Твоя реальность

– Что ж, духовное духовным, а ужин по расписанию! – прокомментировала Женя. Моника кивнула и последовала за пионеркой в столовую. Однако просто так зайти было нельзя: «Совёнок» требовал жертв, которые должны были почти мгновенно обернуться наградами… Но это по классическому сценарию. На крыльце столовой царила вынужденная опустошённость: не было Семёна, а значит, Электроник никому не рассказывал про ДваЧе, ни от кого не убегал, не падал, не получал фингал и не вызывал ложных подозрений. Мирно и с удовольствием отужинав, девушки вышли на крыльцо, где, как сомнамбула, бродил кибернетик, ища кого-то, даже не зная, кого. – Привет! Чего бродишь как неупокоенный?! – с улыбкой спросила Моника. Парень едва не подпрыгнул, но просто пугливо сжался. – Да вот… игру карточную придумал для лагеря, но… – и замялся. Японка кивнула. – Но Ольга карты не даст. – Кивок. – Ничего, справлюсь я. Рядом раздался смешок. – Кому это и чего я не дам? – скорее игриво спросила вожатая. Моника улыбнулась. Пора было проявить решимость и отыграть партию самой. – Да вот – придумали игру карточную… И, как ни удивительно, – она многозначительно подняла палец, – для неё нужны карты. Ольга хмыкнула. – Не нравится мне это… но раз ты участвуешь, то, наверное, ничего плохого. Карты в моём домике! Женя смущённо пошаркала ногой, но промолчала. – Давайте помогу! – вызвалась подошедшая Славя. Моника вздохнула. Этот концерт не в её честь раздражал. – А их никто не брал? Для гадания, там… – Раз в крещенский вечерок девушки гадали!* – выкрикнула Алиса. – Славя залилась краской. Явно вспомнила, где карты и почему не у вожатой. – По сто грамм на посошок дружно выпивали! – задиристо закончила рыжая. Моника хохотнула. Вожатая упёрлась ладонями в бока. – Двачевская! И тут же японка положила руку на плечо коллеге. – Оль… Она пошутила… – Неудачно! – выпалила вожатая. Моника вздохнула. – Она пошутила, мы посмеялись… – заметила она. Женя кивнула и поддержала: – К тому же с отсылкой на классическую литературу! – и чинно подняла палец. Ольга отмахнулась: сдалась. – Ладно, я не худсовет, видимо, чтоб определять, что удачно. А что – нет. И тут Славя робко произнесла: – Кажется, карты у меня в домике… Вожатая зарычала. – Когда кажется, креститься надо! – Раз в крещенский ве… – начала было Алиса, но заткнулась и закивала, увидев, как Моника приложила палец к губам: второй раз так легко не отмажет. – Сбегай, Славя, пожалуйста! – дала Воспитатель команду пионерке, и та, спешно кивнув, сорвалась с места. Женя проводила её взглядом и вопросительно посмотрела на Монику. – Оль, проследи, пожалуйста, за тем, как столы сдвигают и турнирную таблицу вешают: как бы не снесли чего… А я снаружи покараулю. Вожатая спешно закивала: порядок, она поможет сохранить порядок, будет командовать, не упустит выскальзывающие вожжи! Подобно урагану или джинну женщина ворвалась столовую, чтобы мешать пионерам проявлять себя и с худшей, и с лучшей стороны. – Жень… – виновато призналась японка, – я точно знаю, что тебя Электроник уже, – библиотекарша поморщилась при этом имени, – вписал в турнирную таблицу. Так вот – помоги нам всем, сыграй с нами. Не дай порядку пасть, а пустоте – засосать. – И тут же подмигнула. – Не говоря о том, что эта пустота иначе засосёт и тебя – пустота одиночества и неосознанного времени. Девушка вздохнула. – Пожалуй, – наконец произнесла она. – Но раз уж играть, постараюсь показать себя. И отошла – ждать. Моника вздохнула, проводив её взглядом, и поспешила впустить в поле зрения пропавшего персонажа. На крыльце сиротливо притулилась Двачевская, которой было решительно не с кем спорить: её не только не домогались и не планировали приступать – некому этим было заняться. – Привет! – ласково обратилась Воспитатель. – Ну, привет, коли не шутишь! – задиристо ответила пионерка. Японка встала рядом, облокотившись на перила, и улыбнулась. – Что, будешь играть в это со всеми? – опережая вопрос, спросила сама. Вздох. – В эту глупую игру. Но чем ещё заняться? Моника пожала плечами. – Я тоже. – И как – собираешься победить? – чуть подавшись вперёд и ухмыляясь, спросила Алиса. Японка наклонила голову и ухмыльнулась в ответ. – Я патологоанатом. Двачевская хмыкнула. – Угрожаешь? Смешок. – Ничуть! Просто у нас не бывает ярких побед – только процесс и выводы. Описать причины и следствия, – перед глазами снова был Декоратор в обезображенной плотью библиотеке. Моника нервно сглотнула. – Почему бы не попробовать иначе – для разнообразия! Победить! А ты как, живёшь победами, результатами? Алиса подбоченилась. – Да! – бросила она с вызовом. Японка пожала плечами. – Неплохо, но ты холерик, наверное, так что горишь ярко, но не очень долго, – Двачевская, поджав губы, вынужденно кивнула. – Такие люди многого добиваются, но слишком многое и бросают. Так что за тобой кладбище не только дураков, соперников, но и погибших начинаний. Двачевская поморщилась. – Ну, и? Что с того? Я и так это знаю. Моника улыбнулась. – А то, что если жить от победы до победы, жизнь у тебя получается уж больно короткая. Как у девочки, которая пыталась согреться спичками в мороз.* – Алиса, выпучив глаза, нервно сглотнула. – Не ищи у меня спасения: я не волшебница, не мудрец, не пророк и не умею ходить по воде.* – И тут же подмигнула. – Но кое-какая идея у меня есть. Алиса слабо улыбнулась. – Валяй, – нарочито задиристое слово, нарочито холодный, безразличный тон. И бледные губы, едва слышный шёпот. Моника кивнула. – Чтобы жить дольше и полнее, нужно жить в процессе того, что делаешь и как. Радоваться, общаясь с людьми, а не только получая ответы и разрешения. Сливаться музыкой со звуками пианино, пока играешь, а не ждать аплодисментов… Ты же тоже музыкант – должна понять! Глаза Алисы были на мокром месте. – Спа… сибо. Мне, кажется, нужно обдумать свою жизнь и покур… Моника покачала перед ней пальцем. – Не здесь… – увидев недовольство на лице пионерки, японка щёлкнула себя по скрытому в кармане картону пачки. Тут же кивнула выпучившей глаза Двачевской. – Даже угощу. Они пожали руки. И спустя мгновение Моника обернулась и гаркнула. – Так, Леночка, не толпимся, заходим! Ойкнув, девушка, не поднимая головы, пробежала в столовую. – Подслушивала… – недовольно протянула Алиса. Моника отмахнулась. – Плевать! И на Лену, и на «подслушивала». – И кивнула на дверь. – Ну, что, пошли? – Конечно!

***

Отдав финал Алисе и Жене, Моника задумчиво осматривала зал. «Ну, и зачем я осталась? Ради них? Они бы и сами справились. Но кое-как, с другой стороны! Стояли бы без зрителя и главного героя… Но никто бы не пришёл – и ничего бы не случилось. Совсем ничего. Просто голый сценарий». Нос переполнился фантомным ароматом дешёвого пластика. «Ничего бы не случилось, а значит, и местные будто бы не жили. Просто прокатились по конвейеру из ниоткуда в никуда через ничто. Таких, стандартных, наверное, сразу на сжигание, а не в пресс: нечего выжать». И тут же тряхнула головой в ужасе и инстинктивно открыла карман. Только присутствовавшие пионеры помешали. Можно было просто их проигнорировать или уйти, но… Это было неправильно. И тут столовая взорвалась криками. Алиса встала со своего места, с улыбкой пожала плечами и протянула руку Жене. Та пожала её и тоже с улыбкой поднялась. – Ну, не повезло в картах – повезёт в любви! – хохотнула библиотекарша. И тут же шикнула на Электроника, решившего обнять занявшую второе место девушку. – А кому-то не повезло ни в картах, ни в любви – таким, – она сжала кулак, – может повезти в смерти.* Алиса захлопала в ладоши. – Дело говоришь! А теперь кыш, белобрыска! И его и правда – как ветром сдуло. Оставив финалисток, весело болтавших на выходе из столовой, Моника решила не тратить время и силы на дорогу до домика. На плечах и так будто лежал целый лагерь, а голову пережимал незримый обруч. Раздевшись, японка рухнула на кровать и укрылась. – Сём… – прошептала она перед тем, как уснуть.

***

Рваные, тревожные образы сменяли друг друга, как в калейдоскопе, не давая зацепиться, успокоиться и отдохнуть. Моника открыла глаза и нашла себя сидящей в вечерней столовой. Напротив, через стол, сидела Виола и смотрела строго, устало и, вроде бы, без нотки сочувствия. Удостоверившись, что внимание обращено на неё, женщина перетасовала колоду и разложила перед собой и Моникой по шесть карт картинками вверх. Японка посмотрела на свою сторону. Четыре дамы своих мастей – Алиса, Лена, Юля и Ульяна, а также два джокера, которых в местной колоде быть не могло, – Мику и Женя. – Мы играем ими, девочками, – недовольно заметила Моника. Виола кивнула. – Ты и сама поняла, что они люди и тем более – живые люди ровно столько, сколько с ними играем мы. С ними или ими – это слова, вопрос формы. На картах у Куратора были лишь ряды цифр, микросхемы, сейфы, пистолет и… групповая фотография местных обитателей. Моника кивнула. – Это жестокая, но верная логика, я её… прочувствовала, коснулась. – Девушка сжала кулак, вонзив ногти в ладонь. – От нас зависит судьба кукольного домика, и мы внутри играем по-доброму с куклами, когда сверху всё кажется пластмассовым. Куклы видят в куклах если и кукол, то живых… Японка потрясла головой. Виола же усмехнулась. – Семён назвал это кукольным централизмом.* Кукольность снизу доверху, чувственность сверху донизу. Наваждение теряло краски, сжималось, отдалялось и наконец погасло, будто кинескоп растратил последний заряд и отключился. Сон накрыли тишина и тьма. Всюду, куда ни глянь, Моника видела не просто мрак, а именно сгустившуюся, плотную, густую, словно ртуть, черноту. – Сестрица? Голос потонул в неясном нигде. На собственные пальцы смотреть не хотелось, потому что душу холодило знание: они такие же, и видеть этого не стоит. Закрыть глаза – нельзя: тогда мрак победит, сомкнётся, и не останется ничего. Разведя руки в стороны, Моника закричала что есть мочи: – Да будет свет! Белизна ослепила мгновенно. С замиранием сердца девушка позволила себе моргнуть, а потом уже осмотреться. Комната имела размеры, и что-то блестело на ближайшей стене. Подойдя ближе, Моника удостоверилась – зеркало. – Кажется, кто-то очень неудачлив, – заметила она. Стеклянная гладь была словно перепахана, изрезана. Осторожно шагая, Моника вошла в зону отражения разбитого зеркала и ахнула. Казалось, даже стены задрожали от этого вздоха. Семён! Моника встала напротив зеркала, где отражалась не она, а Вожатый. – Ты жив… – Увы, сейчас только дымной жизнью труб, канатов и крюков.* Девушка поднесла палец к стеклу, коснулась и сдержалась, не ойкнула, когда неровный край порезал палец. – И всё же разбитое зеркало не к добру… Два синхронных кивка. – Конечно. У тебя муж умер, мир чуть не потонул во мраке – спорить бессмысленно, – согласился Вожатый. Моника прикрыла глаза и коснулась свободной рукой сердца. – Я скучаю, любимый… Вздох. – Не могу сказать о себе того же. Я – разбит и не существую, а значит, не скучаю. Моника кисло улыбнулась. – Это сущность мёртвых. Что ж – хоть кто-то не страдает, уже неплохо. А почему ты в моём зеркале? – Потому что мы – эхо* друг друга.* Пусть и неполное. Так даже лучше. Для всех. Моника закрыла глаза и поднесла к губам пораненный палец. Запах крови будоражил разум. И девушка открыла глаза. Стоило ли хоть ради приличия провести линейку своего отряда? Да ну – к чёрту! Солнце светило не для того, чтобы кто-то портил другому жизнь, потому что это вроде как принято!