Твоя реальность

Зло усмехнувшись, пионерка повязала галстук на манер пиратской банданы и подбоченилась. Взявшись за руки, они с Моникой оставили незапертым прокуренный домик и направились в столовую, где уже кипела жизнь. – О! Я, кажется, проспала бунт на корабле, ар-р-р! – поприветствовала подруг Алиса и кивнула Жене. Затем подмигнула Монике. – А раз у нас бунт, сухой закон отменяется, а вместо компота нальют рому команде? – Не надейся! – выпалили девушки хором. Двачевская сложила руки под грудью и вытянула губы, имитируя обиженную Ульянку. – Злые вы! И даже обидно, что никуда я от вас не уйду! – и тут же усмехнулась. – А приходите за это вы ко мне! Девушки переглянулись – так перевести стрелки могла только Алиса, и это радовало. И тут, с неотвратимостью поезда, словно воплощение неизбежных последствий, над подругами нависла Ольга. – Что за бунт, а рому нет?! – и тут случилось непредвиденное, заготовленное «Двачевская» застыло на губах, и пришлось исправляться: – Миц! Что с формой?! Женя топнула. – Что с формой? – Она хмыкнула. – Спрашиваете: «Что с формой?»! Конечно! Вас не интересует содержание! Только форма! И Миц или Двачевская, будто мы – принадлежности! Я Женя, а она – Алиса! Но вас не интересует и «что с душой» или «что с семьёй»! Только «что с формой»! – Пионерка сжала кулаки. Моника тёрла пальцы, думая, не вмешаться ли. – Мы здесь куклы в вашем представлении, чтобы определять, как кому наряжаться?! Японка сглотнула: «А вот это точно слишком!» Алиса замерла в ужасе, ожидая гнева вожатой. Ольга засопела, захрипела, глаза полезли из орбит. – Да как ты смеешь?! Ты! Я! – она тоже задыхалась от гнева, но старалась говорить. – Как ты, вообще, смела выйти?! После того, что утворила в домике! Прокурила домик лучшей пионерки!.. Щелчок прямо перед носом заставил её отпрянуть и замолчать. – Нет в этом лагере лучшей пионерки, – холодно заявила Моника. – Есть любимые и нелюбимые, но не лучшие и худшие! – Двачевская слабо улыбнулась, а Женя пыталась заставить колени не трястись и боролась с желанием вцепиться в руку японки. – Твой выбор очевиден. – И переплела свои пальцы с пальцами Жени. – Мой, пожалуй, тоже. И мы с тобой плохо справляемся с обязанностями… – продолжила она примирительно. Но не тут-то было. – Мы со Славей вымели бы вас метлой! А потом обратились бы в Комсомол! Всё это возмутительно! Тут не спектакль – тут балаган! – Вожатая обвела столовую рукой. – Вот и зрители кругом сидят! Множество глаз с интересом наблюдало за конфликтом, множество ушей ловило каждый звук, и множество челюстей удивлённо отвисло… Моника скрипнула зубами и криво усмехнулась. Наклонила голову, позволив чёлке опуститься на глаза, а лицу потонуть во мраке. – Не в мою смену. Не в моей реальности. Отвела руку налево. Щелчок. Непроницаемая для взгляда стена отделила их от пионеров. Рука направо. Щелчок. Стена. Рука назад. Щелчок. Стена. Поджав губы и вертя головой, Алиса в ужасе осела на стул. Рука вперёд. Щелчок. Последняя стена. Женя, едва дыша, с ужасом и благоговением наблюдала. Ольга не замечала ничего. – Не существует твоих или моих смен! Есть смены лагерные, и это и моё время, и твоё, и их! – Она указала на двух пионерок. – А они – из моего отряда. Своих пионеров можешь хоть распустить, хоть в ежовых рукавицах держать! – увидев, как выпучила глаза японка, женщина пояснила: – Русский фразеологизм, япона мать. Наберут же… Моника хмыкнула. Время идти ва-банк. – А почему ты, говорящая об ответственности и отрядах, не следишь за своим? Где, – зубы свело, но нужно было закончить, – Мику?! Решила не нести ответственность? Решила оставить лагерь сломанным, гниющим, – горло перехватило, – но не звонить в полицию! Ольга закрыла глаза ладонями и сделала шаг назад. Второй. Всхлипнула. – Я не могу… Из-под ладоней потекли слёзы. Шаг назад. Вожатая скрылась за барьером, оставив трёх девушек наедине. Они не успели переглянуться, потому что услышали прокуренное покашливание. – Ну, и что мы творим? – сурово произнесла Виола, зайдя в скрытую зону. Моника прищурила один глаз, а пионерки посмотрели с непониманием. – Мы? – уточнила Воспитатель. Кивок. – Увы, мы, – подтвердила, как стало очевидно, Куратор. Японка выпрямила шею и, сдув волосы со лба, посмотрела устало. – Живём. Окисляемся, почти горим и выбрасываем в окружающую среду продукты распада. Не так ли, коллега? – И горько усмехнулась. – Не так ли, дважды коллега? Виола вздохнула. – Так. Из века в век тяжёлой поступью. И мы не все, но мы живём.*– И отмахнулась. – Потом послушаешь у Семёна своего. – Женщина единожды щёлкнула пальцами и этим сняла все экраны, отделявшие их от зала. – Не заигрывайся: так будет тяжелее всем. Моника пожала плечами. – Думаю, уже поздно. Виола покачала головой. – Ещё нет. Но ты слишком разошлась. Божественных чудес смиренно просят, человеческие решительно и упорно куют сами, и только дьявольские истерично разбрасывают направо и налево. Японка смущённо улыбнулась и спрятала руки за спину. – Просто подумай обо всех как о живых. Это трудно, когда слёзы застилают глаза и увеличивают только тех, кто рядом, а остальных – размывают. Но надо. И, к всеобщему удивлению, Куратор продекламировала собственное стихотворение: Каждый пророк знать обязан свой путь и свой крест. Помнить обязан про должное и меру сил. Нужно понять, чем предстанет его постамент И что не зря для себя и других он висит. Каждый пророк – это путник с «не здесь» до «не там». В каждой компании будет, конечно, чужим. Тот, кто босыми ногами идёт по углям, Чтобы над ними сердца и слова пронести. То, что свершится, – в таблицах, скрижалях, строках; Прошлое ветер развеет – узор на песке. А в настоящем – секунда, но не для себя. Речь и рука тверды, мысли смешались, как взвесь. Девушки стояли как громом поражённые. Вот так – их же оружием, поэзией. Для Моники шок был двойным, потому что её били на том поле, о котором Женя даже не мыслила. – Так что заканчивай со своими штучками, Моника, – устало произнесла Виола. Японка виновато потупилась, но неожиданно вперёд вышла Алиса и ткнула медсестру в грудь пальцем. – Прекратите отчитывать мою подругу! – И фыркнула. – Не сметь! Нас ждёт апокалипсис? И чёрт с ним! Если всё равно сгорать, то лучше встретить это с гордо поднятой головой! Я желаю быть в первых рядах, а не валяться где-то пьяной и сонной, лишь бы ничего не заметить! Виола улыбнулась с толикой сочувствия. – Ты не знаешь, о чём говоришь. – Может, и не знаю, что говорю, зато знаю, что чувствую! И знаю, что сейчас я думаю и чувствую! Женщина открыла было рот, но наконец сообразила, что Алиса, в отличие от статистов в столовой, не застыла с ничего не выражавшим взглядом, а отвечала ей о сути лагеря. – Хм. И чем же лучше ощущать себя осмысленной частью чего-то, а не просто ловить момент? Двачевская тряхнула головой и подбоченилась. – А разница – огромная! Если дерево горит как дрова, это осознанное решение, они дарят тепло, а если то же дерево горит при пожаре в лесу, это просто трагедия. Куратор замычала и наконец кивнула. – А знаете, что?! – она хлопнула в ладоши. – Раз уж вы такие взрослые и мыслящие, хотите в высшую лигу? – Отведя глаза, она усмехнулась. – Мы с Ольгой планировали посидеть… надеюсь, водку у нас никто не увёл… – протянула Виола, плутовски глядя на Алису. Рыжая, чувствуя себя неуютно, скрестила руки под грудью. – Бог миловал, – прошептала пионерка. Женщина кивнула. – Вожатский домик в нашем распоряжении, так что милости прошу после ужина. Моника щёлкнула пальцами. – Полегче: одна бы я пошла. Но мы не кукловоды – нашего предложения недостаточно для того, чтобы сразу вписать всё в расписание. Сначала – согласие девушек. Японка качнула головой на Женю и Алису. – Нарушить правила и получить за это не по шее, а признание… Наверное, это и правда зачисление в высшую лигу. – Двачевская подбоченилась. – Не возражаю. Библиотекарша провела носком по полу и наконец перестала жевать губы. – Я с вами, – вынесла она вердикт и взяла Монику за руку. Тяжело ей это далось: хотелось обнять, не отпускать, закрыться от всех… «Потому что любовь – не красть тебя, не отпускать, а быть рядом», – подытожила она в голове. Куратор улыбнулась. – Договорились. Алиса прищурилась. – Мы не пожалеем? Виола пожала плечами. – После каждого решения остаётся то, о чём можно пожалеть. Так что решать вам. И ушла, не дожидаясь реакции.