Ядом твоим

Петя ладони от лица убирает и смотрит вперёд. Алина сверлит каким-то совершенно ужасно испуганным взглядом, пачку сигарет из рук роняет, но даже внимания на это не обращает. И замерла, как хищник, готовый наброситься, если он промолчит. Отвечать ей, если честно не хочется, но иного выхода, как будто-то бы, не предвидится. — Да. У Алины трясутся колени, поэтому Пете приходится хватать её под руки и тащить на диван. Она, дрожа, вжимается в спинку и старается максимально от него отстраниться, он это видит и прекрасно понимает. Возможно, стоило ей соврать. Не всем людям нужная неправильная правда, когда есть правильная ложь. «Нет» — был единственный правильный ответ. Петя о таком даже не думает. То, что Женя ему нравился было слишком очевидно, теперь нашлось объяснение тому жару, что Петя чувствовал от одних касаний, тому, что он плавился внутри от его плавности линий. Возможно он начал испытывать это еще тогда, когда впервые заметил эту коварную плавность линий, а возможно ещё раньше, сейчас это будто бы было совершенно неважно. То, что Женя Пете нравится кажется очевидным, но при этом странным, непонятным и где-то на подкорке даже совершенно неправильным. Реакция Алины эту мысль с подкорок достаёт. Постепенно появляется привкус неприятной горечи от осознания, что это вообще происходит. — Это ужасно, — Алина говорит по слогам из-за сильной дрожи в голосе, — Женя… Неправильно. Пете хочется воспротивиться, что никакое Женя не «неправильно», он то наоборот, этой самой правильностью во все стороны разбрасывается, ею горит и сияет. Он состоит из любви точно так же, как озеро состоит из воды, Петя его чувствами тоже подпитывает, будто подливает в это чистое и свежее озеро горький яд. — Женя нормальный, — холодно отвечает Петя. — Но ты нет, — возражает Алина, — И ты своей ненормальностью его пачкаешь. Это мерзко. Пачкаешь. Петя не должен задумывать над её словами, потому что они не несут в себе ничего хорошего, ставят все с ног на голову, называют все белое, серое и цветное сплошным чёрным. Но он задумывается. Она говорит об этом так, будто всё это грязь, Петя почти морщится от Алининой грубой формулировки. Вспоминает, как он на прощание касался его спины, проводил по ней ладонью ласково, а Женя будто бы только прижимался сильнее, стараясь сильнее в Пете испачкаться, стать такими же грязным. Становится мерзко. Мерзко. Не от Жени. Только от себя. Алина обнимает колени руками и дрожит, а Петя, кажется, прямо сейчас тоже упадёт, прямо рухнет вниз с сокрушительной мощью и уже не встанет. Ему не хотелось Алину видеть, не хотелось, чтобы она про любовь эту спрашивала. Будто бы пока Петя не обобщил всю ту нежность, заботу и пылкость в одно короткое мерзкое «нравится», в них не было ничего дурного. Алина от него шугалась, как от прокажённого, и Пете всё больше хотелось самому куда-то от себя сбежать и спрятаться. Если бы Алина не дёргалась так, то, наверное, чувство грязи на ладонях не усиливалось с невероятной силой, не проникало бы глубже. Но путь этому чувству был открыт и вот уже, не встречая сопротивления, грязь сжимает коварно сердце. А раньше ведь только Жене можно было сердце так нагло трогать. Алина судорожно вздыхает и нервно вскакивает с дивана, поднимая пачку сигарет с пола, и убегает на балкон. Петя даже не знает, а ему за ней можно? Эта мысль конечно глупая, это его квартира, ему по идее везде можно, но где-то с моральной стороны вопроса, наверное стоит ей дать несколько минут уединения и одну выкуренную в одиночестве сигарету, чтобы прийти в себя. Она выглядит так, будто у неё весь мир в стиральную машинку закинули и запустили программу сушки, и теперь всё разорвалось на мелкие куски и растряслось по всей голове без возможности всё вернуть по местам. Петя смотрит ей в спину, а она одета как-то неприлично холодно, поэтому он идёт в прихожую и снимает с крючка её бежевое пальто, а затем старается осторожно к ней подступиться. Накидывает ей на плечи, не касаясь руками её тела и отходит в другую сторону маленького балкона. Алина слегка вздрагивает, а затем смотрит на него и кивает. Выглядит очень растерянно, но более-менее собрано, так что Петя решает с ней заговорить. — Ты как? — Не знаю. Я просто… Не понимаю, как так может быть. Петя кивает. Ему тоже совсем, если честно, не понятно, как так вообще произошло, как он всё время не замечал, как это не замечал Женя. А еще ему непонятно, почему ему так от самого себя противно с каждым Алининым словом, с каждым действием. Он вроде и не ощутил себя неправильным, когда подумал, что Женька ему нравится, но стоило Алине начать говорить об этом как о последней мерзости и это действительно стало чем-то логичным. У Пети прямо мурашки липкие и холодные по спине забегали и стало жутко противно. Она его будто в клетку загоняла, из которой не выберешься. Но, впрочем, она ведь очень даже права, это ведь на самом деле неправильно, так и люди считают, так и религия говорит. Если коротко: все «против», никто не «за». А чувства то в грудной клетке теплятся. — Тебе от меня мерзко? Просто если так, то надо наши взаимоотношения прекращать. Пете, если честно, сейчас хочется побыть одному. Без мерзкого запаха сигарет, без Алины, повисающей мёртвым грузом где-то на сердце. Она даже ничего не говорит, но он всё равно ощущает мерзкую липкость на ладонях, будто бы правда грязь. Алина достаёт новую сигарету и нервно крутит в руках. — Сложно. Я правда не знаю. Это неправильно и очень противно, но ты нравился мне, как человек всё это время. Но ты же давно Женю… Ты понял, — Петя понимает о чём она. Алина не может сказать, потому что для нее это даже на словах омерзительно, — И будто бы после того, как ты это сказал, как человек ты не поменялся, ты остался тем же Петей. Так что… Наверное мне не от тебя мерзко, а от того, что ты к Жене испытываешь. Это знаешь, как если бы ты был зависим от наркотиков. Ты все еще человек прекрасный, но наркотики всё портят. Алина, по мнению Пети, аналогии приводит откровенно неудачные, которые его больше загнать пытаются, но интуитивно понятно, что она имела в виду. — Тогда можем продолжить. Хотя я всё ещё считаю, что это никак тебя не выручит. Петя, если честно, чувства испытывает смешанные. Алина для него уже близкая и приятная, но прямо сейчас хочется, чтобы она сделала одолжение и ушла подальше и не возвращалась. Алина качает головой отрицательно и бормочет себе под нос, ты не понимаешь. Он с ней не спорит, потому что правда не понимает, зачем это всё. Она говорит, что ему тоже может быть так выгоднее и он кивает ей согласно, лишь бы не расстроить. Но на деле же врёт откровенно. Петю выручать не надо, по крайней мере такими способами, его выручают мысли в одиночестве, успокоительные, которые ему после Чемпионата России давали, Женя, семья, но не какие-то странные фальшивые отношения. Ему самому непонятно, зачем он этот цирк начал, но теперь не может не продолжать, неприятно подводить Алину и делать ей больно. Алина ведь близкая, она ведь его подруга, а не просто знакомая. Петя ради неё и этих встреч купил и притащил на балкон пепельницу, так что сложно говорить тут о выгоде, когда у него с Алиной связаны в основном убытки, как и экономические, так и вполне себе морально-психологические. Она видимо чувствует себя неловко, поэтому стыдливо отворачивается и смотрит на небо, поджигая сигарету, которую все время вертела в руках. — А что ты собираешься делать с этими чувствами? — задумчиво спрашивает она. Алина, сделай одолжение, замолчи. Это всё, что в мыслях крутится. Захотелось её выгнать или в следующий раз к себе не пускать, чтобы она не лезла в душу таким образом. Он позволял ей в грудной клетке лениво ковыряться, вычленяя что-то достаточно личное, но тогда это было безболезненно. Сейчас Алина своими словами не просто лезет в душу, она всего Петю с ног сбивает, крутит безжалостно, будто хочет на мелкие куски порвать. Петя, если честно, не знает. Он понимает, что дальше продолжать так же нельзя. Внутри где-то возводится на пьедестал мысль, что Женю пачкать ну никак нельзя, а значит ему нужно отдалиться, дать время, чтобы чувства мерзкие остыли и грязь из сердца вымылась привычной дружеской лёгкостью. Алину он, вопреки большому желанию, не прогоняет. На кухне их уже ждёт вскипевший чайник, и Петя наливает ей горячий чай, но личных разговоров старательно избегает. У него есть козырь, который её помог бы контролировать. Медведева. Пока что в Пете все еще теплится сострадание и дружеское уважение к Алине, поэтому он сам себе обещает его не использовать без острой необходимости.

***

Отказаться от Жени ожидаемо сложно, он будто бы вообще голову не покидает. Днём всё идёт терпимо, потому что Петя вообще не из тех людей, которые не смогут найти, чем занять неожиданно появившееся свободное время. Вместо Жени он впихивает в свой день музыку, иногда уговаривает Веронику Анатольевну на дополнительный час льда и она соглашается, но по-матерински нежно ворчит, чтобы он не переусердствовал, даже вздыхает ему в спину: «Ребёнок». Перед Чемпионатом России Макар его умоляет смонтировать им ролик для команды в «Лиге Чемпионов» и он быстро соглашается, потому что расценивает это как интересное занятие. Вся дневная лёгкость исчезает, как только он собирается идти спать, стоит только отложить всё множество своих увлечений в сторону и расслабиться, как Женя о себе тут же напоминает различными картинками. Он возникает перед глазами сразу же, стоит глаза прикрыть и для Пети, который старается образ не очернять, это настоящее испытание. Невозможно остудить горящее в груди чувство, если каждую ночь подкидывать ему угля разными приятными воспоминаниями. К счастью, Женя хотя бы ему не снился. Впрочем он так же активно пытался проникнуть в его дневную жизнь. Женя явно тревожился, что Петя так резко пропал, поэтому тут же начал искать способы связаться и уточнить, что всё в порядке. Петя не хотел озвучивать Женьке свою идею затишья в общении, более того хотел пережить это как-то незаметно, чтобы потом всё наладить. Вот только Петя уже давно дал ему ключи от всех замков. Причём совершенно буквально, потому что у Жени были ключи от квартиры. Пришлось экстренно придумывать алиби. Можно было сказать, что он заболел, но лгать не хотелось, так что он сам Жене пишет, что сильно устаёт, оправдывает это подготовкой к Чемпионату России. Звучит правдоподобно, потому что это и не ложь, и Женька клюёт и больше в жизнь не лезет. Но, конечно, всё идёт не по плану и как только он решает проблему с реальным Женей, появляется новая — теперь Семененко ему снится. Самые обычные сны, даже без романтического подтекста, но на утро всё равно Петя встаёт с чувством, что Женю усиленно рассматривал, любовался улыбкой и золотыми глазами. Петя даже уже перед сном ядовито думает: Женя, сделай одолжение, прочь из моей головы, но стоит глаза закрыть и вот он уже тут, такой же солнечно яркий, плавный, радостный. Это по-настоящему сводит с ума. Всё идёт вопреки планам и разумному смыслу. Чем меньше Жени в реальной жизни, тем больше он фигурирует во снах и тем больше эти чёртовы сны становятся всё более провокационными. Петя старается чаще видеться с Алиной, потому что она становится главным напоминаем, почему нельзя желанию пачкать Женю поддаваться. Она загоняет и будто держит на цепи. Она тихо курит на балконе, говорит о чем-то своём, интересуется его подготовкой к Чемпионату России, поддерживает и в такие периоды с ней хорошо и Петя не борется с её личной тяжестью. — А на лутц-риттбергер пойдёшь в этот раз? Хотя бы на каскад три-три? — спрашивает однажды Алина, выдыхая густой дым. Иногда Пете общество Алины кажется удушающим не только из-за противного дыма сигарет. Иногда есть чувство, что она словно груз держит его на дне, не даёт выплыть на поверхность и вдохнуть наконец. Он себя убеждает, что это к лучшему, это правильно. А Алина всё равно душит. В такие моменты, он думает, что лучше уж Женя-нарукавники, чем Алина-груз. — Пойду, куда денусь. Если его ставить, то в конце, а там уж на что сил хватит с этим тройным каскадом. Алина пожимает плечами, безмолвно соглашаясь с его решением. Она сама этот каскад любит особо нежно и Петино исполнение тоже очень ценит. И вроде бы с Алиной по-дружески тепло, но иногда она косится на него немного подозрительно и он сразу же понимает, речь пойдёт о Женьке. И вот тогда она правда душит. — Что решил с Женей? — она старается выглядеть непринуждённо, но сигарета в её пальцах угрожает надломиться пополам, так что Петя чувствует в этом фальшь сразу же. Она тоже нервничает, боится эту тему поднимать. Петя думает, лучше бы и дальше боялась. — Не общаюсь с ним. Жду, когда всё успокоится. Он не говорит ей «чувства», потому что не хочет до нервного тика доводить. Он уже понял, что Алина — любительница приторной лжи, в которой купается и эту ложь вместе с ядом принимает внутрь. Ей не нужна правда, ей бы хорошую «правильную» иллюзию. Петя её создаёт. Она всё больше намекает на их отношения в соцсетях, всё больше заполняет собой. А Петю, почему-то, душит. Ночью после этого разговора ему снится Женя и в этом сне неправильно абсолютно всё, начиная с того, что Женька вообще в его сне оказался. Ему, по-хорошему, не во снах, не в сердце не место совсем. Женя привычно мягкий, даже какой-то кошачий, совсем рядом, от него веет жаром, который оседает на Петиной коже. Это ярко, чувственно, прямо с ума сводит, особенно то, как в золотых глазах мелькают теплые отблески света и трепещет игривый огонёк. Петя, кажется, трепетает вместе с ним. Женя осторожно переплетает пальцы, это всё как-то несмело и робко, он обычно всегда делает это непринуждённо, будто не видит в этом ничего такого, а сейчас будто храбрости набирается В следующую секунду Женя накапливает всю свою смелость в одном движении и целует. В этот момент Пете кажется, что мир на секунду остановился, сжался вокруг их соприкоснувшихся губ, а затем всё взрывается, отдаёт в мозг горячими брызгами, и Петю плавит. Женя в этот поцелуй отдаёт всего себя, будто в последний раз у него есть такая возможность. Когда Женя вот такой, нельзя держать руки при себе, это просто что-то невозможное, потому что он манит плавностью линий, жаром своего тела, холодными ладонями, которые смело лежат на плечах. Женя манящий. Петя только руки тянет, чтобы наконец, впервые за две недели почувствовать на ладонях тепло, чтобы впервые коснуться его волос, но Женя отстраняется на несколько сантиметров и дышит горячо прям на губы. В глазах Жени живой золотой огонь, который игриво и горячо сверкает, разгорается, когда Петя все же даёт волю рукам и притягивает к себе и на кровать тянет, чтобы найти хоть какую-то точку опоры. Пока Женя так горит, Петя не уверен, что его колени в какой-то момент не выдержат и подогнуться. А такое чревато падением и назначением дедакшена. Дедакшена не происходит. Женя сам смело перебирается на бёдра, снова тянется за поцелуем и Петя тут же на него отвечает, руками старается в этот раз коснуться всего и сразу. Они целуются как-то слишком жадно, будто их в любой момент могут остановить и разлучить, а они не хотят жалеть об упущенных секундах, как иначе объяснить то, что Женя лезет пальцами в волосы, быстро находит резинку и снимает её, пока Петя руками какое-то безумство творит, касаясь везде. Он гладит по спине, сжимает бока, а затем смелеет, лезет под толстовку и касается голой кожи. Это настоящее, ничем не омрачённое блаженство. Петя почти обжигается тем, как горячо ощущается касаться Жени кожей к коже, какая эта плавность линий на самом деле податливая под ладонями. В Женином золоте танцуют черти. Петя готов смотреть на это бесконечно. А затем он просыпается. В один момент пропадает всё и становится холодно и пусто. Это действительно противное чувство, когда резко вырывают из момента, когда все так хорошо, так сладко и горячо. Еще секунду назад у него под ладонями дрожал от возбуждения Женя, а сейчас дрожит от озноба и лёгкого возбуждения уже он сам. На часах два часа ночи и Петя уныло плетётся в ванную, чтобы смыть эту дрожь и снова уснуть. Он понимает, что вообще произошло, только когда снова ложится в кровать и его накрывает посильнее, чем накрывают лавины альпинистов. Что вообще это было? Это уже выходит за шкалу неправильности, обозначенную Петей ранее, это — живой ужас, настоящий и противный. А ведь противно то и не было. Самое неприятное было то, что на самом деле Петя не воспринимал это чем-то неправильным или греховным, он кажется вообще, когда речь идёт о Жене, забывает о Боге. Он и до этого был не то чтобы очень религиозен. Не читал молитву каждый вечер или каждое воскресенье, он просто верил, что Бог есть где-то там, соблюдал все основные заповеди, которые в целом было легко исполнять, если ты здоровый ментально человек. От Алины он сбегал не молиться, как ей наплёл, а побыть в одиночестве, чтобы никто не трогал. Просто у людей будто бы гораздо большее уважение вызывает религия, чем его нужда в личном пространстве. А теперь, когда Женя пришёл, и без того не фанатичная религиозность совсем посыпалась. Петя даже не мог вспомнить, а когда он в последний раз молился? И не то чтобы само осознание было болезненным, он его будто бы и не почувствовал. После этого сна ему было слишком хорошо, он хотел, чтобы это не было простой иллюзией. Иллюзии это вообще по части Алины. Написать Жене и попросить о встрече утром хотелось очень сильно, но он держался, потому что понимал, что иначе на эмоциях он таких бед натворит, что лучше и не думать. Женю пачкать нельзя. Но тактику явно нужно менять. В целом Петя знает, что можно за день настолько убиться, что ничего снится не будет. Убиваться сейчас как раз самое время, потому что Чемпионат России уже наступает на пятки. Впрочем эту тактику буквально через пару дней хочет завернуть Вероника Анатольевна. Она строго его отчитывает за переусердствование и грозит даже, что если он получит травму перед главным стартом сезона, она его, как маленького, выгонит с катка. Но всё же у него получается отработать всё: и недокруты, и вращения, и дорожки настолько, что тут хоть на самом деле можно пробовать четверной аксель. Но всё же мозги у него, как выразилась Вероника Анатольевна, иногда на месте, так что эту идею завернул уже он. Чувство усталости было настолько перманентное, что спал он как убитый. Это приятно, когда вместо снов перед глазами только темнота и ничего более. В последнюю неделю перед Чемпионатом России Вероника Анатольевна строго велела ему нормально спать и не убиваться на тренировках. Петя прислушался, потому что в этом было разумное зерно. Убиваться ради результата это конечно хорошо, но выжать из себя все силы перед Чемпионатом России не хотелось бы. В первый же день к нему естественно возвращается Женя. Петя совершенно искренне думает, сделай одолжение, Женя, иди нахуй. Лучше бы ему приснилось, как Женя ака Онегин Пете прямо в сердце стреляет. Чтобы как Ленскому. Чтобы вот раз и всё, и не мучать больше. Вместо этого у Жени в глазах снова пляшут черти, нашедшие идеальное место в этом манящем золоте. Петя целует в голое плечо мягко, а Женя только поддаётся ближе, опять тянет руки в волосы и распускает их, мягко расчёсывая пальцами. Всё очень плавно и осторожно, Женя по-кошачьи вытягивается навстречу неторопливым касаниям рук, а потом наклоняется медленно к шее и губами пульс ловит мягко, дорожкой по артерии ведёт вниз и руками лезет Пете под футболку. Холод приятно обжигает, приводит в чувство после этой плавной ласки, заставляет действовать торопливее. У Пети мурашки бегут по телу из-за Жени. В Жене черти целый бал устраивают, бушуют, а Пете нравится, он готов в этот момент замереть и просто на пламя в глазах смотреть. Это манит. В этот момент касаться можно много, кажется не существует никаких запретов и ограничений, это полный карт-бланш. Петя ладонью ведёт по выступающим тазовым косточкам, ведёт по внутренней стороне бедра, осторожно обходит синяк на бедре Жени, чтобы не задеть. Касается головки, смело по ней размазывает естественную смазку большим пальцем. Пете нравится так Жени касаться, это по-особенному завораживающе. А затем он просыпается и ему не нравится абсолютно. Это совсем бред Женю так трогать. Неправильно, то что у Пети на него встаёт. Противно просыпаться вот так, когда тебе снится человек, которого видеть нельзя, а очень хочется. Неправильно дрочить на Женю, представлять эти мягкие волосы, золотые глаза, этих бушующих чертей и голос, даже в такие моменты мягко мурлыкающий. Петя об этом конечно знает, но уже ничего поделать не может. Не может ни развидеть Женю, ни нахуй его послать, не дай бог и такая бесовщина приснится. То, что Петя это делает еще не значит, что он считает это правильным. Он совершает ошибку, уж точно вляпывается в Женю полностью, когда загнанно дышит, когда своего члена касается и только о нём думает, когда его ладонь противно липкая становится. Петя всё это время старался отрицать очевидное, а именно тот факт, что Женя ему нравится. Сейчас он понял, что влип окончательно, потому что это больше, чем «нравится». Это уже одержимость какая-то. Как там Алина говорила? Женя — яд. И у Пети, кажется, уже отравление хроническое. Чемпионат России обещает Петю, по ощущениям, растоптать, уж с таким то количеством сильных соперников. Пете, чтобы в самый низ провалиться достаточно только одного Жени.

***

Говорят, артист умирает дважды: один раз, когда заканчивает выступление, а второй уже по-настоящему. Петя выходит, хотя здесь уместнее вываливается из образа. После этой произвольной он, кажется, близок к настоящей смерти как никогда раньше. Петя чувствует только раздирающую, острую ненависть, которая плескается-плескается, становясь громче с каждым шагом. Бульк-бульк-бульк. Он четвёртый. Даже так хуже Жени, на этот раз на три балла хуже. Хуже на то самое вращение из короткой. Хуже на касание рукой. К нему выбегает растрёпанная и помятая Аня. На её нежном родном лице видно стремительно убегающую чёрную каплю, это подводка с тушью стекают вместе со слезой. Она его за предплечья берёт нежно-нежно, так, только как она сама умеет, и не встряхивает, не сжимает, только смотрит своим мокрым слабым взглядом прямо в глаза. У Пети, кажется, глаза еще в КиКе стали такие мокрые, что он сдержать слёз почти не мог. — Петь, как ты себя чувствуешь? — дрожащим голосом она спрашивает. Он качает головой в разные стороны, не совсем даже пониманиет, что происходит. Это всё будто не с ним, не это пятое место в произвольной, не это падение с первого прыжка, не это четвёртое место по сумме — это всё будто сон страшный-страшный, нереальный. — Не очень, — голос какой-то не его совсем. Аня качает головой, гладит по его предплечью ладонью и выискивает в его лице более точный ответ на свой вопрос. Ненависть в голове только плещется с характерным «бульк-бульк». Аня это, видимо, со всей своей чёртовой чуткостью, видит в глазах его мокрых. — Иди отдыхай, я тебя от журналистов отпрошу. Может тебя кто-то проводит? Петя прекрасно понимает, кого она имеет в виду, ведь Аня всё так же чертовски проницательна. Конечно, она говорит о Жене, конечно хочет их сейчас столкнуть и примирить. Петя Женю видеть боится, кажется, стоит ему только эти золотистые глаза увидеть и его совсем-совсем накроет, и он уже собой только ничтожную лужу представлять будет. И тогда он либо совсем с ума сойдёт и таких гадостей наговорит, что лучше бы Женю в лицо ударил, тот бы легче простил, либо с дуру полезет его трогать, по всему телу руками пройдётся, а потом вообще не удержится, поцелует и даже больших гадостей наговорит, не оскорблений, а ничтожных «нравишься-нравишься-нравишься». Страшно совсем так себя и свой контроль над ситуацией потерять. Хотя ничего уже будто и нет, потому что Петя как всегда всё убивает. Женю хочется увидеть очень, хоть на секунду. Хочется почувствовать, что вот оно то, за что стоит держаться. Не золото даже, бронза, но такая крепкая и родная, такая золотая, намного больше чем какое-то первое место. Петя сам себя ограничивает, не сегодня, не на эмоциях. И только хуже себе делает. У него, видимо, всё на лице написано, потому что Аня качает головой грустно и понимающе. — Матвей еще не уехал вроде бы, давай с ним поедешь. Я ему сама позвоню. Петя обессиленно кивает, потому что на Матвея согласен полностью, тут уж лишь бы не дать слабину, пока до номера не доехал, а с его шуточками уж точно не выйдет расклеиться. Аня тихонечко просит подождать, а затем набирает номер телефона и говорит прямо шёпотом. — Матвей, забери Петю, пожалуйста. Ты сейчас очень нужен. Аня в целом из ласки и нежности состоит ровно так же, как Женя из любви. Она прекрасная, Петя к ней всегда только с нежностью относился, правда сейчас ни на что сил не было. Матвей, на удивление, сразу же соглашается и прибегает к ним очень быстро, по словам Ани и трёх минут не прошло. Он быстро в сторону отходит и Анечка шепчет что-то тихо, а затем тут же к нему приходит. Он весь какой-то по-кошачьи грациозный, обволакивающий, чувственный, сразу же понимает, где у Пети болит, поэтому лишь мягко подталкивает, мурлычет что вызвал им такси и затем за руку перехватывает плавно, чтобы помочь дойти до выхода, в обход всех болельщиков и персонала. Он, как кошка, старается свернуться теплым комком там, где больно. Аня за спиной снова кому-то звонит и бросает в телефон быстрое: — Алин, возьми свои сигареты. Я так больше не могу. У неё голос дрожит и слабеет, она будто всю свою собранность на организацию доставки Пети в номер потратила. Её по-человечески жалко до слёз, до тех самых, что у неё по щеке скатываются. Матвей говорить начинает чуть громче, чтобы внимание от Ани отвлечь и тянет на улицу быстрее. Уже в машине Матвей мягко просит прощения и отвечает на звонок, бросает быстрое: — Глеб, я не могу сейчас. Я с Петей. Петя слышит тихое «ой» из телефона раздающееся. Глеб быстро бросает еле доносящееся до слуха Пети, ты молодец, что с ним. Я хотел сказать, что не смогу увидеть, у меня тут… Фраза все больше затихает и конец Петя не слышит. — И как? — Матвей осторожничает, будто намеренно говорит так, чтобы Петю не нервировать. — Давление поднялось, кажется. Уговариваю на врача, ни в какую. Бесит, — дальше Глеб что-то спрашивает, но Петя снова не может расслышать, не столько потому что разговор совсем тихий, сколько потому что его периодически от реальности отрубает. — Плохо. А это, наверное, про него. Это он сейчас «плохо», Матвей же живей всех живых, а когда трубку сбрасывает, тут же к нему оборачивается и глазами своими смотрит. У Матвея глаза глубокие и очень живые, они в Петиной пустоте кажется пытаются хоть что-то осмысленное найти. Впрочем, только зря ищут. — Ты ждал Глеба? — спрашивает Петя и неловко, очень вымученно улыбается. У него внутри что-то скрипит. — Не совсем. Вернее ждал немного, но мне Аня еще утром написала, чтобы я оставался на подольше, чтобы спасательные операции если что проводить. Я сегодня уже с Колей и Гришей после проката полчаса куллер искал. Бедный молодняк, — вздыхает Матвей сочувственно. Он весь какой-то слишком настоящий и не разбитый, хотя результаты у него плохие, — Ты не переживай, Глеб все равно занят сейчас, тоже воскрешает сейчас человека одного. Петя старается на его долгой радостной болтовне концентрироваться, но слышит лишь отдельные слова, поэтому криво улыбается еще раз. Матвей качает головой. — Можешь не улыбаться, — вздыхает он. Даже мурлыканье из его голоса пропадает, уступая место серьёзности и некой твёрдости. Петя, если честно не понимает о чём вообще речь, он в какой-то своей убитой прострации, а потому лыбится лишь еще кривее. — Хватит, Петь. Давай я отвернусь, ты главное переставай себя мучать, — Матвей действительно больше не смотрит в его сторону, сосредотачивая внимание на виде за окном. Петя слышит переставай себя мучить и думает, да как уж тут перестать? Если бы он перестал, то в отель ехал с Женей. Он бы его руками своими обвивал бесконтрольно, чтобы хоть что-то чувствовать. И Женька бы только подставлялся, ластился под грубые касания ладоней. А так уж совсем нельзя. А Пете только так хочется, ну что за проклятье то. Около дверей номера Матвей его Коле передаёт, прямо как котёнка из одних хороших рук в другие такие же хорошие. Прямо как Аня сделала недавно. Следующий час Коля перед ним бегает туда-сюда, всё предлагает воды попить. Петя всё-таки не совсем глупый котёнок, поэтому осознает, что там конская доза успокоительных. Ему и пить то не хочется вообще, и успокаиваться тоже, хочется эмоцию пережить самому, а не задавить таблеткой. А еще хочется немного тишины, золотую медаль и Женю под боком. Коля к нему по-разному пытается подступиться: пробует вместе помолчать, поговорить, пробить на эмоции, чтобы хотя бы выплакаться и что-то много говорит. Петя не может сосредоточиться, он слишком в себе, чтобы реально что-то услышать. Он даже не чувствует каким тоном это все сказано, вообще ничего. В конце-концов Коля сдаётся и скатывается по стене, взъерошивая волосы, губу опять прокусывая до крови. — Я так больше не могу, — Коля быстро хватает карточку от номера с телефоном и выбегает в коридор, дверью за собой хлопая. Петя остаётся один, сохраняя всё ту же позу, обнимает колени ноги и скрывает там лицо. Он понимает, что кто-то входит, но не собирается на дверь оборачиваться. Наверняка Коля пропсиховался и опять вернулся. — Петь. Его тут же будто вырывают из растерянного состояния. Голос то совсем не Коли, а родной, обволакивающий, такой же тихий, надрывающийся и слегка дрожащий, как у него самого. Это, естественно, Женя. Кого же еще Коля мог притащить. Петя ненавидит всех с их дикой проницательностью, всех, кто знает, что Женя всегда до него достучаться может. Он конечно же сжирает Женю глазами, спиной в стену вжимаясь со всей имеющейся силой. Женя подходит к кровати, на которой Петя сидит, и ставит пластиковые стаканчики с белыми таблеточками на прикроватную тумбочку. — Это наш с тобой ужин на сегодня, — говорит, указывая на стаканчики. Шутит, но голос у него неестественный будто бы. Пете, если честно, плевать и на ужин, и на стаканчики. Не плевать только на Женю, который впервые за месяц так близко, что он почти чувствуется руками. — Зачем ты здесь, Жень? — тихо Петя спрашивает, не сводя глаз. Да как уж тут глаза уведёшь, когда смотреть на него главным успокоительным кажется, побольше этих белых таблеток. — Я тебе нужен, — Женя говорит уверенно, даже твёрдо, не даёт усомниться в своих словах. Пете бы его уверенность. Он должен сказать, что ни черта он здесь никому не нужен, пусть идёт обратно, но это слишком наглая и обидная ложь, а он сейчас как книга открытая, убедительно всё равно не будет. Он молчит. — Я Глебу сказал, что не приму таблетки, пока тебя от самоубийства не отговорю, — Женя дрожащими пальцами подхватывает прозрачный пластиковый стаканчик с одной таблеткой и крутит им перед своим лицом. Петя стаканчик сверлит взглядом, — Тут моя от давления. В твой две таблетки успокоительного положили, потому что рано тебе в номере вешаться. Петя просто не может его прогнать, не тогда, когда он уже увидел, когда услышал ультиматум. Он встаёт, чтобы быть на одном уровне. — Ты как? — шепчет Женя. Петя решает быть честным. Хоть раз убийственно честным. — Ужасно. Женя дёргается слишком нервно и тут же приближается, хватает за плечи и будто бы хочет встряхнуть, Петя ладони свои за его спину заводит, стараясь оставлять пару миллиметров между ладонями и чужим телом. Женя тут же жмётся со всей дури, даже на кровать опрокидывает обратно спиной, шепчет что-то невыносимо нежное, что у Пети под рёбрами жалостливо грязь скребётся. Он все еще старается сам не касаться. Не пачкать Женю в приоритете. Сам Женя в приоритете. Петя молчит. Это сейчас будто бы самая выигрышная позиция, чтобы Женю не испачкать и чтобы в его душу не нагадить. — Я понимаю, что тебе не хочется меня видеть, что тебе противно даже. Давай поговорим и я уйду, — Женя рвано вздыхает, стараясь слова собрать. Он это в шею говорит, поэтому Петя просто не может не чувствовать дрожащий тон, — Пожалуйста. Женя кажется хочет его довести так, чтобы понадобилась двойная порция их «ужина». Чтобы от Жени противно — такое и представить тяжело. Тяжело и думать, что он своим поведением, своими попытками сделать как лучше, наоборот сделал только хуже. Создал в Жене тревожное чувство, что Пете от него противно и теперь он даже не знает, как доказать, что Женька — это самое ценное, что он еле-еле терпит, чтобы его всего не запачкать. Что он вообще держаться не может, когда Женя рвано в шею дышит и поцеловать хочет так дико, что его останавливает только мысль, что Женя кристально-чистый и пачкать его неправильно до дрожи. — Испачкаю ведь, — выдыхает Петя тихо, стараясь держать дистанцию. Женя кажется до конца даже не понимает всю глубокую суть этого слова, он будто бы вообще не собирается его протесты слушать, вместо этого холодным кончиком носа щекочет шею и ключицы, жмётся близко, сверху навалившись, давит на рёбра, руками их же сжимает, пальцами считая. У Жени эта привычка появилась, когда Петя начал сильно худеть. — Тогда испачкай меня. Просто потрогай, — Женя нетерпеливо сам берет его ладонь в свою, ведёт ею по груди, прижимает к сердцу. Там, в чужой грудной клетке, это самое сердце буйствует, рвётся наружу, на свободу, будто бы хочет прям в Петину ладонь прыгнуть и там остаться. Женя сдавленно дышит прямо над губами, наблюдает за реакцией. А Пете мерзко. Ладно еще спину пачкать, тут хоть отмыться можно, пачкать его сердце совсем мерзость. А еще ему больно, прямо сейчас, пока у Жени сердце рядом с ним заходится в безумном ритме, так больно и так желанно его касаться, до дрожи прям. Он кладёт ладони Жене на спину, к себе прижимает, потому что пачкать надо уже всего, раз сердце испачкал. Женя горячо дышит над Петиными губами и вот будто бы специально это делает, чтобы он совсем сорвался и поцеловал уже наконец, совсем-совсем запачкал, ни единого чистого пятнышка на оставил. Петя ладонью лезет Жене в волосы и голову его себе на плечо кладёт. Пусть в шею дышит, пусть мурашки пускает по всему телу, пусть Петю вымывает из берегов. Да вообще всё пусть уже случится, всё равно уже, главное хоть за остатки разума удержаться. Петя не знает, сколько они так неправильно друг к другу жмутся, но во рту начинает пересыхать неприятно, а глаза уже сухие от слёз становятся. Женя в шею неровно дышит, а затем всё-таки рот открывает и щекочет словами кожу, мурашками по всему телу бежит. — Пора таблетки выпить, — тяжелый рваный вздох прерывает его слова, — У меня голова от давления раскалывается. Женя берёт бутылку воды из Петиной сумки и они быстро в рот всё содержимое своих стаканчиков закидывают, водой с одной бутылки запивая. Он сам на кровать садится, а Женя продолжает стоять, сжимая в руках пустой пластиковый стаканчик Петя молчать уже не может. — Не уходи. Останься тут, — Петя знает, что это звучит жалко, даже неправильно, сейчас Коля вернётся, а на кровати Женя спит в кольце рук Петиных, — Решим как-нибудь с Колей все, просто оставайся. Женя кивает. В этом его жесте столько понимания и нежности, что у Пети от грязи чувств в груди больно щемит. Он терпит. — Я уже договорился, чтобы Коля поспал с Глебом. Я никуда уходить не собирался. Хотел надавить на жалость, что мне некуда идти, если прогонишь. Петя его обнимает, и почему-то, несмотря на то что Женя весь запачканный, грязным он не чувствуется, он всё такой же родной и такой же чистый, поэтому Петя смело его к себе прижимает. Может это не было грязью с самого начала? Через время в дверь номера тихо стучат. Пока Петя идёт к двери, она сама открывается и в щёлку глядит целое множество пар карих глаз, там и Аня, и Коля, и Матвей, и Глеб, и даже Алина. И все они осторожные, но какие-то шаловливые, особо забавные в этой сцене подглядывания. — Никто не умер? — спрашивает Глеб с порога, заметив, что никто в номере не спит, — Выпили то, что я вам дал? — Выпили, выпили, — уверяет Женька, на кровати потягиваясь, — Как видишь живём пока. — Петь, а ты как? — мягко Аня спрашивает, подходя поближе и обнимая. Петя гладит её ласково по макушке, вспоминая о том, как она пару часов назад плакала. Доводить её до слёз очень стыдно. — Всё в порядке, — улыбается он искренне. На душе на самом деле спокойно и совсем ничего не скребётся. За спиной Ани тут же радостно выдыхает Коля и улыбается хитро. — Ты как Женю притащил? — твёрдо спрашивает Петя. Коля хитро улыбается, даже нагло. — Я еще своё «спасибо» не услышал. Петя заветное «спасибо» Коле говорит, даже решается на риск и обещает ему, что в долгу не останется. Говорить такое вчерашнему подростку всегда опасно, говорить это молодняку вроде Коли, значит быть обречённым прыгать параллельный сложный контент, пока ноги не отвалятся. Петя надеется, что Коле не взбредёт в голову ещё более наглая просьба. — Я ради тебя к Марку пошёл в двери стучаться, чтобы у него номер комнаты Жени узнать. Потом еще договорился с Глебом, что у него спать останусь, так что после ужина вас трогать не будем, — хвалится Коля по пути на ужин. На ужине Петя чувствует на себе приятный эффект успокоительных, поэтому спокойно ест, поздравляет Влада с его заветным титулом и возможной олимпийской квотой, да и в целом не чувствует себя как мёртвая рыба-капля. После ужина его умудряется выманить на балкон Алина. Петя быстро Жене карточку от номера передаёт и обещает, что скоро будет. Он, естественно, знает о чём пойдет разговор, так что на балкон к девушке он идёт уже с заготовленным чистосердечным признанием. Алина выглядит пристыженной ещё перед тем, как он успевает ей хоть что-то сказать. — Ты меня прости, — вдруг тихо говорит она, нервно крутя на пальце тоненькое колечко, — Я не должна была тебя заставлять от Жени отказываться. Больше я в это не полезу, обещаю. Петя, не то чтобы верит, что она не полезет, но всё равно принимает извинения и приобнимает девушку одной рукой. Она в этот раз даже не курит, но все равно сигаретами от её кожи и одежды пахнет сильно. Этот запах уже так с Алиной прочно ассоциируется, что Пете даже напоминает её черты характера. И сигаретный дым и Алина, оба вероломно захватывают всё пространство, вцепляются сильно, а избавиться от них тяжело. Она шепчет ещё какие-то мелкие извинения, но Петя не слушает и просто наслаждается моментом долгожданного спокойствия, когда у них с Алиной всё спокойно и нет ощущения, что она набросится на него и выгрызет всё живое и трепетное. — Я больше Женю избегать не буду. Это была плохая идея с самого начала, — это не звучит как оправдание или извинение. Когда он возвращается в номер, Женя уже спит на его кровати. Петя ложится на соседнюю и думает, сделай одолжение, Женя, оставайся навсегда.