Море сожалений

Время событий: Детство Буцумы Место событий: Главное поместье Учиха, Конохагакуре но Сато

***

Мадара заметил маленькую фигурку у ворот кланового квартала еще издалека. В сумерках он не сразу узнал племянника, но когда подошел ближе, его сердце невольно сжалось — ребенок сидел, обхватив колени руками, с дрожащей от беззвучных рыданий спиной. — Цума? — тихо позвал того он, присаживаясь рядом на корточки. Мальчишка вздрогнул и в спешке попытался вытереть текущие по лицу слезы, но только сильнее размазал их по щекам. Его нижняя губа едва заметно дрожала — точно так же, как у Минори в детстве на очередные запреты отца или матери. — То-сан сказал… — с трудом выдавил из себя Буцума, захлебываясь новой лавиной слез. — Ч-что не будет учить меня водным техникам… Этот проклятый Тобирама… Мадара был уверен, даже если этот кремень однажды научится говорить с маленькими детьми, к тому времени все его потуги окажутся уже тщетны. Совершив раздраженный вздох, глава клана Учиха осторожно взял племянника на руки. Буцума сперва напрягся — видимо считал себя слишком большим для таких телячьих нежностей — но потом обмяк, утыкаясь мокрым от слез лицом в плечо любимого дяди. — Пойдем домой, — непререкаемым тоном даже не предложил, а приказал он. — Но… то-сан… — испуганно съежился мальчик. — Ко мне домой, — уточнил Мадара. — Твоя мать все равно знает, где тебя искать. Буцума всхлипнул, но не стал спорить, вместо этого предпочтя вцепиться своими маленькими пальчиками в его синюю рубашку, будто бы боялся оказаться отпущенным на землю. От ребенка пахло грозой — как от Тобирамы, но под этим запахом был упрятан другой, более знакомый, а оттого и родной — жасмин, которым обладала сама Минори, лелеявшая эти цветы чуть ли не как часть самой себя. По приходу в главное поместье, находившиеся в конце ряда уже почти достраивающих свое строительство на новом месте домов, Мадара сразу же усадил племянника на подушки и принялся готовить чай. — Знаешь, — издалека начал он, передавая мальчику дымящуюся чашку. — Твой дядя Изуна тоже не сразу начал учить ниндзюцу. Старательно дувший на светло-зеленую жидкость Буцума изумленно моргнул: — Правда? — Мхм, — кивнув, присел рядом с ним Мадара. — Хотя был таким же упрямым, как ты. Тренировался до изнеможения, злился, когда не получалось… — И… и что вы делали? — То же, что делаю сейчас, — рука Мадары неловко опустилась на детскую голову. — Рассказывал ему истории, пока он не засыпал. Буцума инстинктивно придвинулся ближе: — Расскажите мне о нем еще, оджи-сан… Пожалуйста? Устремив взгляд на простиравшийся за раскрытыми дверями энгавы лес, Мадара начал лениво расчесывать спутанные, тонкие, черные волосы племянника — точно такие же, как у Изуны, над которым Минори часто потешалась тем, что однажды у него точно объявится залысина. — Он был храбрым. И добрым, хотя постоянно старался это скрывать. Знаешь, однажды он целый месяц копил карманные деньги, чтобы купить Минори заколку для волос, которую она приметила на рынке… — Как я копил на подарок для ка-чан? — оживился Буцума. — Точно, — Мадара почувствовал, как в его груди разливается что-то теплое. — Ты очень похож на него в этом. — Правда? — от проскользнувшей в звонком голосе надежды становилось больно. — Да. Та же улыбка, когда радуешься. То же упрямство, когда тренируешься. Та же доброта, хоть ты и пытаешься её спрятать… Буцума зевнул, приваливаясь к его руке: — Расскажи еще про него… И Мадара рассказывал — о том, как Изуна баловался пугать Минори угрожающе шевелящими своими конечностями кузнечиками, преследуя ее по пятам, о том, как он впервые активировал шаринган, о том, как он однажды спрятал всю обувь старейшин за резкие слова в адрес близко воспринявшей все это Минори. Благодаря чему постепенно дыхание Буцумы становилось ровнее. — Оджи-сан? — сонно пробормотал он. — Хм? Буцума уже почти спал, когда прошептал: — Можно… можно я буду приходить сюда, когда мне грустно? — Всегда, — недолго думая над ответом, согласился Мадара. —Наш дом всегда открыт для тебя, Цума. Той ночью, глядя на спящее лицо Буцумы, Мадара думал о том, как странно устроена жизнь. Он потерял младшего брата, но получил возможность защищать своего племянника. И может быть, в этом тоже была своя форма исцеления. Когда Минори вернулась в их дом ранним утром, то нашла их спящими — Буцума свернулся калачиком под его боком, пока большая ладонь Мадары все еще лежала на его макушке, словно защищая от всех невзгод этого жестокого мира. — Прости, — тихо сказал он сестре, аккуратно передавая ей крепко спавшего ребенка. — Я не мог отправить его обратно. Не когда он так… — Я знаю, — мягко перебила его Минори. — Спасибо, нии-сама.