Море сожалений

Брачная ночь

Их брак был простой договоренностью двух враждующих между собой кланов. Тобирама возненавидел ее с первого вдоха, а Минори… Минори, что прожила большую часть своей никчемной жизни подобно птичке в клетке, вынужденная молча наблюдать за смертями собственных братьев и молиться Аматерасу о скорейшем окончании войны. Минори, чье присутствие в клане всегда ощущалось на незаметном призрачном уровне, как и подобает образцовой дочери, которая с рождения мирилась с уготованной ей судьбой в роли разменной монеты брачных интриг. Минори, что только вчерашней ночью уговаривала все еще оплакивающего потерю младшего брата Мадару позволить ей вступить в клан Сенджу в роли жены человека, который убил Изуну. …влюбилась в него также отчаянно и скоропостижно, как только могла полюбить раскинувшееся над головой небо канарейка, высвободившаяся из гнета золотых прутьев своей клетки. Поэтому, когда перед брачным ложем, Тобирама пытается отгородиться, обронив короткое — «Еще не время», Минори цепляется за него хуже нацелившейся на потенциального клиента юдзе. Она почтительно склоняет голову и игнорируя дрожь собственных пальцев, сжимает темную ткань его косодэ, вслушиваясь в судорожное биение собственного сердца. — П-пожалуйста, — шепчет несчастная невеста отчаянным и тихим от страха перед отказом голосом. — Не уходите, Тобирама-сама. Ей стыдно от того, какой неприкрытой мольбой переполнена ее просьба. «Благочестивые девушки так себя не ведут», — напоминает она себе и в ту же секунду сдается на парирование поднявшей голову похоти. — «Но они также не должны забывать о своем долге перед семьей мужа». — Хотя бы попытайся заставить меня пожелать остаться здесь, — равнодушно изрекает он. Минори предательски вздрагивает от резкости его слов, но проглатывая собственную гордость, встает на носочки, чтобы беспомощно уткнуться своими пересохшими от волнения губами в его подбородок. Это смешит его. Минори вздрагивает от донесшегося до ее ушей смешка и в смущении спешит отстраниться, но рука Тобирамы ложится на ее затылок, припечатывая своим жестким поцелуем задолго до того, как реагирует ее тело.

Сенджу

Их первому сыну дарят имя предшествующего главы клана Сенджу — Буцума. О своем решении они, увы, жалеют поздно. Потому что круглощекий, забавно надувающий на серьезный манер отца щеки мальчик с черным хохолком торчащих сзади волос был как две капли воды похож на… Изуну. Минори даже не думает жалеть об этом фамильном сходстве. С того самого момента, как отчаянно голосивший сверток мигом успокоился в ее руках, она полюбила его так, как не смогла бы никого. Но она слышит. Слышит, что говорят Сенджу, когда Буцума весело хохоча, бежит по клановому кварталу. Слышит грязные сплетни, порочащие не только ее, но и честь всего клана Учиха. Слышит редкие вздохи Тобирамы, в очередной отмахивающегося от преследующего его по пятам сына. И молится только о том, что бы малыш как можно больше пребывал в блаженном неведенье. Чтобы он продолжал раздраженно хмуриться и обиженно надувать губу, капризно требуя к себе положенного внимания. Чтобы он и дальше не замечал тянущийся за ним след отвратительным слухов. До пяти лет Буцума был чист и сердцем, и душой. А затем он возвращается из дома ее старшего брата и громко хлопая створками седзи, поднимает на нее не присущий в обычное время наивно распахнутым, черным глазам, тонущий в разочаровании взгляд взрослого человека: — Почему… почему ты мне не сказала? — Что такое? — обеспокоенно спрашивает Минори. — Оджи-сан мне все рассказал, — выпячивая губу, гневно восклицает он. — То-сан собственноручно убил его отото! Члена нашего клана. — В те годы шла война. Учихи, также как и Сенджу не щадили никого: ни детей, ни женщин, ни стариков, — торопливо оправдывается Минори, заламывая пальцы в замок. — Ты не можешь злиться на них, Цума-кун. Ты тоже Сенджу. — Больше нет.

Реинкарнация

— Зачем вы это сделали, нии-сама? — разбитым и печальным от вихря охвативших эмоций голосом спрашивает Минори. — У Тобирамы-сана и Цумы-куна и без того были натянутые отношения, а теперь он и вовсе не смотрит в его сторону. — Я сделал то, что должен был, — тон уполномоченного главы клана Учиха был непоколебим. — Думаешь, я бы мог спокойно наблюдать за тем, как он беззаботно продолжает называть отцом этого человека? «Он мой муж!», — хочет закричать она, встряхнув утратившего остатки рассудка мужчину за грудки. Однако вовремя вспоминает, насколько отвратительна была для него одна лишь мысль о договорном браке. Со смерти их младшего брата Мадара едва не сдувал с нее пыль, оберегая словно дивный цветок под стеклянным колпаком. Часть нее в то время была даже эгоистично счастлива такому обращению, позволяющему ей остаться при отчем доме. Но сейчас она по-настоящему жалела об этом. Из всех людей на этой прогнившей после войны земле глубоко ранимый Мадара не заслужил этого. — Цума это… это не реинкарнация Изуны, — тихим шепотом озвучила гложившую их обоих правду Минори, сжимая ткань своего кимоно на коленях. — Изуна мертв, нии-сама. И продолжать возлагать надежды на Буцуму неправильно. — Не называй его так! — Буцума — мой сын и твой племянник, — повторила она тверже, смело встречая око вспыхнувшего шарингана. — Он не наш брат.

Брак

В последующие десять лет Минори успевает пережить четыре выкидыша и долгожданное рождение дочери. В этот раз она не слушая ничьи нарекания, называет ее в честь Изуны, что охлаждает продолжительный гнев Мадары и спустя несколько лет безмолвной вражды, позволяет им наконец простить друг друга. Изуна в противовес своему старшему брату выглядит как настоящая Сенджу. Она вздорна и легковерна, а также гораздо лучше ладит с родным отцом. Возможно даже лучше самой Минори, которая списывает это на то, что ее дочь не знает такого слова как «нет». Иногда она слышит, как пытавшийся от нее отвязаться Тобирама называет ее еще одним недоразумением вроде Хаширамы. Изуна привносит в их трещавшие от напряжения узы то, что должна была сотворить Минори, а именно — чувство семейного очага и ничем не запятнанного, чистого счастья. Но это счастье хрупкое. И об этом слишком легко забыть, будучи отвергнутой всеми вороной в извилистом и опасном древе Сенджу. — Хаширама сообщил мне о том, что вы раздумываете о помолвке Изуны-чан, — нервно сглатывая, осторожно изрекает она, не решаясь переступить порог просторного помещения, в котором за низким столиком, как правило, работал Тобирама. — Да, — даже не поднимая взгляд, сухо кивнул он. — Я… я всю жизнь боялась такого безобидного слова как «брак», — каждое слово вырывается из нее хлипким, задушенным звуком, может быть потому что Минори впервые осмеливается открыться ему. — Для меня он означал не создание семьи, а расставание с ней. Вы даже представить не можете как сильно меня страшило осознание того факта, что мне придется расстаться с Мадара-нии-самой и Изу… — Ты права, — перебивает ее зычный, раздраженный голос Тобирамы, в чьей руке трескается дерево кисти. — Я не могу себе этого представить, потому что это не мое дело. Также как и твое вмешательство в дела клана, в которые входит и статус нашей дочери. — Н-но я… Она хочет сказать, что их случай иной, что в тот день, когда из недовольно поджатых губ Мадары наконец вырвалось заветное — «Да», Минори полночи провела в стенах храма, благодаря богов за удачу, что вопреки ниспосланным на них испытаниям их узы останутся такими же крепкими, как глубокие корни клана Сенджу. Но мимолетом брошенный из его плеча взгляд красных глаз безмолвно приказывает молчать. И она сдерживая беспомощно выступившие в уголках глаз слезы, безжалостно впивается зубами в сухую кожицу своей нижней губы, храня молчание, как и подобает послушной жене.

Ка-чан

Если бы каждая женщина в этом мире могла превратиться в цветок, то, скорее всего, Минори была бы до ужаса неприхотлива в своем обращении. Она словно невзрачный, вечно забытый всеми кактус, которого достаточно опаивать водой пару раз в месяц, если уж не год. С самого детства она научилась впитывать подаренную строгим отцом и хворавшей матерью ласку, растягивая ее на целые месяцы. Секрет успеха, все это время державший ее на плаву, и которым ей так и не удалось научиться гордиться. Потому что как сказала однажды Мито без злого умысла — «А ты оказывается глубоко несчастная женщина, Минори-чан». Насколько бы ни была горькой правда на вкус, это ее почти не ущемляло. Минори не возражала быть брошенной женой, разочаровывающей младшей сестрой или презираемой всем кланом химэ, пока ее любимые дети оставались счастливыми. Проблема в том, что несчастье, преследующее ее по пятам каким-то образом коснулось их всех. — Ка-чан? — растерянно молвит Изуна, сонно моргая, разбуженная внезапным ночным приходом матери и ее не менее отчаянными, болезненно твердыми объятиями. — Ка-чан, что случилось? — П-прости меня, — давится всхлипом Минори и крепче прижимает ее к груди. — Ками-сама, прошу прости свою никудышную мать. Впервые за всю свою жизнь она так сильно возненавидела наследованную каждой химэ ичизоку чувство беспомощности. Минори была целиком и полностью готова принять нелегкие тяготы лиходейской судьбы, но никогда не сможет простить себе того, что поневоле разрушила будущее собственной дочери.

Слезы

Рождение третьего ребенка разбивает ее искалеченное сердце вдребезги тем, насколько схожим и в то же время противоположным своему родному отцу тот пребывает на свет. У Итамы такой же серебряный пушок волос на голове, распахнутые красные глаза с бледным сводом ресниц и болезненно бледная кожа. Единственное, что отличает их друг от друга это то, насколько… хрупким он выглядит. Когда она держит его в своих немощных руках, то боится, что от одного не так сделанного движения он ненароком поранится. Боится, что солнечный свет оказывает на него плохое воздействие. Боится, что если Тобирама будет смотреть на него точно также как на Буцуму, его крохотное, чувствительное как у всех Учих сердце разломается на сотню мелких осколков. Впрочем страх — это далеко не единственная причина, не позволяющая ей отпустить маленький белый сверток. На самом деле в последние годы Минори чувствует, как постепенно изживает саму себя. Позор, учитывая, как мало род она пережила. Ее мать дала жизнь десятерым, прежде чем умерла, четверо из которых погибли в младенчестве, а остальные четверо в войне, включая Изуну. Минори старается быть сильной, а потому молчит о нападающей в редкие ночи бессоннице, неконтролируемых приступах кашля с кровавой слюной и сопровождающей каждый шаг боли снизу ее живота. Она провалилась как мать. Ее старший сын разделил презрительное отношение к собственному же клану и последние два года живет в квартале Учиха, отказываясь возвращаться домой. Ее прежде пылавшая жизнью дочь замкнулась в себе, сосредоточившись на неумолимых тренировках в надежде обрести независимость, которую не смогла подарить родная мать. А ее второй сын… родился с болезненно слабым телом, что не перестает тревожить Минори и по сей день. А потому она всем сердцем желала остаться хотя бы хорошей женой. — Тобирама-сама… — неумолкающим шепотом шепчет мучившаяся от лихорадки Минори, не в силах почувствовать и десятой доли боли от зажатой в тисках руки, которую трепетно сжимали чьи-то пальцы. — Т-тобирама-сама… простите… Ей страшно умирать в полном одиночестве. Перед глазами у Минори внушающая ужас темнота, а в легких невыносимая боль. Поэтому перед смертью она и может что только молить о том, чтобы ее отпускали от себя. — Я… я была такой ужасной женой… сестрой… и матерью… — беспомощно всхлипывает Минори. — Простите меня… умоляю, не ненавидьте меня… Последнее что ощущает Минори это чьи-то слезы на тыльной стороне ее ладони.

Миюки

Может быть, шинигами пощадил ее вдоволь настрадавшуюся за всю жизнь душу, а может это были происки высших богов, но вторая жизнь встречает Минори широко распростертыми объятиями счастливой матери. Ее называют с чуждой для ее слуха лаской — «Миюки», потому что ее рождение приносит молодой супружеской паре счастье, которое они еще никогда не испытывали. Андо Исао и Андо Цубаки были до неприличия молоды в ее глазах, но происходя из семьи породнившихся друг с другом торговцев не знали бед в деньгах. Они были добрыми и милыми родителями, возможно чересчур наполнены желанием избаловать единственное чадо в своих неуклюжих потугах осчастливить вечно пребывающую в своих мыслях девочку, но самое главное хорошими людьми. Не шиноби. Минори понимает, насколько фундаментально меняет данное откровение ее жизнь, когда в возрасте четырех лет у нее появляется возможность выбрать свой собственный путь. Прежде как единственная химэ клана Учиха, ей не допускались даже мысли о том, чтобы вступить на непредсказуемое поле боя. Это было не только предсмертным желанием ее матери, но и приказ отца, желавшего укрепить брачным договором положение их клана. Сперва она хотела поступить в академию ниндзя, чтобы встретиться с ее детьми. Минори предпринимала попытки проникнуть в квартал Сенджу, сбегая от неустанного контроля нынешних родителей, однако они всегда оканчивались неудачей. Но затем стало своеобразной мечтой. Куноичи были сильными женщинами. А Минори уже устала быть слабой. Как жаль, что даже у сильных женщин могут навернуться слезы от одного взгляда на усиленно задирающего нос беловолосого мальчика, который когда-то был в одном шаге от смерти, будучи рожденным не при самом удачном стечении обстоятельств. Миюки исполняется пять лет, когда ее однокласник, подрастающий гений из клана Сенджу, посреди класса тычет на нее пальцем и спрашивает с изломанным, дрожащим выдохом: — Ка-чан?

Вместе

Минори слабо представляла себе то, как сложится ее новая жизнь, если она вдруг по случайности пересечется с кем-то из своего тернистого прошлого. Если бы это оказался Буцума, то она бы сделала все, чтобы извиниться перед ним, попросив быть с собой мягче. Если бы это оказалась Изуна, то прежде не славившаяся склонностью к нарушению правил, Минори предложила бы им сбежать. Если бы это оказался родившийся с исключительным талантом к сенсорике Итама, она бы… она бы не смогла разубедить его в том, что она не его мать. Минори просто не ожидала того, что слова пятилетнего мальчика кто-нибудь действительно воспримет всерьез. — Как… как это только возможно? — изумленно шепчет не отрывающая от нее пристальный алый взгляд Изуна, на хрупких плечах которой несмотря на только недавно переступившие порог двенадцати лет висела болотный жилет чуунина. — У нее правда чакры нашей ка-чан? — Результаты медицинских анализов не лгут, — вздыхает Буцума, чей тягучий тяжелый взгляд казалось испытывал ее на прочность. Минори несмотря на отголосок трепета, чувствует себя чужой. С оттенком несусветного страха, она замечает про себя, что не знает этих людей перед собой. Даже когда Буцума съехал из квартала Сенджу, чтобы стать полноправным Учихой под покровительством довольного дяди, Минори не сомневалась в чистоте его помыслов. Даже когда Изуна отказывалась прерывать тренировки, чтобы присоединиться на ужине, Минори знала, что она все равно до последней крошки съест оставленный ею бэнто. Даже когда Итама надрывался плачем, Минори одним прикосновением к его затылку могла успокоить за считаные секунды. Но сейчас она не знает. Не знает, что ей следует сказать или сделать. — Ты пройдешь последнюю проверку у Яманака, — хрипло говорит уставший Тобирама. — И если ты действительно являешься реинкарнацией моей жены, то… Мы подумаем о том, что делать после вместе. Минори в ответ только рассеянно улыбается. Потому что он впервые употребил это слово к их семье.

***

Примечание

Косодэ (яп. 小袖, букв. «маленькие рукава») — разновидность традиционной японской одежды, непосредственно предшествовавшая кимоно.