первом сне, он пытался перерезать себе горло обычным кинжалом, ее рука тогда была порезана острым лезвием почти до сухожилий. Теперь ее рука все еще болела от проколов острых краев лезвия, но он потянулся к своему сердцу. В ее разум начало закрадываться подозрение, но, слишком утомленная цепью событий, она снова заснула, не успев обдумать его.

***

В ту ночь Сяо Цзиньфан почувствовал себя Тантай Цзинем больше, чем когда-либо. Сила демонического эликсира, который он поглотил, казалась одновременно знакомой и отвратительной, он одновременно жаждал большего и презирал мысль о прикосновении к чему-либо подобному еще. Он позволил своему гневу взять верх над собой, и его беспокойство заставило его поторопиться со своими суждениями и совершить почти фатальные ошибки, которых он мог бы легко избежать. В конце концов, Е Сиу снова спасла его. Хотя он был рад, что у него было доказательство того, что она достаточно заботилась о его жизни, чтобы спасти и в этой новой жизни, он не мог не быть разочарованным, что не смог уберечь ее. Несмотря на его попытки уберечь ее от опасности, она всегда находила способ навлечь на себя неприятности из-за него или с ним. Хотя он подозревал, что она помнила — но тогда он не знал, почему она пошла за ним в опасность, если она ненавидела его так же сильно, как раньше… — он не нашел способа подтвердить это. До сих пор его подход заключался в том, чтобы подсунуть несколько кусочков информации в их дискуссии, надеясь, что она тоже поймет и раскроет себя. Это была азартная игра, и он искренне надеялся, что ему повезет больше, чем его приемному отцу, потому что он не был уверен, каким может быть исход, когда замешана Е Сиу. Он думал, что она может вспомнить, по крайней мере немного, и приманка может послужить тому, чтобы заставить ее оступиться и показать это. Но это также могло иметь неприятные последствия и оттолкнуть ее еще больше, если бы она действительно все помнила. Это могло вызвать ее любопытство или оттолкнуть ее, если она думала, что он знает больше, чем предполагалось, все зависело от того, до какой степени ее воспоминания были полны. Это была тонкая игра "тяни-толкай", неверный рывок мог разорвать тонкую ниточку, соединяющую их. Но сон… Этот кошмар поразил его гораздо сильнее, чем предыдущий, и он боялся того, что она видела все это так, как не видела в первый раз. Конечно, в то время у него не было любовных нитей, и его Древо Эмоций было сильно повреждено до такой степени, что его почти не существовало, — два фактора, которые его иму помогла ему исправить, когда он был ребенком, но теперь... Холодный голос. Он думал, искренне верил, что оставил его в прошлом. В последний раз, когда он слышал его много лет назад, иму наложила на него благословение, которое защитит его от него, и он начал думать об этом только как о детском кошмаре. Но это было реально. Это было слишком реально, и это заставляло его дрожать и задавать вопросы, которые он никогда себе раньше не задавал. Он встал, слишком взволнованный, чтобы заснуть, и пошел проведать Инсинь, стараясь не попадаться ей на глаза, чтобы его присутствие не спровоцировало новый кризис у бедной женщины. Очнувшись в особняке, служанка кричала так сильно, что ее голос через мгновение стал грубым, затем она снова потеряла сознание и проснулась примерно через час, растерянная и напуганная. Она вырывалась из хватки любого, кто пытался помочь или успокоить ее, и в конце концов рухнула сама по себе, болтая чепуху. После этого она просыпалась каждые несколько минут с тем же испуганным лицом и попытками закричать, пока ему не удалось заставить ее выпить снотворное. Бедняжка Инсинь, она была избавлена от большей части своей ужасной судьбы, только чтобы впасть в безумие по совершенно другой причине. Не совсем. Это все еще было из-за него. Его вина, хотя и косвенная. И на этот раз она была безупречна. Был ли он действительно плохим предзнаменованием? Могло ли случиться так, что он принесет крушение всем, кто заботился о нем? Его приемная семья состояла из могущественных существ, но опять же, мог ли он повредить и им одним своим присутствием? А как насчет Е Сиу? За то, какую сильную она причинила ему боль, он причинил ей боль в ответ, и в конце концов она умерла, слишком ослабленная заключением, в которое он поместил ее, чтобы дать отпор Е Бинчан. И он был слишком далеко и потерялся в своем гневе, чтобы быть рядом, принять ее сторону и спасти ее, и он не позволил никому сделать это вместо него. Подумать только, они пытались сказать ему: Е Циньюй, Пянь Ран, Нянь Байюй, — они пытались сказать ему, что она больна и слаба, и в подземельях ей может стать только хуже, он даже видел это своими глазами, и все же он не уступил. Даже те три года, которые врачи оставили ему, годы, которые он мог бы использовать, чтобы хотя бы немного наладить их отношения, даже этого времени у них не было из-за него. Возможно, ему следует отказаться от нее, позволить ей жить одной, вернуться в Лучэн, забыть и быть забытым. Но эта мысль была невыносима, его сердце болело гораздо сильнее, чем когда она вбила в него чертовы шипы, когда он так много думал о жизни без нее. — Разве ты не должен спать? Это была беспокойная ночь, тебе нужно отдохнуть. — Кэйди, — он не удивился, хотя и не слышал, как тот подошел, он ожидал, что его проверят. — Я не могу. Я слишком много спал в этом кошмаре. — Я должен отругать тебя за то, что ты так рисковал своей жизнью. — Чанхэн вздохнул. — Тем не менее, мне жаль, что я не смог добраться туда быстрее, когда ты нуждался во мне больше всего, я смог ранить демона, но не больше. Кэйди подвел тебя. — Ты не можешь защитить меня от того, что у меня на уме, я должен справиться с этим сам, — Цзинь покачал головой. — Кошмар был не чем иным, как отражением того, что я уже знал и чего боялся. Инсинь тоже, она воскресила свои худшие воспоминания и самые ужасные сожаления. — Ты хочешь поговорить об этом? — Нет. — Я так думал, — скривился Чанхэн, затем показал бутылку. — Вино зеленых равнин. Хорошее вино, чтобы прогнать тяжелую ночь. Это зрелище вернуло легкую улыбку на его лицо, и они вдвоем переместились в одну из гостиных, чтобы никому не мешать. — Иногда мне кажется, что ты просто ждал, пока я достаточно вырасту, чтобы перенять эту привычку вместе с тобой. — Ты имеешь в виду, что мне стоит забрать его, — поправил Чанхэн, — в юности я много пил. — Что заставило тебя остановиться? Чанхэн загрустил, он почти никогда не показывал себя таковым. — В какой-то момент вино перестало быть вкусным. В любом вине, даже самом сладком, была горечь, которую я просто не мог соскребсти с языка по сравнению с тем, что я помнил раньше. Цзинь не спросил: «Когда раньше?» У него было подозрение, что для приемного отца это будет слишком болезненным вопросом, чтобы ответить на него, единственное горе, о котором он не был готов говорить. Некоторое время они сидели молча, передавая бутылку туда-сюда, прежде чем Джин решил задать совершенно другой вопрос: — Если бы демону удалось поймать и тебя, как ты думаешь, что бы тебе приснилось? Чанхэн на мгновение задумался: — Возможно, когда моя мать ушла. Или когда я узнал, что большая часть моей жизни была пародией. Может быть, день, когда я понял, что мой лучший друг всегда был вымышленным, и я никогда не знал его по-настоящему. Все время я чувствовал себя бессильным. У меня есть коллекция ужасных моментов и плохих моментов. Я полагаю, что у всех так. — И все же ты все еще здесь. — Да. Дело не в том, чтобы никогда не падать, а в том, чтобы всегда снова вставать, когда ты падаешь. Все можно исправить, приложив достаточно времени и усилий, иногда даже смерть обратима. И даже когда ты не можешь изменить других, ты можешь изменить себя. — Выбрать другую личность и уйти? — Да, я думаю, это тоже, - фыркнул Чанхэн, — но я имел в виду в меньшем масштабе. Выбрать другой путь, изменить свои реакции, выбирать лучшее, быть лучше. Даже горе не вечно. — Ты уверен, что это так? — он скептически поднял бровь. — Будет лучше, поверь мне. «Но оно не уходит», — осталось невысказанным. Потерянная любовь была раной, которая никогда не заживала полностью, даже для Бессмертных и Богов. В памяти всплыли воспоминания о Мин Е и его вечной печали на дне реки Мохэ, и он подумал, что если он навсегда потеряет Е Сиу, то тоже не сможет двигаться вперед. То немногое, что осталось от ночи, было потрачено на опорожнение бутылок вина и размышления об упущенных шансах и раненых сердцах.