Пособие по некРомантике для начинающих

      Ноа вдыхает полный мороза прохладный воздух. В Скрытых залах всегда студёно, и вокруг тебя словно бы висит лёгкая дымка. Эммрик вновь позвал её сюда ненадолго. Теперь он часто просил составить ему компанию – провести поминальный обряд, поухаживать за могилами, а иногда и разобраться с нежитью, что тревожила покой Некрополя. Даже с ним эти походы были довольно сомнительным удовольствием, но хоть помогали не вздрагивать каждый раз, когда она слышала поблизости дребезжание чьих-то костей. Со временем ко всему привыкаешь. Бояться трупов де Рива от этого меньше не стала, однако это было разумное опасение, а не бессмысленная паника.       Знакомой дорогой она добирается до Садов Памяти, оглядывая ряды гробниц и растущие рядом с ними цветы. Красивое всё же место, хоть и одно огромное кладбище.       Ноа пугали кладбища, в любой их ипостаси. Ряды ваз с прахом почивших, что держали у себя под боком дворяне, крутые берега рек или луга, над которыми развеивали пепел бедняки и где они жгли погребальные костры, поля давних битв, на которых многие нашли свой последний приют... Умом она понимала, что не стоило переживать из-за тех, кто лежит в земле, остерегаться нужно было тех, кто по ней ещё ходит, но ничего не могла поделать со страхом, ползущим своими мелкими лапками по груди.       Ноа пугали кладбища. Однако рядом с Эммриком оно стало самым спокойным местом из всех возможных – Ворон знала, что подле него ей беда не грозит. И со временем поняла, что в Садах не так тихо, как ей казалось сначала. Она слышала почти незаметный шёпот душ, различала приветливый щебет огоньков вдалеке, шелест трав. Ну и голос Волькарина, конечно. Любимый её звук.       Он был ей надёжным проводником в лабиринтах теории магии и прочих вещей, в которых эльфийка смыслила мало. Он всегда вёл её, безошибочно выбирая верные пути, и сейчас она пошла за знакомым звучанием. Некромант стоял у начала аллеи, отчитывая за что-то своего ассистента.       — Ну, и что же ты скажешь в своё оправдание?       Прям строгий отец с нашкодившим сыном. Чуть усмехнувшись, де Рива решает попридержать эту мысль.       — Я что-нибудь пропустила? – приветственно помахав рукой скелету и его магу, она подходит ближе.       — Только попытку Манфреда напороться на розовый куст.       — Ты не поранился? – женщина осматривает подопечного чуть внимательнее на предмет царапин. Розы – растения довольно коварные.       — Уверяю вас, причин для беспокойства нет никаких, с Манфредом всё в порядке. Чего я, к сожалению, не могу сказать о наших садовых насаждениях.       — Немного хулиганства в его возрасте вполне нормально, Эммрик.       — Но не тогда, когда эта тема была уже столько раз обговорена, – вздыхает Дозорный с лёгким оттенком досады.       Лукаво улыбаясь, Ноа подмигивает Манфреду.       — Не расстраивайся, у каждого есть история, связанная с осквернением клумб. Просто некоторые не говорят о своих. Вот из-за меня как-то раз вытоптали все цветы в палисаднике леди Меллерин.       Шипя, скелет хлопает в ладоши, и будто бы ожидает продолжения. И не он один.       — Знаменитой орлесианской флористки? Её цветочные композиции были довольно известны в определённых кругах. И как же так вышло, что вы стали причиной столь злостного поругания?       — Просто выполняла заказ в предместьях Вал Руайо. Стража Меллерин пыталась отыскать убийцу, прикончившую одного из хозяев дома и перевернула всё в округе, в том числе и сад. А я просто сидела на крыше и смотрела, как они давят газоны. А когда достопочтимая леди нашла сломанный куст каких-то редких роз, и кучу отпечатков солдатских сапог в оранжерее... – Ворон посмеивается, и чуткое ухо уловило бы в этом смехе нотку злорадства. — Клянусь, её крики слышали даже в Халамширале.       Ноа решает упустить тот факт, что стражу в этот сад привели нарочно оставленные ею следы. Меллерин не понравилась ей с первого же презрительного "остроухая", брошенного в лицо одной из служанок вместе с бокалом подогретого вина. Это была вовсе не месть за девушку, которой просто не повезло попасться хозяйке в неподходящее время, де Рива не настолько сентиментальна. Просто она не любила орлесианцев. И высокомерных аристократов. А тут – вот ведь совпадение – два по цене одного. Упускать такой шанс было бы огромным промахом.       Эльфийка всегда издалека следила за своими целями и их окружением, рассчитывая, как подобраться поближе. И знала, куда бить, чтоб побольнее. Разорённые грядки расстроили Меллерин куда больше, чем гибель собственного мужа. Смерть главы семейства была оплачена, бессильная злоба и истерика его жены просто приятный бонус к хорошо проделанной работе. Цветочный произвол был пусть и мелочным, но зато очень забавным занятием.       Как и во многих других вопросах, в этом они с морталитаси тоже не сходятся.       — Наверняка ей было досадно обнаружить потерю, подобную этой, но лично у меня в данной истории наибольшее сочувствие вызывает садовник, чьи труды были так безжалостно уничтожены.       Надо же, а ей кажется даже немножко стыдно.       — Зато ему заплатят во второй раз, – она не оправдывается, вовсе нет, — чтобы переделать уничтоженное. Больше работы, больше и денег.       — Вы во всём найдёте светлую сторону, верно? – чуть улыбнувшись ей, Волькарин поворачивается к Манфреду и в голосе его начинают звучать профессорские воспитательные нотки. — Причиной этого поступка, что свёл на нет все чужие усилия, послужила прискорбная случайность, однако порою самые неприятные вещи происходят именно из случайности или недальновидности. Мы не всегда способны предугадать последствия даже самых малых своих действий, но можем и должны брать ответственность за них. И если наши деяния причинили кому-то вред, то наша обязанность это исправить, в меру сил и возможностей.       Ноа согласно кивает на каждое слово из наставлений Эммрика. Пусть учит молодняк чему-то хорошему. Она всегда успеет чуть-чуть подпортить его труд позже, у неё в карманах полно баек о проделках – собственных и чьих-то ещё. И некоторые из них довольно жестокие. Но Манфред услышит их, только когда подрастёт.       Вообще, истории с заказов, подобные этой, любил описывать во всех красках некроманту мастер Луканис, и Дозорный всегда выслушивал его с терпеливым вниманием, хоть и было заметно, что такие темы ему не по нраву. Однако на рассказы Ноа Эммрик реагировал иначе – видимо, уже свыкся с её работой и даже виду не подавал, что ему неприятно. Наоборот, он внимателен, словно бы ему и впрямь интересно и подобное происходит уже далеко не впервые. И от этого эльфийку затапливает вновь то странное чувство, схватывающее сердце холодом. Но холод этот был ласков, как лёгкий мороз солнечным зимним утром или свежесть листочков мяты на языке.       Ей знакомо имя этого чувства и Ноа надеялась, что Эммрик привёл её сюда, подальше от посторонних глаз, потому что и сам ощущал нечто подобное.       Проводив взглядом радостного удаляющегося Манфреда, что задался целью поиграть с огоньком, снующим среди могил неподалёку, де Рива переводит внимание на морталитаси.       — Зачем мы здесь на сей раз? Провести ещё какой-нибудь ритуал?       — Это причина нашего сегодняшнего визита, да, но далеко не единственная. Я решил, что вам стоит знать одну вещь, весьма важную. И позвал вас сюда, чтобы рассказать вам о своём желании, что зародилось ещё в юности и что я пронёс с собою через года.       Что ж, звучит многообещающе.       — И… что же это?       — Моим намереньем с самой весны жизни было под её конец стать личем.       — Замечательно. – Ворон качнулась с носка на пятку. — А кто это?       Принимая вид почтенного академика, Эммрик сцепляет за спиной руки. Будто бы ждал подобного вопроса и уже готов прочитать по нему целую лекцию.       — Лич является магом, что добровольно перешёл через границу смерти, при этом сохранив своё подлинное сознание и волю. "Высшая нежить", если позволите мне такой термин.       — О.       Предел её красноречия. Впрочем, в данной ситуации оно и понятно. Будь поблизости лавочка, де Рива бы обязательно села, ноги совсем не держали.       "Перейти границу смерти". В какую красивую обёртку он завернул слово "умереть". И, как всегда, вместо простого ответа в два слова выдал ей два предложения, однако главную суть она уловила.       Частые разговоры про смерть и духов, ещё более частые посещения кладбищ, давно написанное завещание, в которое иногда вносились поправки и желание ритуального самоубийства у объекта твоей симпатии – вот, что ты получаешь, влюбившись в некроманта. Ноа с трудом подавила порыв судорожно вздохнуть. Ну почему никто не мог сочинить никакого пособия по подобным отношениям? Она бы хоть знала, во что ввязывается.       — Но если вы собираетесь стать личем, то как же наше… – эльфийка неловко поводит рукой, подбирая подходящее слово, — всё это?       Подобрала, молодец.       — Многое изменится, когда будет проведена церемония вознесения, но это произойдёт ещё нескоро. А до той поры мне бы не хотелось терять вашу компанию.       До той поры. А после? Впрочем, по шагу за раз.       Ладно, если быть до конца честной, не на такой разговор Ноа рассчитывала. Но с Эммриком были бесполезны любые расчёты. Нет, ей определённо точно нужна методичка, хоть какая-нибудь, тяжело практиковаться без поддержки теории. У неё было много коротких интрижек, пару раз даже с магами, но никогда и ничего подобного. Что делать, если внезапно понимаешь, что влюбился в морталитаси? Вот она тоже не имеет понятия.       Изящным взмахом руки чародей зовёт её за собой. Медленно идя вдоль ряда могил, она всё же решает спросить:       — И... как это происходит? Вознесение, я имею в виду.       Наверняка в этом ритуале нет ничего, о чём ей бы хотелось услышать, но осведомиться надо.       — Сперва, после лет подготовки, проводится оценка души претендента. Если личи-хранители находят просящего достойным, то в ходе церемонии один из избранных членов Дозора убивает кандидата.       — Подождите, но как тогда...       — Преодолев рубеж, что отделяет жизнь от смерти, душа не исчезнет за Завесой, но привязанная к своему телу вернётся в мир, более не страшась его покинуть. Остальное – детали, которые я, увы, не имею права разгласить.       Кончики пальцев сковывает морозом, но причиной тому вовсе не холод Некрополя. Ему нужно будет умереть. От одной только мысли стало не по себе. Произнесённая вслух предельно точно и ясно, она повисла в воздухе тяжёлой ледяной взвесью, и теперь не получится притворяться, что ты этого не услышал и не осознал. У Волькарина есть опыт и годы выучки, чтобы воспринимать это так спокойно. У де Ривы нет.       Останавливаясь, Эммрик с беспокойством смотрит на Ворона.       — С вами всё в порядке? Вы побледнели.       — Да, всё отлично, – Ноа выдавливает из себя улыбку. — Когда, говорите, вы собираетесь стать личем?       Мне нужна дата, с точностью до минуты. Не хотелось бы просто в один день проснуться и внезапно узнать, что твой возлюбленный превратился в скелет, пока ты дрых под укрытием одеяла.       — Я не могу открыть вам этого, потому как не ведаю сам. Вознесение требует тщательной подготовки, у него нет чётких рамок и ограничений во времени. Обещаю, когда настанет пора, вы будете первой, кто узнает об этом. Я бы не стал принимать такое решение, не предупредив вас вначале.       Что ж, по крайней мере, когда он всё же решит самоубиться, де Рива хотя бы будет в курсе заранее.       — Скажите... почему вы так желаете превратиться в лича?       — Потому, что подобное существование открывает множество самых удивительнейших возможностей.       — Но и забирает не меньше.       — Вы правы. Маг-лич занимает самое высокое и почти что священное положение среди рангов Дозорных. Он пользуется почётом и уважением, однако на его плечах лежит немалая ответственность. Защита Некрополя и его обитателей, как живых, так и мёртвых, противостояние угрозам извне – всё это тяжкий долг службы, что придётся нести целую вечность. Я не тешу себя иллюзиями касательно подобного существования, и пусть не до конца, но знаю, чего лишусь и что приобрету взамен. Годы и годы ушли у меня на изучение этого вопроса. Исследования, эксперименты, беседы...       — И всё же вы ещё здесь. Вряд ли вас останавливает объём будущей работы. Что же тогда?       — Риск. Есть шанс погибнуть во время церемонии, уже без надежды на возвращение.       Чуть не споткнувшись, Ноа поднимает на мага глаза, стараясь, чтобы в тоне не слишком сильно было слышно возмущение.       — То есть вы готовились, жизнь этому посвятили и всё равно можете умереть?       Это как если бы де Рива пробралась во дворец архонта Тевинтера и уже стоя за его спиной с кинжалом наготове сделала к жертве шаг – и поскользнулась. Нелепо. Несправедливо. Нечестно.       Впрочем, чего ещё ждать от магии.       — Теперь вы понимаете, – морталитаси печально улыбается ей, — причину, по которой я оттягивал судьбоносный момент, насколько хватало сил. Это не оправдание для моего малодушия, но я попросту не могу... Не могу не бояться сделать последний шаг. Всей душой я стремлюсь к этой цели, и всё же страшусь её столь же сильно, как и желаю. У нас в Неварре есть одно выражение: "только для печали существует граница, для страха же – никакой".       — Немного страха даже полезно, он помогает выжить. Но не нужно отдаваться ему целиком.       Когда человек слишком испуган, то лишается способности мыслить. Ноа часто видела такое – тело берёт верх над разумом и никакие доводы рассудка тебе уже не помощники. Страх делает жестоким. Страх делает глупым. Но она прошла через это. Научилась если не бороться со своими кошмарами, то хотя бы подавлять их, не обращать слишком много внимания. Может, у неё получится помочь и Эммрику через это пройти.       Разбойница несмело касается мужского плеча.       — Нет ничего стыдного в том, что вы боитесь, тут любой бы боялся. Но вы преодолеете этот страх, я знаю.       Маг вновь улыбается, но уже с благодарностью.       — Вы верите в мои силы куда больше меня самого. И вера ваша поистине воодушевляет.       Они проводят время в тихой беседе, переходя от усыпальницы к усыпальнице, собирая цветы с чужих могил – ей это уже даже странным не кажется. Осторожно срывая бутоны, она оглядывает места упокоений. У некоторых надгробий стояли различные вещи, от узорчатых стаканов до игрушек. Наверняка кто-то ценил эти безделушки при жизни, берёг и заботился. Прямо как сейчас заботятся о захоронениях этих людей те, что пока ещё живы.       Пепел – вот всё, что оставалось в память о покинувшем тебя родственнике или друге. Просто серая пыль, которая легко развеивалась по ветру. И пусть смириться с потерей не было так же легко, но по крайней мере это немного помогало. Забыть, сгладить острые углы горя и стряхнув золу с ладоней, идти дальше. Неварранцы же живут с постоянными напоминаниями, возвращаясь на кладбища снова и снова, прикованные к месту вечного отдыха тех, кого когда-то любили. Из раза в раз видеть дорогие сердцу имена, высеченные в граните погребальных плит... всё равно, что ткнуть прямо в сердцевину только начавшей подживать раны. И продолжать это делать, не давая себе и шанса на исцеление.       Оторвав взгляд от памятников, Ноа смотрит на осторожно рвущего цветы рядом с ней некроманта.       — Украшать могилы – ещё один из ваших обычаев?       — Можно сказать и так. Это способ выразить наше почтение к мёртвым. Показать, что мы всё ещё заботимся о них, помним и любим, потому и оставляем подношения у их последнего пристанища. Это служит и напоминанием нам в не меньшей степени. Всё рождённое обречено на гибель. И потому так важно жить, пока ещё есть шанс.       Поднимаясь с земли, маг передаёт ей ещё несколько соцветий и осматривает букет, что она держит в руках.       — Думаю, достаточно. Прошу, следуйте за мной. Я хочу вас кое-кому представить.       В молчании Эммрик ведёт её по почти заросшей тропинке куда-то к окраине Садов. Останавливаются они у двух могил, и ей даже не нужно читать надписи на серых камнях, чтобы понять, к кому её привели.       Дозорный берёт у неё цветы, подбадривая с лёгкой улыбкой.       — Ну же, не смущайтесь. Поприветствуйте их.       Эльфийка послушно приседает в изящном реверансе.              — Господин, госпожа, рада встрече. Я Ноа из Дома де Рива.       Итак, Эммрик познакомил её со своими родителями. Давно мёртвыми родителями, но она полагает, что это серьёзный шаг вперёд. У долийцев подобное знакомство вещь больше формальная, благодаря Арлатвенам все знают друг друга хотя бы косвенно, а вот в Антиве ввести кого-то в дом к тем, с кем связан кровью – значит заявить о немалой глубине своих намерений. Интересно, знает ли Волькарин об этом?       А ещё интересно, как бы отреагировали её собственные родители, представь она им некроманта. Ноа мало о них помнила, но думается ей, что влюблённость их дочери в морталитаси показалась бы им меньшей из всех проблем.       Опускаясь перед могилами на колени – жест, весьма непривычный для степенного академика, – маг задумчиво перебирает стебли, пока Ворон глядит на его профиль. На кого он больше похож, на отца или мать? Кто подарил ему такие глаза, этот красивый нежный оттенок? Какими были его родные? Что бы они сказали, узнав о ней?       — Как думаете, я бы им понравилась? – Вопрос слетает с губ раньше, чем она успевает его даже осмыслить.       — О, безусловно. Вы смелы, упорны и умны столь же, сколь и решительны. Я думаю, они были бы рады узнать вас поближе.       Щёки предательски вспыхивают румянцем на такие бы вроде простые слова. Отворачиваясь, Ноа жалеет, что её волосы слишком короткие, чтобы можно было спрятать своё смущение за светлыми прядями. Слава Создателю, Волькарин не глядит на неё.       — Помните ли вы прошлую нашу беседу, Рук?       — Конечно. Вы говорили, что в Неварре мёртвых родственников посещают так же часто, как и живых.       — Для нас одинаково важны и те, кто ушёл и те, кто остался. Мы не делаем различий между одним и другим. Мне нравится приходить сюда временами. Говорить – и думать, что они меня слышат. Что даже отвечают, просто я не силах уловить их голосов.       Ноа присаживается рядом с ним, смотря на аккуратные строчки могильных камней.       — О чём вы разговариваете?       — О многих вещах. Когда я был моложе, рассказывал им об учёбе. Потом о том, как сам учил других. Даже читал им первую свою работу, принятую к публикации, – он тихо посмеивается, — слог тогда у меня был не самый ровный.       Аккуратно расставляя бутоны по двум вазам, Эммрик замолкает. Часть цветов он оставляет ей, и де Рива плетёт из них венок – совершенно не задумываясь, по старой привычке, что не смогли вытравить из неё даже прожитые годы. Она смотрит на хитросплетение хрупких стеблей, что держит в ладонях. Мама учила её заплетать травам красивые косы, когда Ноа было лет шесть.       — Вы часто здесь бываете? – Ворон кладёт венок на могилу – тот неприятно жжёт пальцы.       — Не так часто, как хотелось бы, но достаточно, чтобы дать им понять, что их не забыли. – Закончив, маг складывает руки на коленях. — А вы навещаете своих родных?       — Нет.       — Отчего же? – он тут же спохватывается. — Если мой вопрос неуместен…       — Всё нормально. Просто я не знаю, где они. И даже если бы знала, не смогла с ними поговорить. А вот вы бы смогли.       Она поправляет волосы, смотря на чужие имена, высеченные в граните. У её родителей нет такой роскоши, как ухоженная могила. Впрочем, лежат четыре тела одинаково укрытые чёрной землёй. Его семью отнял несчастный случай, её – злая воля, но какая разница, если результат одинаков.       — Мои соболезнования. – Тихо, мягко, его голос всегда в такие моменты напоминал Ноа бархат. Да и не только в такие. — Простите, если моё любопытство покажется вам чрезмерным, но я не могу не спросить. Как они ушли?       Отец дрался до последнего, он всегда был гордым и скорее бы умер, чем жил как раб. Невесёлая ирония в том, что его желание было исполнено. Мама была ещё жива, когда всё закончилось, тянула к дочери бледные руки с содранной кожей, хрипела и плакала. Пока одному из напавших не надоел горестный вой, и он не решил его прервать. Валласлин расчертила уродливая багровая полоса – уже не первая, но хотя бы последняя. Убили они тогда одну женщину, но жизней забрали две.       Ноа отводит глаза. Не хотелось говорить об этом, не хотелось даже вспоминать. Солгать было бы куда проще. И неправильнее. Эммрик был с ней честен – и заслуживает немного честности в ответ.       — Убили. Работорговцы. Чересчур дерзкий товар доставляет слишком много хлопот и никому не нужен. Как и порченный.       Женщина хмыкает. Цинизм всегда помогает и хорошо прячет за собой обиду и боль.       Материнские руки, нежно перебирающие стебли трав и волосы дочери. Отцовский голос, рассказывающий ей о пути охотника. Твёрдая хватка, ободряюще сжимающая плечо, когда она пыталась натянуть жёсткую тетиву лука в первый раз и пахнущие мятой объятия. У Ноа это забрали. И уже не вернут никогда.       Волькарин молчит, словно услышанное было не тем, чего он ожидал. Хотя чего ещё можно было ожидать? К Воронам ведь не попадают дети богатых семей с живыми родителями. Чувствуя касание к своей ладони – ненадолго, на миг или два, она едва ли не отшатнулась, но удержала себя на месте. Пальцы лишь слегка дрогнули под теплом чужой руки. Жест поддержки, настолько же непривычный, насколько и правильный. Нерешительно Ноа смотрит магу в глаза и на миг тонет в их хризолитовой чистоте. Столько участия и понимания. Словно эта боль не только её.       Поджав губы, разбойница отворачивается, вновь возвращая взгляд на могилы. Делить с кем-то свою горечь она не привыкла. Как и к тому, что кому-то будет не наплевать.       — Не смотрите так, мне ещё повезло. Меня выкупили Вороны, а не какой-нибудь бордель. Мастер Вьяго был строг, но справедлив. И вовсе не жесток.       Без излишков, по крайней мере. Другим ученикам с наставниками свезло куда меньше. Другие ученики не дожили до того мига, когда гордо могли называть себя членом Дома де Рива.       — В любом случае, это давно было, – Ноа сжимает руку, лежащую на коленях, в кулак. — И это уже не важно. Я их и не помню почти.       — Но это не значит, что они вам безразличны. Разве не задевали вы хотя бы краем мысли, хотя бы на миг, вопрос: что было бы, не покинь они этот мир так рано? Куда бы направили, как повернули жизнь?       — Иногда, – признаётся она, — мне интересно. Что они думают обо мне. О том, кем я стала.       Гордятся ли они своей убийцей-дочерью без совести и убеждений.       Ноа поводит плечами. Ответ ей ясен и так.       — А вы, Эммрик? Вы думаете о таком?       — Всё чаще в последнее время. Размышления, подобные этим, приходят ко мне ночами порой. Что бы сказали мои родные о прошлых ошибках, о выборах, что только предстоит сделать? Были бы они рады? Горды? Какой судьбы они желали бы для меня?       — Наверное той, где вы счастливы. И не одиноки.       Он улыбнулся, поправив цветы.       — Думаю, для своей дочери ваши близкие бы хотели того же.       Встав, некромант протягивает ей руку, помогая подняться с колен. Проводит пальцами по её костяшкам – легко, мимолётно. И до странного ласково.       Ноа не может знать намерений давно мёртвых людей, но одно она знает точно: останься их семьи живы, она с Эммриком бы и не встретилась никогда.       Возвращаются они по тропинке в молчании. По бокам тянется частокол кладбищенских решёток, блестящих в тускло-зелёном свете. Эльфийка глядит на серые камни могил, на траву и духов любопытства, порхающих неподалёку. Но куда чаще – на мужчину, идущего рядом с ней. Наверное, стоит что-то сказать, однако она никогда не была сильна в красивых речах. Маленькие голубые огоньки приветливо щебетали, паря вокруг и щекоча ладони. Быть может, они пытались подсказать ей нужные слова, чтобы описать то, что сейчас теплилось внутри.       Бок о бок они доходят до центра Садов. Ноа смотрит ввысь, на изваяние двух скелетов, обвитое зелёным плющом. Мраморные кости переплетаются и сложно понять, где кончается один и начинается другой. Интересно, кому посвящён этот памятник?       Эммрик останавливается у монумента, чтобы осторожно сорвать хрупкий цветок. Белый, как кожа умершего. Такой же точно как тот, что он оставил у неё в комнате перед тем, как она всё испортила.       Ни через день, ни через два маг ничего не сказал ей по поводу той проклятущей книжки и не менее проклятущей незабудки, что де Рива положила к нему на стол. Не понял? Вряд ли. Скорее предпочёл не заметить. Вот и ответ, который ей нужен. Но не который она хотела. Для неё их лёгкий ненавязчивый флирт был дорогой к чему-то большему, Ноа как-то даже не рассматривала вариант, что это могло быть не так для него.       — Цветы в нашей культуре вещь довольно важная, как вы могли заметить, – произносит он, — мы используем их, чтобы передать наши чувства к другому. Не только к мёртвым, но и живым. В Неварре живёт великое множество самых разных растений и каждому мы даём подходящее имя.       — Какое у этого?       Если есть имя, то есть и значение. Хоть узнает, что она потеряла.       — Поцелуй Савана. Столь же красив, как и легенда о нём. Мне всегда нравилось это предание. Двое влюблённых были разлучены и погибли вдали друг от друга на чужбине. Тронутый их чувством дух Сострадания откликнулся на последнюю просьбу умирающих, и две безымянные могилы, разделённые границами стран, были украшены одинаковыми соцветиями. Теперь это растение выбирает своим домом места упокоения тех, кто любил друг друга в жизни, чтобы почтить их связь и в смерти, – вручая ей тонкий стебелёк, маг задерживает свои пальцы на её ладони. — Существует поверье, что если вдохнуть его аромат, то можно коснуться самой Тени.       Чуть улыбаясь, она подносит к губам нежные бледные лепестки. Эммрик глядит на неё и Ноа чудится проблеск нежности в этом взгляде.       Может, и нет у этого цветка никакого значения. Может, оно и не нужно.       — А это возможно?       — Всё возможно, если того пожелаю я, моя дорогая.       Сердце споткнулось на ровном месте, чтобы побежать затем только быстрее, а кончики ушей предательски запылали. "Моя дорогая". Ей уже за тридцать, она видела и делала вещи, что вогнали бы в краску даже опытных завсегдатаев "Дома Желаний", и при этом краснеет всего от двух слов. Впрочем, этот его властный тон…       Взмахом руки чародей зажигает в воздухе зеленоватые искры. Красиво. И правда похоже на Тень. Проводив восторженным взором стайку огоньков, Ворон тихо вздыхает. Ноа всегда завораживала магия. Его особенно.       Ощущая спиной холод гранита, а под ладонями – тепло чужих плеч, она улыбается, вдыхая аромат светлых цветов и отвечая на поцелуй. Со своими родителями де Рива познакомить Эммрика не сумеет, но отчего-то ей кажется, что они бы не были против.