Море сожалений

Время событий: Детство Буцумы Место событий: Территория клана Сенджу

***

Тусклый свет свечи отбрасывал дрожащие тени склонившейся в коленопреклоненной позе матери и тяжело дышащего на футоне сына на безликие стены просторной, в чем-то даже пустой комнаты без обилия привычных глазу игрушек или беспорядочно разбросанной одежды. Буцума метался в жару уже третьи сутки. Лоб бедного малыша буквально пылал в огне, а дыхание оставалось прерывистым и тяжелым. Все это время Минори не отходила от него ни на шаг, с поражающей людскую стойкость методичностью меняя влажные компрессы и шепча тихие молитвы всем известным ей только богам. «Пожалуйста, только не забирайте его у меня, Аматэрасу-сама», — мысленно молила она покровительствующую их клану богиню, вглядываясь в изрядно похудевшее и побледневшее за эти тяжелые несколько дней сморщившееся личико бедного сына. Внезапно в извечной тишине прерывистой детской отдышки и ее тихого шепота скрипнули двери седзи, и внутрь помещения вошел Тобирама с плохо скрываемым беспокойством. — Как он? — сухо спросил он, подходя ближе. Минори подняла на него изнуренный взгляд с запавшими под глазами черными кругами: — Жар немного спал, но он все еще очень слаб. Тобирама благодарно кивнул и на мгновение холодное равнодушие его взгляда смягчилось, когда он наконец посмотрел на сына. — Ты должна отдохнуть, — сказал он, обращаясь к Минори. — Я могу посидеть с ним вместо тебя. Однако она решительно покачала головой в отрицании: — Как я могу оставить его? Я должна быть здесь. — Ты не принесешь пользы, если сама же свалишься от истощения, — пожурил он ее. — Я в порядке, — тихо, но твердо ответила ему Минори, упорно настаивая на своем. — Пожалуйста, позволь мне остаться. Он долго смотрел на нее, будто бы оценивая тяжесть ее решительности, прежде чем устало вздохнул: — Если тебе что-нибудь понадобится, ты должна будешь позвать кого-нибудь в помощь. Когда мужчина повернулся к ней спиной, чтобы уйти, Минори неожиданно даже для самой себя бросила ему вдогонку негромкое: — Т-тобирама-сама… большое спасибо, что пришли… С-сегодня. Тобирама остановился на мгновение, и не оборачиваясь, кивнул, после чего молча вышел из комнаты. А затем… Затем наступила ночь, которая тянулось в бесконечном, выматывающем из нее все соки цикле. Минори самоотверженно продолжала неустанное бдение, раз за разом смачивая тряпку не раз очищенной водой и вытирая пот с лица сына, изредка напевая запомнившиеся из детства колыбельные, когда стоны мальчика становились чуть не невыносимыми, надеясь, что знакомые с рождения звуки принесут Буцуме долгожданный покой. Под утро жар наконец начал спадать. Дыхание малыша стала ровным, а морщинки на лбу разгладились. Измученная, но счастливая она с облегчением ощутила, когда прижала к его лбу ладонь, что высокая температура наконец начал отступать. — Ка-чан? — слабый голос Буцумы она могла услышать и за сотню метров. — Я здесь, милый, — тихо прошептала бывшая Учиха, с готовностью хватая его потную ладошку. Буцума медленно открыл расфокусированный взгляд и слабо улыбнулся: — Ка-чан, ты пахнешь как дом. С подкатившим к горлу комом Минори ощутила, как ее предательски сжавшееся сердце упало к ее ногам от пронесшихся перед глазами воспоминаний холодной руки Изуны в ее руках, его последних слов на смертном одре и первых слов, когда они все еще были детьми. Смутные образы слишком рано ушедших братьев, которые ей так и не удалось запечатлеть в подкорку памяти. Когда на ее глаза набежали слезы, она не сдержалась и нежно его обняла. — Все потому что мой дом — это ты, Цума-кун, — прошептала она, целуя его в маленький лобик. А значит и Сенджу. Ее сердце больше не принадлежало Учиха, как бы больно ни было ей это признавать. Причем не из-за сложностей политического брака, не из-за обязательств, которые наложил на них с Тобирамой ненастный союз Учиха и Сенджу, а из-за этого маленького мальчика, в чьих глазах она несла настолько огромную по весу на ее плечах важность.

***

Вскоре по ту стороны створок седзи вновь зазвучали бесшумные шаги, которые научился улавливать ее слух, и в комнате больного сына вновь появился хмурый Тобирама. Увидев открытые глаза сына, он сначала неловко замер, а после устремился к футону. — Как ты себя чувствуешь? — с непривычной для его строгого голоса мягкостью спросил Тобирама. — Уже лучше, то-сан, — сонно пробормотал Буцума. Вместо ответа Тобирама положил на его взмокший лоб ладонь, проверяя температуру, а затем перевел взгляд на Минори. В таких же усталых, как у нее, красных глазах читалось ничем не скрываемое облегчение напополам с… благодарностью? — Ты хорошо справилась, — искренне похвалил он ее. — Спасибо. В уголках ее глаз слезы выступили отнюдь не из-за того, насколько редко ей удавалось удостоиться от него таких добрых слов, а потому что в этих словах Минори услышала долгожданное признание ее заслуг: как матери, как члена семьи, как самой части клана Сенджу. — Это мой долг, — и вместо обычной покорности, в тоне ее голоса зазвенела твердая сталь. Минори снова посмотрела на Буцуму, который погрузился в легкую полудрему и начал забавно причмокивать губами. Отчего-то уголки ее губ тронула печальная улыбка. Она была дома.