Твоя реальность

      Безвкусный завтрак под гомон безразличных к случившемуся пионеров заставлял возвращаться к мыслям о себе, словно сломавшаяся игла соскакивает раз за разом на прежнее место и старается процарапать новую дорожку.              Кто тебе доверил принимать важные решения, если у тебя каждый раз с ними что-то выходит не так и становится хуже всем вокруг?.. Я снова скатываюсь в колею, куда пала раньше. По чужим дорогам так просто нестись, не думая о маршруте и не преодолевая препятствий… И снова вокруг всё одно и то же. Одно. И. То. Же. И каждое слово как гвоздь на распятии…              Без Семёна, моего Семёна, я возвращаюсь туда, к себе самой, от которой ушла.              Я люблю его и ненавижу себя, сестрица.              Ему – я хотела нравиться, одёргивала себя и куда-то шла… А без него – запнулась, покатилась… Мне нужен надзор, нужен кто-то значимый, кто может проверить и подсказать…              Но точно не как мама и её строгий Бог. «Ты должна быть чистой и праведной женой! Вот твоё место! Бог всё видит, он осудит тебя», – прозвучал в голове раздражённый голос матери (а ведь повод, что-то пустяковое, выветрился из памяти). А в ответ свой, ещё детский и чистый, в котором гнев смешался наполовину со слезами: «Раз он всё равно осудит, лучше я разочарую его как следует!» И правда, именно из-за такого христианского надзора я стала столько курить – чтоб «как бесы серу выдыхают»; я решила не заводить отношений с парнями и пламенела в женских объятиях; я перечеркнула «не убий»…              Я тогда сбросила с себя цепочку с крестом, словно порвала ошейник… Потом, правда, получила трёпку и должна была носить его снова. А потом появился другой ошейник, незримый. Но я уже была верна не маминому Богу, а своему решению.              Сёма-Сёма, как же всё идёт неправильно. И сможешь ли ты помочь мне? И как я, такая, могу помочь тебе?              И что мне делать сейчас с уже совершёнными ошибками? Куда вести линию этой недели? Куда приведёт меня она?              – Эй! – как-то недовольно и даже встревоженно обратился Семён. – Мы же не просто так за одним столиком сидим!              Голос был непривычно высоким и истерично-напуганным. Эгоистичный ребёнок, требующий внимания и с замиранием сердца ждущий, что сейчас-то его точно выбросят, накажут… «Сама такая», – печально подумала Моника.              – Нет, ты здесь не просто так, – медленно, с расстановкой произнесла она. – Просто (как это помягче?) навалилось.              Японка вздохнула и опустила голову. Семён кивнул и вернулся к еде. Замолчал, но продолжал то и дело кидать на спутницу просительные и вопросительные взгляды, которые она даже не замечала, наконец сконцентрировавшись на своей порции.              «А ведь сегодня танцы, – вспомнила Моника. – И на линейке я никаких команд не отдала. Нужно сделать это: больше некому».              Столовая была почти пуста, а помощница вожатой – мертва, так что оповещать пионеров нужно было как-то иначе. Можно было спросить кибернетиков, нельзя ли сделать объявление через динамики…              – Сходим в кружки, – безапелляционно заявила японка. – План есть план.              Семён скривил лицо.              – И зачем?              – Танцы, – коротко пояснила Моника.              – И зачем? – не сдавался парень.              – Потому что лагерь – живой!              Он пожал плечами, мол, блажь всё это, но спорить дальше не стал. Лишь на секунду наклонённая голова намекала, что формулировки стоило выбирать получше.              Не дойдя до двери столовой, Моника заметила Мику и устремилась к ней.              – Ой, – пискнула она, когда подруга поймала её за рукав.              – Семён, подожди на лавочке, мне нужно переговорить, – тон не допускал возражений и разночтений.              Снова пожав плечами, парень удалился.              Японка вздохнула.              – Привет-привет, – решила поздороваться максимально непринуждённо она, и Мику рассмеялась в ответ.              Она прошептала, скосив глаза и проверив, нет ли кого рядом:              – Привет, дорогая! Рада тебе, но… Но проблем не будет?              Моника развела руками и наконец отпустила рукав.              – Чёрт его знает. Они уже по факту есть.              Подруги уселись за столик.              – Проспала линейку? – уточнила японка.              Пионерка лучезарно улыбнулась, прикрыв глаза.              – Нет. Ты представляешь, наоборот – в день танцев какое-то вдохновение напало, я сразу к себе в клуб и записала песню под партию фортепиано. «Вальс с…», – и оборвала себя. – Но теперь, да, мне страшно. Слави и Ольги нет ведь не просто так? – Мику покосилась на дверь. – Это он? Или Лена?              Сначала Моника выпучила глаза, потом кивнула.              – Нет-нет, это не из тех недель. И ты ведь должна знать, как проходят ТЕ недели. Да, это он. Эксцесс. Как минимум, на этот раз. Я не понимаю, что будет дальше.              Мику положила на её руку свою.              – Это жизнь, и мы не знаем последствий своих выборов. Что до отличий – вдруг что-то новое. Я готова к такому, к дьявольским чудесам. Слышала от Алисы поговорку: пусть горше, но иначе. Пусть паровозик сможет пройти свой путь, а не продолжит безопасно нарезать круги.              Моника улыбнулась.              – Спасибо. Кстати, я права, что у кибернетиков есть доступ к репродукторам?              Пионерка закивала.              – Да-да, конечно, давай объясню, где это, как им рассказать и что они должны починить, чтобы всё заработало…              Расстались девушки уже в весёлом расположении духа. Ещё раз помахав на прощание от двери, Моника вышла из столовой.              До этого мрачно и одиноко восседавший на лавочке Семён спешно поднялся.              – Наконец-то! – он положил ладонь на плечо японке. – Я даже успел соскучиться… – Парень отвёл взгляд. – А ещё мне как-то неуютно и тревожно.              Моника отмахнулась.              – Пройдёт. Это только поначалу кажется, что все всё знают и всем есть дело, а потом окажется, что кто-то может нормально сидеть в метро с убийцей, пить из одной бутылки с убийцей и принимать от убийцы в магазине кровавые деньги за домбури…* – она закрыла лицо руками, протёрла глаза и зарылась пальцами в волосы. – Сначала боишься, что тебя поймают, а потом – общества, где тебя не ловят. А потом становится всё равно... – Воспитатель тяжело вздохнула. – Надо идти.              Семён вновь пожал плечами и первый спустился по лестнице.              В клубах Моника произнесла твёрдо и чётко прямо с порога:              – Товарищи, мне нужна радиорубка, и вы мне поможете её починить и сделать объявление.              Электроник погрустнел, кивнул и покорно отошёл от стола, но Шурик… Он хмыкнул и покачал головой.              – Нет: времени маловато у нас. Да и что может быть…              Раздался щелчок, и по гневному виду японки было ясно, что она бы не прочь с тем же звуком переломить шею непослушного кибернетика.              – Тогда можешь считать это прямым указанием от меня, – произнесла Моника холодно.              Шурик покачал головой.              – Нет, не пойдёт. Мне могут указывать директор, моя вожатая… Вы, кстати, не вожатая вовсе! – если начало фразы он произносил жёстко, то конец – уже радостно, сделав внезапное открытие.              Ошарашенная японка повернула голову.              – Сём, тогда ты скажи ему…              И осеклась.              Лицо парня вытянулось.              – А я что? Ты из меня вожатого хочешь сделать? – она помотала головой. – Сверхсрочника? Чтоб остался? – Семён хмыкнул. – Знаешь, разбирайся здесь и выходи. Какая разница, «да» или «нет», если всё нереально?              За ним захлопнулась дверь, и пионеры отмерли. На лице Сергея даже показалось облегчение, что он больше не видит своего вчерашнего обидчика.              – Значит, так, – зло начала Моника, щёлкая по консоли. – У меня достаточно полномочий, чтобы приказывать вам. Не хотите помогать как люди – ладно, поможете как куклы. Что-то пошло не так, Мику. Прости. Кажется, я раскомандовалась, а нельзя с ними наполовину – или просишь, или строишь их. Ну, будут ещё недели. А теперь, боты, шагом марш ремонтировать рубку. Мне нужно сделать объявление про танцы.              Электроник и Шурик ответили пионерским салютом и удалились в нужную комнату. Моника вышла из здания и, привалившись к стене, снова закурила.              – Ну и как? Долго, значит, успешно? – спросил Семён, улыбаясь. – На что клюнули?              Выпустив очередную порцию дыма, японка выдавила полуулыбку.              – На то, что они куклы, а я – персонал лагеря и могу ими командовать. Прогуляемся пока?              Семён кивнул и подставил руку, а Моника приняла её.              И разве можно было избежать предначертанной, как вид на аппетитную попку Мику под роялем, встречи? Неподалёку от медпункта пару окликнула медсестра. Наверное, можно было сделать вид, что не заметили, и растерявшийся поначалу Семён подыграл бы, но Моника наоборот пошла на сближение. Хуже от обычного разговора не стало бы, а если перед ней Куратор – он строго обязателен.              – Может, пионер, раз всё равно слоняется без дела, поможет в медпункте? – растягивая слова и ухмыляясь, предложила Виола.              «Обычный сценарий. Разобрать медикаменты».              Японка сделал шаг вперёд.              – А может, слоняться – это его дело? Может, на него уже планы у товарища Воспитателя? – уголки губ приподнялись, обнажив зубы, а глаза блеснули ядовитой зеленью.              Лена спряталась за спину медсестры.              – Я не тебя спросила, Моника, – приосанившись, женщина насмешливо посмотрела на неё сверху вниз.              «Ошиблась?»              – Э… Госпожа куратор?              Виола выпучила глаза и отступила на шаг, отчего чуть не сбитая с ног Лена пискнула и отпрыгнула.              – Чего? – не обращая внимания на помощницу, ошарашенно уточнила женщина.              Моника сделала почтительный поклон.              – Простите, товарищ медсестра. Неправильно поняла смысл фразы.              Виола вздохнула.              – Так что, пионэ-эр-р?              Тот хмыкнул.              – Думаю, сейчас закрытые пространства не для меня. Я хочу получить что-то получше списков. – И, прикрыв глаза, рассмеялся от души. – Оригиналы!*              Виола кивнула.              – Ну, как знаете. Лена… – наконец обернулась она.              – Всё хорошо, я справлюсь, – почти безразлично и вовсе не уверенно произнесла пионерка.              Но от неё и не требовалось что-то помимо констатации статус-кво.              Они пошли от медпункта в сторону площади, и Семён всё пытался поймать за хвост ускользавшую мысль, которую от него будто нарочно пытались скрыть за слоем ненужных слов, движений и эмоций.              Наконец парень щёлкнул пальцами и ухмыльнулся.              – Ты назвала её куратором? – обратился он к Монике.              Кивок. И молчание.              – Почему?              Она смущённо улыбнулась и пожала плечами.              – Потому что одна из Виол – настоящая, человек, куратор этого проекта, моя начальница. Такие дела.              Семён хмыкнул.              – А ты не думаешь, что это куда важнее остального? Мне нужны ответы.              Японка покачала головой.              – Уж поверь мне: ответы не приносят счастья. Кому, как не «леди, которая знала всё», об этом говорить? Текст в конце учебника – лишь для сверки решений. Только сам процесс и твоё в нём участие имеют смысл.              Парень бросил испепеляющий взгляд.              – И что же я должен понять сам в этом лагере? И почему ты решила участвовать в этом?              Девушка поджала губы.              – Я…              Музыка со стороны сцены мешала сосредоточиться.              – Может, тогда вообще сходить послушать, кто там на гитаре играет? – он наклонил голову.              Моника не поняла, угроза это или искренний интерес. Или Семён, вообще, спрашивает разрешения.              – Нет! – выпалила, не думая.              – С чего бы это?              «Потому что я не хочу смотреть, как ты снова уплываешь в руки Алисе. Нет».              – Я…              Парень рассмеялся.              – Ой, как они тут вешаются… Давай предположу: там меня ждёт очаровательная гитаристка, а ты ревнуешь. «Только Моника» и всё такое?              Японка сжала кулаки и тяжело задышала.              – Мф. Н… Д… Как хочешь… – она опустила взгляд на землю. Не имела она всё равно ни на что прав.              Семён поступил так, как на его месте поступил бы почти любой, – не только не пошёл к сцене, но и приблизился к Монике, положил ладонь ей на скулу и нежно погладил. Японка встрепенулась, не отпрянула, даже руку не сняла, а наоборот – легонько коснулась пальцами запястья Семёна.              – Я ведь прав? Ты не хочешь, чтобы я уходил туда? К ней. – Воспитатель слабо покивала. – Я ведь тебе нравлюсь. Да-да, это скорее из глупых очевидностей. Иначе бы ты ко мне даже, боюсь, не вышла бы у ворот. – Парень усмехнулся. – А тут и показалась, и заговорила, и даже предупреждаешь о многом. – На миг взгляд прошёл куда-то вдоль горизонта и будто прожёг его неприязнью. – О лагере, об этой странной неделе…              Они замерли, нежно касаясь друг друга и не решаясь ни на большую ласку, ни на новые слова.              Но долго это продолжаться не могло.              – Моника?              – М?              Она усмехнулась, понимая, что ответила так же, как он, муж.              Звуки гитары, если не стихли вовсе, то остались неразличимыми в общем гвалте лагеря. Несущественные, отринутые.              – Конечно, я не самый сообразительный малый. Но всё же я не совсем без глаз. Понятно, что я тебе небезразличен.              Конечно, отрицать это было бессмысленно: сама расставила сети на обоих.              И снова ей овладели строчки, клятые строчки.              Глупая Моника, что ты наделала?       Что захотела ты? Только вот искренне.       Хочешь коснуться ты неразрешённого.       Глупая Моника, снова за старое?              Что было сделано? Что же отринуто?       Стыд и сомнения, совесть забытые?       Глупая Моника, ну и зачем тебе?       Ждёшь-дожидаешься, но шилом ранена?              Глупая Моника в танце безумия       Сносит танцпол, ломясь без приглашения.       Что ты наделала, глупая, глупая?       Ты упадёшь без сил в бездну отчаянья.              Роешь ты, глупая, глупая Моника       Яму для всех. Торжество похоронное.       Глупая Моника, алыми лентами       Связано всё. Да и были ли белыми?              Глупая Моника, глупая, глупая.       Может, пора прекратить, но неведомо,       Где у души тормоза окаянные.       Глупая Моника всё перепутает.              Глупая-глупая, глупая Моника.       Хочешь проснуться – в кошмары не кутайся.       Глупая Моника, что же ты делаешь?       Глупая Моника. Стой и задумайся…              Голова кружилась, а мир потерял чёткость. На казавшейся акварельной площади остались только двое – она и Семён.              – А раз мы тянемся друг к другу… – Он наклонил голову и, собравшись с силами, сформулировал мысль так, как сумел: – Готова тогда предаться чуду взаимной любви? – и поиграл бровями.              И всё же во взгляде Семёна было куда меньше похоти, чем радости.              Девушка покачала головой и убрала ладонь Семёна со своего лица. Японка чувствовала, что тишина должна разбиться хоть чьей-то фразой, и сделала это сама. Она бросила холодно: «Нет». Она и так зашла слишком далеко. В кукольном домике заигралась собой и местным Семёном.              Он пошатнулся и сделал шаг назад, затем хрипло усмехнулся, будто что-то сломалось.              – Что? – непонимание переходило в раздражение. – Я игрок, но на сей раз мы оба по одну сторону монитора, внутри игры.              Моника покачала головой.              – Нет. Ты NPC.              – Какого черта?! Я... – словно выброшенная на берег рыба, Семён беспомощно хватал ртом воздух. – Что ты несёшь? Я человек, просто не знаю, как попал сюда.              Японка ухмыльнулась.              – Встреча выпускников? – парень неуверенно кивнул. – А до этого сны с «ты пойдёшь со мной?». – На этот раз это был не вопрос. Воспитатель говорила о сне, которым Семён не только ни с кем не делился – не помнил до этого момента.              – Но как?              Лицо японки приняло выражение сочувствия.              – Это стандартный вариант памяти для модели попаданца в этот лагерь. Часть попаданцев – аватары людей, но ты из других – из NPC. Просто NPC, как та же Славя.              Семён отвернулся и закрыл лицо руками. Он не хотел видеть ненастоящий мир, частью которого был, и не хотел показывать ему своё лицо. Лицо ли? Искусственную маску, искажённую настоящими эмоциями. Да и настоящими ли?              – И что теперь? Зачем всё это? Если всё ненастоящее, а я попал сюда для чего-то – я здесь не просто так. Но сейчас я – такая же часть окружения, просто нота, отстающая от аккомпанемента. Зачем я здесь?! – выкрикнул Семён в небо, хотя желал, но боялся крикнуть это в лицо Монике. – И зачем мне знать то, что всё – бессмысленно, что я – лишь копия?! Зачем ты это творишь?!              Японка обошла его и хотела положить ладонь на плечо, но рядом оказалась Лена. Она чуть ли не плакала от волнения.              – Всё в порядке? Я просто услышала крик и...              Её сводил с ума этот конфликт, в котором она почему-то не могла разобрать выкриков, но понимала, что новенький раздавлен и в то же время в гневе.              – Лена, я воспитатель, я справлюсь, иди, – устало и недовольно бросила Моника.              На миг лишившись воли, пионерка развернулась и сделала шаг, сама не зная в каком направлении, но тут же вернулась на исходную точку. На лице отражалась вселенская печаль.              – Я чувствую, что могу помочь, а значит, должна. Debes ergo possum.*              Японка хмыкнула, топнула левой ногой и молча через консоль отдала пару команд. Раздался грохот на отдалении.              – Кажется, это в библиотеке. Проверь, пожалуйста, что там грохнулось. А я разберусь здесь, – она натянула фальшивую и улыбку.              Кивнув, пионерка наконец оставила место разгоревшегося конфликта. Проводив её взглядом, Семён покачал головой.              – И что, я тебе совсем неинтересен? Даже будучи небезразличным, ну-ну. Я вроде как хоть чем-то особенный. Да и что мы теряем, если согласимся?.. – он попытался зайти с другой стороны. Быть милым. Убедить, давя на логику и эмоцию жалости одновременно.              Торг.              Моника покачала головой и показала поднятую на уровень глаз руку.              – Я замужем.              Парень смешался, хмыкнул и уставился на носки туфель собеседницы.              – И кто счастливчик?              Женщина скрипнула зубами.              – Тоже Семён, но игрок.              Бот ухмыльнулся.              – А я, получается, заменитель живого? – Кивок. – Плейсхолдер. – Кивок. – Ухмылка стала гаже. Рука легла на талию Моники и поползала к лобку. – А почему бы мне временно, всего на скромное время нашего пересечения, пока ты прильнула ко мне, а не к явно отсутствующему мужу, не заполнить и этот «плейс»?              Он не смог поймать руку, пытавшуюся дать пощечину, но всё же заблокировал удар, и японка ойкнула от боли при ударе о большое и жёсткое запястье.              Перенесясь на пару шагов прочь, она заговорила.              – Не сходи с ума. Я люблю только его! – даже не себя, но Семёну об этом знать необязательно. – Ты похож на него. Но нельзя есть еду из пластика, даже если она безумно похожа на настоящую. Нельзя ходить по борделям, даже если... Во всём этом нет смысла!              Семён вздохнул.              – Что ж... Раз нет смысла, прошу меня простить. Не знал, на что годится моё подобие ему. Сакральному Ему. Игроку. Любимому. Этакое богоподобие. – Он сел на лавочку и упёрся лбом в кулак. – Что же, Моника… просто Моника… Смысла конфликтовать нет. – Он усмехнулся обречённо и даже почти весело. – Раз этот лагерь принадлежит нам, осознающим это, раз мы всё равно что бабочки-однодневки, особенно я, нужно заниматься тем, что достойно нас.              Семён встал и пошёл, хмурясь, то и дело потирая пальцы.              – Ты больше не?.. Прости! – крикнула ему вслед японка.              Остановившись на миг, парень кивнул.              – Без обид. Те, кто творят историю и видят весь холст, должны творить, а не рвать друг у друга кисть. Не ходи за мной. Хочу сходить в музклуб, побренчать.              Моника снова закурила и пошла в клубы. Радиорубка ждала её, нужно было подготовить лагерь к танцам.              «Ладно, и после в музклуб не пойду. Так, заскочу за оборудованием, а основательно… Может, после танцев. Пусть спутавшиеся мысли проследуют за натянутыми струнами рояля и придут в строгий порядок…»