Пособие по некРомантике для начинающих

"Смерть таит в себе неодолимое обаяние, пока она ещё не разложение, а только неподвижность, пока она таинство, а не тлен"

"Граф Монте-Кристо"

      Неплохо. Пожалуй, именно этим словом де Рива могла наградить её отношения с Эммриком. С ним было неплохо пить чай или варить вместе зелья, при этом тихо беседуя, решение доверить ему в бою свою спину тоже определённо не было плохим. И, несмотря на отсутствие сходств, они с некромантом неплохо поладили. Настолько, что Волькарин даже пригласил её на дружескую прогулку. Среди могил. Видимо, решил сдержать давнее обещание познакомить Ноа с по-настоящему разумной нежитью.       Не сказать, чтобы она была особо этому рада. Как и предстоящему возвращению в Некрополь. В груди, сцепившись в клубок, яростно боролись желание составить Эммрику компанию и страх покойников, преследовавший её с самого детства. Страх пока выигрывал. Но не может же она заявить "я до жути боюсь мертвецов, потому никуда не пойду, разбирайтесь сами?" Морталитаси позвал с собой её. Не кого-то другого. Это что-то да значит. И упускать шанс сблизиться с ним Ноа не намерена.       И всё же место, что Эммрик звал своим домом, не могло не внушать ей трепета и почти священного ужаса. И неприязни ещё. Там просто было так много ненавидимых ею вещей. Холод, висящий дымкой в неподвижном воздухе. Шуршащие кости давно покинувших мир людей, которым полагалось бы мирно спать вместо того, чтобы бродить по залам. А этот свет… он был какого-то неопределённого мутного оттенка: не голубой, не зелёный, нечто среднее между хвоей, морской волной и унынием.       И смерть. Она здесь была ощутима повсюду. Она властвовала над этим местом и сердцами тех, кто там жил, оставила свой след в каждом коридоре и комнате. Смерть обычно лишь гость у чужого порога, но здесь она была полноправной хозяйкой.       Ворон оглядывает раскинувшиеся перед ней Сады Памяти. Уже привычные глазу зелёно-синие тона, гранит могильных плит и множество разных растений – единственные живые существа в Некрополе, исключая Дозорных. Однако, как и всё в Некрополе, даже такая знакомая вещь была словно вывернута наизнанку. Ноа привыкла, что там, где есть деревья и травы, всегда присутствует незримо что-то ещё: стрёкот сверчков, пение птиц, поступь животных. Тут не было ничего. Да, в Садах красиво, но красота эта сродни изяществу искусно выточенного из гранита мемориала. Безразличная. Неподвижная. Мёртвая.       Тихо. В Некрополе всегда тихо, смерть ведь безмолвна. И те, кого она уводит с собой, тоже замолкают навеки. Поёживаясь, эльфийка оглядывается. Эммрик должен ждать её где-то неподалёку. Хотелось отыскать его побыстрее, чтобы он отогнал от неё это молчание своим голосом.       Замечая наконец среди сдержанных холодных тонов его алый, Ноа чувствует облегчение, устремляясь к знакомому тёплому цвету. Она бы Волькарину даже рукой помахала, но это было бы слишком по-детски.       — Благодарю за то, что откликнулись на мою просьбу, – встав со скамейки, Эммрик подходит к ней, слегка кланяясь. — Выполнение подобного рода ритуалов – мой долг как Дозорного, и вы вовсе не обязаны присутствовать. Я безмерно рад, что вы согласились разделить этот вечер со мной.       — Я никогда не откажусь от возможности провести с вами побольше времени.       На мгновение он выглядит удивлённым, но затем улыбается ей.       — Это взаимно, поверьте.       В Антиве привыкли действовать пусть и изящно, но куда более откровенно. Ноа же не заигрывала с ним открыто, выбрав своим подспорьем на пути к сердцу Волькарина комплименты почти незаметные, как облачко пара, что вырывается изо рта в стылом воздухе Некрополя. Эммрик всегда тщательно подбирает слова. У неё такого умения за душой не было, но Создатель свидетель, де Рива старается.       Короткое приветственное шипение за спиной её почти не пугает. Этому конкретному скелету Ноа рада.       — Манфред тоже участвует? – Ворон отходит в сторону, пропуская ассистента Волькарина.       — Скорее, составляет нам компанию. Он обожает наблюдать за ходом церемоний.       Что ж, выглядит устроившийся на скамье Манфред и вправду довольно счастливым. Насколько вообще на это способна кучка костей.       — Так… что именно мы должны сделать?       — Провести обряд поминовения, я расскажу вам детали чуть позднее. И, если позволите, начнём мы отсюда, – некромант подводит разбойницу к чему-то, что она, пожалуй, могла бы назвать картиной, если бы та не состояла из трупов.       На этих покойниках лишь кое-где сползла кожа, а одежда была почти не тронута тлением. Они стояли в диковинных позах, словно повторяя ритуалы, выученные в свою бытность живыми. При столь плохом освещении их и можно было даже принять за живых, но это не более чем имитация. Притворство.       Сцены, копирующие чьи-то жизни, исполняемые мертвецами. Скелеты, обряженные в яркие ткани. Это всё напоминало ей какую-то очень уж странную больную шутку, граничащую со злобой.       — Датируется семьдесят девятым годом века Бурь, – гордо поясняет ей Эммрик. — Второго дня месяца фервентиса ему исполнится сто семьдесят три года.       — Оно отлично… сохранилось.       — О, благодарю, – маг буквально чуть ли не светится. — Мы тщательно следим за экспонатами.       Ворон уже собирается что-то ответить, как вдруг ловит краем глаза едва заметное шевеление сбоку. Показалось ей или…       — Он что, двинулся? – Ноа неосознанно отступает на шаг назад, сверля настороженным взглядом одного из покойников.       — М? О, нет, этот абсолютно недвижим. А вон тот выглядит несколько поживее.       Интересно, это намеренный каламбур или случайный? Впрочем, зная любовь мага к шуткам подобного рода, скорее последнее.       Взмах руки Эммрика – и ожило давно лишённое дыхания жизни тело. Зелёное пламя в глазах, жуткий сипящий шёпот. И эти останки… они и вправду двигались, осторожно и выверенно, словно хищник.       Одно дело – слушать истории, и совсем другое – самой видеть бледную плоть, отзывающуюся на чужой голос. Ноа смещается чуть ближе к Эммрику, не отрывая взора от трупа. Опасность всегда лучше держать в своём поле зрения. Она увлеклась этим занятием настолько, что вздрогнула, когда некромант недовольно цокнул.       — Послушникам следует выверить её грудные позвонки.       — Для чего? Не думаю, что ей есть разница.       Ох, твою ж… Мысленно женщина отвесила себе затрещину такой силы, что, будь та вместо воображаемой реальной, то непременно впечатала бы её в один из этих мраморных обелисков. Маг смотрит на неё, слегка наклонив к плечу голову. На его губах вежливая улыбка, но по лицу видно, что будь он чуть менее учтив и воспитан, высказал бы ей всё, что думал.       У неё есть ровно одна попытка обернуть собственные необдуманные слова себе на пользу.       — Простите. Ляпнула не подумав.       — В оправданиях нет нужды, – развернувшись, он знаком зовёт её за собой, идя куда-то в глубину Садов.       — Это не оправдания, мне правда жаль. Я не хотела оскорбить вас или ваши обычаи. Просто всё это слишком...       — По-варварски? – Волькарин даже не оборачивается, продолжая следовать тропинкой, проложенной среди обелисков. — Вы далеко не первая, кто так думает.       Как там Ноа характеризовала их отношения, "неплохо"? "Отвратительно" теперь подходит куда больше.       Останавливаясь у каменного постамента с множеством свечей, морталитаси зажигает одну щелчком пальцев. Зелёное пламя спустя миг превращается в тёплый золотой свет. Одним движением де Рива вытаскивает из своей сумки кремни, высекает икры из них, поджигая вторую. Она таскала с собой множество самых разных вещей – чисто на всякий случай.       Эммрик пристально глядит на неё и Ворон нерешительно опускает руки. Неужели она снова сделала что-то не так?       — Вы не будете против того, чтобы поджечь и остальные ритуальные свечи тоже?       — Вовсе нет, – Ноа старается не показать своего облегчения, выполняя возложенную на неё задачу со всей возможной ответственностью. Она обязана сделать так, чтобы их отношения вернулись к отметке "неплохо" и не скатились ниже.       Затеплив последний фитиль, эльфийка осторожно интересуется:       — Для чего нужен этот ритуал?       — Для того, чтобы почтить память об ушедших. Каждый огонёк – символ жизни, прекрасный и уязвимый. И, как и любую жизнь, его так же легко погасить, хватит и малейшего дуновения. Случайного или намеренного.       Помолчав, Волькарин продолжает, не отрывая взгляда от маленьких язычков пламени.       — Признаюсь, я не думал, что наши обычаи произведут на вас такое удручающее впечатление. Во время наших бесед вы не выказывали даже тени пренебрежения или страха, потому я и предположил, что более близкое знакомство с культурой моей родины не будет вам в тягость. Людей подобное может пугать, но вам ли бояться? Ведь Вороны живут среди смерти.       Что ж, с этим и правда не поспоришь. Она привыкла к смерти – та окружала Ноа с самого детства. И оттого, что её лик так часто мелькал перед глазами, де Рива успела изучить всю его неприглядность в мельчайших деталях.       У смерти много имён, много лиц. Смерть является нежданно без приглашения, не предупреждая о своём визите, и тебе ничего не остаётся кроме как покорно пустить её на порог. Ноа часто приводила эту гостью в чужие дома. И знала, как жизнь непрочна. Как просто она может быть прервана, для этого много не нужно. Тонкая грань стали или капля яда в вечернем вине, одно движение – и человек больше никогда не откроет глаза, не обнимет любимого. Причин, по которым может подойти к концу чей-то путь, много, все они разные: несчастливый случай или чей-то умысел. И это не говоря уж о старости и болезнях.       — Смерть меня и не пугает, это вещь естественная. Просто мы не придаём ей… такого значения. Как и мертвецам.       — Для нашей культуры и то, и другое весьма важны. Мы не считаем покойных чем-то омерзительным и неестественным, не испытываем перед ними того же страха, что и вы. Они были людьми, ими же и остаются.       — Вы поэтому поднимаете их из могил, используя для тяжёлой работы?       Весьма практичный подход, если подумать. Таким работникам нет нужды в отдыхе или плате, в отличие от живых. И, в отличие от живых, умершие подобным обращением возмутиться не смогут.       — Наше отношение к ушедшим вовсе не означает, что мы их не чтим. Некоторые из наших мёртвых служат в Некрополе, как вы могли заметить, но мы не принуждаем их. Ещё будучи живыми, они согласились вверить свои тела нам, а духи, выбравшие их своими вместилищами, сами делают выбор, желая остаться и по доброй воле предложить свою помощь Дозору. Например, Одрик, наш архивариус, замечательный юноша, весьма любознательный. Он был городским стражником при жизни. Жаль, что жизнь его оказалась столь короткой… – отрывая задумчивый взор от свечей, Эммрик глядит на неё. — Мы даём им возможность служить во благо других даже после того, как их земной путь подойдёт к концу. Второй шанс своего рода. Я осознаю, как подобное может выглядеть со стороны. И как тяжело тем, кто живёт за пределами нашей страны, это понять.       — Вы правы. Я родилась не в Неварре, ваши традиции для меня чужие. Я их не понимаю, – она вдыхает воздух, пропитанный сладким запахом цветов с чужих могил. — Но я постараюсь.       Её народ другие считали дикарями и Ноа будет не лучше чванливых орлесианцев, если сходу осудит, даже не сделав попытки вникнуть. Преклонение перед смертью – вещь странноватая, но ведь большая часть Тедаса почитает давно мёртвую женщину, в конце концов. Да и у Воронов тоже есть свои чудные церемонии. В большинстве своём связанные с убийствами.       Маг тихо вздыхает, а по его лицу скользит тень облегчения.       — Я боялся, что вы этого не скажете. Людям всегда куда проще отвести взгляд от неприятного их душе зрелища. И оттого меня только сильнее радует ваше стремление задавать вопросы.       — Мои вопросы довольно глупые, – скрещивая на груди руки, Ноа мельком смотрит на ближайшую к ним гробницу.       — Не бывает глупых вопросов, – мягко улыбается ей некромант. — Лишь неправильно сформулированные.       — Я не умею точнее. Так для чего всё... это? – она слабо кивает на затихших покойников.       — Для того, чтобы помнить их такими, какими они были когда-то. Память тускнеет с годами, искажается, превращаясь в туманную дымку, в которой не разобрать черт дорогих лиц. А эти картины сохранят образ нетронутым, даже когда их собственные дети и внуки сойдут в могилу.       Морталитаси обводит рукой надгробия и застывшие у последних памятников чьим-то жизням скелеты.       — Взгляните на них. Разве не выглядят они почти как живые? Словно чей-то сын, отец или брат всё ещё здесь. Ощущение того, что мы не одни, что нас не покинули, помогает унять боль. Мёртвые слушают тех, кто остался позади, или, по крайней мере, эта мысль утешает живых. Что безвозвратно ушедший может уловить их голос. Понять. Простить даже.       — Но ведь это не так.       Ноа вглядывается в замеревшие в вечности костлявые фигуры, пытаясь представить, что бы она сама чувствовала, будь это не безымянные мертвецы, а её семья. Неприятно. Сложно. И больно. Она не смогла бы спокойно смотреть, как тело того, кто был ей дорог, бродит безразличной пустой оболочкой. Как глаза, полные когда-то живого огня, теперь горят огнём совершенно другим – холодным, нездешним.       Неварранцы живут, окружённые трупами и разложением, они с этим свыклись, им проще. Дворяне разбрасывают золото, словно соревнуясь, кто из них чтит память предков усерднее. Они пялят на статуи и мёртвые тела давно почивших родственников богатые ткани, украшают блеском браслетов. И всё стремятся одеть понаряднее, будто яркость одежд может заменить живой румянец на лицах.       С трудом Ворон отрывает взгляд от останков.       — Неважно, во что они обряжены, мёртвые останутся мёртвыми. Это ничего не изменит и никого не вернёт.       И лишь напрасно травит душу напоминанием.       — Вы смотрите на это так. Для нас же само присутствие дорогих покойников, пусть и в таком виде, уже радость. Семьи могут воссоединиться, возлюбленные быть рядом и после того, как кто-то из них уйдёт за грань. Сладкое забвение…       — Обманчиво. А я всё же предпочитаю правду, какой бы та ни была, – Ноа медлит, вновь поднимая глаза на тела. — Но думаю, в ободрении скорбящих нет ничего плохого. Главное, чтобы мёртвые не заменили собой живых.       — Да, за пределами Неварры такое часто встречается. И у нас тоже порою, – маг вздыхает. — Людям, тонущем в своём горе, легко забыть, что рядом с ними кто-то ещё остался.       Взгляд у него как у человека, который точно знает, о чём говорит. Наверняка у Волькарина за плечами целый ворох историй, пропитанных чужой скорбью.       — Вы часто видели такое?       — Увы, чаще, чем желал бы того. Мне и самому довелось испытать подобное на себе после того, как я осиротел.       Ох. Ну вот и что ей ответить на такое?       Видимо Эммрик и не ждёт ответа. Задумчиво смотрит куда-то в сторону каменных обелисков.       — Несчастный случай, обрушившееся здание. Это была быстрая смерть.       — Вряд ли вас это радует.       Ноа молчит, подбирая слова. Эта рана глубокая, но старая, она уже давно затянулась, оставив после себя только шрам. Но и шрамы порою могут болеть.       — Запоздалое сочувствие ситуации не поправит?       — Нет. Но это не значит, что ему не рады.       Они продолжают неспешно идти по тропинке, время от времени останавливаясь и поджигая свечи.       — Вы так попали сюда? – она кивает на окружающий их сумеречный туман Некрополя.       — Дозорные забрали меня после похорон. Я начал обучаться тайнам нашего искусства в возрасте восьми лет.       Повезло, что Эммрик оказался магом. Вряд ли морталитаси стали бы возиться с обычным сиротой.       — Несмотря на обстоятельства вы, кажется, вполне довольны.       — Сейчас. Но видели бы вы меня тогда. Я был запутавшимся, охваченным страхом мальчишкой, что не желал замечать ничего за пределами своего горя – ни новых возможностей, ни тех, кто делит со мной похожую участь. Всё пугало меня, и люди, и само это место. Меня страшили не столько эти стены, сколько то, что они собой воплощают.       Остановившись у небольшого колокола, Волькарин был необычайно тих и задумчив.       — Позволите задать вам вопрос? – Дождавшись её кивка, он продолжает. — Вы боитесь смерти, Рук? Думаете ли о ней?       — Конечно думаю. Смерть – моя работа.       Она намеренно игнорирует первую часть вопроса. Ни к чему Эммрику знать, что иногда по ночам ей пересчитывал изнутри рёбра зыбкий холод. Сейчас Ноа живет, а что будет завтра? Через неделю? Через год? Может, де Риве суждено жить ещё не одно десятилетие, а может, ей осталось урвать всего несколько минут, и она не знает об этом, и не узнает, не поймёт, пока не почувствует чужую холодную хватку на своём горле.       — Я ведь Ворон, – Ноа цепляет на лицо маску уверенности, — мы со смертью хорошо знакомы и идём нога в ногу.       — Как и Дозорные. Но даже нам известен страх перед ней. – Он поводит рукой и колокол издаёт глухой похоронный звон. — Когда я был моложе, этот страх часто сопровождал меня. Не оставляет и сейчас.       — Я не думала, что вы боитесь смерти. Просто вы всегда говорите о ней так, словно она вас завораживает.       Словно вы любите её.       — Все боятся смерти, когда приближаются к её порогу. И понимают, что перешагнуть его скоро придётся.       А особенно боятся смерти те, кто видел её неразумным мальчишкой. Смерть может быть ужасна, если приходит слишком рано, если ты не готов взглянуть ей в глаза. Не готов смотреть, как она забирает дорогих твоему сердцу людей. Впрочем, можно ли вообще подготовиться к такому? Оказывается, и морталитаси, несмотря на все свои ритуалы и тренировки, не защищены от едкой горечи потери и ужаса перед ней. Отведённый в сторону взгляд, голос, полный тихой печали и едва уловимой дрожи – лучшее тому подтверждение. Ноа невесело хмыкает. Раз уж даже тот, кто так близок к смерти её страшится, то на что же надеяться всем остальным?       Отчего-то ей захотелось вдруг обнять его – крепко-крепко и сказать что-нибудь утешающее. Захотелось отогнать от него этот страх, сделать хоть что-то, да вот только что? Эммрик боится, но она и сама ведь боялась не меньше. Она не сумеет помочь против такого. Это ведь не был конкретный страх, который можно понять, а поняв – победить, это было что-то древнее. Что-то сродни ужасу, который охватывает тебя в густой темноте. Страх звуков, что в ней раздаются, страх того, что ночь может хоронить у себя под крылом. Страх неизвестности, что поджидает любого и её нельзя миновать.       В тишине Садов вновь звучит его мягкий голос, словно бы откликаясь на её мысли.       — Ощущали ли вы когда-нибудь такой страх, Рук? У которого нет причины, который не успокоят доводы разума, ведь нельзя искоренить то, чем он вызван. Который набрасывается на тебя без предупреждения, где бы ты ни был, и что бы ни делал. В одиночестве, в кругу коллег и друзей. При свете дня. Но хуже всего...       — Ночами, – медленно кивает она. — Заснуть не можешь, и отвлечься на работу тоже. Остаётся только думать.       — И любая мысль, о чём бы она ни была, ведёт тебя лишь в одном направлении.       Страх – ноша тяжёлая. Но поделённая на двоих, она становится легче.       Одаряя её слабой тенью улыбки, маг поворачивается к колоколу, вновь поведя рукой. Едва только стихает звон, как перед ними появляются два бледных духа, что словно бы соткались из окружающего их студёного воздуха. Ворону даже кажется, будто она способна ощутить пульсацию магии в двух шагах от себя.       — Эммрик, – памятуя прошлый свой опыт, на этот раз вместо поклона Ноа ограничивается вежливым кивком. — Есть какие-то правила того, как здороваться с духами?       — Уважения и чистоты помыслов будет вполне достаточно. К гостям, что не несут с собой злых намерений, обитатели Некрополя, равно как и он сам, весьма дружелюбны.       Да, кладбищенская земля действительно охотно принимает в свои широкие объятия. Впрочем, говорить это вслух явно не стоит.       Поприветствовав Дозорного, духи исчезли так же быстро, как и появились. Никогда Ноа не думала, что станет свидетелем подобного разговора. Или что будет проводить обряды по успокоению усопших в Великом Некрополе вместе с морталитаси. Или что влюбится в этого самого морталитаси. Всё это было странно. Ей стоило бы удивиться, наверное, но рядом с Эммриком всё становилось немного страннее, чем было на самом деле.       Краем глаза Ворон ловит слабое мягкое сияние сбоку. Усмехнувшись, де Рива глядит на голубой огонёк, что кружил около Волькарина. В Некрополе где один дух, там неподалёку и другой.       — Их к вам так и тянет.       Понимаю. Меня тоже. Она незаметно подмигивает маленькому проблеску света.       — Духов привлекают те, кто отзывчив к их голосам. Они весьма восприимчивы и легко откликаются даже на малейшее проявление доброты, заботы, желания их понять.       — А вы даёте им всё это. Я никогда не видела, чтобы кто-то так прекрасно ладил с духами.       — На самом деле это не так сложно, как может показаться на первый взгляд. При внешнем различии у созданий Тени и смертных есть ряд схожих черт. Многие духи похожи на детей – они любознательны и наивны, стремятся к тому, что кажется им интересным. Их влечёт неизведанное. Ведёт стремление реализовать то, что они воплощают в себе. Они не понимают нашего мира, но желают понять. Тень изменчива и тягуча, реальность же постоянна, в ней есть строгий закон. Это сбивает их с толку, когда они впервые оказываются здесь. Потому их нужно направить, мягко и осторожно, – некромант поманил духа, что тут же послушно движется на зов. — Мы ближе друг к другу, чем кажется. Однако существуют и значительные различия.       Проводив взглядом улетающий огонёк, Эммрик поворачивается к ней.       — Духам смерть неведома. Сражённые в этом мире, они попросту вернутся в свой собственный, ведь то, что питает их, не иссякнет никогда, пока есть ещё на земле создания, что живут и мыслят. Люди могут лишь мечтать о подобном. Плоть куда более уязвима.       Неспешно ступая по камням плит, они бредут к краю Садов. Следуя за его голосом, де Рива даже не думала, куда он в итоге её приведёт. За Эммриком она бы пошла куда угодно.       — Рано или поздно смерть настигнет любого из нас, явившись в самом неожиданном обличье. Случай или намеренье, болезнь, человек. Незнакомец, близкий друг, член семьи. И я не могу не возвращаться к одной мысли: чей лик она примерит, когда явится за мной?       — Я удержу на расстоянии от вас любого врага. Даже смерть, в чьём бы облике она ни пришла.       Качая головой Эммрик улыбается ей – немного печально и понимающе, словно неразумному ребёнку, который понятия не имеет, о чём говорит. Ворон и сама знает, что это звучит ужасно слащаво, сродни тем пустым обещаниям, что обожают дарить друг другу юные влюблённые пары. Пусть у неё не всегда получается правильно подобрать слова, но теми, что есть, она не разбрасывается попусту. От всего не убережёшь, и всё же Ноа попробует. И будет защищать чародея, пока это в её силах.       Знакомое шипение, раздавшееся откуда-то сбоку, привлекает внимание. Стоящий чуть поодаль Манфред приветственно машет им рукой.       — Ну, довольно мрака, – маг вдруг бодро хлопает в ладоши. Слишком бодро для человека, только что раскрывшего свой глубочайший страх. — Рассуждать о смерти значит приглашать её на порог. Дозорный всегда должен быть готов к появлению этой гостьи, но не кликать её понапрасну.       Он меняет тему и свой настрой так резко, что Ноа не может не думать, что всё это веселье напускное. Но пусть. Если так ему легче.       — И я был бы весьма невежливым хозяином, отпусти гостя без угощения, – Волькарин изящно указывает на столик, стоящий на небольшой площадке у самого края. Она тихо присвистывает, оглядывая открывшуюся ей картину.       — Вы определённо знаете, как произвести впечатление.       — Надеюсь, приятное?       — Определённо.       Чайник, пара чашек, скелет, ждущий с подносом. О, и куча других покойников, что спят под толстым слоем земли в паре шагов от них. Что ж, по крайней мере они проведут это чаепитие в хорошей компании. Пусть и немного мёртвой.       Садясь за стол напротив Эммрика и принимая из его рук чашку горячего чая, де Рива улыбается. Всё снова было неплохо. Замечательно даже.