Игры судьбы

Противный запах лечебных трав, спирта, горьких препаратов ударял в нос, от чего боль волнами проходила по вискам. Бледно-зеленый цвет стен вызывал чувство тошноты. Деревянный стул с трескающейся кожаной подушкой противно скрипел от любого движения, из-за чего Пчёлкин вскочил на ноги, смотря на пятна потолочных ламп, которые отражались на вымытом плиточном полу. Окружающий это помещение яркий желтоватый свет вызывал нервное чувство внутри, в горле стоял ком страха, который ритмично стучал в груди. Челюсть была сжата до боли от напряжения. По телу проходил разряд волнения, который пульсировал в венах и заставлял кости позвоночника дергаться. Дышать становилось с каждой секундой тяжелее, больничный воздух словно мешался с болезнями, переживаниями всех людей и их назойливыми мыслями. На языке стоял горький вкус, который хотелось выплюнуть. Тело находилось отстраненно от этого мира, как в вакууме. В глазах была лишь страшная картина: окровавленные тела сестры и лучшего друга, их закрытые веки, куски прозрачного стекла, бледные лица в ссадинах и сжатые в узкую нить сухие губы. В ушах эхом стоял посторонний шум: бегающие по коридору медсестры и врачи в уже противных для глаз цветом халатах и голубых шапочках, волнительные вздохи и шаги рядом находящегося Белого, летающие по полу скрипящие колесики каталок. Всё это было так страшно, что вместо лица у Вити было полупрозрачное полотно, глаза обрели непривычно сероватый оттенок, губы нервно дергались, а ноги подкашивало от нервов. Минуты тянулись очень медленно, с каждой секундой ждать становилось всё более невыносимо и плохо. Очень плохо. Вина душила Пчёла, она обвила его шею, медленно затягивая тугой узел около кадыка. Ведь если бы ночью он не решился дать сестре эту свободу, то она бы сейчас спала в своей кровати, без кровавых потеков и ссадин. Может, и с Косом было бы всё в порядке. Почему? Почему он не мог включить свой разум, выскочить на улицу, затащить Аню домой, а Космоса отправить домой? Чёрт. Чёрт. Чёрт. От этих мыслей и чувств вины становилось очень дурно, руки начинало трясти, а органы словно скручивались. Со лба тёк холодный пот, капли которого пропитывали больничный халат, от которого исходил яркий запах чистоты, такой неприятный, странный, нездоровый. Вены его пульсировали, казалось, что с тихим звуком и проходящим по коже током.   Женские всхлипы резанули по ушам, заставляя Пчёлкина потрясти головой, словно возвращая её на привычное место. Проморгав пару раз, он перевел взгляд с пола вперёд. Вглядевшись, увидел до боли знакомый плачущий силуэт. Мать быстрым шагом двигалась по больнице, с её глаз стекали слёзы, которые обжигали красные щёки и затекали в маленькие морщинки на лице. Белый халат свисал на её маленьком теле, из-за низкого роста его края тянулись по полу. Сердце замерло. Стало невыносимо больно, хотелось заскулить, как дворовая собака. От плохих чувств внутри Витя закусил внутреннюю часть щеки. Рядом за плечи мать придерживал обеспокоенный Валерий. Вид его был ужасным, измученным и даже немного болезненным, наверное, из-за вчера выпитого алкоголя и переживаний на трезвую голову. Только вот как он тут оказался? Пчёлкин кинул на Сашу пустой взгляд, только хотел открыть сухие губы, спросить, он ли позвонил Филатову. Но друг словно прочитал его мысли и отрицательно качнул головой. Пчёл пожал плечами, понимая, что сейчас это не столь важно. Хотелось побежать к матери, обхватить её тело своими большими руками. Но подошва обуви словно приклеилась к плитке, не давая возможности пошевелиться с места. Он вновь устремил жалкий взгляд на маму. Сзади шла высокая фигура отца, который держался за больное сердце, тяжело вздыхая из-за нагрузки на него. Он был бледен, словно ходячий призрак. На секунду Витя испугался такого вида отца, вновь проморгал пару раз. Потом понял, что такой вид у него лишь из-за сильного стресса, который тяжело сказывался на больном сердце. Павел Викторович смотрел на сына пустым, неживым взглядом, казалось, что он сейчас рухнет на пол. Как только Катя оказалась около сына, он наконец перехватил её тело с рук друга, крепко обнял маму, уткнувшись носом в её плечо, тем самым давая ей выплакаться. Павел Викторович чуть успокоился, присаживаясь на скрипящий стул и прикрывая свои тяжелые веки, в надежде выдержать всё это больничное напряжение. Врачи молодым людям ничего толком не объяснили, поэтому терзающие мысли по поводу догадок, что сейчас происходит за стенами больницы, пожирали их изнутри. *** Проснулся Филатов с болью в голове и тошнотой в горле. Стенки горла были сухими, желудок крутило наизнанку. Сомкнув веки, он простонал от неприятного состояния, вызванного вчерашним вечером в баре. В бар он отправился из-за того, что начал испытывать чувство стыда перед Космосом. Кос же его друг, правильно он сказал, что не виноват в том, что их Анька его любит. Валера понимал, что зря на него наорал, его собственные чувства владели им, он становился импульсивным, агрессивным, от чего было и тошно от самого себя. Хотелось напиться и забыться, поэтому вплоть до глубокой ночи Филатов провёл в московском баре. Приятный молодой разговорчивый бармен завёл беседу с Валерой, он, выпивая стакан за стаканом янтарной жидкости, с каждым глотком всё больше и больше выдавал переживания своей души, а молодой Миша, которому на вид было примерно столько же, сколько и самому Филу, внимательно слушал его, давая свои советы. Михаилу именно это и нравилось в его работе, он любил разговаривать с людьми. А таких молодых парней, которые после первого стакана виски выдавали уже всю свою биографию, приходило по пять на день, а то и больше. Ему нравилось, что люди могли излить душу, получить приятное опустошение после и, возможно, даже хорошие советы. Вспомнив приятного бармена, который стал вчера для Валеры хорошим собеседником, он хмыкнул. На душе и вправду стало получше, спокойнее, его ураган утих. Он четко понял, что сейчас хотел пойти к Косу и извиниться перед ним, зря он наорал на друга, сам виноват в этом. Поэтому, прочесав переносицу и потянувшись, хрустя костями, он встал с теплой кровати босиком на прохладный паркет. Поморщился от пронзительной боли в голове и шагнул в сторону кухни, чуть шатаясь из стороны в сторону. Филатов надеялся, что бабушки дома не было. Стыдно было за то, что он пришёл вчера поздно ночью пьяным. Ведь обещал не пить бабушке, не повторять судьбу отца. Оказавшись в коридоре, Валера увидел сидящий к нему спиной силуэт бабули. С кухни шли яркие лучи солнца и приятный запах выпечки. По душе прошлось тепло, от которого уголки губ парня чуть приподнялись. Он провел рукой по волосам и медленно подошел к старшей. Обвел её плечи своими руками, прижимаясь подбородком к плечу старушки и заглядывая в страницы книги в её руках. Сначала Надежда Георгиевна чуть дернулась, но, почувствовав запах древесины, домашнего молока и легкие нотки алкоголя, успокоилась, понимая, что заключил её в тёплые объятия внук. Она чувствовала весь стыд, который был внутри него, чувствовала, что своими тёплыми, охватывающими руками он словно извиняется за вчерашнее безобразие. Старушка чуть вздохнула, губы расползлись в одну ниточку. С хлопком закрыла книгу, положив её на кухонный стол. И развернулась к внуку, пуская на него серьезный взгляд своих серых глаз через линзы очков. Валера поджал нижнюю губу, выпрямился во весь рост, склоняя голову, как ребенок в детстве, когда разбил горшок с цветком. Надежда Георгиевна грустно хмыкнула. В этот момент она поняла, что время слишком быстро бежит. Вроде совсем недавно она прописывала с Валеркой алфавит, мальчик старался вырисовывать каждую букву и психовал, когда у него не получалось. А сейчас перед ней уже стоит здоровый бугай, который вчера вернулся пьяным ночью. Она испытала чувство дежавю, от чего поморщилась. Когда-то перед ней так стоял собственный сын, правда в пьяном состоянии первый раз он вернулся домой не в восемнадцать лет, а в шестнадцать. Нет, безусловно, что сын, что внук и до этого пробовали алкоголь. Костя часто был уже в те годы в пьяном состоянии, просто мать была постоянно на работе и заметила это позже. И Валера мог выпить с друзьями, но не до такого состояния, как он вчера пришёл. Фил всегда старался, чтобы бабушка его в нетрезвом состоянии не видела, ведь он прекрасно понимал, что она боится повторить свою ошибку в воспитании. — Ба, ну ты прости меня. Это был первый и последний раз! Слово боксёра, — и глупо улыбнулся во все тридцать два зуба. Надежда Георгиевна хохотнула, не могла она на него обижаться. Ведь в отличие от Кости внук был очень порядочным, редко были подобные ситуации, в основном он лишь радовал старушку. Но и Константина нельзя было винить за все его пьянки, просто он попал не в ту компанию, просто хотел внимания. Мать вечно на работе, отца не было в семье. А что ему ещё оставалось делать? С взрослыми ребятами из компании ему весело было, там было к нему внимание. Он просто подражал им, чтобы получать это внимание, чтобы хоть как-то выделяться. От воспоминаний про сына о всех своих ошибках, стало тошно и тяжело на душе. Ведь можно было как-то совмещать семью и работу? Можно было не срываться на сына после смен на работе? Вероятно, можно было, но неопытность погубила молодую Надежду. С Валерой же всё было иначе. Она нашла к нему совсем другой подход, считала должным воспитать хотя бы его правильно, дать ему тепло и внимание. Валера был единственным, что у неё осталось от покойного сына. — Но если уж слово борца, тогда ладно, — сказала старушка, и Фил радостно поцеловал её в морщинистую щеку, от чего она расплылась в нежной улыбке. — Я тебе приготовила пирожки с капустой, твои любимые. Садись кушать. Филатов потёр ладошки друг о друга. Подошёл к плите, на которой стояла накрытая кухонным красным полотенцем корзинка. Снял полотенце, вкусно пахнущий пар тут же полетел по воздуху, щекотал ноздри парня. Он облизнул губы. Достал один, тепленький пирожок, который приятно обжёг его грубую кожу подушечек пальцев. И откусил, мыча от приятного вкуса во рту. — Валер, кстати. Тебе Витя звонил, что-то у них там с Анютой твоей случилось. Я так и не поняла. Попросил, чтобы ты перезвонил, как встанешь. От одного упоминания про Аньку, Валера поменялся в лице. «Что-то случилось», тело тут же забило страхом за любимую «подругу». В горле встал тошнотворный волнительный ком. Он быстро проглотил кусок пирожка, вкус которого уже был не таким приятным. Смахнул с воротника футболки крошки. А после сразу же сделал шаги из кухни, уже направляясь в свою комнату. Пожалуй, можно было и вправду просто перезвонить. Но странное неприятное волнение и тревога так окутали его тело, что голова ещё больше залилась болью. — Валера! Ну ты хоть бы доел сначала, — смотря на откусанный пирожок, цокая языком, проговорила старшая Филатова, но ответа она уже не получила, Валера был весь лишь в переживаниях за Аню, поэтому слова бабушки были для него белым шумом. Долетел до дома Пчёлкиных Филатов за десять минут. Быстро поднялся по ступенькам и начал тарабанить в дверь, пытаясь отдышаться. Вновь этот подъезд его словно душил, становилось тяжело глотать воздух, а голова кружилась. Ноги подкашивались, он обхватил руками чашечки трясущихся из-за бега колен. Каждая секунда тянулась в пять раз медленнее, он вновь постучал костяшками пальцев по двери, ожидая, когда она откроется. Волнение стучало в груди, вызывая чувство тошноты. Когда наконец замочная скважина провернулась, очень медленно, как казалось Филу. А после входная дверь открылась, выпуская в серый подъезд из нутра приятный жёлтый свет. Всхлип выскользнул из квартиры, тогда Филатов сам рукой помог ей открыться. На пороге стояла заплаканная тётя Катя, от чего паника внутри Филатова выросла ещё сильнее. Женщина пыталась вытереть с глаз пелену слёз, тяжело дыша и смотря на друга своих детей. Фил выпрямился во весь рост, подошёл к женщине, аккуратно обхватывая её дрожащие плечи своими ладонями, тем самым заставляя устремить взгляд покрасневших болотных глаз на себя. Валера взглянул, повисла минутная тишина, на его языке висели слова, он не знал, как их правильно произнести. Но после всё же произнёс все свои мысли. — Тёть Кать, вы чего? Что случилось? Его сердце ритмично стучало, что слышала Катерина, от чего ей становилось дурно и тревожно. Истерика и волнение её накрывали с каждой секундой всё больше, чем прежде. Хотелось лишь плакать, от боли в душе и тяжести. — Беда, Валер, беда. Анечка наша в аварию на машине с Космосом попала, — сквозь слёзы, дрожащим голосом проговорила старшая Пчёлкина, её слёзы стекали на домашнюю футболку, оставляя влажный след. Филатов на секунду замер, отстраняясь от этого мира. Сердце словно перестало стучать, голова залилась туманом, а дышать стало ещё сложнее, глаза округлились, а нижнюю губу бросило в дрожь. Стало страшно. Мысли окутали тело, от них всё скрутило внутри. И сейчас было плевать на все чувства, странные догадки, совпадения. Было просто плохо от мыслей, что его близкие люди в неизвестном состоянии. Было до дрожи в коленях стыдно перед Космосом, было страшно очень. — В смысле? Как? Известно в каком они состоянии? — выйдя из оцепенения, он всё ещё придерживая старшую за плечи, начал смотреть ей в заплаканные глаза, словно ища в них ответы на свои вопросы. Пчёлкина шмыгнула носом, сглатывая влажность. Протёрла ладонями щеки, пытаясь остановить поток своих переживаний. Было больно за дочь, за её девочку… Страшно, от мыслей, что с ними. Ведь позвонивший им Сашка Белов даже толком и не сказал ничего внятного, видно сам не знал. Лишь назвал больницу, в которую их везут. А всю дорогу, все эти минуты остается лишь гадать, в каком состоянии их Анечка. Мысли о том, как она вообще оказалась с Космосом в этой машине, не терзали голову, было лишь волнение, переживания о её состоянии. Ей было больно, очень больно, как матери. Ведь это её ребёнок, несмотря на разную кровь. Она считала Аню своим ребёнком, своей желанной дочерью. А сейчас, она не знала, что с этой дочерью, в каком она состоянии. От чего и было больно, страшно, тяжело. Слёзы боли и переживаний выходили из её глаз. — Я...я..ничего не знаю, Валер. Саша позвонил, назвал больницу, в которую их повезли, ничего внятного мне не объяснил, — казалось, что вот-вот и истерика вновь накроет женщину. На шум вышел Павел Викторович, мужчина тяжело дышал, рукой держась за сердце. Глаза его были мутными, а кожа на лице посветлела. Он еле передвигался на ногах, стресс накрыл его, окутывая каждую клеточку его тела. Мурашки проходили по коже, словно маленькими уголочками тыкая в них. Морщинистые руки тряслись. Было тяжело от всех мыслей, от состояния жены, от неизвестного состояния дочери. А сердце давило на него, создавая головную боль, тошноту, затруднение дышать и думать. — Кать, всё, успокойся, пожалуйста! Нужно в больницу ехать, — он провёл дрожащей рукой по плечу жены. — Я пошёл машину заводить, спускайтесь, — обведя Катерину и появившегося на пороге их дома Валеру, проговорил мужчина. — Паша, как ты в таком состоянии за руль собираешься сесть? А если сердце схватит не дай Бог! — она вновь всхлипнула, смотря жалким взглядом на мужа, он только хотел ей возразить, как его опередил друг детей. — Я поведу, — резко вставил свои слова Филатов, получая взгляды старших, но выбора особо не было, Катя была права. Павел Викторович кивнул в знак согласия, тем самым доверяя сейчас свою машину именно ему. *** На встречу по коридору направлялась высокая фигура врача. Мужчине было около тридцати, с тёмной колкой щетиной. Свисающий зеленый халат на подкаченном теле. Сверкающие ярко-зелёные глаза, с лисьим разрезом, который мог заглянуть в самую глубину души. На носу свисали очки, он облизнул тонкие губы, осматривая всех ожидающих в коридоре. Устало прикрыв глаза, подойдя к стойке регистратуры, постучал пальцами по деревянной столешнице. Он, скривив губы, посмотрел на молодых медсестёр вопросительным взглядом. Те, также молча указали подбородком в сторону стоящей семьи Пчёлкиных и двух друзей Вити. Саша сразу же его заприметил, поэтому, по кивкам медсестёр лишь удостоверился, что этот врач им всё и расскажет сейчас. От этого зубы заскрипели, а тело окутала минутная дрожь. Мужчина выпрямился, сделал пару больших шагов к родственникам пациентов. После этого он громко кашлянул себе в кулак, привлекая их внимание. Катя тут же дёрнулась, отстраняясь от успокаивающих объятий сына. Подняла на высокую фигуру доктора свои болотные глаза, ожидая его слов. — Родственники Холмогорова и Пчёлкиной? — ради приличия спросил доктор, обводя всех присутствующих своим до раздраженности спокойным и безразличным взглядом. Получив в ответ кивки, он хмыкнул. — Зря так паникуете, всю родню здесь прям в больнице собрали, — усмехнувшись, проговорил мужчина. — С двумя всё в порядке, живы. У девушки травма шейного позвоночника, без переломов, этим повезло. Нос разбит, но перегородка на месте. У парня черепно-мозговая травма. Перевели их в палату, нужен покой. Всё хорошо с вашими зайцами-кроликами будет, поправятся скоро. После слов врача все одновременно выдохнули. Живы, без переломов - это самое главное. Волнение и тревога смылись в отражение пола. Стало спокойнее, больница уже не казалась такой противной до тошноты. Сердце Павла Викторовича отпустило, от чего он облегчённо вздохнул. Саня улыбнулся, хлопая по плечу рядом стоящего Фила. А Катя обернулась тёплым взглядом на мужа, который сразу же устало улыбнулся ей.