Пособие по некРомантике для начинающих

"I'm not bad, I'm not good.

I drank every scar that I could,

Made myself mythical, tried to be real,

Saw the future in the face of a Daffodil"

Florence + The Machine

      У смерти инструментов для работы более чем достаточно. Болезни и травмы, несчастные случаи, старость, выпивающая всю жизнь из тела. У Воронов Антивы тоже арсенал довольно широкий, выбирай на свой вкус. Есть сталь, клинки и стрелы, но те, кто ставят на осторожность и готовы играть в долгую, всегда отдадут предпочтение ядам.       Конечно, и этот способ тоже не безотказен, ведь есть охрана и слуги, а у некоторых особо богатых целей – собственные дегустаторы. Однако это мало что значит, если слуги желают твоей смерти, а охрана подкуплена.       Если так подумать, жизнь Ноа де Ривы всегда была полна самого разнообразного яда. Того, что она варила в надёжной тесноте своей подсобки, и того, что пытались подлить ей в стакан на приёмах и которым ей плевались в лицо. Яд в котелке на огне, в пузырьках из стекла, речах и бокалах. Всегда нужно быть готовым и оставаться настороже, ведь никогда не знаешь, чья рука может дрогнуть над твоим вином, чьё слово пройтись по душе отравленной гранью. Друзья и враги, у Ноа есть по бутыльку с закупоренной смертью для каждого.       Она отточила свои навыки в спокойствии личных мастерских старших Воронов. Любовь к тишине и ядам помогла ей снискать благосклонность мастера Вьяго. Сначала он учил её переплетениям теории, потом дал возможности и для практики. У неё есть много возможностей проверить выученные рецепты, их число равно другим ученикам.       Читая "Размышления об ароматах" и разгадывая шифры, прятавшиеся среди страниц, она открывает для себя всё новые аспекты этого опасного знания. Можно убить человека даже его не касаясь, можно заставить кровь бурлить в венах и не будучи малефикаром. Ноа выполняла свою работу на совесть, её цели всегда после глотка вечернего портвейна замолкали навечно. Не люди – контракты, на которых ставилась размашистая алая подпись сразу же, как только они сделают последний свой вздох.       Близость смерти – самый лучший наставник, Антиванским Воронам это отлично известно. А у отравителей смерть всегда стоит за плечом, наблюдая за тем, как ты разливаешь её по стаканам.       Ноа благодарна мастеру Вьяго, его бескомпромиссной настойчивости и вечному подозрению. Но самой главной и незаменимой опорой в жизни среди ворон становятся знания вовсе не наставника. Её мама была травницей, умела создавать лекарственные отвары и бесцветную, безвкусную отраву без запаха. Могла спасти так же легко, как и убить, одной каплей, одним движением. Мама не успела открыть ей многого, но те знания, что она подарила дочери, Ноа бережно хранит у сердца, перебирая тонкие лепестки фактов вместе с листками растений, разложенных на столе. Белладонна, безвременник, наперстянка – давние её подруги.       Цветы безусловно прекрасны, но за красотой лепестков часто таится смерть, Ноа выучила это ещё девочкой. Ей хорошо знаком чёрный блеск ягод вороньего глаза, горькое послевкусие олеандра, она знает алый как кровь на губах бересклет и бледный морозник, такой же белый, как кожа тех, кто выпил экстракт из него.       Мастер Вьяго всегда говорил, что, если уж и должен умереть от яда, по крайней мере знай имя своего убийцы. Люди дали им красивые имена – "Горе матери", "Шёпот вечности", "Полуночные слёзы". Люди вообще любят романтику и выставлять даже самые неприглядные вещи в красивом розовом свете, смягчая углы. Но мастер не был таким. Он раскрыл ей всю неприглядность, уродливую изнанку их работы, не позволил обмануться блестящей обёрткой, в которую Вороны кутали собственные дела. Де Рива помнит каждый яд, что он ей показывал, уча распознавать запах и вид.       Был однако один, от которого её наставник не сумел свою ученицу предостеречь. От которого страдал и он сам.

***

      В предрассветный час на кухне было спокойно. Ноа специально вставала пораньше, чтобы успеть приготовить парочку зелий, пока тут никого нет. Так она может не бояться отвлечься и у неё достаточно времени, чтобы тщательно прибрать стол за собой. Отравить кого-то специально не так плохо, как по небрежности.       Закончив чуть раньше положенного, Ворон запаковала флаконы в сумку и повесив ту на плечо, лёгким неслышным шагом направилась к своей комнате. Ещё пара часов до того, как тишину на Маяке прервёт голос Хардинг, болтовня Беллары, звон кружек на кухне и стрёкот Ассана, который попытается вновь свистнуть с чьей-нибудь тарелки еду. Вечно голодный грифон был головной болью Даврина и мастера Делламорте, что бдел за припасами.       Осторожно отворив дверь, де Рива заходит в свою комнату – и чуть не роняет на пол поклажу. Из освещённого голубоватым мерцанием полумрака на неё уставились зелёные глаза-камни, ловящие слабые блики. Это её до жути напугало, но Ноа просто легко улыбается, поправляя ремешок сумки.       — Заблудился, малыш?       Манфред прошипел нечто неразборчивое, но определённо радостное – она уже даже научилась различать оттенки эмоций в его... голосе? Ноа думает, что можно назвать это так. Подойдя к комоду, эльфийка ставит туда сумку, начиная извлекать из неё флаконы, но оборачивается, вновь услыхав шипение за спиной. Скелет протягивал ей позолоченную вазу. А в вазе стоял перевязанный атласной лентой букет. Очень красивый букет, стоит заметить. Аккуратный, с точно подобранными листик к листику цветами. Отогнав навязчивую мысль о погребальных венках, она улыбнулась ещё шире.       — Спасибо, Манфред. Очень… мило с твоей стороны.       Для Ворона не должно быть ничего неожиданного – такая уж специфика работы. Готовым быть нужно ко всему. Но, пожалуй, никто не сможет упрекнуть де Риву в неготовности к такому финту. Однако она ничем не выдаёт потрясения: если уж и удивился, то будь добр, не показывай этого.       Ей, наверное, даже и удивляться особо не стоило. Цветы и скелеты связаны даже больше, чем кажется на первый взгляд. Ведь что ещё оставляют у надгробий усопших безутешные родственники? Пышные бутоны хризантем, которые пропитываются страхом и скорбью, маленькие звёздочки гармалы, что очень любит чужие могилы. Срывая стебелёк одуванчика, ты невольно вспоминаешь ушедшего друга, чьи волосы золотились таким же ярким оттенком под солнцем; смотря на ромашки размышляешь о знакомом аптекаре, который любил эти простые цветы; вдыхая сладкий холодный запах листочков мяты чувствуешь на плече руку мамы, что делала чай, заваривая в чашках тонкие стебельки. Ты думаешь о них, принося свою память им в дар, вне зависимости от того, где и как они похоронены. Подношения своим мертвецам – часть любой культуры.       Женщина принимает нежданный подарок, снова улыбаясь ассистенту Волькарина. Задорно дребезжа костями и склянками в рюкзаке, Манфред зашагал дальше куда-то по своим скелетным делам, оставив её задумчиво глядеть на букет. Весьма объёмный. Ноа понятия не имела, что будет делать с таким количеством растений.       А ещё она понятия не имела, откуда в её комнате ранним утром вообще взялся Манфред, цветы и ваза с неваррскими узорами. Впрочем, догадаться, кто приложил руку ко всем трём вещам, нетрудно. На Маяке был только один неварранец со скелетом-помощником и тягой к дарам флоры.       В Орлее в своё время был популярен язык цветов, Ноа даже выучила пару значений, пока выполняла один заказ, наблюдая, как в салонах веселятся дамы, передавая друг другу карточки с названиями. Ей казалось, что есть в этой идее какое-то таинство. Секрет, понятный только двоим, для остальных же – бессмыслица. Да и шифровать свои чувства таким образом жест не только романтичный, но и в какой-то мере продуманный.       Проблема в том, что, как и всё орлейское, этот язык имел двойное значение. Нужно было очень постараться, чтобы донести послание верно.       Ставя вазу на стол, она смотрит на букет. Лотос – чистота и красноречие. Купальница, жёлтая, значит либо радость, либо… Второе значение ей совсем не понравилось. Демон этих орлесианцев дери, не могли придумать что проще?       В попытках прояснить ситуацию, Ноа продолжала разглядывать стебли. Дурман – символ обмана. Слабый аромат мяты. Подозрение. Оно и по отдельности выглядело не очень-то хорошо, но вместе складывалось и в вовсе скверную картину. Эммрик любит ботанику. И в курсе всех этих значений. Но он не стал бы так поступать. Не стал бы, правда?       Может, она его чем-то обидела? Но чем, как, когда? Было неприятно думать об этом, но остановиться де Рива уже не могла. У неё было много полезных рабочих привычек, в их числе – склонность разбирать любую мысль и вещь с разных углов. Непонимание и обида, вспыхнув, тут же погасли, уступая место холодным прикидкам. В их работе поддаться порыву – значит подписать себе приговор. Ворон не несётся сломя голову делать то, что первым взбрело на ум. Ворон ждёт, терпеливо и долго, следит и размышляет, пока не соберёт всю картину целиком. Профессионал сначала разберётся, а уже потом пойдёт резать глотки.       Она с удивлением цепляет взглядом хищные острые листья. Ползучая крапива? Такого значения Ноа не знает. В голове вдруг зазвучал голос мастера Вьяго: используется для создания антимагического яда, рассеивающего заклинания. Правильно сваренный, этот яд не отражает никакого света.       Дальше – лиловые лепестки: изысканность и нежность. Вдвойне забавно, что эти симпатичные цветочки принадлежат Корню смерти. Входит в состав "Гниющей плоти". Его экстракт в малых количествах вызывает галлюцинации, при повышении дозировки же – как ни удивительно, смерть. Кто вообще станет такое дарить? Если только получатель не увлекается варевом всяческой отравы…       Ну конечно. Эммрик же алхимик, он прекрасно знает, для чего используются подобные травы. И знает, как ей нравится пропитывать кромки своих кинжалов смертоносными настойками.       Вновь вернувшись к рассматриванию букета, она принялась мысленно перечислять компоненты. Чёрный лотос – для Морочащей бомбы, в изготовлении прочих ядов поможет корень купальницы и цветок дурмана. А мята… тупица. Эльфийка, застонав, хлопнула себя по лбу. Она ведь как-то обмолвилась, что любит мяту. И с тех пор некромант заваривал чай именно с ней.       Не сдержав чуть смущённой улыбки, де Рива тихо смеётся. Волькарин памятлив и практичен. Впрочем, практичные подарки – самые лучшие. Для любой другой женщины подобный букет был бы приобретением более чем сомнительным, для Ворона же в самый раз. Взгляд зацепил меж стеблей краешек прохладного атласа. Синего, тёмного, как ночное небо Тревизо. Она не говорила Эммрику своего любимого цвета.       Подарок крайне быстро пошёл в дело. Вернувшись вечером с вылазки, Ноа идёт на кухню, затягивает тесёмки фартука, разжигает огонь, режет и давит листья, добывая отравленный сок. Ссыпав горсть измельчённых практически в пыль кореньев, де Рива принялась методично помешивать варево в котле. Она была ученицей мастера-отравителя, потому многое знала о ядах и о том, как они убивают.       "Поцелуй аспида" парализует, сжимая лёгкие, до тех пор пока человек не задохнётся, "Тихая ночь" погружает в сон, замедляя сердцебиение, пока оно не прекратится совсем. А "Объятия Маферата" разрывают вены и органы, повышая в крови давление. Ей было ведомо, какими средствами можно нейтрализовать действие токсинов внутри, или на крайний случай – как умереть побыстрее. Но она не знала, что может спасти от отравы под названием "любовь".       У этого яда был самый интересный эффект – он будто покрывал душу ржавчиной, а затем медленно снимал испорченные слои один за другим, открывая что-то новое, чистое, непривычное. И чего уж таить, это было больно. Агония будет длиться не несколько часов или даже дней, а до тех пор, пока отравитель не сжалится над жертвой, подарив ей противоядие или смерть.       Как же так вышло? Она ведь умна, она училась у лучшего среди Воронов алхимика, разбиралась в опасных растениях и всевозможной отраве, не счесть людей, глотнувших "Тихой ночи", подлитой им в бокал ею – и всё же она допустила, чтобы её саму отравили. Продолжала пить этот яд, что давала ей увешанная золотыми браслетами рука, не могла никак утолить жажды. И даже не думала о том, чтобы искать антидот.       Олеандр, паслён, бересклет и любовь: по заветам мастера Вьяго Ноа знает своих убийц по именам.       Погасив огонь, она слила жидкость из котелка в несколько маленьких флаконов. Стянув перчатки и кожаный фартук, эльфийка спрятала эти флаконы в сумку, наполненную дребезжащим стеклом. Убрав инструменты и тщательно вымыв руки, Ноа села за стол, задумчиво вертя между пальцами стебельки мяты. Растерев листья, поднесла ладони к лицу, вдыхая любимый запах. Запомнил же ведь… Раньше мята была для неё символом дома, потом отдавала на губах холодом и совсем немного – горечью. Теперь эта свежесть обещала ей что-то новое. Неизведанное. Необходимое.       Она не привыкла к подаркам и оттого чувство неоплаченного долга противно скребёт внутри. Нужно подарить Эммрику что-то в ответ, чтобы оно замолчало. Да и не только поэтому.       Ноа перебирает в памяти то, что помнила, отбраковывая одно растение за другим. Жёлтые лилии могут неплохо её подставить, а за хризантемы, неважно даже красные или нет, в Антиве вызвали бы на дуэль. У жимолости значение уместное, но всё же преподносить ему куст кажется ей весьма странным.       Сложно было определить нужные цветы, ещё сложнее их было достать. Но наконец, отыскав то, что кажется ей подходящим, она частенько вкладывала свои небольшие послания в книги Волькарина. Веточки мелиссы, заложенные между страниц и голубые фиалки, поджидавшие его рядом с очередным предложением. В тяжёлом фолианте по Тени – засушенное соцветие яблони. Бутоны просвирника у него на столе.       Эммрик любит ботанику, значения ему хорошо знакомы. Но Ворон выдать себя не боялась. Когда однажды маг всё же спросил её, выглядя при этом до непривычного взволнованным, почему она оставляет ему именно эти цветы, все его вопросы Ноа отбила тем, что ему ведь нравятся растения, вот де Рива и приносит те, которые умудряется отыскать в своих странствиях. Язык цветов? Нет, такого она не знает, только антиванский, элвен да наречие, используемое для торговли. Конечно же она солгала. И сама даже не знала, зачем.       Второй букет, обнаруженный ей через пару дней в комнате, включал в себя несколько Шипов дракона, эмбриум, и конечно же, мяту. Самую сердцевину составляли колючие веточки феландариса – идеально для создания желчного яда. Его маленькие шипы прикрывали собой цветы наперстянки. А в под защитой побегов притаился одинокий белокрыльник. Красив, ядовит, оттого – крайне полезен. Но значение его не давало Ноа покоя. Ей даже не нужно притрагиваться пальцами к листкам, чтобы ощутить жжение внутри, где-то около сердца. И это чувство режет сильнее, чем яд.       В отместку Ноа притащила в комнату некроманта целую охапку бледно-голубых колокольчиков. Чего ей стоило только отыскать такое количество. Но она всегда была упрямой.       С тех пор эльфийка частенько находила у себя в комнате совсем небольшие букеты. И среди стеблей Арборского благословения и дурмана нет-нет да мелькнёт василёк или гибискус. Можно было бы даже подумать, что это случайность. Только вот Эммрик никогда не делает ничего случайно. И тщательно думает над тем, что хочет сказать, на любом языке, в том числе языке трав и цветов. Слова для него много значат, для неё же куда ценней тишина и то, что люди прячут в ней. Важно не то, что сказано во всеуслышание громко, а то, что осталось в молчании.       Сырьё для ядов – не более чем предлог, уводящий внимание от по-настоящему важных вещей, вроде тонких лепестков светлых тюльпанов, она уверена в этом. У растений есть свой особый безмолвный диалект и чтобы понять, не обязательно даже знать хоть одно слово. Тот факт, что маг периодически выбредал за пределы Маяка, чтобы отыскать необходимые соцветия, что запомнил, какие именно ей нужны для её отравы, что тратил время, подбирая букеты и оставлял их у неё в комнате, уже говорил о многом.       Как-то вечером, вернувшись с очередной вылазки, Ворон кладёт ему на стол ветки светлой сирени – отчего-то ей казалось, что Эммрику понравится цвет. Лёгким шагом, довольная оттого, что не попалась, она возвращается к себе – и обнаруживает рядом с блестящими сталью ножами и ядовитыми бутылёчками уже знакомую вазу, в которой стоит одинокая веточка. Хрупкий стебель, белые нежные лепестки. Улыбаясь, она вдыхает аромат – пьянящий и сладкий. Эльфийка видела такие в Садах, когда была там с Эммриком. Жаль, не знает названия.       Волькарин осторожен от природы и не спешит вложить своё сердце в чужие ладони. Должно быть, он думает, что для неё все эти знаки внимания и комплименты, что она дарила ему чуть ли не каждую встречу – не более чем способ скоротать время. А зная репутацию Воронов, сложно его винить за подобные выводы. Но это не было просто флиртом. Просто развлечением. Просто чем-то незначительным, о чём она позабудет. Ноа в своих намереньях предельно серьёзна. И она это покажет.       Эльфийка давно уже подобрала простые слова, проверенные кучей людей до неё – и всё же не могла произнести этого ни на одном языке мира, хоть и знала три. Потому что сказать это вслух равносильно расписаться в собственной уязвимости, перечеркнуть все пути назад. Одно предложение, девять букв – их не заберёшь назад, передумав, не притворишься, что они не слетали с твоих губ. Потому Ноа будет молчать. И позволит цветам говорить за себя, хотя бы пока.       Несколько нервно де Рива вертит в руках тонкий стебелёк, вдыхает поглубже, смотря на маленький справочник, что купила на рынке. Открывая нужную страницу со строчкой, подчёркнутой алым, она осторожно вкладывает туда растение. Незабудка.       Эммрик думает, что Ноа не знает значений. Ну, пора продемонстрировать ему, что это не совсем так. Ворон улучит момент, когда маг уйдёт за пределы комнаты, оставит своё послание у него на столе.       А дальше будь что будет.