В сон мой приди

Единственный факел горел почти над ним, и освещал Малфоя достаточно хорошо. Так, что его можно было рассмотреть. Он стоял у стены, наклонив голову и, как показалась Гермионе, плакал. Не громко, навзрыд, а сдавленно, рвано выдыхая. Одет Малфой был все еще в форму, но перчаток на руках уже не было. Метла лежала рядом. — Малфой. Он вздрогнул. Поднял голову и прищурился. Приложил ладонь тыльной стороной к носу и через секунду убрал. — Пришла добивать? — глаза его блестели, но теперь уверенно сказать, что Малфой плакал, Гермиона не могла. Губа его была разбита, щека перепачкана кровью. Носом кровь, видимо, тоже шла, но её уже удалось остановить. — Я хотела узнать, что случилось. Я видела только с трибуны. Они не могли напасть на тебя просто так. Малфой злобно улыбнулся, но тут же зашипел: видимо, разбитая губа дала о себе знать. — Эта песня про Рона была отвратительной, — Гермиона обхватила себя руками и шагнула вперёд. — Если ты провоцируешь, то должен понимать, что однажды… — Однажды я должен выиграть, Грейнджер. Вот, что должно случиться однажды. И сегодня, — он промокнул выступившую на губе кровь и сделал два шага вперед, — я был близок к этому как никогда. Я царапнул пальцами его руку, но он успел его поймать. Снова. Даже в полумраке, который не мог разрушить огонь факела, Гермиона видела, как горят щеки Малфоя, как часто бьется жилка на его виске, как почти дрожат его руки. Именно в эту секунду она вспомнила, что здесь с ним одна, а Малфоя застилает холодная ярость. Что, если он решит отыграться на ней? Гермиона отступила и потянулась к палочке, что была спрятана на ее поясе. — Он не быстрее меня, не ловче, и я точно сижу на метле лучше, но эта удача… — Малфой повел подбородком, будто не в силах говорить дальше. — Я ничего не могу ей противопоставить. Последнюю фразу Малфой прошептал так, будто мощный обруч сковал его горло, будто и дышать ему сейчас невозможно. Гермиона стояла и смотрела на него, не понимая, что делать. Он стоял в двух футах от нее, без палочки, опирался рукой о стену и смотрел куда-то за ее плечо. Таким Малфоя она видела впервые. Перед ней будто стоял другой человек. Со слабостью, с болью. Это неожиданное открытие так поразило ее, что Гермиона не могла найти слов. Она стояла и смотрела на Малфоя разбитого, почти сломленного и понимала, что сейчас должна сказать то, что думает, но не могла. Не могла, как он сам сказал, «добить». — Победа, полученная в нечестном бою… — Победа есть победа, — Малфой смахнул челку, упавшую на лоб, одним коротким жестом. — Хотя твой Уизли, кажется, предпочел бы честно проиграть, чем позориться на поле. Щеки Гермионы вспыхнули, ладони обдало жаром. — Не смей говорить о Роне, — прошипела она. — И даже твой поцелуй на удачу не помог? — Губы его скривились. Дыхание перехватило. Перед самым матчем Гермиона чмокнула Рона в щеку порывисто и искренне, сама не поняла, как так получилось. Просто он был подавлен, а ей хотелось придать ему сил. И почему-то показалось, что так она его поддержит. Рон, кажется, смутился. Она смутилась тоже. А Малфой заметил и теперь хотел заляпать ее чистый порыв своим сарказмом. Тени падали на его лицо и заостряли черты, превращали скулы, нос и подбородок в одни сплошные углы. — А что, если ты своим поцелуем приносишь несчастье, Грейнджер? — он вдруг шагнул вперед и оказался на расстоянии вытянутой руки. — Есть талисманы, а ты… Она потянулась за палочкой, но он выбросил руку вперёд, схватил за запястье и сжал его до того, как пальцы ее коснулись древка. Гермиона резко выдохнула, дернулась, Малфой вцепился в ее плечо и оказался так близко, что она почувствовала запах крови, сырой земли и разгоряченного тела. Неожиданно, разом. — Пришла меня поучать? — ярость пылала в его глазах. — Решила пристыдить за неправильное поведение? М-м, — он поджал губы и издевательски наклонил голову, — как жаль, что мне на твое мнение абсолютно плевать. Гермиона думала только о том, как ей вырваться. Наступить ему на ногу? Ударить головой в нос? Укусить? — Ты все время мельтешишь, крутишься, бесишь, споришь, выкрикиваешь… Она облизнула пересохшие губы. Спорить с Малфоем сейчас было бессмысленно. Он не мог причинить ей вред, не должен был… Он держал ее руки, но как будто ровно настолько, чтобы она не могла сбежать. Его глаза горели ненормальным огнем. Странным, одержимым. И Малфой дрожал. Абсолютно точно он дрожал. Его губы, его руки, его грудь, его дыхание, его голос. Сердце бешено колотилось в груди. Сейчас, здесь, в полумраке коридора, под светом догорающего факела, происходило что-то странное, ненормальное, необъяснимое. Ни одной разумной мысли, ни одной колкой фразы. Гермиона едва дышала, голова шла кругом. — Ты ничуть не лучше меня, — Малфой прикрыл глаза и свел брови, будто от мучительной боли, — ты такая же жестокая, ты не имеешь права мне говорить, что я должен, ты… — Он резко выдохнул у самого уха. Горячий воздух прошел по ее щеке, и по спине побежали мурашки. Его губы впились в ее рот резко, отчаянно, безнадежно. Прижались и замерли, двинулись едва заметно, раскрылись, кончик языка подался вперёд. Гермиона дернулась и вдруг обмякла. Почувствовала металлический вкус его крови и соленый вкус его кожи. Вдохнула глубже и поняла, что ноги ей отказывают. Она не думала, что губы другого человека могут парализовать все тело разом. Что мозг тоже перестанет отвечать, что все ее существо сосредоточится в этой влажной точке их соприкосновения. Что едва заметное движение ее губ в ответ заставит другого застонать. Малфой толкнул ее на себя, и тут Гермиона очнулась. Она вскрикнула, замотала головой, попыталась вырваться и вырвалась в ту же секунду. Малфой ее не держал. Попятилась назад, задела плечом угол стены, а потом развернулась и побежала вперёд, спотыкаясь, не понимая куда бежать. Ноги несли ее вперед, сердце вырывалось из груди, а по щекам лились слезы. Они застилали глаза, и не упасть становилось все сложнее. За ней никто не гнался, ее никто не преследовал, она пыталась скрыться от самой себя. Когда от быстрого бега дыхание сбилось и грудь начала болеть, Гермиона остановилась и прижалась спиной к стене. Вытерла рукавом губы и щеки, мокрые от слез, и зажмурилась. Она предательница. Гадкая, мерзкая, отвратительная предательница. Она не просто целовалась с Малфоем. Она едва смогла это остановить. Ее тошнило от самой себя. Ее первый поцелуй. Тот самый, который она не отдала Краму, который хотела запомнить как нечто прекрасное в своей жизни, украл Малфой. Ее поцелуй со вкусом крови и соли, со вкусом ненависти и сожалений. Она никогда никому о нем не расскажет. Если когда-нибудь кто-то из ее друзей узнает об этом, она потеряет их навсегда.

***

Как это случилось, Драко не понял. Он был зол, ему было больно, дыра в груди зияла, и тут он увидел ее. Такую твердую и, как всегда, уверенную, знающую, как должно быть. Идущую по своему ровному пути, тянущую за собой остальных. Жалкого Уизли и гадкого Поттера. Она стояла, и на нее красиво падал свет. Она его слушала и спорила. Она его раздражала. Она пахла ягодами и цветами и облизывала свой рот. Она не боялась его, но тянулась к палочке. Она всегда была готова ответить. Она обжигала. Она была абсолютно недоступна, она была не в его мире. Драко просто захотел это разрушить. Разрушить ее невозможность, почувствовать, что все себе придумал. Что ее рот окажется мерзким и его стошнит. Его не стошнило от нее, но теперь тошнило от самого себя. Никто никогда об этом не узнает. Первой девушкой, которую он поцеловал, была грязнокровка.

***

Малфой оскорбил миссис Уизли и маму Гарри. В этом было все дело. А через полчаса Гермиона с ним целовалась… Она молилась только о том, чтобы Малфой ничего никому не рассказал, и надеялась на то, что для него самого это станет позором, что он сам постарается забыть о своем безумном поступке, которым, видимо, хотел оскорбить и ее тоже. Друзья разговаривали с ней как раньше, улыбались ей как раньше, но Гермиона чувствовала себя ужасным человеком. Лживым и двуличным. Малфой на нее не смотрел. Только однажды в Большом зале полоснул по ней взглядом, поморщился и отвернулся. Гермиона пожалела, что не успела ответить ему тем же. А через несколько дней она проснулась и вдруг обнаружила, что Гарри и Рон не пришли на завтрак. Фред и Джордж тоже. И Джинни. Целых два часа Гермиона была уверена, что ее предательство раскрылось, и теперь друзья обдумывают, как выбросить ее из своей жизни. На втором уроке Макгонагалл отвела ее в сторону и рассказала о том, что случилось с мистером Уизли, и что Гарри увидел это во сне. Он смотрел глазами змеи, он слышал ее ушами. На секунду Гермиона обрадовалась, что дело вовсе не в ней. Потом почувствовала такую сильную вину, что возненавидела себя еще сильнее.

***

Драко понял, что Поттер не врал о Том-кого-нельзя-называть, когда вернулся домой на Рождественские каникулы. Вслух никто ничего не говорил, но отец перестал выходить из кабинета, а мать вздрагивала от каждого шороха. А потом в мэноре появилась Беллатриса. И Драко узнал, что из Азкабана смог сбежать не только Сириус Блэк. Сначала Драко испугался. Холод коснулся его затылка и поселился в груди на несколько суток. Но потом, лежа в своей постели, он вдруг вспомнил о Грейнджер. О том мгновении, когда его губы прижались к ее, о той дрожи, которая сотрясала тело, и ощутил жажду. Жажду обладания тем, чем обладать он никак не мог. Но если Темный Лорд… Эта мысль ударила его в грудь и сдавила горло. Драко понял, что он будет первым, кого власть поглотит и уничтожит. Он слишком слаб, он слишком труслив, и он хочет слишком многого. Хотел всегда. И он всегда сможет себе это позволить. Договориться с собой и разрешить. И очень быстро он станет ничтожеством, от которого отвернется даже мать. Еще долго с неба падал снег, а сон никак не шел. Еще долго его постель была слишком жесткой, чтобы забыться и позволить себе помечтать.

***

Малфой изменился. Это Гермиона поняла сразу. Он стал осторожнее, он перестал выкрикивать оскорбления на уроках, он перестал садиться рядом с ней. Пару раз она ловила на себе его взгляд. Взгляд, который старалась избежать. Малфой ничего никому не сказал, и Гермионе начинало казаться, что она все придумала. Что тот вечер был ее полуночным бредом. Опасным и разрушающим. И уже почти поверила в это, как вдруг неожиданно врезалась в Малфоя, когда выходила из Большого зала. А он входил. И Малфой будто одеревенел. Их взгляды встретились, Гермиону бросило в жар. Сколько это длилось, она не знала, но резкий толчок в плечо заставил их обоих очнуться. Малфой отступил в сторону и скользнул по ней взглядом. Гермионе показалось, что взглядом он ее и проводил.

***

Они даже не особенно скрывались. В тот день, когда Амбридж спросила Драко, не знает ли он о каком-нибудь обществе, организованном Гарри Поттером, Драко понял, что должен стать внимательнее. Стремление Поттера нарушать правила было почти патологическим и от этого начисто лишенным разумного зерна, и даже Грейнджер не всегда могла это остановить. Правда, иногда Драко казалось, что и сама Грейнджер, не смотря на крепкую репутацию заучки, совсем не против правила нарушить. Этим она напоминала ему его самого: нарушать разумно, в меру и с подготовкой. За Поттером, Уизли и Грейнджер Драко отправил следить младшекурсников. Все же Слизерин выбирает в свои ряды правильных людей: достаточно наблюдательных, способных соединить следствие с причиной и сделать все скрытно. Особенно отличилась Астория, сестра Дафны Гринграсс. Девчонка была младше Драко на два года, но голова у нее работала отлично. К концу второго месяца наблюдений они с подружкой, имя которой Драко, конечно, не запомнил, принесли ему список студентов, слишком часто оказывающихся в одном коридоре в одно и то же время. Список был вполне ожидаемым: гриффиндорцы, ни одного слизеринца, несколько пуфффендуйцев и когтевранцев. Пара странных фамилий, вроде Эджком, мать которой работала в Министерстве, а девчонка была такой тихой и неприметной, что Драко пришлось трижды просить Пэнси указать на нее, чтобы понять, о ком вообще идет речь. Мысли о вернувшихся Пожирателях и Том-кого-нельзя-называть стали казаться Драко далекими, похожими на сон в тяжелой болезни. В письмах матери о них не было ни слова, в Хогвартсе об этом вообще никто не говорил, но тревога, не дающая нормально спать и заставляющая каждый вечер обдумывать варианты возможного будущего, не давала покоя. Но была этой тревоге и другая причина. Каждый вечер старосты курсов были вынуждены дежурить в коридорах Хогвартса. Это занятие с одной стороны было приятным: всегда можно было оштрафовать какой-нибудь факультет за нарушение и помочь Слизерину вырваться вперёд, да и просто поиздеваться в свое удовольствие без последствий, но с другой — никогда нельзя было узнать, кого из старост поставят тебе в пару. После того, как они с Уизли почти подрались на дежурстве, их имена записали в разные колонки в списке, но вот Грейнджер оставалась среди возможных кандидатов в пару. Драко раздражало собственное волнение, а особенно то, что где-то очень глубоко, там, куда он почти никогда на заглядывал, хранились его воспоминания о том вечере. Опасные, болезненные, пугающие, манящие. Никогда ни до, ни после он не чувствовал ничего похожего. Сначала он попытался убедить себя в том, что ничего ужасного в его внезапном порыве к Грейнджер нет, ничего удивительного в том, что, когда его язык оказался у нее во рту, все тело задрожало, а кровь хлынула к низу живота. Она так или иначе была девушкой, а девушки Драко нравились, это он понял еще в прошлом году, когда весь Святочный бал не мог оторваться от очаровательной гостьи из Шармбатона, но подобного ему тогда в голову не приходило. Но Грейнджер была грязнокровкой, и его должно было от нее тошнить. Хотя отец Поттера был чистокровным, а мать — такой же грязнокровкой, и тем не менее им как-то удалось самого Поттера зачать, хоть и непонятно зачем. Значит, ничего удивительного в его влечении не было? Или все же он болен? Поражен какой-то страшной болезнью? Заколдован? Опоен? Сомнения изводили его, и тогда Драко решился. Он поцеловал Джозефин Макнот — студентку шестого курса, и она неожиданно очень пылко ответила ему. Поцелуй зашел значительно дальше, чем это получилось у них с Грейнджер, и в тот вечер Драко узнал, что чувствует ладонь, когда обхватывает женскую грудь. Только это было не совсем то… Уши и кончик носа его не горели. Не хотелось зажмуриться, не хотелось упасть. Хотя тело его кричало, что поцелуй с Джозефин намного лучше, чем его подобие с Грейнджер, Драко по ночам мучиться не перестал. Он старался Грейнджер не замечать. Решил, что эта тактика обязательно принесёт плоды. Только удавалось плохо. Она была слишком шумной, и ее волосы было видно издалека. И она совсем не думала не замечать его. Все его опасения оправдались дождливым мартовским вечером, когда он пришел на вечернее дежурство старост и уже издалека заметил напряженную фигуру Грейнджер. Волосы она собрала в хвост, надела брюки из странной ткани, которые слишком обтягивали ее ноги и зад, и еще кофту с капюшоном отвратительного розового цвета. На Драко она взглянула мельком, едва заметно кивнула и зашагала по коридору. Обычно, с другими студентами, они договаривались о том, какой путь выберут, но с Грейнджер Драко договариваться ни о чем не хотел. Они долго шли молча, и он давился ее запахом. Пару раз Грейнджер задела его плечо своим хвостом, и то место теперь жгло. Драко хотел, чтобы это скорее закончилось, но в его планы вмешались старшекурсники, видимо, решившие разнообразить вечер поиском укромных мест в коридорах. Грейнджер услышала их первой. Она резко остановилась, будто застыла с поднятой в руке палочкой, повернула голову и посмотрела прямо на Драко. Впервые за вечер. И этот взгляд заставил его сердце биться чаще. Более жалким Драко себе давно не казался. А потом и он услышал то, что Грейнджер так поразило. Шуршание вперемежку со стонами, шепотом и нелепыми смешками. Звуки поцелуев и порывистых движений. Кто-то совсем рядом наслаждался своей жизнью и другим человеком. И никаких слез, никаких пощечин, никаких сожалений. Даже в полумраке коридора Драко увидел, как щеки Грейнджер порозовели, как глаза ее стали темнее, а грудь вздымалась все чаще. Она не двигалась, и Драко не двигался тоже. Они просто смотрели друг на друга и слушали, не в силах шевельнуться. Взгляд его упал на ее губы, задержался. Драко втянул носом воздух и понял, что еще секунда, и он ее поцелует. Теперь уже по-другому. И его щеки тоже горели и, кажется, не только они. Грейнджер сглотнула. Растерянно отступила назад и вдруг рванула в сторону. — Немедленно выходите, — свет, вырвавшийся из ее палочки, ослепил, кажется, всех. — У вас есть минута, чтобы привести себя в порядок. Драко показалось, что ее палочка дрожала, потому что свет от нее дрожал точно. Стоять в стороне и давиться своими слюнями он больше не мог. Пришлось доставать и свою палочку тоже. Оставшийся вечер они друг на друга не смотрели. Только потянулись одновременно к ручке двери, и ладонь Драко задела пальцы Грейнджер. Та дёрнулась, будто ее обожгло кипящим котлом. Потом странно выдохнула и решительно потянула дверь на себя обеими руками. Между ними что-то происходило. И это было проблемой не только Драко. А через несколько недель его пригласила к себе Амбридж и дала поручение, которое год назад его невероятно бы порадовало: поймать Поттера с поличным, вместе со всеми его дружками. Мариэтта Эджком, та самая, которую Драко никак не мог запомнить, сдала все сборище Поттеровских единомышленников разом. Их нужно было только поймать. Нарушителей могли исключить, и должны были. В том, что среди них была Грейнджер, Драко не сомневался ни секунды. И тут перед ним впервые встал вопрос, стоит это делать или нет, и как именно стоит. Амбридж ему не нравилась. Она его пугала. Как кто-то совершенно непредсказуемый и способный на все. Однажды она приснилась ему в образе огромной черной паучихи, которая сплела себе гнездо и теперь заманивала в него всех, кто проходил мимо. Она высасывала не душу, а тело, прямо через рот, хоботом, похожим на комариный. После этого сна Драко еще долго не мог смотреть на Амбридж и не представлять, как она нависает над ним и жрет его внутренности. Именно поэтому укрепления власти главного инспектора он не хотел. Но досадить лично Поттеру — совсем другое. Остальные его не волновали. Как это провернуть, Драко придумал на следующий день. Он просто нашел неверного эльфа Добби и сообщил ему, что очень скоро секрет Поттера станет совсем не секретом. Оставалось только ждать, когда Добби рванет к своему покровителю, чтобы его предупредить. К тому моменту, когда Драко оказался с Креббом и Гойлом у дверей Выручай-комнаты, все уже успели разбежаться. Кроме, разумеется, Поттера. Сраный капитан ждал, когда его корабль потонет, и был готов уйти на дно вместе с ним.

***

Долорес Амбридж назначили директором Хогвартса. Эта новость стала ужасом для всех, но особенно для Гарри, который винил во всем себя. Дамблдор защитил его, сказал, что сам организовал «Отряд Дамблдора», поэтому наказание нести тоже должен только он. Но сам Дамблдор исчез, а Мариетта Эджком — единственный свидетель, который мог рассказать, как все было на самом деле, не смогла вымолвить и слово, пряча лицо, покрытое волдырями, в ткани своей мантии. Они шли в кабинет зельеварения по длинному коридору, и говорили только о том, что произошло вчера. — *Уверена, Амбридж спала и видела, как будет сидеть за директорским столом, — Гермиона могла радоваться только тому, что горгулья не пустила Амбридж в кабинет Дамблдора. — Мечтала, как будет командовать другими учителями. Глупая, надутая, злобная, завистливая… — Ты уверена, что хочешь закончить эту фразу, Грейнджер? Из-за угла появился Малфой, а за ним Крэбб и Гойл. Малфой скользнул по Гермионе взглядом и перевел его на Эрни Макмиллана, который стоял рядом. — Боюсь, мне придется снять несколько очков с Гриффиндора и Пуффендуя, — протянул он. — Ты не имеешь права штрафовать старост, Малфой, — тут же возразил Эрни. — Я знаю, что старосты не имеют права штрафовать друг друга, — как-то удивительно довольно улыбнулся Малфой. — Но члены Инспекционной дружины… — Что? — резко спросила Гермиона. Малфой посмотрел куда-то за ее плечо и вытянул свою длинную шею с выпирающим острым кадыком. — Инспекционной дружины, Грейнджер. — Он указал на крошечное серебряное «И», вышитое на его мантии прямо под значком старосты, — Особая группа учащихся, поддерживающих Министерство магии и отобранных лично профессором Амбридж. Так вот, члены Инспекционной дружины имеют право снимать очки… так что. — Малфой задрал подбородок выше и едва заметно сглотнул. — Грейнджер, тебе минус пять очков за грубость в адрес нового директора. С Макмиллана пять за то, что возражал мне. Поттер, с тебя пять за то, что ты мне не нравишься. А у тебя, Уизли, рубашка не заправлена, поэтому с тебя тоже пять. — Он сложил руки на груди и наклонился к Гермионе чуть ближе. Посмотрел ей прямо в глаза, а потом голосом ниже, чем до этого, произнес: — Ах да, чуть не забыл — ты же грязнокровка, Грейнджер, так что с тебя за это еще десять. Рон выхватил палочку, но Гермиона оттолкнула ее, шепнув: «Не надо!» — Очень умно с твоей стороны, Грейнджер, — усмехнулся Малфой. — Веди себя хорошо, Потти… Мое почтение, король. — Малфой приложил ладонь к груди, едва заметно поклонился Рону и, задев его плечом, зашагал по коридору. Малфой вел себя как обычно. Как будто ничего не произошло, как будто это не он предупредил Добби о том, что Амбридж их раскрыла. Как будто Добби не рассказал об этом Гермионе. Конечно, только потому что она единственная, кто придавал значение его словам.