Твоя реальность

      Разумеется, в столовой было многолюдно, но, разрезая толпу, как пароход льды, к паре прошествовала Ольга Дмитриевна и сурово нависла.              – Как моё поручение? – поинтересовалась она, игнорируя Монику.              Семён наклонил голову.              – Обходной заполнен. Нужен?              Вожатая усмехнулась.              – Кому? – И тут же лицо её приняло недовольный вид. – Нет, я просто так спросила, но не собираюсь ни проверять, ни забирать? Так, что ли?              Парень пожал плечами.              – Ничего не исключаю.              – Ой, не умничай.              Семён равнодушно достал обходной из кармана и протянул Ольге, а так по заведённому обычаю даже не глянула на подписи и убрала.              – Молодец, пионер! А теперь не буду мешать ужинать.              И как-то незаметно отошла и растворилась в толпе.              – Балаган, – прокомментировал парень.              Пока Семён ещё стоял в очереди, оглянувшаяся на зал Моника увидела, как Мику энергично кивает ей на свой столик. Уголки губ сразу поползли вниз, Воспитатель со скорбным видом покачала головой. К удивлению японки, подруга ей подмигнула и показала ОК, после чего приступила к варёной курице с гречкой.              Пара заняла на двоих столик, который только что покинула тройка статистов.              – Приятного итадакимаса тебе, – пожелал Семён, и спутница рассмеялась.              – И тебе.              Он устало потупился в тарелку и, по столовскому завету, принялся молча уплетать то, что дали, изредка бросая подозрительные взгляды.              Только когда отодвинутые чуть ли не одновременно тарелки со звоном встретились, парень решил задать мучивший его вопрос.              – Ты же вроде как вегетарианка, – согласный кивок. – И как ты при этом ешь курицу?              Моника улыбнулась.              – Вообще, да. Это моя позиция относительно планетарной экосистемы. Но здесь… Скажем так, я решила дать слабину, чтобы было проще играть по правилам этого кукольного домика. Всё равно мы не подключены к той самой экосистеме.              Семён улыбнулся одними губами и кивнул.              После выхода из столовой он неожиданно столкнулся нос к носу с Электроником.              – О, привет! – жизнерадостно обратился тот. – Тебя-то мне и надо!              Попаданец усмехнулся.              – Я так понимаю, вариант «а мне тебя – нет» ты даже не рассматривал?              Пионер смутился и отпрянул.              – Эм. Чего?              Семён вздохнул.              – Ну, если в самом мягком варианте, то «твоего общества я не искал», а если в грубом и буквально в двух словах, то «иди на хрен».              Ошарашенный Сергей выпучил глаза.              – Это… это неправильно. И… и это три слова!              Попаданец размял кулаки.              – Давно не получал?              – Да кто ты такой, чтобы так себя вести?! – разгорячился Электроник.              В ответ снова усмешка.              – Тот, кто может спустить тебя с лестницы.              Кибернетик выпучил глаза, но тут же собрался.              – Да здесь всего шесть с половиной ступенек!              Пионер начинал бесить Семёна ещё больше, хотя вроде бы куда уж.              – А ты у нас экстремал и хочешь улететь с большей высоты?              – Я…              Договорить ему помешал врезавшийся в и так недавно травмированный глаз кулак. Перелетев через лестницу, Электроник грохнулся на землю и застонал.              Моника, вышедшая только после начала перебранки, не знала, что ей стоит делать, как реагировать, потому молча села на лавку и уронила голову на руки.              – Что-то не тянет меня ни спорить, ни играть. Так что сами, сами, если так уж надо, – долетело до японки.              Семён зевнул. Снова навалилась усталость, и он, даже не обернувшись, поплёлся в свой домик. За спиной и Моника, и пионеры могли делать что угодно, лишь бы не трогали: он идёт спать.              Подоспевший Шурик поднял друга и осмотрел. В целом тот был в порядке.              – Чёрт, он какой-то бешеный. Хуже меня, – констатировала Алиса. – Жутковато.              Кибернетик обратился к раненому товарищу:              – Тебе как, самому помочь или с турниром?              Сергей сел и, вытирая слёзы предплечьем, покачал головой.              – Н-нет. Не будет н-никакого… турнира, – он старался не всхлипывать. – Н-не будет – ничего. И ни с кем.              И Жени никакой не будет. И даже шанса привлечь её внимания – тоже.              Моника понуро пошла прочь, не видимая никем, ощущая, как оглушительно рвутся связи. Закурив, она глубоко втягивала дым, надеясь успокоиться, но становилось только хуже. Голова кружилась.              В итоге пришлось последовать примеру Семёна и, раздевшись, рухнуть на кровать, чтобы забыться сном. В новом дне всё будет иначе. Будет же?              

***

             На удивление, чернота опустошённости не пропустила ни одного сновидения, и утром Моника проснулась даже с лёгкой улыбкой.              День танцев. Не то чтобы он обещал быть хорошим и тем более романтичным, но почему бы, чёрт возьми, нет? Главное – чтоб никаких Алис и Лен. Зевнув, японка оделась и потащилась к умывальникам, а потом – на площадь.              Линейка проходила… странно. Пионеры стояли строем, не решаясь ни заговорить друг с другом, ни уйти. На площади не было ни Слави, ни Ольги. После горна на завтрак строй всполошился, загудел, но с места не стронулся.              Понимая, что решать что-то ей, Моника встала перед пионерами и начала отдавать команды.              – Равняйсь! Смирно! Я сейчас за вожатую. В столовую шагом марш!              И хоть бы один вопрос, хоть бы грамм сомнения или недовольства. Нет. Моника покачала головой. Боты равнодушно потопали из пункта А в пункт Б, не обращая внимания, что что-то не так даже внешне. А за подкладкой, вероятно, уже всё не так. Не исключено – что очень сильно, чудовищно не так.              Потому вместо завтрака Моника поспешила в домик вожатой, минуя такую человеческую формальность, как дорога.              Застыв на крыльце перед дверью, японка подивилась и усмехнулась своей нерешительности. Могла бы оказаться сразу внутри, но оттягивала этот момент.              «Даже сейчас оттягиваю, если разобраться», – и толкнула дверь.              Ничего хорошего ждать её не могло – и не ждало.              Уронив голову на ладони, Семён неподвижно сидел на своей постели и то ли хрипел, то ли подвывал.              На полу, головой у ножки злосчастной кровати, лежало тело Ольги, в луже крови. На лице женщины застыли смесь удивления и спокойствия. Словно она ничего не ожидала и, не успев ничего предпринять, оставила этот мир, заодно сбросив бремя обязанностей.              А вот Славя на кровати выглядела куда хуже. Синее лицо, язык, застывшая маска ужаса, ссадины на шее. Монике не требовалось угадывать, а тем более проводить вскрытие, чтобы понять, как умерла блондинка.              Ни возможности, ни желания для оправдания японка не находила, потому сразу спросила сурово.              – Семён… – на выдохе устало произнесла она. – Как и зачем ты это сотворил?              Парень поднял голову, и мечущийся взгляд был скорее растерянным.              – Я… Я не хотел. Но так вышло. Вышло! – он истерично рассмеялся. – Но ведь это не страшно? Ведь так? Я не против, чтобы мы здесь остались вдвоём, без ботов. Только я и Моника. Только Моника…              Воспитатель обняла себя за плечи. У грехов слишком длинные тени.*              Японка покачала головой. Всё же стоило получить, наконец, ответы, прежде чем переходить к делам. Губы изломились в кривую улыбку.              – Так как и зачем? Ты не ответил.              Семён вздохнул.              – Я лежал, спал, потом вожатая начала меня будить. Я укрылся и отвернулся. Она не унималась. Пыталась отобрать одеяло, а я не отпускал. В итоге я решил: «Так хочешь что-то отобрать – получай!» – и не просто решил не сопротивляться. Толкнул падающего,* так сказать. Придал ускорение, и она полетела… – Попаданец грустно вздохнул, быстро глянул на труп и сразу же перевёл взгляд прочь – на окно. – Ольга ударилась головой о ножку кровати, крикнула, потеряла сознание… Я испугался и не подошёл. Так и остался сидеть здесь.              Моника кивнула. Несчастный случай, такие бывают. Особенно если сдобрить и так небезопасный быт гадливостью, жаждой мщения.              – А потом явилась Славя, – подсказала японка. Кивок. – Встала у мёртвой вожатой и начала кивать, будто принимает к сведению распоряжения.              Возможно, не стоило этого говорить, но, с другой стороны, Семён это сам видел. И не просто увидел – воспринял наихудшим образом.              – Бот, – согласился парень. – Сначала для меня этот «диалог» выглядел жутко, секунду – смешно. И почти сразу же стал бесить. Я подошёл, попробовал оттащить блонду за плечи. – Семён хмыкнул и хлопнул в ладоши. – А она стала выдираться. И дурацкое своё «Ты чего? Не мешай!» мне, – он нарочито пискляво изобразил девичий голос. – И я ей в ответ: «Сама ты чего?! Вот она лежит!»              Моника вздохнула. Про то, что «получать указания» помощница будет, знала, а вот что будет, если помешать, – нет.              – И?              Семён скрипнул зубами.              – И? И эта дура на меня накинулась с кулаками. Я бросил её на кровать. Так она подскочила, давай пинаться, орать. Я… я слишком неправильно заткнул её… Я испугался и разозлился. А ещё, когда она уже перестала кричать и брыкаться… – Парень опустил голову, но было заметно, что он улыбался. – Я продолжить душить эту куклу, потому что её партия окончена: дальше она бы только помешала нам.              Он вздохнул и почесал щёку.              – Ясно, – резюмировала Моника.              – И что теперь? – уставился Семён с надеждой ей в глаза. – Закопаем их? И как вынесем?              «Боты. Боты, хоть и властители, – всё равно боты».              Этот прогнивший искусственный мир       Мне ни за что, может, не изменить.       Рвутся суставы, букеты из вен.       Снова уводим себя мы в пике.              Жизнь – это новый и чистый виток.       Шанс всё испортить. В крови белый лист.       Не ухожу: не готова на риск.       Дальше – лишь больше, не лучше. Отнюдь.              Японка вздохнула. Конечно, стоит продолжать «шоу», раз уж начала, но её эффект наблюдателя уже вышел боком всем.              – Ты уже всё сделал, – произнесла Воспитатель холодно. – Я перенесу их в Старый лагерь. Всё равно никто искать не будет: как ты и сказал, они просто боты. Пусть сломанные куклы полежат в сломанных пустых декорациях.              – Но... – только и успел сказать Семён, смотря, как Моника исчезает.              Последними в чёрной дымке растворились сиявшие золотом глаза.              …Два тела легли в комнате на втором этаже на полу смиренно, как и положено покойникам. Как продукты в холодильнике,* как препараты. Моника замерла над ними, не в силах оторвать взгляда. Прошлое стучалось в двери всё сильнее, звало её на разные голоса. Как же близко оно было, и только голос её милого мужа, Семёна, отвлекал от этого, а сам он, видимо, подпирал дверь своей могучей спиной…              – До-ка-ти-лись…              Японка привалилась к дверному косяку, подобрала песню из плеера, милый сердцу опенинг,* и выкурила сигарету. Увы, песня не взбодрила, но мрачной решимости продолжать своё шоу, наверное, всё же добавила.              Потому Моника и перенеслась ко входу в домик попаданца и застала хозяина всё так же сидевшим на кровати.              – Эй. Я, конечно, всё понимаю, но завтрак никто не отменял!              Семён неуклюже вскочил и поспешил покинуть своё злополучное жилище.