Твоя реальность

– Мне не нужны ответы! Мне нужен мой Семён! – сверкнув глазами, выпалила Моника. Куратор усмехнулась. – Тогда официально, да-да, не искренне, а официально, соболезную! Ваш муж умер и возродится через несколько витков. Сейчас его, как и положено мёртвым, нет нигде. Японка упёрлась ладонью в бок. – В лагерях, где все витки расположены параллельно, хотя часть событий и является заархивированной, можно было бы пропустить это и просто перейти к нужному витку. – Девушка наклонилась. – Но тогда бы пропала столь любимая вами назидательность? Тяжело вздохнув, Виола закурила и протянула пачку Монике. Кивок. Снова чиркнула зажигалка, и две струи дыма устремились к небу, тогда как две горстки пепла неумолимо потянуло к земле. Огонь разделял их, как душу и тело. – Дело не только и не столько в этом, девочка… – протянула куратор. Рядом раздался озорной смешок. – Но согласись: в этом тож-же! – промурлыкала Юля. Виола пожала плечами. – Да, Моника, случай не такой тяжёлый, как у твоих подруг, но всё же… Произошёл контролируемый рассинхрон пространства, времени и памяти. Если Семёна отсоединить и снова подключить, он потеряет память о том, что произошло с ним после прошлого подключения к «Совёнку»… Моника ахнула. Это дольше, чем они знакомы. Значит… – Конечно, Семён сможет ознакомиться с записями, но вряд ли ты хочешь такую, альтернативную, процедуру восстановления. Японка выплюнула случайно откушенный кусочек фильтра и провела раскалённым кончиком сигареты по пальцу, чтобы физическая боль оттенила страх. Сжала зубы и не вскрикнула. Затянулась. – Да, я готова ждать. Сколько? Куратор расплылась в улыбке. – Я знатно опростила процесс, когда рассказывала Вожатому о такой возможности использовать «заёмное» время в крайних случаях. Сказала, что восстановление занимает столько же циклов, сколько было потрачено. Дескать, его память «не отгуливает» это время, пуская вместо себя начальный вариант аватара – кого-то вроде бота. Будь механизм именно таким, я бы, наверное, позволила вам встретиться хоть сейчас… – сладким голосом произнесла Виола. – Но это вр-р-ряд ли! – умостившаяся на шкафу Юля покачала головой. – Кто мне уши прожужжал про причины, следствия и проучить? Куратор вздохнула. – Всё-то ты знаешь, котяра… – тряхнула головой и снова повернулась к Монике. – В общем, он пройдёт свои витки, и это будет долго. Если хочешь, можешь понаблюдать и поразрывать себе сердце. Можешь даже вмешаться. Или пропустить это. Можешь тосковать. Можешь развлекаться с Шуриком, Мику, Семёном хоть по очереди, хоть одновременно. Как хочешь. В любом случае Семён не сможет вспомнить эти циклы – они для него потеряны. Японка кивнула. – Я хочу быть рядом. Как – решу на месте! – и резко провела черту вдоль пола. Виола усмехнулась. – Разогналась-то как! Для начала, девочка, стоит поработать. Доделать самой то, что не сделал покинувший нас Семён. Моника вздохнула и, рывком поднявшись, затушила бычок о пепельницу. – И как я справлюсь там, где не преуспел сам Вожатый?! – резко спросила, не желая возвращаться на место. Куратор усмехнулась. – Как справишься? Предположительно с помощью осмотрительности, сочувствия, внимательности – в общем, того, с чем проблемы у «самого Вожатого»! Опять же, личные дела и библиотека в твоём распоряжении. Ну, и время – неисчерпаемый ресурс для таких, как мы. В отличие от Гермионы,* даже стареть не будешь.* Тяжёлый вздох. – Я справлюсь. Виола ухмыльнулась. – А вот это как раз никто под сомнение и не ставил. Приказы на то и приказы, чтоб быть исполненными, деточка. Японка хмыкнула: снова её низвели до детали в механизме, идеально выполняющей свою разрушительную и созидательную роль. Не человека – автомата, робота. Бота. Моника скрипнула зубами и сжала кулаки. – …Свободна! – донёсся до неё голосом Виолы конец фразы. Тут же мотнула головой, позволив выпущенным прядям подняться на манер рогов. – Нет, я не свободна! Я – маятник в ваших часах, где то у одного, то у другого вылетает кукушка! И тут же Моника оборвала себя: не было собеседницы. Пустая, как сдутый воздушный шарик, как сброшенная перчатка, Виола снова «опала». Японка вздохнула и уже готова была отвернуться, как… – Свободна! – выпалила медсестра. – А знаешь, что?! – женщина с улыбкой вскочила. – Да забирай хоть всё! Я знаю: она ждёт меня!* – и направилась на выход. Кто и зачем, осталось загадкой. Монику волновала другая идея, за которую зацепилось сознание и решило расковырять, как только-только появившийся заусенец. Виола надевала своего аватара – как перчатку. И она, Моника, так же поступает со своим телом. Если события пройденных витков заархивированы – не могут быть изменены, но могут быть просмотрены, хоть от первого лица… то кто-то может «надеть» её, пусть и на автопилоте, но всё равно «за рулём». Или «надеть» иначе – за Семёна. Идея такого парка развлечений была омерзительна для неё, но в то же время естественна для общества в целом.* Японка снова тяжело вздохнула. Вытащив сигарету, покрутила её, потёрла между пальцами и вложила назад в пачку. Нужно было получить дело «Вырезателя», а затем через библиотеку ключик к нему. …Солнце уже догорало, но требовалось успеть. Хотя бы начать поиск книги. Перед самым крыльцом Моника остановилась, привлечённая каким-то шумом слева. – А? На всякий случай зашла за угол и… Увидела в окне себя, прижимавшую рыжую обложку книги к стеклу. Два кивка. Едва слышимый голос Жени, и копия отступила от окна, а Моника ретировалась. – Кажется, да! – произнесла копия, раскрыв дверь. Шаг наружу. – Я видела рыжие хвостики. Два кивка. И в библиотеку зашла уже другая японка. – Ох уж эта Ульяна, – продолжила за копию Моника. Женя пожала плечами. – Ребёнок, – лишь бросила презрительно-пренебрежительно и вернулась к чтению. Монике осталось только взять выбранную ею самой одновременно ранее и позднее книгу с рыжей обложкой, оставленную на столе. Устроившись в кресле, японка наконец принялась рассматривать добычу и недоумевать, как её угораздило не просто взять с полки ЭТО, но и устраивать сомнительную временную петлю. Жития святых в кратком изложении не могли ни в каком виде заинтересовать. Но Моника одёрнула себя: не за бульварным чтивом направилась в библиотеку. Возможно, это мог быть не первый заход… Или первый, но очень удачно зацикленный. Оставалось только приступить к чтению, тогда должно стать понятно – какого чёрта… Книга будто отправила в прошлое – в мир напыщенных фанатиков, считавших себя носителями неоспоримо правильных вещей просто в силу того, что появились раньше. Седина или возраст фолианта – равнозначно. И никого не смущало, что совсем недавно похожие мудрецы на голубом глазу вещали о том, что Земля плоская. На такой же позиции стояла мать – и это заставляло кровь буквально кипеть. От порыва закрыть книжку с демонстративным хлопком удерживала одна мысль. – Ты здесь не просто так. Пришлось продолжать. Продираясь через вызывавший неприязнь текст, девушка отмечала одни и те же ненавистные черты, но к ним примешивалось что-то ещё, постороннее, что она сначала не заметила, отдавшись злости. Всюду была одна и та же печать: святой знал, когда он прав, а когда – нет, и мог судить так же о других, чтобы спасение было не одиночным, а единообразным. – Чёртовы властители, судии* и критики! – пробурчала японка и тут же раскрыла рот. – Кто? Критики. Да. Над головой, как в мультфильмах, зажглась лампочка. – Глаза не ломай в темноте, а то будешь как я! – прокомментировала Женя у выключателя. – Хотя, похоже, ты уже всё, раз встала. Дочитала свою… – она подбирала слово, – книгу. Продолжения не последовало. Женя придала лицу бесстрастное выражение и вернулась к каталогу. Но стоило Монике положить книгу на стол, до этого смиренно сидевшая Женя снова заговорила. – И всё же я не понимаю, зачем тебе пересказ деяний святых и отшельников! То, чего по определению не было! Японка улыбнулась. – Это просто сказки! Такие же, как «Спящая красавица», летописи и отчёты. Но, как говорите вы, русские, сказка – ложь, да в ней намёк. Библиотекарша рассмеялась. – Мы, таки да, говорим. – Она нарочито картавила. – А ещё я такая же русская, как пророк Моисей! Девушки рассмеялись. – В общем, для споров пригодится. Опровергать можно только тогда, когда знаешь и предмет, и метод. Как Кант с доказательствами бытия бога.* И тут девушек отвлёк горн. – На ужин? – уточнила Моника. – Безусловно! – согласилась Женя. – Но не думай, что отвертишься от вопросов! Японка пожала плечами. – А зачем мне уходить от вопросов? Мне нужно что-то скрыть от малознакомого человека, с которым через неделю, может, – едва заметный вздох, – и не увидимся? Или мне настолько неприятно твоё общество, чтобы, например, побежать за бабочкой, выглядя как идиотка, но спешно удаляясь? – Покачала головой. – Нет, Женечка. Твоё общество меня не просто не тяготит – радует. Потому что чьё ещё в этом лагере? Библиотекарша хмыкнула. – Звучит как похвала и как извечное «от делать нечего друзья»,* – но пожала плечами. – Впрочем, мы порадуем другу друга, а это уже лучшее, что может быть в общении людей. Мы на Новой земле На голодном пайке Отдаём то, что можем, Друг другу. Будем накоротке, На своём поводке, Проморожены – И тянем руки. И в стотысячный раз На потеху толпе Мы протянем Ненужные руки. Без возвышенных фраз, В белизне, естестве Окаянные Рады друг другу. Женя тряхнула головой. – Прости, замечталась. Моника положила ладонь ей на плечо. – Спасибо, что мечтаешь и даёшь прикоснуться к мечте. Стихотворения – это нечто на грани музыки, понимая и труда. Ужин, состоявший из молочного супа-лапши и какао, прошёл в приятной компании, после чего девушки решили вернуться в библиотеку и ещё поболтать, благо посетителей, как и обычно, не предвиделось, особенно в столь поздний час. – …Я думаю, ты можешь писать хорошие стихи, – приложив палец к скуле, задумчиво произнесла Женя. Моника покачала головой. – Нет. Писать хорошие стихи я не могу, – японка чуть подалась вперёд. – Хорошо писать, сшивая смысл, ритм и рифму, я могу, – и щёлкнула пальцами. – Но это ещё не значит, что я могу писать хорошие стихи, потому что это – мертворождение, кадавры.* Настоящие стихотворения рождаются и заставляют себя писать, используя тебя как инструмент и чернила. А давай посидим до ночи. Я больная (я знаю) очень. Из меня вытекают строчки Моих грустных, больных стихов. Женя похлопала. Моника лишь усмехнулась. – В общем, только так. Считай это стихотворным советом дня от Моники. Библиотекарша задумчиво покивала. – Вот вам и разница ремесла с искусством. Вот вам и одноклассники с «пишу для вас стихи, недорого». Японка отклонилась назад. – За настоящие стихи дорого берёт уже жизнь… Спустя где-то час Моника заметила, что Женя чуть не уронила голову на стол, но вовремя встрепенулась. – Пошли, отведу тебя спать, дорогая, – по-матерински нежно предложила Воспитатель. Пионерка резко затрясла головой. – Нет-нет, я не люблю спать. Мне в кои-то веки интересно! Просто… Моника развела руками. – Просто организм хочет спать. Это сегодня. Не переживай. Нам может нравиться жечь свечи, но, если пытаться их держать зажжёнными, когда они уже прогорели, только попортим стол. Так же и с днями. – Девушка рассмеялась. – Считай это уже ночным советом от меня. Потушив свет, они вышли, закрыли библиотеку, и только недалеко от своего домика Женя осознала, что ведёт её как раз Моника. – А откуда… Смешок. – Мы с тобой знаем слишком много – больше, чем требуется для жизни. Отведя взгляд, Женя продолжила: – …и куда больше, чем требуется, чтобы жить счастливо. Глаза Моники скрылись во мраке, благо в ночи это было почти незаметно. – Хех. Да. Да и я воспитатель – обязана знать и знаю, где кто живёт. – Кивнула куда-то вперёд, вдаль. – И со мной патрули не страшны. А то засиделись мы… И тут будто соткавшаяся из мрака, холода и кошмаров вожатая нависла над девушками. – И почему это мы так поздно? Моника посмотрела невозмутимо и легонько завела Женю себе за спину. – Да вот, библиотека, все дела. Веду пионерку домой, Оля. Ольга Дмитриевна упёрла ладони в бока. – И это… Покачав головой, японка перешла в наступление. – Стихами занимались. Вот, кстати, и ты придумай до завтра рифмы три-четыре к названию своего города. И пока вожатая не «оттаяла», поспешили дальше. – До завтра, дорогая! – попрощалась Моника на крыльце. – До завтра! – с улыбкой ответила Женя. – И я постараюсь завтра порадовать своими рифмами. Интересное упражнение. Моника шла по ночному лагерю так, как ей осталось, – одиноко. – Ну, хотя бы сейчас ты считаешь, что у тебя есть родной город. И даже без его названия ты готова поделиться его мелодией, музыкой своего сердца. Спасибо, Женя. Спасибо… не знаю, «Совёнок». Смертельно хотелось курить, и девушка не могла решиться, поддаться ли этому порыву. – Нет, – и выдохнула воздух, подняв лицо к беспросветно-синему небу, усеянному остро-холодными булавочками, увенчанными стразами – ненастоящими звёздами. Уже у своего домика Моника поняла, что забыла. Даже хлопнула себя по лбу. Конечно же, этот день ещё не прожит ею до конца! Оставалось (могло бы, конечно, и остаться, но…) пойти в библиотеку, чтобы познакомиться с Женей и выбрать книгу. А потом передать обеих себе из прошлого. К счастью, остатков сил усталого Воспитателя с лихвой хватило, а Женю подкупила удивительная душевность Моники – такая, будто они уже заранее знакомы и успели друг другу понравиться. И вот, поменявшись, можно было уходить. Как вампир, японка бросилась из солнечного дня, с улицы прямо во мрак и холод своего дома. Одиночного склепа. Камеры. Барокамеры?* Там, где нужно подготовить своё тело к завтрашнему дню, просто ожидая в одиночестве. Одной в постели не спалось – на удивление: вроде бы всего ничего, как из не знавшей сна девочки из игры стала настоящей, устающей, с собственным домом и кроватью… ещё меньше – когда привыкла засыпать в нежных тёплых объятиях… Зато устало функционировавший на последних искрах энергии и крупицах кофе из Жениных запасов, как телефон – на последних электронах, мозг прокручивал раз за разом слова из книги, сплетал их с эмоциями из прошлого, мыслями из настоящего и в итоге сконструировал план.