Твоя реальность

После непродолжительного осмотра жилища и выдачи формы Семён вышел, чтобы дать Монике спокойно переодеться, а сам остался стоять снаружи, привалившись спиной к стене домика. Как и он сам по прибытии, девушка была в неподходящей для «Совёнка» одежде: слишком жарко – благо хоть, что не в пальто и не в зимних сапогах. И всё же образ японской школьницы, лишённой иных костюмов, следовало оставить в... Вряд ли советский пионерлагерь мог смотреть на Японию начала двадцать первого века как на прошлое. С другой стороны – как может быть будущим то, что уже минуло? Значит, стоило просто оставить, стряхнуть, как память о страшном сне. Моника вышла достаточно быстро, уже в белом пионерском облачении, при этом нервно теребя в руках галстук. – Если позволишь, я тебе его повяжу. Та закивала с облегчением, понимая, что попала в заботливые руки… местной администрации? Внимательного парня? Как бы то ни было, ей помогут, ничего не требуя взамен (кроме, возможно, игры по правилам). – Ну, примерно так, – он пожал плечами. – Я ещё ни разу не завязывал галстук кому-то. Забавно: я ведь вообще прибыл из времени, когда Советского Союза, пионеров и таких галстуков уже не было. Хм, родился в СССР за несколько месяцев до распада и не успел побывать даже октябрёнком, не то что пионером. А теперь, – Семён указал на себя, – вот это. – Усмешка. – Мы из одного времени с тобой. «Если ко мне вообще применимо понятие времени», – про себя подумала Моника. – Ты ведь знаешь обо мне, – кивок, – а я о тебе – нет. Даже об этом месте я уже знаю больше, чем о тебе. Семён отмахнулся и поморщился. Рассказывать – о себе? Что можно рассказать? Как жил как нормальный человек, а потом растерял всё, что делает человека человеком? Друзей, распорядок дня, желания, даже имя… У анонимов, коих легион, нет ни часового пояса, ни возраста, ни лица. Как попал сюда, как искал причину? Как перевернул всё, чтобы выбраться? Как крушил всё в слепой ярости? Как бесчинствовал, потакая животным инстинктам? Это больше похоже на затянутую книгу с испорченным к середине сюжетом. А ведь это случилось именно потому, что отвык жить, а потом не мог уже выбраться из-под груды ошибок и с грузом ожиданий и разочарования на шее. Моника с тревогой смотрела на грустное задумчивое лицо, на то, как шевелились губы. Парень наконец заметил этот взгляд и сдался. – Хорошо, я расскажу – не с начала, так с конца. Комедия моя жизнь или трагедия – как посмотреть. В общем-то, не стоит считать её ни тем, ни другим, как я думаю. А чем тогда? Просто жизнь… Странная жизнь. Или имитация жизни. Забавно говорить, что я второй раз здесь. Я ведь здесь сто тысяч второй раз или что-то типа того – не считал. Можно назвать это скорее возвращением. Что было в первый раз? Хикка, которому за двадцать и у которого в жизни ничего не осталось по его же вине, заснул зимой в автобусе и внезапно проснулся летом в лагере, где всем внезапно стал нужен и интересен. И что же? Я сосредоточился на себе и необычной природе лагеря и в итоге пропустил самое главное – счастье. Если разобраться, этот лагерь можно рассматривать как своеобразный симулятор свиданий и полигон социализации. Социалистической социализации, если разобраться. Как бы то ни было, я зациклился на себе, своей исключительности, причинах перемещения, а стоило попробовать стать счастливым и сделать счастливыми местных обитательниц. Стать лучше, открыться для жизни здесь, чтобы потом жить по возращении. А что в итоге? Ошибка за ошибкой. Раз за разом. Отъезд – и начало цикла. И снова безрезультатно. А когда я понял это, когда вспомнил свои прошлые витки, я не сделал работу над ошибками – наоборот: мне стало труднее – если до этого я сомневался, то теперь видел в местных только ботов (кстати, частично ошибся). Кого я воспринимал как живого человека? Другого Семёна. Ещё не озлобившегося, не отчаявшегося. Лучшую версию себя – себя из прошлого. Знаю, что лучшая должна быть в будущем. Но я уже знал больше, чем следует. В итоге он, другой Семён, не моё прошлое, а просто бесконечно похожий на меня из начальной точки аноним Семён сумел покинуть лагерь, заодно забрав с собой таких же путешественниц между мирами – настоящих девушек, прототипов для местных ботов. А мы, потерянные и запутавшиеся, зацепились за его автобус. В общем, я выбрался из лагеря вместе со всеми, почти (потом уточню, Моника). Я попал в реальный мир или то, что им кажется. Знаешь, что? Я стал неким подобием Люцифера – вышедший из кузни Создателя, я владел знанием и добра, и зла, но творить мог лишь одно… Как мне не хватило сил разорвать круг витков в лагере, точно так же мне их и не хватило, чтобы жить по-другому, чем до «Совёнка». Вернувшийся с твёрдым осознанием, что всё должно измениться, я постепенно вернулся к прежней версии себя, только с одним отличием – я знал, что это неправильно. Ну, и периодические попытки что-то сделать – пробежки по утрам… раз в месяц, курить вот бросил… в первую очередь из экономии. А потом я стоял на остановке 410 автобуса – абсолютно случайно, как всё по-настоящему важное в этой жизни. Фигура, которую я заметил там, показалась мне весьма знакомой, и я подошёл. Конечно же, сходство мне не привиделось – я встретил Виолу. Она смотрела на меня изучающе своими разноцветными глазами. – Ну, здравствуй, пионер, – протянула она в своей обычной манере, после чего последние сомнения улетучились. – Торопишься сесть на автобус и уехать в ад? – женщина усмехнулась. Я грустно вздохнул. Вообще, поездка на собеседование с туманными перспективами, можно сказать, проигрывала в комфорте лодке Харона. – Не совсем. – Тогда у меня есть деловое предложение. – И деловая колбаса? – Могу и покормить, – усмехнулась женщина. – А потом уже поедешь. Думаю, тебе куда интереснее будет моё предложение, чем то, что ты сам сумел найти. Пожав плечами, я направился за ней в кафе. Там за кофе мы обсудили саму возможность возвращения в «Совёнок», цель и условия. – Тебе ведь в лагере понравилось больше, чем здесь? – Допустим. Но какое это имеет значение, если его покинули все? Хотя – если уж на то пошло – я думал до нашей встречи, что всё случившееся могло быть сном. Виола лишь рассмеялась. – Сном, говоришь? Да, по скорости и взаимодействию это скорее сон, чем компьютерная симуляция… Я бы объяснила тебе, но это сложно даже для умных. Я сработал на опережение. – Значит, не стоит мне объяснять – только время тратить. Она была довольна. – Нельзя считать в полной мере идиотом того, кто чувствует, что он идиот, и психом того, кто думает, что спятил. – Она задумалась. – Ты явно подходишь на вакантную должность идеально. Особенно с учётом твоих небольших потребностей, а значит, зарплатных ожиданий! – она весело рассмеялась. – Пожалуй, самым подлым было бы закинуть меня в лагерь ещё лет на сто, а потом заплатить за девять часов, потому что в этом мире прошло столько времени. – А как же трёхразовое питание, незабываемые впечатления и приятная компания? – Виола вытянула губы. – Разве этого недостаточно? – Вы любите розы, а я на них срал: стране нужны пароходы, стране нужен металл! Женщина снова рассмеялась от души. – Не переживай: не обидим. Мы, как никто, верим и понимаем, сколько прошло времени для тебя. Ну, что? Готов приступить к работе, младший научный сотрудник Персунов? – Я всё ещё не получил ни одной детали относительно работы. – Значит, морально – да. Значит, дело за объяснениями и последствиями. Великолепно, пионер! На нас покосились немногочисленные посетители – а нам было плевать. Ни на какое собеседование я не поехал: всё было решено если не лучшим, то как минимум самым приемлемым образом. Начав эксперимент как лабораторная крыса, с подачи моего однокурсника (как потом оказалось), я дослужился до младшего научного сотрудника. Не сбежал – в любом случае не крыса, а часть команды. Часть корабля. Меня подсоединили к приборам и закрыли в капсуле, после чего цифровая копия моего сознания была направлена сюда, в «Совёнок». На этот раз в лагере решались не мои проблемы: я должен был для начала вывести застрявших – Женю и другого Семёна. Потом… Да какая разница, сколько прошло времени, витков, людей, если в итоге здесь оказалась ты. Обычно моя миссия – подготовить к возращению в реальный мир и показать, как наконец выбраться. Вот так одного за одним я вывожу вас в настоящую жизнь, курсируя между берегами, не приставая ни к одному и не сходя. Из века в век. – Забавная история… Я говорил своим версиям, что отсюда невозможно выбраться, а выбравшись в реальность, без колебаний вернулся – лаборантом, вожатым, да назови как угодно… Вот так – побывав в другом мире, я всё равно не выбрался! Он потупил глаза в песок. – Это ведь эскапизм, сам знаешь? – печально произнесла Моника. Парень кивнул. – Уйти оттуда, где нет ни одного близкого человека и ни одного стоящего дела, туда, где вообще нет людей, а все поступки будут обнулены… Я тот ещё неудачник, так ведь? – Девушка погладила его по плечу, и Семён вздрогнул: не ждал искреннего и спонтанного тепла. – Не надо меня жалеть, – довольно грубо сказал парень. – Я сам во всём виноват и знаю это. Моника кивнула. – Думаю, винить себя продуктивнее, чем сваливать всю вину на мир, однако и это, по-моему, неверно: будто взваливаешь себе на спину мешки – «осознание собственного несовершенства» и «груз ошибок». А с ними – подняться ой как трудно. Истина, наверное, где-то посредине – без крайностей, без недовольства, без обид и разочарований. Просто делай, что можешь, а потом, будь что будет. – Это мне жизненный совет дня от Моники? – Именно! Девушка посмотрела на Семёна с улыбкой, и он смущённо убрал чёлку с лица. Моника впервые сумела рассмотреть то, что обычно скрывается в тенях. – Твоё лицо… – Я не тень, не ошибка, не обманщик, не плохой пример и не грозное предзнаменование. Я человек, Моника. Она довольно рассмеялась, а он улыбнулся.

***

Семён и Моника шли по дороге, парень скорее был весел и беззаботен, а девушка – сосредоточенна и тревожна. Заселение, экскурсия, распорядок – закрытый ненастоящий мир захватил её и активно диктовал правила, приставив рядом ласкового конвоира. И тут вожатый начал тихо считать. – Три. Два. Один. Он резко обернулся, а следом за ним обернулась Моника, чтобы увидеть, как рыжая девушка с поднятой вверх и чуть отведённой рукой застыла на месте в нерешительности и с выражением испуга на лице. – Двачевская! – тут же крикнул Семён. – Что с формой? Девушка подбоченилась и нагло улыбнулась. – А что с ней? Действительно – что с ней? Галстук на запястье, рубашка завязана под грудью, обнажая загорелый плоский животик. – Поправь! Приличные пионерки так не выглядят, – прикрыв глаза, парень усмехнулся и добавил уже тише и по-доброму. – Как повяжешь галстук, береги его! С несчастным видом смущённая девушка молча отвернулась, развязала узел под грудью и заправила рубашку в юбку, а затем сняла с запястья и повязала на шею галстук. – Кстати, Алиса, это Моника, она новенькая тут – плохому не учи. В глазах Двачевской вновь загорелся озорной огонёк. – Всегда готова, товарищ вожатый. А теперь отчаливаю! Развернувшись, она спешно зашагала в сторону площади. Моника наконец заговорила. – Эффектная девушка. – Есть такое. – Вы же с ней спали? Семён закашлялся и чуть подался вперёд, отчего Моника выставила вперёд руки, готовая удержать от падения. – Почему ты так решила? – В твоих глазах увидела виноватое выражение, немного тоски и капельку радости от унижения Алисы. Семён отвёл взгляд. – Спал – и трезвый спал, и пьяный спал, и каждый раз это было разочарование. Просто уму непостижимо: такая вся классная, а на деле – пустышка, обман, кукла. Как, помнится, пуговицы на кофте у матери – янтарные такие, полупрозрачные – так и хочется сунуть в рот и сосать в ожидании сладости; вот брал их в рот и сосал – и каждый раз страшно разочаровывался. Вот то же самое. Моника лишь печально промолчала и пожала плечами. Сказанное было или ложью, чтобы скрыть то, чего Вожатый стеснялся, или очень странной правдой измученного человека. «Матрица имеет и вас, мистер Смит. – Потом мысль перешла на то, что сама она – тоже по сути агент Смит. – Вот так – мистер и миссис Смит. Интересно, в «Матрице» всё бы пошло по-другому, будь семейная пара агентов? Боже, о чём я думаю? А ещё я, кажется, примеряю себе его фамилию!»