Шарлатан и шарлатанка

Вся недосказанность, которая существовала между ними, после той ночи в гильдейской таверне рассеялась без следа. Когда на следующий день Дайна снова явилась на Змеиную скалу, он понял, что она больше от него не отгораживается. Она не пыталась разыграть очередной спектакль, чтобы увеличить дистанцию между ними, и больше не проверяла на прочность границы дозволенного, будто понимая, что ей отныне дозволено вообще всё — примерно как любимой жене калимшанского султана. Более того, она теперь не испытывала в его присутствии ни тревоги, ни страха, и это чувство было довольно освежающим, ведь перед Энвером обычно робели даже матерые бэйниты, прекрасно зная, что он суров и скор на расправу. Дайна больше не робела совсем — и зря, возможно, но кто прислушивается к доводам рассудка, когда говорит страсть? Даже Энверу, человеку в высшей степени прагматичному, это стало делать сложнее обычного. Дайна же глас разума предпочитала игнорировать вовсе, потому что чувства захлестывали ее с головой. В общем, между ними царила полная идиллия; в остальном ситуация по-прежнему оставляла желать лучшего. Хотя поиски логова Орин наконец увенчались успехом, вход оказался запечатан с помощью какого-то хитрого — и наверняка очень кровавого — баалистского ритуала. Как снять эти чары, Дайна и Астарион пока не выяснили. — Но мы найдем способ. Мы всегда находим, — сказала она обнадеживающе, закончив пересказывать Энверу новости. Потом наигранно спохватилась и добавила: — Ой, кстати… А знаешь, что еще мы тут нашли? Такое сокровище, ты просто не представляешь! Дайна подошла к его столу, на котором бесцеремонно оставила сумку, покопалась в содержимом и неожиданно выудила маленькую книжицу в изящном, но потрепанном кожаном переплете. — Что это? — поинтересовался Энвер, без особого энтузиазма оторвавшись от документов, над которыми корпел уже второй час подряд. Абсолют, закончив выполнять предыдущие приказы, полностью освободилась от контроля короны и повела войска в наступление, так что проблем у него прибавилось — город нужно было оборонять, а он предпочитал вникать во все тонкости боевых действий лично. Дайна таинственно улыбнулась. Полустертое золотое тиснение на переплете книжицы поблескивало в свете факелов и свечей, озарявших его кабинет. — Тут бы стоило рассказать тебе сказку о бедном художнике Оскаре, которому по жизни страшно не везло, — начала Дайна издалека своим излюбленным тоном бывалой сказительницы. Никакие злоключения не могли уменьшить ее любовь к плетению небылиц. — Однажды бедняжка Оскар влюбился в прекрасную леди намного богаче и знатнее его. Этот неравный союз непременно стал бы причиной скандала… Если бы Оскар по глупости не угодил в плен к бандитам из Зентарим. Лишь чудом ему удалось освободиться — благодаря, конечно, одной юной тифлингше и ее верным друзьям, — но трудности художника на этом не закончились. Поначалу всё шло неплохо. Казалось, жизнь начала налаживаться. Он вернулся к своей возлюбленной — а звали эту прелестную женщину леди Джаннат — и даже благополучно на ней женился, несмотря на пересуды других аристократов, оскорбленных столь бесстыжим мезальянсом до глубины души. Только вот счастье их длилось недолго — в семейном гнездышке молодоженов откуда ни возьмись появился полтергейст… Расхаживая туда-сюда по кабинету с книжицей в руках, Дайна поведала ему очень романтическую историю с интригующей завязкой, леденящей кровь кульминацией и на удивление счастливым концом. Энвер подумал сперва, что она ее выдумала: сложно представить, чтобы Дайна вдруг решила снизойти до помощи какому-то горе-художнику в тот самый момент, когда войска Абсолют уже штурмовали крепостные стены. Однако Дайна энергично взмахнула книжицей и сказала: — За избавление от полтергейста леди Джаннат предложила нам щедрую награду золотом и сапфирами… Но я прихватила из ее дома куда более ценный трофей — тайком, конечно же. Вот, смотри! — Так что это? Ты не сказала. — Это дневник леди Вистерии Джаннат. Которая приходится теткой нынешней леди Джаннат, — сообщила Дайна, сияя торжествующей улыбкой. — И с которой ты лет пятнадцать назад провел немало страстных, судя по всему, ночей. Не пятнадцать, а двадцать с гаком, подумал Энвер, но вслух уточнять не стал и вообще не сказал ни слова. Может, он и рад был бы уделить Дайне всё внимание без остатка, но разложенные перед ним документы этого сделать не позволяли. — Что ты молчишь? — У меня совещание на носу, — пришлось пояснить ему. — Я должен дочитать отчеты. Обиженно надув губы, Дайна присела на противоположный край стола, потеснив стопку книг и чуть не задев хвостом чернильницу, и повернулась к Энверу в пол-оборота. — Ты знаешь, что у тебя ужасно скучная жизнь? Деловые визиты, инспекции, совещания… И стоило ради этого становиться эрцгерцогом? В молодости тебе явно жилось намного веселее. Вот, послушай… Она демонстративно пролистала дневник Вистерии и наконец дошла до страницы, заложенной веточкой засушенной лаванды. Потом пробежалась взглядом по строчкам, отыскивая нужный абзац, и с чувством продекламировала: — «Когда он заключил меня в крепкие, но нежные объятия, годы мои будто растаяли, и я вновь стала дебютанткой, блистающей на званых вечерах и балах Верхнего города. И что с того, что перстень с бриллиантом, который я ему подарила, переходил в семье Джаннат из поколения в поколение и стоил больше, чем весь особняк?..» Энвер хмыкнул. Он мог бы уточнить, что Вистерия или преувеличивала, или скверно разбиралась в ценах. Перстень действительно стоил баснословных денег, потому что в нем сверкал бриллиант размером с голубиное яйцо, но роскошный особняк семейства Джаннат, разумеется, превосходил его по стоимости многократно. Однако Энвер все еще пытался сосредоточиться на работе — хотя голос Дайны и маячащий перед глазами упругий хвост очень отвлекали, — а потому не произнес ни слова. Дайну его молчание не остановило, и она продолжила декламировать: — «…Ведь этот перстень так чудесно смотрится на его длинных сильных пальцах, а сияющая улыбка Энвера, когда он надевал его, стоила дюжины особняков — и даже больше!» Ах, молодость, молодость, подумал Энвер. Вистерия стала первой великосветской дамой, которую он — тогда девятнадцатилетний юнец — коварно соблазнил. Сделать это было, признаться, нетрудно: ее супруг, человек холодный и чопорный, никогда не баловал Вистерию вниманием. Неудивительно, что поставлявший ему мечи и арбалеты юный оружейник, тогда еще работавший на Зентарим, быстро заставил трепетать истосковавшееся по ласке женское сердце. — Ну вот, я думала пробудить в тебе ностальгию, а ты все еще не поднимаешь голову от документов, — вздохнула Дайна с преувеличенной печалью. — Ну ладно. Продолжаю читать! Маячивший у Энвера перед глазами хвост исчез: Дайна спрыгнула со стола, как птица с жердочки, и снова принялась расхаживать по кабинету, уткнувшись в раскрытый дневник. — «Энвер спросил, как ему отблагодарить меня за этот бесценный подарок, но мне не требовалась благодарность — мне нужен был он, только он. Мое сердце билось в такт с его сердцем. Мои губы трепетали в ожидании поцелуя. Изнывающие от страсти чресла нуждались в его мужском естестве…» Дайна остановилась, воздела глаза к потолку и заметила: — Ну и слог у нее был, у твоей леди Джаннат. Почерк выше всех похвал, а вот стиль хуже, чем в паршивом любовном романе. Ты так и будешь дальше работать, да? — Прости. Дела. — Ну хорошо, тогда я продолжу читать, — известила его Дайна. Перелистнула страницу и продолжила декламировать, изображая нешуточную страсть: — «До встречи с ним я не ведала, что такое подлинное наслаждение. Доселе жар вожделения был мне незнаком. Но при одном лишь взгляде на Энвера мое тело охватывала сладостная истома. Страстное томление вмиг овладевало мной. О, сколько раз я велела себе остановиться! Сколько раз обещала покаяться в своем грехе и разорвать наш пагубный роман! И с каждой встречей становилось все сложнее, ведь ни один мужчина еще не пробуждал во мне подобных чувств. Лишь с Энвером я была развратницей, бесстыдницей, блудницей! Неподражаемый любовник, он знал, как довести меня до безграничного блаженства. Когда его губы в ненасытном поцелуе касались моих губ, я забывала обо всём и таяла, как кубик рафинада в чашке с чаем…» Да, леди Джаннат и вправду не могла похвастаться великолепным слогом, однако Дайну это не остановило: она читала с такой страстью, будто каждую из этих строк написала самолично. Все-таки актерского таланта ей было не занимать. — «Соединившись, наши языки исполняли жаркий танец страсти, — томным голосом изрекла она, кинув на склонившегося над документами Энвера быстрый внимательный взгляд. — Умелые руки Энвера расшнуровали мой корсет, потом нырнули вниз, под юбки, и избавили нас от последней преграды — нежнейшего шелка моего лучшего белья. Нектар вожделения покрыл его уверенные, сильные пальцы, беззастенчиво проникшие в сокровенные глубины моего нутра. Мне вдруг сделалось до смерти стыдно. Ах, хотелось скрыться, сбежать, забыть про наши жаркие ночи, вычеркнуть их из памяти навсегда! Однако потребность слиться с ним воедино оказалась сильнее…» Тут Дайна сделала паузу и издала полный страсти вздох — преувеличенно театральный, но весьма соблазнительный. Энвер с таким нажимом поставил под документом подпись, что чуть не порвал пером бумагу, и взял из стопки следующий лист. Дайна тем временем продолжала: — «“Я вся твоя, Энвер!” — беспомощно прошептали мои губы, отбросив всякий стыд. Я готова была отдаться ему немедля, сию секунду, однако Энвер не спешил. С уверенной улыбкой на устах его пальцы продолжили терзать мое изнывающее лоно, всем существом стремящееся к нему…» Лишь чудом Дайне удалось не фыркнуть при чтении столь безграмотного пассажа. Энвер во время ее пылкой декламации успел встать, чтобы сходить к шкафу за понадобившейся ему тетрадью. Когда он вернулся, Дайна уже снова восседала на столе — только на этот раз она вольготно разместилась прямо на его рабочем месте, сдвинув в сторону кипу важных документов. Щеки у нее разрумянились, глаза блестели. Похоже, на сегодня работа была закончена, хотел Энвер того или нет. (Энвер, может, и хотел, но совещание неумолимо надвигалось, а он не мог позволить себе его пропустить. Оставалось минут пять, не больше.) — «Неизъяснимое блаженство накатывало на меня волна за волной, — сладострастным голосом продолжила Дайна после небольшой паузы. — Снова и снова я повторяла его имя в пламенной мольбе, и дрожь неземного наслаждения сотрясала мое изнывающее от настойчивых прикосновений тело…» Остановившись, она подняла глаза на Энвера — тот уже отодвинул кресло и стоял теперь между ее разведенных ног — и поинтересовалась: — Вот скажи мне, как тебе удалось довести ее до такого экстаза? Молодая была настолько немолода — или у тебя действительно такие волшебные пальцы? — И то и другое справедливо, полагаю, — не удержался от самодовольной ухмылки он. — Да-а-а? — с сомнением протянула Дайна, поглядывая на его руку. — Значит, волшебные все-таки? Как-то не верится, если честно. Энвер наклонился, и его губы в ненасытном жадном поцелуе коснулись ее губ. Дайна ответила с большим пылом, одной рукой ухватив его за шею, а другой продолжая сжимать раскрытый дневник леди Джаннат. На пол соскользнула не удержавшаяся между страниц сушеная веточка лаванды. Не верится ей, значит? Ну хорошо. — Позволь мне продемонстрировать, — сказал Энвер, чуть отстранившись, и поднял левую руку, чтобы у Дайны не возникло сомнений в том, что именно он имеет в виду. Перчатка оставляла свободными средний и указательный пальцы — те, которые больше всего ему были для такой демонстрации нужны. — С ума сошел, — с сомнением сказала Дайна, завороженно уставившись на поблескивающую филигрань, украшавшую поверхность перчатки. Она давно глазела на его руки — с тех самых пор, как начались их странные свидания, — но все-таки здравый смысл не совсем ее покинул. — Ты видел свои когти? — Я не сделаю тебе больно, — пообещал Энвер и выразительно пошевелил свободными пальцами. — Правда. Поверь мне. Ни сейчас, ни потом, никогда. Не сводя глаз с его кисти, Дайна медленно кивнула — или действительно поверила, или решила рискнуть. Энвер снова поцеловал влажные от лиловой помады губы, потом подался назад и потянул за шелковую ленту, повязанную на вороте ее рубахи пышным бантом. Ему хотелось видеть хотя бы несколько дюймов голой кожи: шею, ключицы, грудь. Дайна опустила левую руку вниз и выдернула пуговицу из петли своих брюк, расстегнула крючки-застежки. Наклонившись, Энвер поцеловал ее в шею под самым ухом. Черные колечки кудрей смешно щекотали нос. Дайна резко выдохнула и от избытка чувств чуть не выронила дневник. — Нет-нет, — предостерег ее Энвер. — Я вообще-то надеюсь, что ты продолжишь читать. На секунду во взгляде Дайны промелькнуло недоумение — читать? сейчас? — которое тут же сменилось вспышкой понимания. Энвер и не сомневался — он знал, что они легко найдут общий язык в вопросах, которые касаются, как целомудренно выразилась бы леди Джаннат, «плотских удовольствий». — Ах, вот как, — протянула Дайна. — Читать? Ладно. Это я могу. Не напомнишь, на чем я остановилась? — На дрожи неземного наслаждения, — подсказал Энвер, поглаживая обтянутое плотным бархатом бедро. — Которая сотрясала изнывающее от настойчивых прикосновений тело. — Надо же, какая у тебя память хорошая. Удерживая дневник на весу, Дайна поднесла его ближе к глазам и на мгновение задумалась, отыскивая на странице нужную строчку. Энвер расстегнул последний крючок на ее брюках, чтобы было удобнее орудовать рукой. — Так, так, ага… Вот оно. Нашла, — объявила Дайна, поудобнее устраиваясь на столе. — «Снова и снова я повторяла его имя в пламенной мольбе, и дрожь неземного наслаждения сотрясала мое изнывающее от настойчивых прикосновений тело… Однако Энвер — ах, мой Энвер! — оставался глух даже к самым отчаянным мольбам. Он никогда не торопился и был готов дразнить меня часами, словно не ведал в жизни большего блаженства. Безропотная, я отдалась ему на милость. Длинные сильные пальцы принялись неутомимо ласкать затвердевшие вишенки моих… о-ох… сосков…» Совещание приближалось с каждой секундой, поэтому Энвер не стал тратить время зря — его длинные сильные пальцы решительно нырнули вниз, под плотный бархат брюк и невесомый шелк белья, и остановились у Дайны между ног, обнаружив там совсем другую — и даже более желанную — вишенку. Дайна сдавленно охнула, прикрыв от удовольствия глаза. Он усмехнулся. Ну наконец-то. Такая влажная, теплая, вязкая — и теперь его. Дайну он и впрямь был готов ласкать всеми способами, которые только мог придумать, на протяжении многих часов… Впрочем, до совещания оставалось — увы — не больше нескольких минут. — Ммм... «Шепча слова нежности, он орошал мое тело жаркими поцелуями, спускаясь всё ниже, ниже…» Стой, как поцелуями можно орошать? — В следующий раз покажу, — пообещал Энвер. — Читай дальше. Дальше мемуары становились еще интереснее — Вистерия Джаннат решила не стеснять себя в выражениях и, окончательно отбросив высокопарный слог, принялась описывать свое прелюбодеяние в мельчайших деталях, будто была не замужней дамой из благородного семейства, а авторшей любовного романа, смакующей каждую строку, вышедшую из-под ее пера. Получалось у Вистерии плохо, но Энверу было уже всё равно. Дайне — тем более. — «Я таяла под обжигающими прикосновениями, забыв обо всем на свете, — продолжила Дайна, борясь с участившимся дыханием. — Пальцы проникали всё глубже. Протяжные стоны срывались с моих… ммм… губ. На секунду я перепугалась, что услышит прислуга, но тут же все тревоги покинули меня. Устроившись между моих пылающих бедер, Энвер принялся ласкать своим умелым языком мой самый потаенный… а-ах… уголок…» Ласки языком у него тоже значились в планах, но сейчас приходилось довольствоваться рукой. Впрочем, получалось неплохо. Энвер быстро нашел ту точку, при малейшем прикосновении к которой Дайну била дрожь, и потирал ее двумя пальцами, то ускоряясь, то замедляясь снова. Дыхание Дайны совсем уже сбилось. Она таяла под обжигающими прикосновениями, глотала воздух, сдерживала стоны — но продолжала, к удовольствию Энвера, читать. Чтиво с каждым абзацем становилось всё откровеннее — похоже, благочестивая Вистерия, вспоминая их утехи, сама приближалась к повторному экстазу, а может, и не одному. — «Язык порхал вокруг моей трепещущей плоти, продолжая сладостную пытку. Энвер знал, как вознести меня на небеса неимоверных наслаждений. Но мне, распаленной до предела, даже самых непристойных ласк было мало. Я хотела большего, хотела принадлежать ему душой и телом без остатка. О, как я мечтала в тот момент, чтобы он вонзил в меня свой крепкий, напряженный… а-а-ах… член…» Дайна ахнула, потому что на этих словах он вонзил пальцы глубже, в жаркое и тесное нутро. В дверь кабинета постучали, но она не услышала, а Энвер услышал, но ему было не до того — под пальцами изрядно хлюпало, и при одной мысли об этом вся кровь, которая обычно обеспечивала бесперебойную работу его гениального мозга, окончательно отлила от головы. Ему и вправду всегда нравилось возносить женщин на «небеса неимоверных наслаждений», нравилось слышать свое имя, срывающееся с их губ, нравилось видеть, как они теряют волю и рассудок, — и на время, полностью отдавая себя процессу, пьянеть от ласк самому. — Читай, — шепнул он Дайне в ухо, скользя пальцами то наружу, то вглубь. Дайне было совсем уже трудно концентрироваться на тексте, но она все-таки постаралась исполнить просьбу и, не без труда отыскав нужную строчку, принялась декламировать дальше, то и дело сбиваясь на судорожные вздохи: — «С моих губ вновь сорвался тихий низкий стон. “Возьми меня, Энвер! — отчаянно взмолилась я. — Хочу, чтобы ты был внутри… О-ох… Чтобы брал меня снова и снова…”» Каким-то чудом Дайне удавалось не выпускать дневник. Другая рука вцепилась в край стола с такой силой, что побелели костяшки. Очередной стон, сорвавшийся с ее губ, отнюдь не был ни низким, ни тихим. Она больше не сдерживалась, и Энвер не сомневался, что стоящие за дверью кабинета стражники — его верные бэйниты — прекрасно слышат каждый вскрик и каждый вздох. — Дальше, — распорядился он спокойно, хотя его пульс тоже был почти на пределе. Идеальная память Энвера прекрасно сохранила ту ночь, и он догадывался, какие слова последуют потом. Распалившись, благочестивая Вистерия всегда начисто забывала про свой высокопарный слог и начинала нести бесстыдную околесицу, как какая-нибудь куртизанка, которой за развратные речи приплачивают сверх нормы. — «Ах, Энвер, сжалься надо мной! Я больше не могу терпеть. Хочу, чтобы ты… овладел… мной… А-ах… Хочу ощутить в себе твой твердый… а-ах… толстый… мм… член… Хочу, чтобы ты меня тра… а-ах…» — У тебя хорошо получается, — одобрительно сказал Энвер. — Продолжай. Снова скользнув пальцами наружу, он расположил их выше, между складок, в нарастающем ритме потирая покрытую влагой нежную плоть. — Энвер, — выдохнула Дайна без всякой театральности, не отрывая от него взгляда широко распахнутых золотистых глаз, и Энвер понял, что декламация кончилась. Дайна больше не читала: это были уже не слова Вистерии, а ее собственные. — Я тоже… больше… о-ох… не могу. У тебя и вправду… а-ах… волшебные… пальцы… Было чертовски приятно видеть, как она теряет последние крупицы контроля. Рука не удержала дневник, и тот шлепнулся на пол. Хвост от напряжения дернулся и свернулся тугим упругим кольцом. Энвер усилил нажим, лаская всё требовательнее, всё настойчивее. Скоро. Скоро. Уже вот-вот… Боги, что может быть лучше, чем видеть, как женщина, вздрагивая под твоими пальцами, кончает с твоим именем на губах и с мыслями о твоем члене внутри? В эту самую минуту — точно ничего. Дверь кабинета жалобно скрипнула, приоткрывшись, и за ней мелькнула железная маска кого-то из бэйнитов — Энвер при всем желании не смог бы сейчас разобрать, кого именно. — Лорд Горташ, — взволнованно напомнил голос, тоже неизвестно чей, — ваше совещание… — Я занят! — почти прорычал он, и дверь тут же захлопнулась с оглушительным стуком. Совещание сейчас было последним, что его интересовало: мир сузился до Дайны, до ее запрокинутой шеи, до приоткрытых губ, за которыми мелькали острые жемчужинки зубов, до очертания маленькой груди под полурасстегнутой рубахой, до горячей влажной щели между ног, до растекающейся под подушечками пальцев смазки. — Энвер, я… — Я вижу, — шепнул он, не сбавляя скорость, и снова уткнулся губами в острое ухо. — Да, да, да. Давай. За сколько он ее довел — за пару минут от силы? Нетрудно, если женщина тебя настолько хочет. Еще несколько уверенных, стремительных движений, и Дайна захлебнулась стоном, выгнув спину дугой. Ее тряхнуло в коротком сильном спазме; хвост, распрямившись, смахнул со стола чернильницу, стопку документов государственной важности и увесистое пресс-папье. Энвер замедлился и мягким круговым движением потер набухшую вишенку клитора, продлевая нахлынувший на его прелестную сказительницу оргазм, потом остановился и осторожно, чтобы не задеть нежную кожу когтями, вынул руку из тесных брюк. Между указательным и средним пальцем протянулись прозрачные ниточки смазки. Оглушенная и размякшая, Дайна тяжело дышала, приходя в себя. Энвер довольно ухмыльнулся. Он мог бы любоваться этим зрелищем вечно… и с удовольствием перешел бы к другим наслаждениям, в самых непристойных подробностях описанных леди Джаннат на страницах ее дневника… Если бы не проклятое совещание, которое требовало его присутствия и которое он никак не мог отложить. Кто-то ведь должен был решить, как оборонять город от войск Абсолют. Он отстранился, тоже тяжело дыша, и облизал пальцы. Тяжесть в паху, и так нестерпимая, только усилилась. Дайна, уже чуть пришедшая в себя, спрыгнула на пол, цокнув каблуками, и пристально оглядела его с головы до ног. На ее губах тоже расцвела довольная — и очень соблазнительная — ухмылочка. — Вы весь в моей помаде, ваша светлость, — сообщила она деловито. — Никуда не годится. Достав из нагрудного кармашка белоснежный носовой платок, отороченный кружевом, Дайна принялась старательно вытирать ему губы и щеки. На тонком шелке оставались бледные лиловые пятна. Потом чуть подалась назад и снова окинула Энвера взглядом, чтобы оценить результаты своего труда. — А еще у вас член колом стоит, — добавила она уважительным тоном, каким и следует обращаться к эрцгерцогу. — В таком виде на совещание никак нельзя. Энвер был согласен: любое совещание сейчас превратилось бы в пытку, и он очень надеялся, что Дайна возьмет решение этой проблемы на себя. На его счастье, именно так она, похоже, и собиралась поступить. Ее рука юркнула вниз и неторопливо прошлась по его паху, поглаживая напряженный ствол сквозь натянутую ткань штанов. Энвер втянул воздух сквозь зубы. Это были очень приятные, очень долгожданные прикосновения — но мучительно медленные при этом. — Мне вот интересно, — задумчиво продолжила Дайна, продолжая лениво двигать рукой. — Это у тебя на меня такой стояк? Или на рассказы о собственных любовных похождениях? Он снова подался к ней, чтобы поцеловать, и выдохнул в соблазнительно приоткрытые губы: — На тебя, конечно. — Точно? — Перестав наглаживать член, Дайна потянулась к его поясу. Коротко стриженные коготки царапнули золотую пряжку, на начищенных гранях которой плясали огни свечей. — Я вот не уверена. Энвер впервые в жизни пожалел, что предпочитает настолько вычурную одежду: поясов на нем было два, и они хитроумно крепились один к другому, поэтому у Дайны ушла уйма времени на то, чтобы их снять. Но вот она наконец управилась со сложной системой застежек, аккуратно положила оба пояса на стол, по-прежнему не считая нужным торопиться, и засунула руку ему в штаны, неспешно высвобождая член. Горячая ладонь так плотно сомкнулась на стволе, что Энвер судорожно вздохнул. Дайна тем временем продолжила, глядя ему в глаза: — А я вот думаю, что тебе нравится слушать, какой ты потрясающий любовник. Ладонь уверенно скользнула вниз, потом вверх, потом снова вниз — медленно, быстрее, совсем быстро. — Нравится, когда нахваливают твои сильные нежные руки… Твои мягкие полные губы и умелый горячий язык, дарующий небывалое наслаждение… Твои волшебные пальцы, легко доводящие любую женщину до экстаза… Нравится же, да? Скажи. У Энвера не осталось ни одного шанса воспротивиться: ее пальцы, сжатые в тесное кольцо, коснулись головки и сосредоточились на том, чтобы хорошенько распределить по ней смазку, так что ему пришлось сказать «Да». — Я так и знала, — довольно мурлыкнула Дайна, неутомимо двигая рукой. — И нравится слушать, как произносят твое имя со всеми возможными регалиями, да? Энвер… Лорд Горташ… Наш владыка и повелитель… Мой добрейший и мудрейший из королей… Мой доблестный, благородный, неподражаемый эрцгерцог… Она могла бы говорить что угодно другое или не говорить ничего вообще — ему было достаточно снующей вверх-вниз руки, — но каждое слово, срывавшееся с ее губ, подталкивало его всё ближе к краю. За сколько он ее довел, за пару минут? Она имела все шансы управиться даже быстрее. — Как там твоя леди Джаннат написала? Хочу ощутить в себе твой твердый, толстый член? Хочу, чтобы ты трахал меня до изнеможения? Да, Энвер? Тоже этого хочешь? Ее рука чуть замедлилась в самый неподходящий момент, и он чуть не взвыл. Ну вот сейчас точно не время для этих игр! — Блядь, Дайна, мне нужно… Голос звучал сипло, надтреснуто, незнакомо. — Что тебе нужно, Энвер? — Агрх… Мне нужно на совещание! Их губы встретились в очередном коротком жадном поцелуе. Одна рука Энвера скользила по ее затянутому в бархат бедру, вторая лежала на шее, и все остатки его хваленой выдержки уходили на то, чтобы не вцепиться в нежную кожу золотыми когтями. — Ну ладно, — сжалилась Дайна и, плотно обхватив головку сомкнутой ладонью, принялась работать усерднее. — Так и быть. Совещание — это важно. Ты же все-таки у нас эрцгерцог. На чем мы там остановились? На том, как я нахваливаю твой прекрасный длинный член, который мне бы так хотелось поскорее облизать? Или на том, как ты будешь трахать этим членом мою узкую… тесную… горячую… Энвер едва расслышал окончание фразы, потому что в этот момент тело прошила судорога, и сразу за ней навалилась недолгая, но совершенно оглушительная истома. В ушах зашумело. Сердце неистово колотилось в груди, гоняя кровь по расслабляющемуся телу. Он облизнул пересохшие губы. Дайна, удовлетворенно хмыкнув, заботливо собрала выплеснувшееся семя в ладонь и медленными, бережными движениями растерла часть по члену. Он не ошибся, когда решил, что им будет хорошо друг с другом. По крайней мере, ему было очень хорошо. Они поцеловались еще и еще, ну а после этого начались сборы — Энвер потянулся за своими поясами и принялся повязывать их обратно, Дайна снова пустила в ход платок, чтобы вытереть руку, застегнула брюки, рубашку и заново затянула бант. Через минуту уже ничто — кроме, может быть, легкого беспорядка на столе — не напоминало о том факте, что они недавно довели друг друга до полного изнеможения, предаваясь страстному чтению мемуаров леди Джаннат-старшей. — Всё, иди на свое очень важное совещание, мой король, — сказала на прощание Дайна, с нежностью потрепав его по щеке. — Тебе еще город спасать. И мне, кстати, тоже.