Шарлатан и шарлатанка

На следующий день Дайна вновь явилась на Змеиную скалу, и он почти не сомневался, что она вернулась с хорошими новостями. Энвер уже собирался уходить — дел в последние недели было невпроворот, поэтому на одном месте он не засиживался, — и столкнулся с ней в холле. Одетая в безупречно подобранный бархатный камзол, Дайна стояла напротив его портрета, занимавшего теперь добрую четверть стены, и разглядывала полотно, задрав голову: не то любовалась работой мастера, не то осуждала неуместную по нынешним временам роскошь. Портрет был совсем новый, только сегодня из мастерской, поэтому холст еще пах краской, а рама — деревом. Художник постарался на славу и отработал уплаченную ему сумму до последнего медяка. Всё вышло в точности так, как Энвер и рассчитывал: внушающая уверенность горделивая поза, трость для солидности, мягкий золотистый свет, скрашивающий обычную хмурость его лица… В общем, идеальное изображение идеального правителя, которое будет внушать уважение и трепет посетителям Змеиной скалы, явившимся к эрцгерцогу на поклон. При условии, конечно, что Змеиная скала не превратится вскорости в наводненные иллитидами руины, где никаких посетителей не будет никогда. Сапоги Энвера так грохотали, что приблизиться к Дайне незаметно он не смог бы при всем желании, и она заметила его сразу, однако тут же отвернулась и снова обратила взор на картину, сделав вид, что та интересует ее больше, чем он сам. — Удивительный вы все-таки человек, лорд Энвер Горташ, — сказала она, так и не переведя на него взгляд. — Весь мир стремительно катится в пропасть, а вы находите время, чтобы попозировать для парадного портрета. — Ты же находишь время, чтобы выбрать очередную рубашку с перламутровыми пуговицами, — заметил Энвер, остановившись по левую руку от нее. Пока Дайна изучала его портрет, он изучал ее профиль: насупленную угольно-черную бровь, присыпанный веснушками вздернутый нос, подкрашенный уголок маленького рта и острое, как наконечник стрелы, ухо. Отполированные пуговки на вороте рубахи действительно искрились перламутром. — Так ты поговорила с Киной, сокровище мое? — Астарион поговорил. — И? — И она выставила такую кучу требований, что ты пошлешь ее в задницу, даже не дослушав. Само собой, она не собирается наносить тебе визит, это ниже ее достоинства… Как там она выразилась? Ах да. «Я приду на Змеиную скалу, только если захочу лично пырнуть его светлость своим любимым ножом». Энвер усмехнулся. Их с Киной отношения были далеки от идеала, но он сомневался, что дело дойдет до поножовщины. Конечно, Кина велела прирезать нескольких его людей, по неосторожности забредших на ее территорию, но они — надо это признать — наверняка были виноваты в случившемся сами. Большинство бэйнитов — превосходные вояки и совершенно никудышные парламентеры. — Она говорит, если ты хочешь зарыть топор войны, то должен явиться к ней сам, — продолжила Дайна, настороженно покосившись на него. Ей явно не нравилось быть гонцом, вернувшимся с дурными, как ей казалось, новостями. — Без своих бэйнитов и вообще без любой охраны. Даже без оружия. Сопровождать тебя можем только мы. — Подозреваю, твои друзья от этой идеи не в восторге. — Ты шутишь? Думаешь, я кому-то рассказываю про твою авантюру? — фыркнула Дайна, нервно дернув ухом. — Уилл и Карлах при одном упоминании твоего имени делают такие лица, будто уксуса хлебнули. Нет, они с нами не пойдут. Придется им что-нибудь наврать, чтобы они не сходили с ума, пока нас с Астарионом нет. Врать, как уже успел понять Энвер, для Дайны было столь же естественно, сколь и дышать, — муки совести ее совершенно не терзали. — Всегда было интересно, как ты объясняешь им нашу с тобой неожиданную дружбу. — А, очень просто, — беззаботно ответила она и, повернувшись к нему, добавила серьезно: — Просто при каждом удобном и неудобном случае рассказываю, что пытаюсь соблазнить эрцгерцога Врат Балдура, чтобы потом вертеть им как моей душеньке угодно. Энвер усмехнулся в кулак, пытаясь не рассмеяться. Каким-то образом Дайна умудрялась играть множество ролей сразу: была и придворным шутом при дворе тирана, и храброй героиней, тирану противостоящей, и любимым менестрелем доброго короля, и искушенной соблазнительницей, и коварной интриганкой. — Ты же понимаешь, что дело обстоит ровным счетом наоборот, да? — поинтересовался он. — Меня соблазнять не нужно, я и так давно у твоих ног. Вообще-то это я занимаюсь тем, что соблазняю тебя. Пока не очень, к сожалению, успешно. Нахмурившись, Дайна уставилась на него, пытаясь сообразить, говорит он всерьез или шутит. Энвер на самом деле не шутил. Она нравилась ему еще на сцене своего погорелого театра, когда была вполовину не так хороша, как сейчас, и он бы с превеликим удовольствием вырвал из петель все перламутровые пуговки, на которых держались ее многочисленные кружева, но завоевать благосклонность Дайны оказалось тяжелее, чем забраться под юбку самой неприступной из великосветских дам. В отличие от них, она знала истинную цену его широких улыбок и преувеличенно галантных манер, поэтому предпочитала держаться на разумном расстоянии, чтобы не оказаться неосторожной мышкой, которой переломила хребет мышеловка. Убедить Дайну в том, что ее хребет в безопасности, было непростой задачей. Впрочем, непростые задачи приносили Энверу удовольствие, и он не торопился — успеется еще. К тому же обстоятельства требовали, чтобы он сосредоточился на деле, а не раздевал собеседницу глазами. — Так что еще сказала Кина? — О, много чего. Даже конкретный час назначила, если ты вдруг захочешь прийти, — ответила Дайна, вновь обратив взор на его портрет. Жаркий свет факелов, горящих на стенах, ярким румянцем играл на ее щеке. — Но ты же не захочешь? — Почему это? — Ну, потому, например, что мы с Астарионом никак не сможем тебя защитить, если Кина решит перерезать тебе горло. Ты хоть представляешь, сколько у Девятипалой людей? И у этих людей очень острые, хорошо наточенные ножи. — Мило с твоей стороны, но мне не нужна защита. Как-то же я справлялся всю жизнь без вас. — Да? А что тебе тогда нужно? — В первую очередь, — сказал Энвер, одарив ее широченной улыбкой, — мне нужна хорошая компания. Дайна, похоже, решила, что он либо спятил, либо надеется втайне от нее провернуть какой-то хитрый план, поэтому следующие пять минут потратила на то, чтобы его образумить, но потом махнула рукой. В последнее время она так часто рисковала жизнью, что и в желании Энвера добровольно сунуть голову в петлю не видела ничего странного. В конце концов, она сама неделей ранее заявилась в гости к высшему вампиру, заключившему сделку с Мефистофелем. Уж ей ли теперь бояться Кины Девятипалой? Девятипалая назначила встречу на вечер того же дня, не оставив ему времени ни на раздумья, ни на подготовку, однако Энверу время и не требовалось. Он согласился на условия Кины с легкостью, которая в глазах окружающих и впрямь выглядела тяжелым случаем помешательства. Без четверти десять, как условились, он встретился с Дайной и Астарионом у одного из спусков в подземный город. Уже давно стемнело — дело близилось к зиме, и сумерки опускались на город быстро. В зеленоватом свете магического фонаря роились редкие колючие снежинки. Дайна, одетая в легкий доспех, нервно елозила по земле кончиком хвоста, вздымая пыль. Стоявший рядом Астарион — тоже в обмундировании — нервничал еще сильнее. По всей видимости, он был убежден, что и Дайна, и ее новый приятель эрцгерцог окончательно сошли с ума. — Ты что, намерен заявиться к Девятипалой в таком виде? — с подозрением спросил он, когда Энвер подошел ближе. — Очень мудро, нечего сказать. Энвер окинул вампира взглядом. Это была их первая личная встреча, но Дайна рассказывала столько сказок про приключения своего разношерстного отряда, что ему казалось, будто он знает всех ее соратников как облупленных. Астарион своему сказочному альтер-эго соответствовал полностью: очень красивый, очень настороженный, он источал одновременно и угрозу, и тревогу. Казалось, все его чувства заточены так же остро, как его клинки. Было видно, что он заранее приготовился к худшему из вариантов развития событий и намеревался сражаться до последней капли крови— желательно не своей. — А ты думал, я приду с мечом наперевес?— пожал плечами Энвер, который сражаться не собирался вовсе. — Я же не в логово дракона собираюсь, а наношу визит вежливости королевской, можно сказать, особе. — Эта королевская особа, — пробурчал Астарион, — опаснее любого дракона. — И, к счастью, умнее. Не волнуйся. Все будет в порядке. Пошли. Обнадеживающе хлопнув Астариона по плечу, Энвер прошел мимо и толкнул хлипкую дверь. Большинство входов, ведущих в подземный город, были давно ему известны, в том числе и этот — неприметный люк в погреб, спрятанный в старом полуразрушенном доме неподалеку от типографии. Они спустились по осыпающимся земляным ступенькам в студеную мглу подземелья. Дальше для Энвера начиналась неизведанная территория. Ему случалось бывать во владениях Гильдии еще до того, как бразды правления взяла в свои девятипалые руки Кина, но с тех пор прошла целая вечность, к тому же городские катакомбы напоминали настоящий лабиринт протяженностью миль в сто двадцать, не меньше. Старые подземные склады, оборудованные в незапамятные времена контрабандистами, переходили в тоннели очистных сооружений, облюбованных кобольдами; тоннели же переплетались с улицами древнего города, похороненного глубоко под толщей земли. Где-то здесь свила гнездо Орин. Где-то здесь пряталась и подпольная империя Кины. К счастью, Астарион знал, куда идти. Потеснив остальных, он уверенно свернул в осыпающийся старый проход, ведущий право. Потом остановился, обернулся на Энвера и щелкнул пальцами, зажигая маленький бледный огонек. Очень предусмотрительно — не все обитатели Фаэруна прекрасно видели в кромешной темноте. — Потрясающие фокусы. — Дайна смерила своего вампира полным скепсиса взглядом. — И давно ты так умеешь, интересно? — Какое-то время. — Твое вампирское могущество растет день ото дня. Я потрясена. В голосе Дайны было столько нежности и яда одновременно, что Энвер усмехнулся. Астарион что-то неразборчиво буркнул себе под нос, все еще напряженный, как вервольф накануне полнолуния. Затем с мрачной миной покосился на Дайну и назидательно изрек: — Давай ты поупражняешься в сарказме в другой раз. Будет в высшей степени невежливо, если мы опоздаем. — Наверное, Кина убивала и за меньшее, — беспечно согласилась Дайна. — Ладно-ладно. Всё-всё. Молчу. Пойдем. Какое-то время они в абсолютной тишине пробирались по узкому проходу, уводящему в сторону порта. Минут через пять тоннель, расширившись, вильнул влево и привел их к подземному притоку Чионтара, заключенному в огромную каменную трубу метров десять в поперечнике. В природе существовали и более простые способы добраться до гильдейской таверны, и Энверу они были известны, но Девятипалая явно хотела, чтобы он шел самым неприятным из возможных путей, то есть прямиком через клоаку. Что ж, он и не ждал от гильдмейстера особого гостеприимства. В воздухе стоял густой смрад сточных вод; на щербатых стенах виднелись пятна мха и слизи, похожие на уродливые влажные струпья. Под ногами извивались огромные, длиной в руку, сороконожки. Повезло еще, что стояла сухая погода, иначе пришлось бы брести по колено в бурлящей зловонной жиже. Энверу, впрочем, было не привыкать: в юности он провел в подобных катакомбах столько времени, что прогулка по ним вызывала у него легкую ностальгию. Приятно иногда вспомнить, в каком дерьме ты начинал и как высоко поднялся. — Ах, Астель, Астель, — произнес он задумчиво, продолжая вышагивать рядом с Астарионом по хлипкому деревянному настилу. Мутная вода плескалась почти у самых сапог. — Никогда не понимал, почему она питает столько нежности к этой дыре. — Надеюсь, у тебя есть план, как не остаться в этой дыре навсегда, — недовольно покосился на него Астарион. — Самое время нас в него посвятить, кстати. Хотелось бы знать, что ты собираешься делать, когда мы доберемся до места. — Импровизировать. И чарующе улыбаться. — Блестящая идея, — сказал Астарион, страдальчески изогнув бровь. Похоже, с Дайной его роднила не только любовь к кружевам и воланам, но и склонность к излишней театральности. — Утоли мое любопытство: а твое легендарное ограбление сокровищницы Мефистофеля тоже было импровизацией? — С Киной у меня гораздо больше шансов поладить, чем с одним из повелителей ада, поверь. — Поладить? А мы разве не собираемся коварно воткнуть ей нож в спину? — Единственный нож здесь у тебя, — улыбнулся Энвер. Астарион начинал ему нравиться: по крайней мере, препираться с ним было не скучно. — И я буду очень признателен, если ты постараешься никуда не втыкать этот нож без крайней необходимости. Ни в спину Астель, ни в мою. — А знаешь, кто-то мог бы счесть это заманчивой идеей. Ты здесь один со своим нетерийским камнем. Без оружия. Без доспеха. В расстегнутой рубашке, — протянул Астарион задумчиво. Судя по тону, расстегнутых рубашек он не одобрял. — И что должно нас останавливать? — У меня есть несколько других заманчивых идей на выбор, — ответил Энвер и, пока озадаченный Астарион пытался понять, не примерещилось ли ему в этой фразе заигрывание, осведомился: — Долго еще? Не хочу заставлять Астель ждать. — По-моему, почти пришли, — сказала Дайна. — Ведите себя прилично, хорошо? Астарион оскорбленно фыркнул, убежденный, что в отличие от своих спутников ведет себя прилично в любых обстоятельствах, но смолчал. Они нырнули в один из боковых проходов, уводящий в сторону от реки, и скоро оказались в загроможденной ящиками и бочками пещере, сухой и на удивление чистой. Петлявшая между бочками тропинка привела их к лестнице, а лестница — к искомой двери, разрисованной совершенно бесталанными, но очень жизнерадостными изображениями совокупляющихся кобольдов. Энвер вошел первым. Гильдейская таверна не сильно изменилась с тех пор, как ему доводилось бывать здесь в последний раз, хотя минуло уже лет пятнадцать. Как и раньше, она служила местом сбора самых разных пропащих людей от карточных шулеров до профессиональных головорезов, поэтому и впечатление производила соответствующее — не то трактир, не то притон, не то кабак. Впрочем, сегодня Кина избавилась от лишней публики, так что в зале почти никого не оказалось. Поджидая гостей, она в одиночестве сидела за барной стойкой на крепко сбитом табурете и лениво метала ножи в подвешенную на противоположной стене деревянную доску с намалеванной алой краской мишенью. Ее знаменитые придворные дамы — леди Лихоманка, леди Круп, леди Чума и леди Оспа — скучали за дальним столом, лениво раскладывая пасьянс. Энвер не сомневался, что это не единственная охрана, которой Девятипалая себя окружила, и что поблизости наверняка скрываются еще несколько гильдейцев, готовых приставить к его горлу клинок, однако выглядело всё так мирно, будто он посреди дня заглянул в обычную таверну средней паршивости. — Смотрите-ка, какой гость пожаловал к нашему очагу. Наш новый эрцгерцог собственной персоной, — произнесла Кина. Хотя голос звучал почти ласково, по взгляду казалось, будто она раздумывает, не метнуть ли следующий нож в него. — И даже без своих оловянных солдатиков. Ну и ну. Добро пожаловать, ваша светлость. — Ценю твою вежливость, но титулы совершенно ни к чему, — ответил Энвер, в знак приветствия отвешивая ей легкий поклон. — Мы слишком давно знакомы. — Давно. И все-таки тебе удалось меня удивить. — Кина в задумчивости погладила лезвие пальцем, прищурилась и уверенным движением отправила нож в полет. Тот вонзился в центр мишени с такой силой, что брызнули щепки. — Я-то думала, ты у нас теперь важный человек, большая шишка, а большие шишки не ходят в такие злачные места, как моя скромная таверна… Тем более без охраны. Всякое, знаешь ли, может случиться. — Брось, Астель. Нам нечего делить. — Неужели? А я думала, мы делим мой любимый город. Кина взялась за следующий нож. Энвер подошел к стойке, за которой она сидела, и потянулся за чистым стаканом. Вообще-то он предпочитал сохранять трезвость мыслей, но не выпить в легендарной гильдейской таверне — практически святотатство. В невзрачной на вид глиняной бутылке, стоящей между ним и Киной, обнаружился вполне приличный бурбон. Хотя королева подземного мира, в отличие от него, славилась абсолютным равнодушием к роскоши, до дешевого пойла она не опускалась, по слухам, никогда. — Собственно, об этом я и собирался поговорить, — ответил Энвер, вальяжно располагаясь на соседнем табурете. Бурбон с непривычки обжигал глотку. — Любимый город, говоришь? Хорошо. Он твой. Забирай. Если его слова и вызвали у Девятипалой замешательство, она не подала виду. За годы на своем посту ей доводилось слышать, пожалуй, и более неординарные предложения. — Вот как? — поинтересовалась она равнодушно. — Неужели твоей заднице стало неуютно на том прекрасном золотом троне, который ты водрузил в главном зале Змеиной скалы? — О нет, трон остается за мной, это не вопрос для обсуждения. — Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не улыбнуться слишком самодовольно: Девятипалая уважала дерзость, а вот наглости могла не стерпеть. — Но всё остальное твое, если хочешь. Я больше не могу посвящать своему скромному предприятию столько времени, сколько и раньше. Как ты догадываешься, у меня и без этого хватает забот. К тому же ты наверняка слышала, что случилось с Франком… — Ах, господин Грушка. Припоминаю. Твой любимый «повар», которому Орин Красная выпустила кишки. Энвер кивнул. — Насколько я знаю, с твоими людьми Орин тоже успела поразвлечься, иначе бы ты никогда не обратилась к Зентарим. Гильдия переживает непростые времена. Конечно, ты справишься, как справлялась всегда. Я тоже найду, кем заменить Франка. Наши шайки продолжат собачиться по мелочам, в очередной раз не поделив какой-то лакомый кусок. Ты будешь дергать за ниточки, заставляя патриаров плясать под свою дудку. Я буду искать способ от тебя избавиться. Довольно утомительная перспектива, тебе не кажется? Кина снова метнула нож в мишень, и снова с безукоризненной точностью — он вонзился в доску на расстоянии четверти дюйма от предыдущего. Потом отхлебнула из стакана. С ответом она не торопилась, так что Энвер решил продолжать. — Мне нужен кто-то, кто сможет распорядиться моей торговой сетью с умом, и я не думаю, что найду для этого человека более подходящего, чем ты, — сказал он без обиняков. — Я потратил почти двадцать лет, выдавливая из города конкурентов. Кроме нас с тобой, здесь никого не осталось. Ни зенты, ни Рыцари Щита не будут ставить палки тебе в колеса. Ты получишь всё. Вся изнанка Врат Балдура останется в твоем единоличном распоряжении. — А наш блистательный эрцгерцог взамен получит изрядный процент прибыли… и еще одного верного вассала, — усмехнулась Кина. — И ты решил, что я соглашусь на твое щедрое предложение? Буду приторговывать для тебя адским железом, пока ты превращаешь мой город в цитадель Бэйна? Имя его бога в ее устах звучало как ругательство. — Бэйн — это порядок. — Энвер вернул стакан с недопитым бурбоном на стойку. — А в любви к порядку мы с тобой всегда были похожи. Какая тебе разница, какому богу я молюсь? Мы с тобой оба не святые. Ты всегда считала себя женщиной с принципами, я знаю… Но твои люди трясут деньги с мелких лавочников, едва сводящих концы с концами, и собирают дань с детских приютов. Вам даже не нужны те жалкие гроши, которые они наскребут в своих дырявых карманах. Просто таков порядок, а порядки должны соблюдаться. Обдумывая его слова, Кина слезла с табурета, вальяжно прошлась по таверне и принялась вынимать ножи из мишени. Хотя одета она была в непритязательный дублет для верховой езды, на нем нашлось достаточно потайных петель для каждого из них. Лишь последний нож Девятипалая убирать не стала. Привалившись к стене, она задумчиво уставилась на тонкую, как волосок, режущую кромку, словно размышляя, что делать дальше, несколько раз крутанула рукоятку в пальцах и только потом подняла на Энвера глаза. — Значит, ты явился сюда, чтобы предложить мне баснословное богатство в обмен на душу? — Хотя тебе нравится считать меня дьяволом во плоти, мне не нужна твоя душа, — спокойно и весело ответил он Кине. Та медленно ласкала пальцем заточенное лезвие ножа. — Мне даже не нужна твоя абсолютная преданность. Веришь или нет, мне вассалов у меня хватает. Их найти несложно. Мне нужно нечто большее. Мне нужен деловой партнер. Кина так ухмыльнулась, что человеку более осторожному, чем Энвер, сделалось бы не по себе. Ничего хорошего эта ухмылка не предвещала. Оглядев таверну, он поймал настороженный взгляд Дайны. Леди Лихоманка — по слухам, правая рука Девятипалой — успела усадить их с Астарионом за свой стол и теперь, сдвинув к краю не до конца разложенный пасьянс, с видом радушной хозяйки разливала вино в наспех выуженные откуда-то кружки. Астарион поглядывал на нее заинтересованно, однако к вину не прикоснулся — то ли не хотел туманить голову на случай, если придется драться, то ли просто был не уверен, насколько кружка хорошо помыта. Дайна, казалось, не обращала на них никакого внимания — в нетерпении скребя когтем по крышке стола, она не сводила с Энвера глаз. Явно гадала: кончится всё поножовщиной или обойдется? Энвер ободряюще улыбнулся ей. Беспокоиться было не о чем. Он не вносил поножовщину в свои планы на сегодняшний день. — Интересный выбор, — задумчиво произнесла Девятипалая, пристально глядя на него через зал. — Значит, я могу заключить лучшую в свой жизни сделку… Или оказать Вратам Балдура услугу, избавившись от тебя. В несколько шагов она преодолела разделяющее их расстояние и решительным движением прижала нож к его горлу. Лезвие было хорошо заточено несмотря на то, что гильдмейстер наверняка редко пускала оружие в ход. Энвер ухмыльнулся. Что, неужели за свое недолгое правление он успел настолько ей насолить? Краем глаза он увидел, как дернулся Астарион, как чуть не выронила кружку Дайна. Он поднял руку в успокаивающем жесте. Всё под контролем. Рано ввязываться в драку. — Ты, конечно, можешь попробовать меня прикончить, — беззаботно ответил он Кине, хотя по шее уже стекал ручеек крови. — Но ты только посеешь хаос. А хаос не на пользу ни Вратам Балдура, ни тебе. Откуда-то с нижнего яруса послышался шум. Девятипалая нахмурилась и, на мгновение перестав буравить Энвера взглядом, оглянулась на своих придворных дам. Не дожидаясь приказа, одна из них — кажется, прославленная отравительница по прозвищу леди Оспа — коротко кивнула, встала из-за стола и отправилась выяснять, в чем дело. Никто не должен мешать гильдмейстеру вести деловые переговоры… или расправляться с давними недругами. — Хаос творится в городе уже сейчас, — сказала Кина, вновь оборачиваясь к нему. — И исключительно по твоей вине. Вообще-то хаос творился из-за того, что два отродья Баала попытались выяснить, кто из них для своего бога самое любимое дитя. Если бы не это, план Энвера сработал бы именно так, как предполагалось, и даже смерть Кетерика внесла бы в него лишь минимальные коррективы. Но не говорить же об этом Девятипалой? К тому же, как ни крути, он действительно был виноват хотя бы в том, что не предусмотрел все варианты. — Это была моя ошибка, — согласился он. — Я ее исправлю. Кина долго молчала, изучая его. Нож не сдвинулся ни на миллиметр: она не отстранялась, но и не усиливала нажим. Доносящийся снизу шум усиливался, но им обоим сейчас было не до того. — Я родился во Вратах Балдура, как и ты, — после паузы продолжил Энвер, глядя в ее спокойные серые глаза. От неудобной позы у него уже затекла шея, да и приставленный к горлу нож комфорта не добавлял. — Как и ты, я хорошо знаю его худшие стороны. Как и ты, я желаю ему добра. В отличие от Орин, я не хочу сравнять этот город с землей — я хочу видеть его во всем блеске его славы. — Ты хочешь видеть во всем блеске славы только себя, Горташ. — Не без этого, — согласился он. — Но… Он не успел договорить — снизу сначала донеслась невнятная ругань, потом послышался скрип лестницы, и наконец в таверну ворвалась запыхавшаяся леди Оспа. Похоже, она бежала со всех сил. На скулах, еще недавно мертвецки бледных, полыхал нездоровый румянец. Судя по звуку громыхнувшего стула, кто-то из ее товарок тут же вскочил ей навстречу — Энвер затруднялся сказать кто, потому что нависшая над ним Кина закрывала ему обзор. — Что случилось? — отрывисто осведомился женский голос. Похоже, это была приятельница Астариона леди Лихоманка, главная из придворных дам. — Зенты случились, вот что, — хмуро бросила в ответ Оспа. — Зенты напали на наш сторожевой пост, и скоро они будут здесь. Наши не удержат оборону. Чертова Роа… — Что? Вы же вышвырнули эту Роа и ее людей взашей! — раздался недовольный голос Астариона. — Ну так они вернулись с подмогой, умник! — Тихо, — бросила Девятипалая, не оборачиваясь на них, и на несколько мгновений в таверне воцарилась тревожная тишина. Смотреть гильдмейстер продолжала только на Энвера. На лице не отразилось ни волнения, ни злости — казалось, новости ее ничуть не ошарашили, хотя она не могла не понимать, что дело скверное. После многочисленных стычек с Каменным Лордом Гильдия оказалась в уязвимом положении. Зентарим было прекрасно об этом известно как раз потому, что для защиты от нового недруга Девятипалая наняла Роа Лунный Свет — скрепя сердце, поскольку зенты и гильдейцы друг друга на дух не переносили, но все-таки наняла. Узнав благодаря Дайне и Астариону, что Роа за ее спиной связалась с баалистами, Кина действительно вышвырнула зентов из гильдейской таверны, попутно перерезав несколько глоток… Но к тому моменту Роа уже знала слишком много. Она наверняка хорошо представляла, в какие точки лучше бить, да и Орин — в этом Энвер не сомневался — была рада предложить ей помощь. Затея с Каменным Лордом провалилась, а Орин по-прежнему нуждалась в хаосе любой ценой. А уж если ей откуда-то стало известно, что и Горташ сегодня здесь… Прекрасная возможность одной стрелой убить двух зайцев. Он понимал, что Кина сейчас просчитывает все возможные сценарии с почти такой же скоростью, что он сам. Она знала об его афере с Абсолют не всё, но достаточно, чтобы понимать, что он к нападению зентов не причастен даже несмотря на давние связи с Зентарим. Значит, хотя они с Энвером много лет скалили друг на друга зубы, сейчас обстоятельства свели их по одну сторону баррикад. — Убери нож, — сказал он, чувствуя, как при каждом слове лезвие глубже входит в кожу, — и дай мне арбалет. В глотки друг другу вцепиться еще успеем. Кина всегда была женщиной большого ума. Она понимала, что Энвер прав. В критических ситуациях нет времени лелеять старые распри. Надо было что-то решать, и решать быстро, потому что внизу, в пещере под таверной, уже слышался лязг оружия. Коротко ругнувшись сквозь зубы, она с глухим неприязненным рыком убрала нож и отстранилась. Энвер вздохнул с облегчением: не то чтобы он боялся, что Кина в конце концов полоснет его по горлу, но шея уже изрядно затекла. — Дайте ему арбалет и меч, дамы, — распорядилась Девятипалая. Леди Лихоманка и ее приятельницы уже успели вооружиться, Астарион тоже достал из ножен клинок. Все были готовы к бою, и только Дайна стояла рядом с ними, растерянно вертя головой. — Его светлость тоже изволит сражаться. — Как я уже сказал, — усмехнулся он, — титулы совершенно не обязательны. Но оценить изящество его манер было некому — всем вокруг резко стало не до того. Леди Оспа сунула ему короткий меч на перевязи, потом кто-то из мелких сошек Кины — их невесть откуда по первому ее сигналу высыпало предостаточно, и таверна быстро наполнилась галдящими людьми — вернулся с арбалетом и болтами. Энвер хмыкнул. Арбалет был не чета тому, который он сконструировал для себя сам, но на то, чтобы продырявить с полдесятка зентов, все-таки годился. — Не зря у меня было плохое предчувствие, — проворчал Астарион. Как ни странно, он был собран и абсолютно спокоен. Тревога совершенно исчезла из его голоса, как часто бывает, когда человек заранее успел приготовиться к худшему. — Да-да, ты был совершенно прав, — кивнул ему Энвер. Астарион относился к тем, кого собственная правота радует даже в таких обстоятельствах. — Дайна… Он повернулся к ней. Гильдейцев становилось всё больше — вокруг теперь гудела пестрая шумная толпа. Дайна в этой сутолоке казалась заблудившимся ребенком на базаре. Ну еще бы. Нескольких месяцев недостаточно, чтобы из актрисы сделать опытного бойца. — Что? — откликнулась она, вскидывая голову. Энвер чуть было не велел ей держаться от боя подальше, но вовремя себя на этом поймал. Дайне не нравилось выглядеть беспомощной и уязвимой, особенно перед ним. Она собиралась сражаться наравне со всеми в меру своих сил, и любой, кто попытался бы ее отговорить, потерпел бы неудачу. Энвер пытаться не стал и просто сказал: «Будь осторожна». Прозвучало скорее сухо, чем сентиментально, но Дайна всё равно улыбнулась — коротко и чуть нервно. — Я-то осторожна, — фыркнула она и мазнула пальцем по его перемазанной кровью шее. — Это ты у нас сегодня лезешь на рожон. Потом стало не до разговоров. Побоище разразилось нешуточное — Роа кинула на штурм логова Девятипалой все имеющиеся силы. Для Роа это был отличный шанс выслужиться перед начальством и вернуть зентам позиции, которые они в свое время утратили, не выдержав ожесточенной конкуренции с Киной, Горташем и Рыцарями Щита. Роа не отличалась большим умом, зато амбиций у нее хватало на десятерых. Увидев возможность скинуть Девятипалую с трона, она решила, что грех не воспользоваться таким шансом. Что могла противопоставить ей Гильдия, вымотанная кровавой войной с Каменным Лордом? Разве способна была шайка бандитов выстоять против хорошо обученных войск Зентарим? По крайней мере, именно так наверняка думала Роа, но она не понимала того, что очень хорошо понимал, приходя в царство Девятипалой, Энвер. Даже сейчас, не в лучшей своей форме, Астель Кина оставалась опасным врагом. Да, может, Гильдия и состояла по большей части из разного сброда, но этот сброд — от безобидных карманников до безжалостных головорезов — хранил верность своей королеве и ее подземному королевству. Зенты пришли убивать за деньги, пусть и немалые. Гильдейцы убивали из принципа. Им было что терять. Сперва зенты прорывались через нижний вход, потом один из отрядов сумел пробиться через аванпост с другой стороны и снес главную дверь — ту самую, с жизнерадостными изображениями совокупляющихся кобольдов. После этого таверна забурлила как забытый на огне котел, прихлопнутый сверху крышкой. Занятый отражением и нанесением ударов, Энвер потерял счет времени. В такой ожесточенной стычке он не участвовал давно. Он успел забыть, что когда-то — когда Стальная стража была лишь проектом на бумаге, а он еще звал себя «Энвер Флимм» — ему это даже нравилось. Близость смерти приятно бодрила и щекотала нервы, а кроме этого их мало что на свете могло пощекотать, потому что он всегда чувствовал вполовину меньше, чем нормальные люди. Потом, отбросив фамилию Флимм и снова взяв имя, данное Рафаилом, он стал осторожнее. У лорда Энвера Горташа было слишком много врагов как на Фаэруне, так и в аду, и если бы он не нанимал телохранителей, кто-то из этих врагов непременно бы его прикончил. Теперь у него и вовсе имелась гвардия бэйнитов и целая армия оловянных, как выразилась Кина, солдатиков — неподкупных, грозных, почти непобедимых. Даже Орин не могла убить его, по-прежнему связанная нерушимым магическим пактом. О, он хорошо позаботился о своей безопасности — так хорошо, что в конце концов ему стало скучно. Но сегодня вся его свита состояла из высшего вампира и прелестного шута, и скука развеялась, как дым. Нет, конечно, Энвер был не беззащитен. Во-первых, он все же оставался избранником Бэйна. Во-вторых, он притащил с собой несколько игрушек собственного изобретения, достаточно маленьких, чтобы помещались в карманах, и в то же время весьма полезных в бою — полезнее любого меча уж точно. Он знал, что сможет себя защитить, если всё пойдет не по плану. Но нарушать уговор и демонстрировать свои механизмы на глазах у Кины пока не стоило — то, что они объединились, еще не значило, что она сменила гнев на милость. Пусть и дальше думает, что он выполнил ее требование и пришел безоружным. Даже если ради этого придется наравне с ее бандитами поорудовать мечом. — А ты в неплохой форме, — бросила ему Кина, когда в разгар битвы они на несколько мгновений оказались рядом. В живые мишени они метала кинжалы с такой же безупречной точностью, что и в нарисованные. — Приятно иногда тряхнуть стариной, да? На самом деле для большинства людей приятного в происходящем было мало. В таверне пахло теперь хуже, чем на скотобойне. В воздухе застыл густой смрад крови, потрохов и дерьма; к нему примешивалась тошнотворная вонь опаленной заклинаниями кожи. Удивительно, что бедняжку Дайну не выворачивало от этих запахов и зрелищ наизнанку: бледная как мел и мокрая как мышь, она размахивала мечом неловко, но храбро и даже добила какого-то чахлого зента, медленно помирающего от отравленной стрелы. Другими успехами она похвастаться не могла — разве что уворачиваться успевала. Энвер справлялся лучше: он и впрямь оставался в сносной форме, хотя вообще-то давно предпочитал работать головой, а не руками. Астарион справлялся лучше всех остальных вместе взятых. Следовало отдать ему должное: вампир был по-настоящему хорош. Он носился по полю боя так стремительно, что большую часть времени Энвер видел только мелькающую в полумраке серебристую тень. Высший вампир во всем своем великолепии, Астарион убивал зентов с такой неподражаемой грацией, что кровь даже не успевала запятнать его доспех. Будь у Энвера время этим любоваться, он бы любовался, и наверняка не он один, но пришлось сосредоточиться на том, чтобы не подпускать врагов к себе и к Дайне. Зенты бросали в бой подкрепления несколько раз. Потом леди Лихоманка наконец прорвалась к отдающей приказы Роа. Защищавший полурослицу панцирь треснул под обрушившимся на него огромным мечом, как яичная скорлупа. Следующий удар стал для Роа последним — треснула уже ее грудная клетка. Оставшиеся без предводительницы зенты сочли за благо отступить: все понимали, что дерзкая затея обернулась полным крахом. Некоторым улыбнулась удача, и они успели вовремя дать деру. Другим повезло меньше — кого-то настиг нож, кого-то меч, кого-то арбалетный болт. Наконец всё стихло. Астарион, возникнув рядом из полумрака, изящным движением насадил на клинок метнувшегося к двери эльфа, хотя убивать его, растерянного и безоружного, не было уже никакой нужды. Соскользнув по лезвию, обмякающее тело повалилось на пол. — А твое вампирское могущество и правда растет день ото дня, — сказала Дайна, на этот раз без всякого скепсиса. Астарион довольно хмыкнул, провел пальцем по лезвию и медленно облизал его, пробуя кровь на вкус. Он настолько лучился хорошим воспитанием, что в другой ситуации никогда бы себе подобного не позволил, но азарт битвы был сильнее, чем аристократические замашки. Леди Лихоманка кинула на него заинтересованный взгляд. За сегодняшний вечер они не сказали друг другу ни слова, но напряжение между ними чувствовалось и так. Гильдейцы разбрелись по таверне, подсчитывая, сколько осталось выживших и сколько могил придется копать. Тыльной стороной ладони утерев пот со лба, Девятипалая — потрепанная и вымотавшаяся — подошла к изувеченному трупу Роа и взглянула на него сверху вниз. Так она стояла некоторое время, то ли молча наслаждаясь победой, то ли обдумывая дальнейшие шаги. Потом обернулась к своим и коротко скомандовала: — Наведите тут порядок. Не хочу ужинать в грязи. Подданные кинулись выполнять распоряжение. Еще недавно вполне уютная по меркам бандитского притона, таверна после битвы действительно напоминала скотобойню. Чтобы вынести трупы и отскоблить пол от крови и мозгов, наверняка потребовался бы не один час. — Наш гость, надеюсь, составит мне за ужином компанию, — продолжила Девятипалая ровно, не поворачиваясь к нему. — Правда ведь, лорд Горташ? — Разумеется, — кивнул Энвер. Все же Девятипалая и впрямь была умна: шансы и перспективы она оценивала трезво. Эту битву она выиграла, следующую могла и проиграть. — С превеликим удовольствием. Равнодушная к его играм в галантность, Кина без особого гостеприимства распахнула дверь в свой кабинет — в отличие от остальной таверны, там царил идеальный порядок — и прошла внутрь, не оглядываясь. Энвер проследовал за ней, напоследок коротко коснувшись плеча стоящей рядом Дайны. Ее лиловая кожа отливала болотной зеленцой, и он почти не сомневался, что сейчас бедняжку все-таки вывернет наизнанку, но ему предстояло заняться более важными делами. Игры кончились — начинались настоящие переговоры. Они с Киной утрясали детали так долго, что к тому моменту, когда он наконец вышел из ее кабинета, в таверне уже успели прибраться. Обстановка все еще оставляла желать лучшего, кое-где по-прежнему виднелись пятна крови и сверкали осколки битых стаканов, однако трупы уже успели выволочь наружу, а дверь с кобольдами — водрузить на место. Хотя смрад выветрился не полностью, снова пахло тыквенным супом с гренками — и элем, потому что притомившиеся гильдейцы праздновали честно заслуженный успех. К таким стычкам им было не привыкать. К тому, чтобы заливаться элем, хотя тела товарищей едва-едва остыли, — тоже. Таверна шумела, как любое другое подобное заведение незадолго до полуночи. Звенели кружки. Кое-кто лениво перекидывался в карты. Астарион сидел за барной стойкой, о чем-то негромко беседуя с леди Лихоманкой, которая подливала ему вино. Дайна коротала время в одиночестве, расположившись в самом темном углу таверны на узкой неудобной скамье с чужой лютней в руках. Она сняла доспех и осталась в простой, без кружев, сорочке. Лицо у нее выглядело чуть свежее, чем сразу после драки, но музицировать ей, похоже, не хотелось — она лениво тренькала по струнам, даже не пытаясь что-нибудь сыграть, и отложила инструмент, едва подошел Энвер. — В порядке? — он протянул ей бутылек с заживляющим зельем, предварительно сорвав запечатывающий горлышко сургуч. — Угу, — ответила она. Отпила, поморщилась: похоже, зелье оказалось полной дрянью на вкус. — Я так понимаю, ты доволен своей авантюрой. — Более чем. Энвер опустился на пол и привалился к скамье спиной. Он действительно был доволен, но после долгого дня — которому предшествовала долгая бессонная, как обычно, ночь — его подкашивала усталость настолько сильная, что он едва держался на ногах. Такое с ним случалось редко, но все-таки случалось. Какое-то время они сидели молча, слушая несмолкающий гвалт: Дайна в углу на скамье, он на полу у ее ног. В таверне сыскалась вторая лютня, и местная менестрельша — похоже, прославленная в бандитских кругах Златоглотка — забренчала какой-то развеселый мотив. Гильдейцы умели сражаться, но и в отдыхе знали толк. Энвер не удивился бы, если бы кто-то из них на радостях пустился в пляс. Слухи распространялись быстро. То, что Кина согласилась на его предложение, означало, что для Гильдии настают более счастливые, более сытые времена. — Ты здесь другой, знаешь, — сказала Дайна и вдруг взъерошила ему волосы, хотя обычно вообще его не касалась, если только не изображала неземную страсть в присутствии Лиары Портир. — Не такой, каким я тебя видела тогда в Лунных Башнях. Не такой, как в литейной. И уж точно не такой, как в своем тронном зале. Энвер потянулся к бутыльку, который она оставила на лавке. Глотнул. Вкус и правду оказался паршивый, но полынная горечь зелья помогала взбодриться. — Это сейчас у меня есть трон, замок и сад с павлинами, — ответил он, пожимая плечами. — Но великий и ужасный лорд Энвер Горташ, с которым ты имеешь удовольствие быть знакомой, появился не сразу. Когда-то вместо него был контрабандист по имени Энвер Флимм, и он провел на задворках Врат Балдура пару не самых лучших лет своей жизни. Хотя и не самых худших, справедливости ради. После Дома Надежды даже сточные канавы казались вполне гостеприимным местечком. — Расскажи мне. Мне интересно, каким он был, этот Энвер Флимм. Энвер обернулся на нее через плечо и усмехнулся: — Ах, ты хочешь, чтобы сказки теперь рассказывал я. — Это будет справедливо, нет? Я же долго услаждала твой слух. Слух и взор, подумал он, глядя на нее, все еще взмыленную после боя. Растрепанная прядка, выбившаяся из черной копны кудрей, падала на лоб тугой спиралью, под глазами темнели полукружья смазавшейся туши. Дайна тоже здесь была на саму себя не похожа — к нему-то она всегда приходила при полном параде, одетая как принцесса и благоухающая как куртизанка. — Я сомневаюсь, что тебя сильно заинтересуют детали моей биографии. Большую часть ты знаешь и так, — ответил он, глядя в высокий потолок, едва различимый в темноте. — Но если ты просишь… Ему сразу пришел на ум один горе-репортер, задумавший написать его подлинную биографию. Отправив его в темницу под Змеиной скалой к другим таким же искателям правды и прочим врагам государства, Энвер интереса ради полистал черновик. Биография изобиловала неточностями и ошибками, в том числе орфографическими, к тому же автору пришлось пропустить в своем повествовании целых десять лет (разумеется, он понятия не имел ни о Доме Надежды, ни о Рафаиле), но в целом последовательность событий была изложена верно. Откуда ни возьмись появившись во Вратах Балдура после долгого отсутствия, юный Энвер Флимм — сирота при живых родителях — был вынужден влачить жалкое существование в трущобах, каким-то чудом угодил в приют, но там не задержался — характером не вышел — и, снова оказавшись на улице, сколотил какую-то шайку из таких же, как он, малолетних бандитов. Шайка сперва работала на Зентарим, тогда еще чувствовавших себя в городе вполне вольготно. Потом юному Энверу Флимму — уже тогда стремившемуся прибрать всю власть к своим рукам — надоело горбатиться на зентов, и он стал приторговывать оружием сам, попутно избавившись от своей сапожницкой фамилии и взяв новую, более звучную. Оружие было отменное — из не пойми откуда взявшегося адского железа, и Горташ быстро сколотил капитал — в постоянно раздираемой конфликтами долине Чионтара его товар пользовался спросом. Пара лет — и он уже слыл в определенных кругах уважаемым человеком, независимым предпринимателем, изобретателем, экспертом по оружейному делу. Власти у него становилось всё больше, конкурентов — всё меньше (любимая глава Энвера, посвященная этой теме, называлась «Соперники? Все мои соперники мертвы»). Зентарим пришлось поджать хвост и убраться восвояси. Чувствуя себя полноправным хозяином Врат Балдура — во всяком случае, его теневой стороны, — Горташ даже основал в городе культ бога тирании, ну а потом «черная рука Бэйна пожала кровавую руку Баала»… Следующая глава Энверу тоже очень нравилась — она называлась «И целого мира мало». К сожалению, в ней репортер потерял всякую связь с реальностью и принялся сочинять откровенные небылицы. Про корону Карсуса он знал только невнятные слухи и большую часть деталей просто додумал, полагаясь скорее на фантазию, чем на факты. Энвер этот вздор пересказывать не стал и изложил Дайне всё как есть, тем более что эту часть истории она и так уже в общих чертах знала. — И вот я здесь, — подвел итог он. — Сижу в бандитском притоне у твоих ног, как видишь. Поняв, что рассказ закончен, Дайна, всё это время слушавшая не перебивая, сползла с лавки и уселась рядом на полу. Отблески свечей, горящих в одиноком канделябре по соседству, плясали на костяных полумесяцах круто изогнутых рогов. — Впечатляет, — сказала она, устроившись у его плеча. По тону трудно было понять, восхищается она его успехами или, напротив, не одобряет. — От мальчишки, которого родители продали колдунье, до эрцгерцога Врат Балдура. Долгий же путь тебе пришлось пройти. Энвер одним глотком допил остаток зелья и вернул опустевший бутылек на лавку. Его самого собственные достижения, признаться, не слишком впечатляли. Да, неплохо, но он-то хотел большего. Он должен был достичь большего. Врат Балдура недостаточно. Недостаточно даже всего Побережья Мечей. Как там выразился этот бездарный писака? «И целого мира мало». Какое-то время Дайна молчала, сосредоточенно обдумывая услышанное. Таверна по-прежнему шумела на десятки нетрезвых голосов. Какая-то дварфийка, уже совсем навеселе, требовала у меланхоличного хобгоблина-бармена подать бутылку самого лучшего виски. Менестрельша без энтузиазма бренчала незамысловатую балладу. Запах эля и табака становился густым, почти нестерпимым. Всё как в старые добрые времена, когда Энвер Флимм со своими подельниками проводил в подобных заведениях целые вечера — а иногда и ночи — напролет. — Можно я еще один вопрос тебе задам? — наконец прервала молчание Дайна, повернувшись к нему. — Валяй, — согласился Энвер устало. Глаза у нее были на редкость серьезные, будто она собиралась спросить, не мучает ли его совесть за совершённые злодеяния, но Дайну, оказалось, интересовало совсем другое. — Колдунью, которая к твоим родителям приходила, звали Корилла? — спросила она вдруг. Энвера редко можно было застать врасплох, но тут он чуть не вздрогнул. Откуда она знает? С тех пор, как он сбежал из Дома Надежды, прошла целая жизнь — двадцать пять лет, почти уже двадцать шесть. Все эти годы он предпочитал не откровенничать о своем детстве, да и вообще о нем не вспоминать, и уж точно он не ожидал, что об этом вдруг заговорит Дайна, которую он не собирался посвящать в подобные детали — ни сегодня, ни когда-либо еще. — Кто тебе сказал? Рафаил? — Нет, — покачала головой Дайна. Хотя они сидели в углу вдали от всех, гильдейцы так галдели, что ему было едва слышно ее голос. — Я сама догадалась. Вы похожи в чем-то. Ты и он. Ты и Корилла. Я долго об этом думала. То, как ты говоришь, то, как отвешиваешь эти свои поклоны… И ваша любовь к шахматам. И эти твои адские железки. То, как он тебя ненавидит. То, как ты ненавидишь его. Энвер усмехнулся. Ох уж эти писатели и менестрели, которые мнят себя знатоками человеческих душ. — Так я угадала? — Допустим. Почему ты вообще спросила? — Может, я просто хочу узнать тебя лучше. Хочу тебя понять. — А я-то думал, ты хочешь соблазнить эрцгерцога Врат Балдура, чтобы потом вертеть им как тебе угодно. Дайна подалась ему навстречу, погладила по щеке, словно хотела ласковым движением стереть с его лица усталость. Они сидели так близко, что можно было пересчитать веснушки на ее носу. На Энвера дохнуло засахаренной вишней — ароматом духов, который смешивался с крепким запахом пота и полыни. — Считай, что у тебя получилось, — добавил он, понимая, что слишком устал, чтобы сопротивляться этой неожиданной ласке, этому запаху, этому теплу. — Соблазнила. Умница. Молодец. Она поцеловала его первой, медленно и нежно, и целовались они очень долго, не обращая внимания на то, что в их сторону бесцеремонно пялится вся таверна кроме разве что равнодушной к его персоне Кины и Астариона с леди Лихоманкой, которым было уже не до того. Ай да Дайна. Вправду умница. Хотела забраться ему под кожу — и все-таки забралась. Его пальцы путались в ее волосах, жестких, непослушных, упругих. Целебное зелье горчило у обоих на губах. Прошло столько времени, что гильдейцы устали глазеть на эрцгерцога, целующегося в укромном уголке со вчерашней актрисой, и вернулись к своим делам — выпивке, перебранкам, карточным играм и метанию ножей в многострадальную мишень. — Спой мне еще ту песню, которую пела тогда в таверне, — сказал Энвер, не без труда оторвавшись от ее губ — сухих, потрескавшихся, давно без помады. — Это какую? — с невинно-лукавым видом уточнила она. — Ты знаешь какую, — ответил он, с нежностью заправляя растрепавшуюся прядь за острое, как наконечник стрелы, ухо. — «У моего милого локоны черным черны».